Кошка, которая улетела из Кабула

Вполне ожидаемо, не было ничего.

Но первая поездка уже научила меня: нет возможности – создай её. Я написала президенту афганского отделения AIESEC, а на следующий день мы созвонились по Скайпу. Президенту было года этак двадцать три, и в своей команде он был едва ли не старшим. Вид у него был по-президентски степенный, а ради нашего созвона он даже надел галстук. Но разговор сначала вышел грустный.

– Здорово, конечно, что ты любишь Афганистан и хочешь у нас поволонтерить, и я всей душой рад бы помочь, но, прости, Алекс, никак.

– Вообще никак?

– Вообще.

– Сто процентов?

– Двести.

– Ну ладно, извини за беспокойство.

Спойлер: не огорчайтесь, если на Востоке вам говорят «нет», и запасайтесь терпением – вполне возможно, что всё только начинается.

Президент подумал минутку, поправил галстук и спросил:

– А если мы придумаем проект специально для тебя? Не возражаешь? Ага. Проект, ммм… ну, например, по… эээ… по журналистике. Будем разрушать негативный образ Афганистана, созданный СМИ. Как тебе?

Как мне? Да я готова была на потолке станцевать от радости.

– Отлично, – кивнул президент. – Назовём проект, хм-хм… Happy Afghanistan, например. Идёт? Я тебе пришлю бумагу для посольства.

Эту бумагу и вертел в руках консул.

За пять минут до я зашла в его кабинет, поздоровалась (на этот раз сразу по-английски, чтобы не оскорблять уши южанина) и спросила:

– Вы помните меня, сэр?

– Конечно, – был ответ. – Такого человека, как вы, забыть трудно.

Я протянула ему письмо, которое составил мой будущий начальник, проект, то-сё, просим оказать содействие, ля-ля-тополя. Я втайне собой гордилась. Просили в прошлый раз бумагу с объяснением цели визита? Вот, пожалуйста. Серьёзная бумага на фирменном бланке с несколькими печатями, которые так милы сердцу афганского чиновника, все формальности соблюдены, не баран чихнул. Но консул важностью момента не проникся.

– И вы хотите, чтобы я дал вам визу? С этим вот?!

– Хочу.

– Ну, знаете… И давно вы знакомы с этими людьми?

– Не очень, но…

– И вы считаете, им можно доверять?

– Считаю.

– Ладно, допустим. А жить вы где планируете?

– Ммм… Они мне обещали что-то найти в Шахре-Нау.

– А вы в курсе, что этот район небезопасен?

Да никакой район тогда не был безопасен, если вдуматься, но в Шахре-Нау взрывы тогда в самом деле случались нередко. Атаковали правительственные конторы и иностранные офисы, и если ты жил по соседству с чем-то подобным, то шансы на неприятности были довольно велики.

– Ох, Алекс, на вашем месте я бы как следует подумал.

Пару недель спустя, когда я буду сидеть грозовой ночью одна в пустой квартире, а в Шахре-Нау опять вырубится электричество, я пойму, что консул опять был где-то прав.

– А платить они вам будут?

– Нет, сэр, это волонтёрский проект.

– Господи боже.

Месяц спустя я тоже начну думать, что с зарплатой и правда было бы веселее и в сто раз проще.

– А знаете, что? Не буду я в этот раз вас мучить. Раз вам так важно – поезжайте, и я надеюсь, на этот раз всё тоже обойдётся. Давайте сюда ваш паспорт и ваши деньги.

– Сколько?

– Сто…ммм… сто пятьдесят. Happy Afghanistan, это надо же! Пойду послу покажу.

Он вышел из кабинета, держа курьёзную бумагу за уголок, будто она могла укусить. А на следующей неделе я забрала документ, где красовалась афганская виза #2. И стала думать, как бы сэкономить на билетах.

***

В 2017-м я летела с двумя пересадками: Москва-Баку-Дубай-Кабул – и за сутки в дороге замучилась до полусмерти, а в 2018-м решила быть хитрей и полетела по маршруту Москва-Душанбе-Кабул.

Вообще самым бюджетным вариантом была авиакомпания «Ариана», некогда афганский флагманский перевозчик. На фото 60–70-х годов вы увидите улыбающихся стюардесс в голубой форме, позирующих на фоне лайнеров, но в наши дни «Ариана» получила прозвище «Иншалла-эйрлайнз», и рассказывали о ней всякое. Рассказывали, например, что флот не лайнеры с тех фото теперь внутри напоминали потрёпанные автобусы, а снаружи от них чуть ли не отваливались куски обшивки, рейсы запросто задерживались на три-четыре часа97, пассажиры якобы курили в салоне, а лётчики славились лихачеством.

