Лис среди стен

–Кто пятый? – спрашивает он, отрываясь от записей.

–Его зовут Дин. Он был новеньким.

Папа склоняется к тетради, продолжает писать. Пытается заполнить детали по прошлой смене, чтобы позже записать воспоминания и самой Лис. Они ищут параллели между ними, пытаются найти выход.

Папа становится дальше, задумчивей. Лис пытается его вернуть. Сколько Лис вскола помнит, она всегда пыталась это сделать.

–Лекс решил убить его… и, мне пришлось с ним подружится. Прошло две недели, не больше, потом я… убила его и отдала стене.

–Также, как и до этого?

–Также, как и до этого, – повторяет Лис, тихо добавляет. – Так, как ты меня учил.

Папа улыбается, переворачивает страницу. В лёгком свете настольной лампы его лицо кажется как никогда умиротворенным. И он снова здесь.

–Я посмотрю на него, – говорит папа. – Если ведёт себя прилежно, может остаться.

Лис усмехается. В том, что Дин будет прилежным, сомнений нет.

–Папа, мы скучали по тебе. Я… думала тебя ещё несколько смен не будет.

–Я тоже, Лис, – тут же отзывается он. – Я пробуду здесь эту смену. Присмотрю за вами… мы давно не виделись.

Папа появился, когда Лекс пощадил Лис и оставил её. Она до сих пор помнит, как солнечные лучи тонули в граненом стакане, который папа держал в руках и смотрел на Лис сквозь водные силуэт и утопленные в нём блики.

–Ладно, она может остаться, – сказала отец и улыбнулся. – Как тебя зовут?

–Элизабет, – ответила она. – Но Лекс зовёт меня Бет.

Папа продолжал улыбался. Стакан сдавленно звякнул, когда он поставил его обратно на стол. В тот день Лис впервые пришла в его мастерскую, сидела среди выстроенных у стены деревянных досок, смотрела, как в свете дня танцевали частички пыли.

–И что теперь будет? – спросила Лис.

–Мы, – папа на мгновение замялся, но поспешил ответить. – Мы будем жить.

И они жили.

Жили, убивали, пытались жить.

Всё также, как и тогда.

Всё – привычно.

Папа закрывает тетрадь, откладывает её в сторону, впервые за долгое время смотрит прямо в глаза Лис и пытается понять насколько сильно она изменилась.

Боль всё также внутри, уровень самоистязания стал выше. Папа гладил Лис по голове, и она прикрывает глаза, снова плачет. Когда-то он сказал, что она может плакать только с ним, и теперь наблюдает, как ей становится хуже и хуже.

–Папа, там был ещё один… Я убила ещё одного… Мне так жаль, папа. Теперь… я попаду в Рай намного позже других. Или меня не возьмут вовсе.

–Тебе возьмут, – говорит он. – Обязательно возьмут, Лис. Осталась совсем немного, я ведь тебе обещал.

Он наклоняется, целует её в лоб, и Лис безвольно свисает на вытянутых руках, вытирает слезы.

–Я здесь, я позабочусь о вас… А еще… я хочу увидеть того мальчика. Приведи мне его.

Лис и Дин растворяются в темноте. Она ведёт его по коридору, в сторону мастерской, которая находится рядом с интернатом. Скоро близится отбой, Лис отпрасилась у новой безымянной учительницы, как и Дин у своего надзирателя, повезло, что к его группе закреплён не тот странный воспитатель, который встретился им вчера.

Снаружи темно и прохладно. Дин видит, как Лис тонет в обыденности наравне с новый миром, который мечтает его погладить. И между тем… он будто бы мечтает от неё умереть, чтобы она вновь его убила, ведь эта новая жизнь его боится.

–Он был в другой смене. А здесь он простой учитель, – сказала Лис, останавливаясь у двери мастерской. – Он хочет познакомиться с тобой. В последний раз к нашей компании присоединилась Аля, а это было… смен пять назад.

На Лис чулки и шерстяная юбка. Дин воспринимает это как представительство её первозданного образа, но молчит.

Он не может понять, что чувствует к ней и каждый раз будто бы заново проживает старые чувства.

Вот они сидят в темноте, вот она тянется вперед и заносит руку.

Вот они лежат где-то в зелёных зарослях и целуются, пока что остальное меркнет.

Им нельзя быть так близко.

Он должен её ненавидеть.

А она его презирать.

