Свободная от Глен Элби

Парадокс заключается в том, что самое большое чувство вины рождается не из того, что ты сделал, а из того, чего ты не сделал ради другого.

По залу, вместе с паром от овсянки, пополз едва слышный шёпот. Лизи чувствовала на себе десятки взглядов – смесь тревоги и болезненного любопытства.

Она понимала, что должна что-то сделать, но её собственное тело казалось чужим и непослушным. Мысли метались, цепляясь за обрывки воспоминаний: синяк на руке Аннабель, её встревоженный шёпот, дневник Роуз. Когда одна из старших воспитанниц, проходя мимо, бросила ей затравленным голосом: «Её вызвали в медицинское крыло… на специальную процедуру», – мир для Лизи сузился до одной точки. До одной цели.

Она нашла Клару Харрингтон в музыкальном классе. Та не играла, а просто сидела перед массивным роялем, глядя на свои руки, лежащие на молчащих клавишах. Её обычно безупречная осанка была напряжена, как струна, готовая лопнуть.

– Они забрали Аннабель, – голос Лизи был хриплым.

Клара не обернулась.

– Я знаю. Сегодня четверг.

Её голос был лишён эмоций, но её побелевшие костяшки, с силой вцепившиеся в край рояля, говорили о многом.

– Мы должны её вытащить, – настаивала Лизи, подходя ближе.

– Вытащить? – Клара наконец повернулась, и в её глазах мелькнуло презрение. – Ватсон, ты наивная дура. Отсюда не сбежать. Они сломают тебя так, что ты забудешь, как дышать.

– Лучше задохнуться, пытаясь, чем дышать этой ложью! – почти выкрикнула Лизи. – Они придут за каждой из нас. И за тобой тоже, как бы ни был влиятелен твой отец. Они пришли за моей матерью.

Упоминание матери заставило Клару вздрогнуть. Она отвела взгляд.

– Год назад у меня была подруга, – неожиданно произнесла она глухо, словно говорила сама с собой. – Элеонора. Она любила смеяться. Слишком громко, как говорила мисс Грин. Однажды её тоже вызвали… Я знаю, что она вернулась. Но это была уже не Элеонора. Это была кукла с её лицом. Она смотрела сквозь меня и не узнавала. Через неделю её «забрали родители». Я видела, как она уходила. Она даже не обернулась.

В её голосе не было слёз, только выжженная дотла пустыня.

Временами люди не отталкивают тебя злобой. Они отталкивают тебя безразличием, потому что только оно может гарантировать их собственное выживание в одиночестве.

Теперь Лизи поняла. Это было не просто высокомерие. Это была броня, выкованная из беспокойства и потери.

– Я не позволю им сделать то же самое с Аннабель, – твёрдо сказала Лизи. – И я не справлюсь одна. Мне нужна твоя помощь.

Клара долго смотрела на неё, взвешивая риски. Затем она медленно кивнула.

– Есть один человек, который ненавидит это место почти так же сильно, как я, – произнесла она. – Мистер Блэквуд. Учитель химии. Он здесь не по своей воле. И он презирает мисс Грин. Говорят, он считает, что его отец, старый профессор, совершил ужасную ошибку, связавшись с этим местом. Если и есть шанс, то только через него.

Надежда была призрачной, но она была. И эта хрупкая надежда терзала Лизи сильнее, чем отчаяние. Она сидела в классе, повторяя в уме формулы, но её мозг работал над другим уравнением: как спасти человека, когда ты сам в западне? Внешне она была образцовой воспитанницей, но внутри бушевал шторм. Ей казалось, что её беспокойство физически проступает сквозь кожу, и любая наставница может прочесть её мысли. Единственным шансом был мистер Блэквуд.

Во время урока химии, когда воздух в лаборатории был наполнен запахом реактивов, а ученицы склонились над колбами, Лизи почувствовала, что за ней следят. Это был мистер Блэквуд. Его взгляд был острым, оценивающим. Лизи вглядывалась в его лицо. У старшего Блэквуда были глаза ученого, холодные и расчётливые. У младшего же во взгляде таилась застарелая боль, едва сдерживаемый гнев.