– Летишь – и молитовку читаешь, – делился впечатлениями посольский товарищ, который несколько раз в год отбывал из Кабула в отпуск и прибывал обратно.

Другой рассказывал, как у пришвартованного в Шереметьево самолёта разбился стеклянный нос, и афганцы, которым нужно было через пару часов улетать, замотали его чуть ли не пластиковыми пакетами и всё равно улетели. Третий вспоминал экстренное приземление в Мазари-Шарифе. Нет, лететь «Иншаллой» мне не хотелось даже бесплатно98. Как ни странно, катастроф на счету авиакомпании было мало, но легче от этого почему-то не становилось, поэтому к городу мечты меня несли таджикская Somon Air и уже знакомая афганская Kam Air, которая год назад показала мне настоящую турбулентность.

Душанбе встретил жарой, запахом роз и дружелюбием – кажется, поговорить со мной тогда хотели буквально все. В этот раз на пересадку у меня были сутки: я успела выспаться, погулять по парку Фирдоуси, съесть изумительно вкусный курутоб99, напиться чаю, почитать «Унесённых ветром» на английском (единственную книгу, которую я в этот раз взяла с собой – толстая, надолго хватит), и приехать в аэропорт.

Тут-то и начались сложности. Рейс, который должен был вылететь в шесть вечера, задержали на час. И ещё на два. А потом перенесли на неопределённый срок.

Досаде моей не было предела. Во-первых, я опять оказалась белой иностранной вороной в собрании афганцев. Во-вторых, у меня разрядился телефон. Я пыталась прикинуть, почему задерживается проклятущий рейс, и кто на этот раз встретит меня в Кабуле. Коллеги, конечно, обещали ждать, но я уже опаздывала часов на шесть. Вдруг они уже ушли домой и легли спать? А вдруг все таксисты сделали то же самое? И куда мне вообще ехать среди ночи? Ладно, в крайнем случае, подожду до утра в зале прилёта, не выгонят же меня охранники… А вот вдруг опять самолёт начнёт трясти, а багаж будет выпрыгивать с полок, как живой? Это хуже, чем если никто не встретит, гораздо, гораздо хуже. Но когда же мы уже полетим?

Откуда мне было знать, что в моём Кабуле в тот день случилось землетрясение и два теракта, и из-за них-то рейс и перенесли?

Когда я наконец оказалась по ту сторону гор и шла с чемоданом по пустому международному аэропорту, меня окружали тёплая тьма и неизвестность. Ладно, dыкручусь как-нибудь, чай, не первый раз… Терновый куст – мой дом родной.

Но – о чудо! – за воротами на заборчике сидели, нахохлившись, как воробьи, три фигуры.

– Алекс? – спросила одна из них. – А мы давно тебя ждём. У нас тут сегодня такая фигня творилась, ты не поверишь…

***

На бумаге проект Happy Afghanistan выглядел отлично. Предполагалось, что мы будем ездить на разные локации, снимать на видео красоты Кабула и окрестностей, беседовать с людьми и всячески показывать, что в Афганистане не страшно. Потом из всего этого мы бы смонтировали фильм, который набрал бы миллионы просмотров на YouTube, по итогам написали бы несколько статей, которые опубликовала бы какая-нибудь CNN100, и почивали бы на лаврах. И я, и местные коллеги были полны энтузиазма, план был расписан по дням – сегодня едем на озеро Карга, завтра в национальный музей, послезавтра в сад Бабура, потом на рынок, и так далее, и тому подобное. Но что-то снова пошло не так. Впрочем, я бы удивилась, если бы не пошло.

Должна сказать, что наблюдать за студентами, работавшими в афганском офисе AIESEC в 2018-м, было ничуть не менее увлекательно, чем за экспатами и государственными чиновниками годом ранее.