Но вместо этого они останавливаются на мгновение, и Лис долгое время смотрит на него, будто пытается что-то для себя понять. Рука тянется вперед, прикасается к невидимому шраму на его шее, и Дин прикрывает глаза.

–Ты вообще об этом жалеешь?

Лис тут же одергивает руку. Кажется, будто она пожимает плечами.

–Я… стараюсь не думать об этом.

–Не думать, – повторяет Дин. – Лис, я в какой-то степени тебя понимаю и… в то же время не хочу понимать.

–Как это? – на мгновение рождается смех и тут же гаснет. – Если бы ты был на моём месте, что бы сделал?

Дин подходит ближе. Гладит её по плечу, кладёт руку на бедро. Странно, Лис стоит и не думает сопротивляться, а он будто бы заживо сгорает. То ли от накала чувств, то ли от обиды, он сжимает обитую мягкой тканью кожу и Лис подавляет в себе очередной смех.

–Был бы я на твоём месте, я бы лучше умер сам, чем убил тебя, – говорит Дин.

–Неужели… это признание?

–Нет. Это правда.

Лис кладёт руку на металлическую обивку двери, какое-то время стоит на месте, а затем открывает её.

В мастерской всё также горит свет. Сквозь задернутые шторы мелькает последний отблеск рассвета, рабочие столы стоят у стен, один из них, склонившись к чертежам, занимает мужчина. Дин никогда раньше не был мастерской, поэтому рассматривает каждую деталь, пытается их запомнить. Поэтому когда незнакомец смотрит на него, он сначала теряется.

–Здравствуйте, – тихо произносит он и провожает взглядом тень Лис, когда садится на столешницу и принимается раскачивать ногами. – Меня зовут Дин, я…

–Лис про тебя рассказывала, – перебивает его мужчина. Голос звучит мягко и в то же время безэмоционально. – Можешь называть меня папой. Имени у меня, можно сказать, нет. Выветрилось… забылось…

Дин сдерживает улыбку, делает вид, что поверил. Мужчина выпрямляется и потирает руки, пытается заполнить комнату этими неторопливыми жестами. Они кажутся отрывочными, но постепенно растягиваются, ровно как и возникающий вслед за ним взгляд, который, несмотря на все движения, постоянно прикован к Дину.

–Могу представить, что тебе довелось пережить. Хочу сразу попросить у тебя прощения, ведь все это, наверное, для тебя дикое, неправильное… Тебя могли напугать… но здесь приходится действовать быстро, – мужчина склоняется голову и медленно добавляет. – Вряд ли Лекс и Лис успели тебе что-либо объяснить.

Дин молчит, не говорит ни слова. Лис щелкает зажигалкой и принимается курить. Ему хочется прильнуть к этой живительной смерти в виде дыма, но он сдерживает себя, пытается быть чрезмерно серьезным.

–Они пытались мне все объяснить, – говорит Дин. – Но я… все еще не до конца понимаю, для чего все это нужно.

–Чтобы жить, – заявляется доктор с несвойственной ему резкостью, и Дин узнает в этом порыве фанатичное поведение Лис. – Мы не можем иначе. За пределами этого здания ничего нет.

–Нет? – переспрашивает Дин и указывает на окно. – Все как прежде.

Доктор дарит ему очередной внимательный взглядъ. В нём скользит определённый намёк, будто с Дином что-то не так, и ему требуется не столько разговор, сколько бережно участие в его жизни, чтобы выправить её, заставить мысли крутиться в нужную сторону.

–Думаю, ты уже пытался выйти наружу, пытался сбежать. Но потом вернулся обратно. У тебя ничего не получилось. И не должно было получиться.

Дим прикусывает щеку изнутри. Он хочет посмотреть на Лис, но вместо этого смотрит на то, как непроизвольно двигаются её ноги. Тонкие, под тканью чулков становятся похожими на два железных стержня, которые можно крутить в разные стороны, вертеть, а она будет такой же послушной и в то же время необузданной.

В ту ночь Дин вернулся, потому что хотел забрать её, хотел убежать вместе с ней, хотя знал, как это глупо и напыщенно. Но она сама спасла его и в то же время будто бы заставила остаться. А, быть может, он хотел остаться сам. Однако Дин не в силах об этом сказать.

–В этом нет ничего постыдного, юноша, – продолжает говорит отец. – К тому же, все мы через это проходили. Однажды Лекс убежал далеко в лес, – улыбка на мгновение бороздит тонкие бесцветные губы, но тут же отпускает их вновь, – а потом долго не хотел возвращаться назад.

