Свободная от Глен Элби

– …Да, Северный экспресс, вагон семь. Объекты на месте. Приметы совпадают. Медальон серебряный, с гравировкой, подтверждает. Готовьте перехват на следующей узловой. Конец.

Кровь застыла в жилах Лизи. Это не паранойя. Это факт. За ними охотятся. Она рухнула на сиденье, её лицо было белым, как мел.

– Он отправил телеграмму. Нас ждут.

Поезд тронулся. Но теперь стук колёс не убаюкивал. Он звучал, как отсчёт времени до катастрофы. Молчание в купе стало оглушающим. Клара сжала кулаки, Аннабель снова заплакала, тихо, беззвучно.

Ещё через час, когда за окном сгустились сумерки, поезд снова замедлился. На этот раз он остановился посреди бескрайних, унылых полей, вдали от каких-либо признаков цивилизации. Абсолютное беззвучие, нарушаемое лишь стуком дождя, давила на уши.

Лизи выглянула в окно. И увидела их. Две неподвижные фигуры в длинных тёмных плащах стояли у железнодорожной насыпи. Они не двигались. Они просто ждали.

Сердце Лизи, казалось, сейчас пробьёт рёбра. Клара окаменела, сжав в руках документы. Аннабель забилась в угол, закрыв лицо руками.

В дверь постучали. Не громко, а вежливо. Почти деликатно. И от этой вежливости становилось ещё жутче.

Никто не ответил.

Дверь медленно открылась. На пороге стояла мисс Грин. На её лице была маска скорбного сочувствия.

Улыбка Грин была той самой, что бывает у священников перед исповедью – она уже знала ответ и ждала признания.

– Мои заблудшие овечки, – пропела она слащавым голосом. – Наконец-то я вас нашла. Я так волновалась.

Она вошла, и за ней в купе протиснулись двое мужчин в штатском, тех самых, что ждали у насыпи. Они молча встали у двери, отрезая путь к отступлению.

– Вы хоть осознаёте, что вы натворили? – тон мисс Грин резко изменился. Улыбка исчезла, в голосе зазвенел металл. Она смотрела на них не как на воспитанниц, а как на закоренелых преступниц. – Побег из попечительского учреждения. Кража частных медицинских документов. Я уже не говорю о поджоге, который вы устроили в лаборатории. Вы хоть понимаете, что вас ждёт? Суд по делам несовершеннолетних. Исправительная колония до вашего совершеннолетия. Ваше имя будет в полицейских архивах. Это клеймо на всю жизнь.

Она сделала паузу, давая своим словам впитаться, отравить их напряжением.

– Но, – её голос снова стал мягким, вкрадчивым, – я здесь, чтобы спасти вас от этого. Я ваша наставница. Мой долг – заботиться о вас, даже когда вы совершаете ужасные ошибки. Верните мне бумаги. Вернитесь со мной спокойно, без глупостей. И я всё улажу. Я представлю это как нервный срыв, детскую шалость. Никакой полиции, никакой колонии. Вы просто вернётесь к занятиям, и мы всё забудем. Это мой вам подарок. Шанс спасти ваше будущее.

Это был не выбор. Это был ультиматум. Клара и Аннабель смотрели на Лизи, их лица выражали смесь ужаса и отчаянной надежды.

Но Лизи смотрела в холодные, расчётливые глаза мисс Грин. Она видела не спасительницу, а паука, предлагающего мухе вернуться в паутину.

– Нет, – сказала она тихо, но отчётливо.

Это “нет” прозвучало тише шороха колёс, но будто заставило воздух вокруг остановиться. Она впервые сказала “нет” не человеку, а самой судьбе, которую ей уготовили.

Мисс Грин моргнула. Она не ожидала отказа.

– Что ты сказала?

– Мы не вернёмся. И не отдадим вам доказательства, – голос Лизи окреп. – Мы знаем, что вы делаете с девочками. Мы знаем о Проекте «Эхо».

Маска добродетели рассыпалась в прах. Лицо мисс Грин исказилось от ярости.

– Ты. Маленькая. Глупая. Девчонка, – процедила она. – Ты возомнила себя героиней? Ты губишь не только себя, но и своих подруг! Ты ничего не знаешь о своей матери! Она была частью этого! Она создала это!

В этот момент поезд резко дёрнулся и медленно поехал дальше. Мисс Грин вскочила, её план был сорван.

– Это ничего не меняет! – прошипела она, направляясь к выходу. – Куда бы вы ни ехали, вы едете прямо ко мне. Мы встретимся в Шотландии. И тогда наш разговор будет совсем другим. И никакого выбора у вас уже не будет.

Она и её спутники вышли. Поезд набирал скорость, унося их на север. Прямо в логово зверя. И теперь они знали – зверь их уже ждёт, и он больше не будет притворяться добрым.

Глава 9. Северный экспресс

Дверь за мисс Грин закрылась, но её присутствие, казалось, впиталось в саму обивку купе. В воздухе всё ещё висел едва уловимый, холодный аромат её духов, смешанный с запахом озона после короткой, яростной грозы. Поезд набирал скорость, и мерный стук колёс больше не успокаивал – он звучал как тиканье часового механизма бомбы.

После её ухода в купе осталась тишина, но не та, что приносит покой. Это была тишина, в которой живут только мысли – и каждая из них шепчет одно и то же: “А если она права?”

Безмолвие разорвал сдавленный всхлип. Аннабель, забившаяся в угол, плакала – беззвучно, отчаянно, сотрясаясь всем телом, как подстреленная птица. Клара, бледная, с плотно сжатыми губами, смотрела в тёмное окно на своё собственное отражение. Её лицо было похоже на ледяную маску, но в глубине глаз полыхал гнев.

А Лизи… Лизи сидела неподвижно. Она не плакала. Она не злилась. Она чувствовала, как внутри неё что-то обрывается и каменеет. Слова мисс Грин, брошенные с такой жестокой точностью, продолжали звучать у неё в ушах: «Ты ничего не знаешь о своей матери! Она была частью этого! Она создала это!»

Она медленно, словно боясь обжечься, коснулась улик, лежавших на сиденье. Там, среди холодных формул и безжалостных отчётов, был почерк её матери. Аккуратные, уверенные пометки на полях, сделанные красными чернилами. Раньше она видела в них знаки борьбы, попытки разобраться. Теперь же, отравленная ядом сомнения, она видела в них нечто иное. Соучастие? Хладнокровное любопытство учёного, наблюдающего за чудовищным экспериментом?

Она смотрела на записи матери и чувствовала: добро и зло разделены не стеной, а тонкой, прозрачной кожей. И, может быть, её мать просто не заметила, когда её переступила.

Эта мысль была физически болезненной, как раскалённый гвоздь, вбитый в самое сердце её детских воспоминаний. Вся её миссия, её обещание, данное в темноте пансиона, строилось на вере в светлый образ матери-жертвы, матери-героини. А если… если всё было не так? Если она, Лизи, унаследовала не только её глаза, но и её грех?