Было студентам от восемнадцати до двадцати трёх лет, а это значило, что выросли они уже в другую эпоху, чем Икс, Игрек и Ахмад, и на многое смотрели иначе. Гражданскую войну они не помнили, власть талибов в конце 90-х помнили плохо. Их детство было более беззаботным – оно пришлось на годы подъёма, когда на Кабул, можно сказать, обрушился денежный дождь. У их родителей была стабильная работа и доход, а у них самих – доступ к образованию и большие планы на будущее (почти все собирались поступать в магистратуру где-нибудь на западе). Будущее страны тоже не казалось им мрачным – они твёрдо верили, что ситуация меняется к лучшему, и если не они сами, то их дети точно будут жить в новом Афганистане, уже мирном и процветающем. Ничто, даже взрывы, случавшиеся несколько раз в неделю, не могло поколебать этой уверенности.

Тем временем в офисе шла нешуточная борьба, не уступавшая борьбе на афганской политической арене.

Президент был избран недавно. Его главный противник не смирился с поражением, настаивал на перевыборах и понемножку вербовал себе сторонников. Президент учился в Кабульском университете, а противник – в университете «Рана»101, поэтому студенты первого вуза поддерживали, так сказать, действующий режим, а вторые формировали оппозицию. Тех и других было примерно поровну. Стороны улыбались друг другу в глаза, а за спиной умело интриговали и с наивным видом рассказывали друг о друге гадости. Третья группировка придерживалась нейтралитета, на две другие партии смотрела свысока и намеревалась отколоться.

Я была в ту пору всё ещё глу… (зачёркнуто) простодушной, политические интриги разглядела не сразу, а когда разглядела, то решила просто остаться в стороне. Не тут-то было. Все три фракции активно пытались меня перетянуть, поили чаем и рассыпались мелким бисером, но их противоборство усложняло мне жизнь и откладывало реализацию проекта на неопределённый срок.

– Когда поедем снимать в музей? – спрашивала я президента.

– Так, а кто предлагал туда ехать? Кто добавил музей в список?

Я называла имя молодого человека из команды университета «Рана».

– А, ну тогда пускай он тебя туда проводит. У нас правило такое: кто предложил идею, тот за неё и отвечает.

Молодой человек, услышав президентское распоряжение, отказывался наотрез. Отказывался, конечно, очень хитро, тонко и по-восточному: в первый день он болел, во второй у его троюродного дяди была свадьба, в третий нужно было идти с матерью на рынок, а в четвёртый – ловить говорящего попугая, который улетел в соседский сад, на пятый день приезжали родственники, а там, глядишь, уже наступали выходные. Другие коллеги заменить его, конечно же, не могли. День за днём мы бурно обсуждали, что, как и где будем снимать, но между решением и поездкой всегда была значительная пауза. И надо было либо стукать кулаком по столу и рявкать: «Сейчас же!» – либо запасаться терпением. Я запасалась. Конечно же, в сроки мы не уложимся, и моя прошлогодняя мечта сбудется – я буду продлять туристическую визу ещё на месяц, бегая кругами по территории паспортного департамента и страшно ругаясь, и продлю только потому, что у моей flatmate102 найдётся нужное знакомство.

Вечные опоздания тоже не делали наше сотрудничество более благотворным. Если я звонила отсутствующему коллеге, чтобы узнать, где он изволит находиться, он отвечал:

– Еду! Через пятнадцать минут буду! – хотя по голосу слышно, что он только что проснулся и будет в офисе в лучшем случае минут через сорок пять. Он это знал и знал, что я тоже это знаю.

С научной103 точки зрения всё было яснее ясного: есть культуры монохронные, где под выполнение определённого действия отведён определённый отрезок времени, а есть полихронные, где несколько дел можно делать одновременно, а даты и планы теряют значимость.

Восточные культуры по большей части полихронные, и это не первый век усложняет жизнь дипломатами и бизнесменам. Следует помнить, что если ваш деловой партнёр пришёл на встречу на час позже вас, то это вовсе не значит, что он вас не уважает или не хочет подписывать договор, просто он задержался за молитвой, за разговором с родственником или ещё чем-то столь же важным. Скорее всего, он искренне извинится за то, что доставил вам неудобство… чтобы в следующий раз сделать плюс-минус так же. Один мой ученик, работавший в Сирии переводчиком, придумал такую схему: если было нужно начать в девять утра, он просил местных прийти к семи – так они гарантированно появлялись в офисе в нужное время. Для полноты картины добавлю, что в хинди для обозначения «вчера» и «завтра» используется одно и то же слово.