Когда он проходил между рядами, проверяя работы, Лизи, рискуя всем, незаметно вложила в его ладонь крошечную записку. В ней было всего три слова: «Аннабель. Помогите. Сегодня».

Он забрал её, не дрогнув ни единым мускулом, не меняясь в лице. Лизи показалось, что прошла вечность, прежде чем он вернулся к её парте, чтобы проверить её опыт.

– Мисс Ватсон, – тихо прошептал он, склонившись над её колбой. – Запомните: аммиак и уксусная кислота. Если их смешать в достаточном объёме в закрытом помещении… будет очень шумно.

Он вернул ей тетрадь, и так же незаметно вложил в неё свою записку. Пальцы Лизи похолодели. Под партой она развернула клочок бумаги. «Северное крыло. Запасной выход. После отбоя. Я обеспечу отвлечение».

Лизи смотрела на буквы. Он не отказал. Он не выдал её. Он согласился. Почему?

Это провокация? – мелькнула мысль. – Он хочет, чтобы мы попались на месте преступления, и тогда мисс Грин получит идеальное доказательство нашей вины?

Нет, не похоже. В его глазах не было злого торжества, присущего интриганам. Была только усталость и ожесточённая решимость. Он не спасает её, Лизи. Он спасает себя от соучастия в этом пансионе. Он презирает это место, так же как презирал отца.

Лизи подняла глаза. В этот момент Блэквуд стоял у своего стола и, раздражённо глядя на большую, пустую ёмкость из-под реактивов, стоявшую на высокой полке рядом с вентиляционной шахтой, нарочито громко пробормотал, чтобы слышали только они:

– Чёрт бы побрал этот старый пансион. Опять проблемы с проводкой…

Он вытащил из ящика стола связку проводов и маленький дымовой патрон (тот самый, что используется в лабораторных экспериментах для демонстрации воздушных потоков), оставив их на столешнице. Намек был более чем прозрачен: химический пожар, усугублённый "проблемами проводки".

Ожидание было пыткой. Вечерняя молитва, ужин в гнетущем безмолвии, отбой. Каждый звук в коридоре заставлял сердце замирать. Наконец, когда замок погрузился в мёртвую тишину, Лизи и Клара выскользнули из своих комнат. Они встретились у лестницы, ведущей в лабораторное крыло.

Изредка самое страшное – это не угроза смерти, а понимание, что ты должен действовать, когда все вокруг тебя уже сдались. Это и есть настоящее одиночество.

Внезапно по замку разнёсся пронзительный, надрывный вой пожарной сирены. Он бил по ушам, ввинчиваясь в мозг. Почти сразу же из-под двери лаборатории в коридор повалил густой удушливый дым с резким запахом серы и аммиака. Он мгновенно заполнял собой пространство, не обжигал, но от него першило в горле и слезились глаза. Это было обещанное Блэквудом "отвлечение" – вонь, паника и сигнал тревоги, маскирующие реальный прорыв.

Начался предсказанный хаос. Заспанные девочки в ночных рубашках выбегали из комнат, их крики смешивались с властными голосами наставниц.

– Всем во двор! Немедленно!

Это был их шанс.

– В медицинское крыло! – скомандовала Клара.

Они рванулись против потока испуганных учениц, пробираясь по задымлённым коридорам. Медицинское крыло, обычно самое охраняемое место, сейчас было почти пустым. Дверь в процедурную была не заперта.

Аннабель лежала на кушетке. Она была бледна, её глаза закрыты, а дыхание едва заметно. Рядом с ней, на столике с инструментами, лежал шприц, наполненный мутной опалесцирующей жидкостью, и толстая папка с грифом «Проект „Эхо“. Испытуемая №12».

– Она под действием седативного, – прошептала Клара. – Нужно её растормошить.