–Он пробыл там несколько дней, – подхватывает воспоминание Лис, позволяя ему безлико существовать в общей памяти. – А потом ты вернул его, папа. И он больше не убегал.

Лис смотрит на Дина в тот редкий момент, когда он смотрит на нее в ответ, и с каким-то блаженным трепетом произносит:

–А я не убегала никогда. Я всегда слушалась.

–Потому что ты хорошая девочка, Элизабет, – ласково заявляет доктор. – К сожалению, не все такие послушные.

Дин удивляется тому, что Лис не спешит протестовать и наводить шум. Мужчина назвал её по полному имени, а ее лицо ни на мгновение не скривилось, будто это не может не нравится. Значит, между ними действительно сильная связь, которая постепенно крепчает и появляется.

–И что нам теперь делать? – спрашивает Дин. – Что делать мне?

–А что ты можешь сделать? – с легкой ноткой удивления переспрашивает доктор. – Оставайся здесь, веди себя как все, жди распоряжений.

–Каких распоряжений?

–По дальнейшему выживанию, – подсказывает Лис.

–Но когда мы сможем выбраться? Что нужно сделать, чтобы вернуться?

–Кто сказал, что мы сможем вернуться? – наконец-то по-настоящему удивляется мужчина. – Мы застряли здесь навсегда.

Его слова поражают Дина не в полной степени. Будто он до этого знал, что так может случится, что он останется здесь навсегда, среди этих странных незнакомых людей и дочиста выбеленных стен, в которых тонет в последние солнечные лучи. Несмотря на это, Дину страшно. Очень страшно.

–Но мы ведь куда-то… перемещаемся? Все постоянно говорят про какие-то смены, этот дом… здание и совсем взорвалось ночью. Вы пытаетесь мне все это объяснить, но я запутался еще сильнее.

–Потому что это невозможно объяснить простыми словами, – качает головой папа, приподнимая к потолку руки. – Это нужно прожить. И мы проживаем. Проживаем, начинаем снова, это естественный процесс любого жизненного цикла, юноша, повтор одних и тех же действий. Это помогает остаться в рассудке и здравии, не стать обычным отражением других людей.

–Вы имеете в виду остальных? – Дин делает шаг вперед. – Которые ничего не понимают?

–Почему не понимают? Очень даже понимают. Просто не осознают и не помнят.

–Вы убиваете их.

–В какой-то степени они – не совсем люди. Я не могу точно ответить на этот вопрос.

–Эта смена… каждый рад в ней разные люди. Почему?

–Это разные года, разное время, разные параллели и вариации прошлого, настоящего и будущего. Если бы мы могли выйти за пределы в той же прошлой смене, то убедились бы, что никакой войны нет. Не было и никогда не планируется.

Дин скрещивает руки на груди. Последующие слова звучат с особым надрывом:

–Тогда почему это происходит именно здесь?

Доктор резко повернулся в его сторону, словно готовился возразить или указать на очевидную деталь в нити разговора, но вместо этого внезапно смягчился.

–Это я и пытаюсь выяснить. И выясню очень скоро, молодой человек, но мне нужны покой, тишина и время.

Дин понимает, что разговор окончен. Он хочет спросить, почему всё это кажется не больше, чем затянувшимся сном, хочет узнать, какое место в этой беспрерывной чехарде отводится ему, но вместо этого разворачивается и собирается уходить.

Жить.

Ему нужно жить.

И делать вид, словно ничего не случилось.

–Лис, останься, – звучит голос доктора.

Дин уходит в коридор, закрывает дверь, и Лис с какой-то непредвиденной тоской думает, что сочувствует его врожденному упрямству. Но это ничего, это временно, когда-то сама Лис была такой, а теперь делает благое дело и помогает сложной конструкцией с людьми существовать и крутится в нужную сторону.

Папа кладёт руку на её плечо, мысли Лис рассеиваются. Она тонет в тишине интерната, возвращается снова и ловит очередной наполненный нежностью жест – папа обнимает её, целует в макушку.

А потом тихо сообщает:

–Тебе нужно убить его, Лис. Он нам не подходит.

Лис замирает. Она не может с точностью определить – это трясется накренившаяся комната или она сама.

–Новый мир переполнен. Больше нам никого не нужно.

Лис пытается возразить, но вместо этого прикрывает глаза, опирается головой о стену. Папа какое-то время стоит над ней, принимается гладить по щеке, чтобы успокоить.