Наконец, меня в ту пору сильно смущал афганский подход «на авось». Суть его заключалась в следующем: нужно было делать нечто запрещённое или нежелательное, и надеяться, что обойдётся. В принципе, метод был рабочий, потому что всё всегда действительно обходилось, но он временами действовал на нервы. Например, коллеги ещё до приезда прожужжали мне уши про то, какой осторожной я должна быть. Одна из заповедей гласила: «Никому и никогда не говори, откуда ты, чем тут занимаешься и где живёшь». При этом сами они докладывали каждом таксисту: «Это Алекс, она из России, живёт в Шахре-Нау. Ну, знаете дом возле ресторана «Герат»? Да нет, розовый дом, который ближе к офису Красного Креста».

Вообще мы тогда вытворяли много странного: и в рестораны ходили по темноте, и в гости к незнакомцам заглядывали, и по холмам лазили – потом мне стало известно, что талибы иногда стреляли по вершинам. Я-то думала, что коллеги знают, что делают, и оценивают риски, – они же местные. Нет. Никакие риски они не оценивали, в ход шло всемогущее «авось».

Да, а статьи-то приходилось писать за себя и за того парня.

– Алекс, не поможешь? У меня с письменным английским так себе.

Я помогала. Потом заодно помогала написать и сочинение по английскому104.

Как-то в офис заглянул интересный персонаж. Назову его Удачник: в прошлом он тоже был членом AIESEC и играл в политику, а сейчас являл собой пример успешного успеха и жил свою лучшую жизнь. К двадцати пяти годам он был довольно известным в Кабуле бизнесменом, владел крупной и быстро растущей компанией, каждый месяц летал за границу и, по слухам, был богат, как Крез105. Легенда гласила, что он был чуть ли не сиротой, а бизнес свой начал, торгуя спичками и карандашами в Шахре-Нау106.

Удачник одет был по-европейски (джинсы, рубашка поло, очки в золотой оправе) и держался по-королевски, а остальные из кожи вон лезли, чтобы привлечь его внимание. Из разговора с президентом стало ясно, что Удачник задумал выйти на международный уровень и ищет к себе в команду человека, который будет писать и редактировать коммерческие тексты и параллельно быть кем-то вроде его секретаря. Требования у него высокие, найти подходящего человека сложно, да и работать в Афганистане мало кто умеет…

Тут я была с ним согласна и расхрабрилась настолько, что спросила, а не рассмотрит ли он мою кандидатуру.

– Почему нет? Я пришлю тебе тестовое задание, – сказал Удачник.

Тестовое задание оказалось рекламной брошюрой опять-таки на английском, но английский был чудовищный, будто кто-то сунул текст в переводчик и не потрудился вычитать. На то, чтобы привести его в божеский вид, мне отводилось два дня. Забыв про сон и еду, я ухитрилась уложиться в дедлайн и размечталась, что теперь-то точно останусь в Кабуле на подольше и добавлю пару строк в резюме. Но Удачник просто растворился в тумане.

Одна из напечатанных брошюр с логотипом компании позднее попала ко мне в руки. Что ж, мне осталось только порадоваться за своё знание иностранных языков и умение быстро работать – и отдать должное афганской деловой хватке.

***

Первым делом мы выбрались на озеро Карга. На самом деле это не озеро, а водохранилище – в 1930-х по приказу Надир-шаха107 на реке Пагман построили плотину, а часть воды отвели, чтобы использовать для ирригации. Когда-то давно, когда небо было голубее, трава зеленее, а в королевстве Афганистан всё было в порядке, в Карге разводили радужную форель. Сейчас же это было одно из любимых мест отдыха кабульцев: на берегу построили несколько ресторанов и кафе – и там, и там были «семейные зоны», то есть маленькие домики, где ты мог спокойно трапезничать, отгородившись шторкой от любопытных глаз. Был ещё отель с полем для гольфа, и что-то вроде лодочной станции, где можно было арендовать моторку или яркий катамаран в форме лебедя, и парк аттракционов с ветхими скрипучими каруселями. На Карге можно было покататься на лошадях (и обязательно сфотографироваться верхом) или запустить змея – словом, полный набор афганских забав.

Мы явились к озеру в последний день перед началом Рамадана (определённо, проводить Рамадан в Кабуле уже становилось моей личной традицией), а потому на берегу было удивительно многолюдно. Те, кому не хватило места в домиках, расстилали покрывала прямо на траве, раскладывали на них кебабы и лепёшки, расставляли бутылки с «Кока-колой» и термосы с зелёным чаем. Стоял весёлый гвалт, а колонки в каждом кафе и магнитолы в каждой машине старались перекричать друг друга. Мы (двое коллег, которые называли себя операторами, и я) проталкивались среди торговцев воздушными змеями и ярко-розовой сахарной ватой, нарядных детей и ресторанных зазывал. Сняли меня на фоне катамаранов, потом на фоне каруселей, съели по мороженому и решили подняться на холм, чтобы снять заодно и панораму.

У подножья холма сидела пара хазарейцев – пожилые муж с женой. Они так звали выпить с ними чаю, что отказаться было просто невозможно – Афганистан, знаете ли, вообще одна из немногих стран в мире, где ты можешь пить чай с человеком через минуту после знакомства и при этом не чувствовать себя неловко.

После привычного обмена любезностями дедушка поманил к себе моих спутников и громким шёпотом предупредил:

– Осторожнее, мальчики, с вами иностранка. Нехорошо, если с ней что-нибудь случится, она же гость.

– Ничего со мной не случится, – нахохлилась я.

– Оооо, так ты говоришь на дари! Отлично! Молодец! Первый раз в Кабуле?

– Второй.

– В прошлом году тяжёлый был Рамадан, очень тяжёлый…

Я кивнула, вспоминая очередь у госпиталя и горы битого стекла в центре.

– А ты не боишься?

Этот вопрос мне задавали раз десять каждый день, и я уже придумала ответ, который всем нравился. Надо было сказать: «Чего мне бояться, если я под его защитой»? – и показать на небо.

– Это верно, – заулыбался дедушка. – Но знаешь, о чём я его прошу? Пусть подарит нам хотя бы один мирный месяц.

На холм мы вскарабкались довольно быстро (по пути я почему-то подумала, как тридцать лет назад на него, может быть, карабкались советские солдаты примерно нашего возраста). На вершине на нас пялились жёлтыми глазами чьи-то козы, развевались флаги на могиле безымянного героя и нещадно припекало солнце. Озеро внизу казалось не серым, как обычно, а голубым, карусели выглядели игрушечными. Наши хазарейцы помахали нам снизу. Мы помахали им в ответ.

Мне хотелось запечатать этот миг в бутылку и сохранить навеки: радость и полноту жизни, долетавшие снизу смех и музыку, вкус кардамона во рту. «Пожалуйста, – сказала я мысленно, обращаясь неведомо к кому, – подари нам хотя бы один мирный месяц. Ну что тебе стоит?».

***

И всё-таки мне бывало страшно. Ещё как бывало.

Я лежала одна в пустой тёмной квартире в Шахре-Нау. Пустой – потому что квартира вообще-то была офисом, из которого коллеги вечером разбегались, а тёмной – потому что опять пропало электричество. Возможно, из-за грозы, которая гремела над крышей.

Дом тоже казался пустым (а может, и был, потому что соседей за две недели я не видела). Внизу железная дверь закрывалась на один оборот ключа. Охрана отсутствовала. А ещё коллеги просили с наступлением темноты не включать свет и не подходить к окнам, выдвигая те же аргументы, что ранее Икс и Игрек – «мало ли, кто тебя увидит». Предполагалось, что я буду ложиться спать с курами: сразу после заката прятать голову под крыло и до утра ни о чём не беспокоиться, и я достаточно уставала за день, чтобы так и делать. Но мешал проклятущий страх. И боялась я не из-за похищений и ограблений, которых тогда в Кабуле хватало, а из-за того, что мой последний учитель пушту был хорошим рассказчиком и рассказывал, помимо всего прочего, про всякую чертовщину.

– Вот иду я с похорон… – начиналась одна из его историй.

– Однажды в моего кузена вселился демон… – это была другая.

Подобных историй у него имелось в запасе великое множество, и все они были пугающе правдоподобны. Даже слишком правдоподобны для человека с хорошей фантазией (вроде меня), который в детстве на полном серьёзе боялся домовых и чертей.

В Кабуле я пыталась обернуть дело в шутку.

– Мне вот про джиннов рассказывали, но это же суеверие, – сказала я коллегам, когда мы сидели за обеденным кебабом.

– Они есть, – ответили мне. – Правда есть!

– А в моего дядю влюбилась женщина-джинн.

– А я их сам видел.

– А ты знаешь, Алекс, что будет, если сорок ночей читать Коран на кладбище?