–Ты хорошая девочка, послушная девочка, Лис. Тебе нужно сделать это, в последний раз. Иначе погибнут остальные. И мы попадем не в рай, не даже в чистилище.

Его тень отстраняется, Лис поджимает к груди колени и кладет на них голову. Внутри внезапно стало так пусто, что она не может определить была ли эта пустота с ней всегда или только-только появилась.

Глава 8

Дин смотрит на коллекцию монет, который ему показывает Тощий. Припрятанные под мутным слоем пластика, они едва заметно блестят.

–Я находил и подбирал их в разных сменах, – с деланной деловитостью сообщает Тощий. – Такие… можно сказать, существуют в единственном экземпляре.

Они с Дином сидят в библиотеке. На распахнутом окне восседает Лекс.

Лекс не может спать несколько последних смен. Каждый раз, стоит закрыть глаза, ему начинают снится старые моменты из жизни, лица других людей и они будто становятся его собственными лицами. И сколько бы Лекс не пытался стереть их с кожи, вместо этого оставалась пугающая белизна и шла кровь.

Когда рядом с ним находятся те, кто также то нет во снах, Лексу становится спокойнее. Он никогда не признаёт это, как и не признаёт то, что не может спать. Лекс прикрывает глаза, опирается головой об оконную раму и слушает, как Тощий нахваливает не только свою коллекцию, но и свои познания мира.

–Монеты с более ранних смен намного меньше, но рёбра у них рельефные. На задней стороне рисунки, понятное дело, различаются, – Тощий крутит в руках медное тельце, прикусывает кончик языка. – Я никак не могу понять, к какому времени они относятся. В энциклопедиях нет ни одной похожей.

Дин листает альбом, подпирает голову свободной рукой.

–Давно ты здесь?

–Не знаю. Точно её помню. Наверное… смен шесть. Это удручает.

–Ты скучаешь по настоящему миру?

–Нет. Было бы по чему. Мы… будто законсервировались здесь. Не растем, не стареем. Как Лис любит говорить – не набираем года, – усмехается Тощий. – А так ведь не должно быть. Это не естественно.

Лекс от таких заявлений хмурится, закидывает ногу на ногу. Он похож на льва, который наблюдает за игрой несмышленых котят, но изо всех сил пытается скрыть эту разницу.

–Лучше остаться так, чем дохнуть, – небрежно бросает он. – Вот выйдешь со смены, а тебе на голову кирпич упадет.

–Или кто-то перережет шею, – добавляет Дин. – И кирпич может прилететь даже здесь.

–Они здесь падают по расписанию, – поднимает руку Лекс с закрытыми глазами. – Как и перерезание шеи.

Их смех звучит нервно, напыщенно. Он застревает в горле, когда в библиотеку заходят Аля и Лис. Обе в синих поношенных куртках, у Али она застегнула, у Лис распахнута, сквозь редкие переливы шерстяной вставки виднеется белая майка. Она садится на подоконник к Лексу и с деланным безразличием наблюдает, как Аля пытается выдавить интерес к странной коллекции Тощего, который спасает её каждый раз в окончание смены.

–Лекс, тебя хочет видеть папа, – вяло говорит Лис. – Феликса тоже. Запишите воспоминания по прошлой смене.

Тощий кривится.

–Я просил не называть меня так.

–Это лучше, чем ходить без имени. Здесь половина интерната Тощих. Ещё и с таким же хламом, как у тебя.

–Это коллекция.

–Хлам, а не коллекция.

Лис беспричинно раздражительна. Лекс чувствует это и хочет погладить её по спине, но Лис отстраняется. В последнее время она от него всё дальше и дальше, к тому же смотрит на других. Но Лекс знает, что не может это исправить. Лис никогда никому не принадлежала.

–Я раньше собирала фантики, – подаёт голос Аля. – Ещё в детстве. Но… мне это быстро наскучило.

Тощий смотрит на Алю с явным одобрением.

–Коллекционирование – это не так-то просто. Особенно, когда остальные… не буду продолжать.

Лекс и Лис на пару усмехаются, Аля улыбается и берет в руки альбом.

–Главное делать то, что нравится, – мягко произносит она, словно пытается сгладить заточенные углы. – Так говорит папа.

Её никто не пытается перебить или доказать обратное. Слова папы, даже с летевшие с чужих губ, принимались в качестве властной истины.

Дин переводит взгляд на Лис в надежде поймать её взгляд. Но она на него не смотрит.

Дин и Лис вновь оказываются вдвоем, когда приближается час перед отбоем. Все ушли, Дин остался в библиотеке наедине с доверенной коллекцией Тощего. Попеременно смотрит на монеты, попеременно на то, как в окне догорает закат.

Когда сзади слышатся шаги он даже не оборачивается, наблюдает, как в окне появляется размытый силуэт Лис. В черте самовозгорающегося солнца кажется, словно ее тело заливают кровью, но Дин быстро гонит от себя это видение.

Лис проводит рукой по его плечам, останавливается на шее. Потом садится рядом и берет с близь стоящей полки безымянную книгу.

–Я присяду, – с запозданием говорит она и устраивается на стуле.

Дин молча смотрит на неё, Лис не спешит поднимать глаза. Деланно читает, через несколько минут кладёт голову на сложенные перед собой руки.

–Зачем ты пришла? – тихо спрашивает Дин и отодвигает от её лица несколько прядей.

–Мне скучно, – протягивает Лис, резко добавляет. -А ещё мне хотелось тебя увидеть.

–Мы совсем недавно виделись.

–Мне тебя не хватает.

Лис поднимается, растирает лоб.

–А ещё мне совершенно всё равно, что ты обо мне думаешь.

–Почему? – удивляется Дин. – Я думаю о тебе только хорошее.

–У тебя всё ещё не получается язвить.

Они одновременно поворачиваются друг к другу, замирают в непростительной близости. Дин проводит пальцами по её шее, надавливает, и Лис вздыхает, то ли от страха, то ли от неожиданности.

–С тобой страшно оставаться наедине, – шепчет он. – Никогда не знаешь, что после этого будет.

–А ты останься. И посмотри.

Он отворачивается, но понимает, что искренне этого хочет. А когда-то смотрит на неё вновь, Лис придвигается ближе.

–Как думаешь… насколько во мне всё испорчено?

–Я не задумывался об этом. Тем более… я ведь уже сказал, что думаю о тебе только хорошее.

–Ты меня ненавидишь.

–Не так сильно, как несколько дней назад.

Дин пододвигается ближе, его губы упираются Лис в висок. Она сдавленно дышит, но остаётся сидеть на месте.

Не говоря ни слова они берутся за руки и идут на чердак. Туда, где всё началось и, кажется, норовилось закончится.

Внизу остаются тихие голоса, Лис их почти что не слышит. Она закрывает люк, кладёт перекладину, а потом как и в прошлый раз ложится на диван, прикрывает лицо ладонью. Дин смотрит на неё, боится подойти, и тогда Лис зовет его сама.

Внутрь пробирается редкий свет фонаря, Дин садится рядом с ней, но не знает, как подступиться. Он не понимает, что от неё ожидать и в то же время всё предельно ясно.

–Ты поцелуешь меня? – голос Лис звучит хрипло, заискивающе. – Ляг рядом. Или ложись на меня.

Дин медленно вытягивается вдоль её тела. Ноги естественно обвивают бедра, лицо оказывается где-то в пределах шеи. Они замирают и боятся пошевелиться, и тогда Лис снова произносит:

–Ты можешь делать всё, что хочешь.

–Я… вдруг тебе будет неприятно.

–Для меня это не первый раз.

Лис поворачивает головой, частично прячется в пыльную складку дивана.

–Не первый, – повторяет Дин и мягко оттягивает её волосы. – Но мне всё равно страшно.

Лис к такому не привыкла. Обычно её приходили и брали, а теперь заботятся о сохранности. Она знает, что если раздвинуть ноги, другой найдет быстротечное утешение. Но Дин не спешит. А когда всё же настигает ее, то только обнимает, зарываясь лицом в распущенные волосы.

Они лежат, будто пристрелянные, не в силах пошевелится. Дин приподнимается, принимается целовать её шею, руки, Лис продолжает лежать и не двигаться, впитывает эти прикосновения, боится расслабиться, словно они в любое мгновение могли сделаться ядовитыми.

Дин замирает напротив её лица, гладит лоб, щеки. Лис понимает, что губы дрожат, но не может ничего с собой сделать.

–Ты любишь меня? – только и спрашивает она.

И он тут же отвечает:

–Люблю.

Лис плачет. Плачет так сильно, словно он пытается над ней надругаться, но вместо этого продолжает гладить её, шептать на ухо что-то утешительное, и Лис различает среди этого жаркого шепота отдельные слова и целые фразы.