И я пожалела, что подняла эту тему: студенты, с которыми мы играли в журналистов, вечером шли домой к папе с мамой и десяти братьям-сёстрам, а я-то оставалась одна. Ветер выл, дождь хлестал в окна, и они тоскливо поскрипывали. Да и вообще в здании слышалось много странных звуков, а я тут же вспоминала историю о том, как под домом оказалась могила моджахедов, а в ней… А потом тихим добрым словом вспоминала учителя и надеялась, что ему в Пешаваре тоже не спится.

В комнате помещались только я, кровать и чемодан. Окон в ней не было, и я чувствовала себя Гарри Поттером под лестницей. Открыть дверь? Нет, на нервы действует. Закрыть? Тогда я буду лежать в кромешной темноте.

Передо мной снова замаячила прошлогодняя проблема, и выбор был опять не велик: оставить всё как есть, снять квартиру или съехать в отель. Последняя опция стоила 25$ в сутки минимум, и это опять никак не вписывалось в мой бюджет. Квартира обошлась бы от 200$ в месяц (плата за три месяца вперёд) – и она была бы, скорее всего, пустой, ибо таковы особенности афганской аренды. Икс, Игрек и Ахмад приютить меня по ряду причин не могли, хотя прошлогодние неприятности с Директоратом продолжения не имели. Товарищ военкор Че Гевара и прочие знакомцы, может, были бы и рады, но мне этого не очень хотелось – опять же, по ряду причин.

И тут одна из коллег сказала:

– У меня есть сестра, которая живёт одна и ищет flatmate. Если хочешь, я её спрошу? Но это тебе вряд ли подойдёт.

– Почему?

– Нуууу…

– Район плохой?

– Нет.

– Квартира дорогая?

– Сестра с тебя денег не возьмёт.

– Она живёт с вашими родителями?

– Нет, одна. Раньше мы жили вместе, но… разъехались.

– Тогда что не так-то?

Девушка сморщила нос.

– Сама увидишь. Вообще было бы здорово, если бы вы подружились, и мне было бы спокойнее. Ты хорошая, ты могла бы за ней присмотреть… иншалла.

Этот кот в мешке не показался мне опасным, и тем же вечером потенциальная соседка вошла в мою кабульскую жизнь, цокая каблуками. Первой ассоциацией, которую вызвала незнакомка, была Ким Кардашьян108: черные волосы, женственные изгибы, джинсы на бёдрах и пляшущие в ушах серёжки. Платок она, как выяснилось позже, носила только в исключительных случаях. Ким извинилась, что английский у неё так себе, пригубила чашечку чаю и закурила тонкую сигарету. В миндалевидных глазах с умело подведёнными стрелками была меланхолия.

Мне следовало бы тогда задуматься, что за фрукт эта девушка, с которой не смогла ужиться даже родная сестра, а слово «присмотреть» могло бы навести на некоторые раздумья. Но Ким казалась вежливой и на сложную соседку не тянула совершенно (после питерских коммуналок я знала в них толк). Курит? Ну подумаешь, тоже мне сложность. А вообще вроде тихая, скромная… Ничего такого. Как-нибудь поладим.

***

– Алекс, ты где? Ааалекс! АЛЕКС!

И я иду из своей комнаты на её зов.

Ким пьёт чай с подругами, а мне надоело слушать сплетни на дари, и поэтому я у себя в комнате читаю «Унесённых ветром».

– Алекс, дорогая, принеси мне сигарет.

– А где они?

– В магазине, милая. Сбегаешь?

– Эээ… но…

– Давай быстро! – Ким теряет терпение. – Ну ради меня! Ну тебе трудно, что ли? Иди!

Некоторое время я сижу на лестничной площадке и размышляю: моя flatmate отправила меня в магазин. Одну. Ох уж это афганское «авось».

Алекс, помоги. Алекс, принеси. Алекс, ну поехали со мной на шоппинг. Алекс, улыбайся, а то мои друзья спрашивают, что не так.

Ох и много у неё было друзей, я вам скажу. И за первую неделю все они перебывали у нас в гостях. Все, от торговца сухофруктами до парламентария, хотели посмотреть, что за иностранка поселилась у Ким. Количество друзей – да, именно друзей, а не подруг – меня поражало. Да, это были просто друзья, которые приходили просто попить чайку и поболтать, и относились они к ней со всем уважением, но их, чёрт возьми, были десятки. Тот момент, когда ты утром выходишь из комнаты, а на матрасе в прихожей спит очередной гость. Парень. Как правило, незнакомый мне. Ве-ли-ко-леп-но.