Люблю.

Я с тобой.

Я тебя не оставлю.

Лис подносит ладонь к губам, прикусывает кожу. Не рассчитывает силу, начинает идти кровь. Дин поднимается, осматривается в поисках того, чем можно было бы вытереть кровь, а потом возвращается к ней и принимается целовать окровавленные пальцы.

–Не плачь, Лис. Не плачь.

–Скажи ещё раз, что любишь меня.

Дин с готовностью повторяет:

–Я люблю тебя.

Она лежит под ним, безвольная, и слезы продолжают бежать по щекам. Лис не может понять это чувство, раньше ей не доводилось его испытывать. Когда Лекс брал её, она не думала ни о чем, и все чувства разом теряли силу. Но с Дином всё кажется иначе, и Лис не понимает, то ли он неправильный, то ли она.

Она раскрывает губы, он поспешно её целует, забирает начало сдавленного крика.

–Лис… Я ничего не сделаю тебе, Лис. Не плачь… Не плачь, Лис.

Лис притягивает Дина к себе, целует снова. Они будто бы теряют равновесие и заваливаются куда вниз, переплетаясь руками. И остаются так. В друг друге оставленные, погребенные.

Лис упирается виском в щеку Дина.

Но одно она знала точно.

Она не может.

Не может его убить и принести в жертву так, как приносила остальных.

И складной нож, вшитый в внутренний карман куртки, остался нетронутым.

Глава 9

Дин просыпается рядом с Лис. Некоторое время он не может понять, где они находятся. В отделении блестит солнце, в новорождённых лучах летает пыль.

Они на чердаке.

Они до сих пор здесь.

Лис лежит в углу. Во сне она обнимает себя за плечи, опирается головой в пыльную ткань. Первые мысли Дина связаны с тем, что их, наверное, все ищут, что их, даже в непонятном перевернутом мире, ждут неприятности. Но глядя на Лис что-то меняется, и он долгое время смотрит, как она спит, слушает, как она тихо, едва ощутимо дышит.

Дин дотрагивается до её волос, легонько накручивает на пальцы.

–Так сильно нравится? – сонно произносит Лис, и Дин вздрагивает, отдергивает руку.

Лис медленно разворачивается, открывает глаза. Они блестят словно начищенные монеты из коллекции Тощего, только намного-намного ценнее.

–Нравится, – улыбается Дин. – Ты красивая, Лис.

–Ты можешь называть меня Бет, – быстро говорит она.

–Мне нравится называть тебя Лис. Тебя… так только… твой отец называет.

–Он для всех отец. И… быть может станет отцом для тебя.

Лис молчит. Приподнимается, проводит пальцами вдоль волос. Дин садится следом и обнимает её за плечи. Лис медленно поддаётся.

–Прости. Ты вчера испугалась.

–Нет, – тут же отзывается она. – Мне не было страшно, я… просто…

Лис теряется, Дин обнимает её крепче. Она осталась им нетронутой, но ему кажется, словно Лис полностью открыта, лишилась одного слоя кожи.

–Не говори ничего. Молчи, всё хорошо, Лис.

Когда они спускаются вниз, то замирают на лестничной клетке. Смотрят в окно, прислушиваются, пытаются определить время. Быть может, если они вернутся и лягут в постели, их отсутствие останется незамеченным?

–Подожди, – Лис стоит на ступени выше, тянет Дина к себе. – Ты… будь осторожен, Дин. И я хочу, чтобы мы сегодня зашли к папе. Нам нужно поговорить.

–Ты хочешь, чтобы мы с ним подружились?

–Почему бы и нет.

Он обнимает её за талию, Лис наклоняется к нему, они целуются. Она упрямо хочет утянуть его за собой. Её дыхание лёгкое, трепетное, губы широко раскрыты, и она позволяет углубить поцелуй. Дину кажется, словно он вот-вот разойдется по швам от бешеного сердцебиения собственного сердца, Лис гладит его по плечами, а потом отстраняется и прикусывает кожу шеи.

–Ты не умеешь хорошо целоваться, – заявляет она. – Но это ничего, я тебя научу.

Снизу слышатся шаги, она тут же вздрагивает, отстраняется, пытается спрятаться в тень. Безымянный учитель поправляет очки и поочередно смотрит то на Лис, то на Дина и стучит пальцами по стене, на которую опирается.

–Мне сказали, что вы вернетесь поздно, но я не знал, что даже не ложились.