Пока они пытались привести Аннабель в чувство, в процедурную ворвалась пожилая наставница с лицом фурии.

– А ну стоять, дрянные девчонки!

Клара действовала молниеносно. Схватив со стола тяжёлую стеклянную колбу с формалином, она швырнула её в угол комнаты. Колба разбилась с оглушительным звоном, и по полу растеклась вонючая жидкость. Этого хватило, чтобы отвлечь наставницу на долю секунды.

– Хватай папку! – крикнула Лизи Кларе, пока сама, собрав все силы, взваливала на себя обмякшую Аннабель. Мышцы горели от напряжения.

Они выскочили в коридор. Клара, с папкой под мышкой, бежала впереди, показывая дорогу к северному крылу. За спиной слышались гневные крики, но погони пока не было – все были заняты пожаром. Тяжёлая дубовая дверь запасного выхода, обычно запертая, действительно была приоткрыта.

За ней – холодная, сырая ночь и спасительная лондонская мгла.

Спотыкаясь и поддерживая сонную Аннабель, они выбежали за ворота пансиона. Сирены, крики, суета – всё это осталось позади. Впереди была лишь густая, молочная пелена, готовая укрыть их. Лизи бежала, не чувствуя ног, сжимая руку полубессознательной подруги и понимая, что украденная Кларой папка – их единственный шанс доказать правду и их смертный приговор, если их поймают. Они выбрались. Но это был только первый шаг в долгой и опасной войне.

Глава 6. Лондонские тени

Холодный, сырой асфальт обжигал ступни сквозь тонкие подошвы туфель. Они бежали. Бежали, пока хватало дыхания, пока адреналин заглушал боль в ногах и холод, пробирающий до костей. Звуки погони и вой сирен остались позади, поглощённые густой, равнодушной лондонской мглой. Мгла, которая ещё вчера казалась Лизи враждебной, теперь стала их единственным укрытием, скрывая три маленькие фигурки от всего мира.

Они остановились в тёмном, вонючем переулке где-то в районе доков. Запах гниющей рыбы, угля и стоячей воды был удушающим, но здесь их никто не будет искать. Клара тяжело оперлась о кирпичную стену, пытаясь отдышаться. Её безупречная причёска растрепалась, а на щеке темнела полоса сажи. Лизи осторожно опустила Аннабель на землю. Та всё ещё была в полузабытьи, её тело было обмякшим, а с губ срывались тихие, бессвязные стоны.

– Что… что теперь? – прошептала Клара. Её голос, обычно такой властный, теперь дрожал. В свете редкого газового фонаря её лицо казалось измождённым и побледневшим. Вся её аристократическая броня рассыпалась в прах, оставив напуганную девочку.

Порой совесть – это самая неудобная ноша. Потому что, когда ты сбегаешь, ты несёшь на себе не только своё тело, но и вину всех тех, кто остался внутри, в этой ловушке.

– Нам нужно спрятаться, – ответила Лизи, пытаясь унять собственную дрожь. – Переждать до утра. И нам нужно понять, что это.

Она кивнула на толстую папку, которую Клара всё ещё судорожно прижимала к груди. Они забились в самый тёмный угол, за груду пустых бочек. Клара раскрыла папку. Внутри были не просто бумаги. Это были официальные бланки аристократического фонда с гербовыми печатями, счета на закупку редких алкалоидов, списки воспитанниц, «переведенных» в шотландский филиал. И, конечно, медицинские карты. Имена. Десятки имён, напротив многих из которых стояли пометки: «стадия 2», «адаптация успешна», «побочный эффект: кататония». А напротив некоторых – маленький, аккуратный крестик.

– Боже мой, – выдохнула Клара, её палец замер на одной из страниц. – Это… это же протоколы. Они не просто давали нам «успокоительное». Они систематически тестировали на нас что-то.

Лизи взяла один из листов. «Сыворотка „Эхо“-7. Цель: подавление волевых центров и усиление восприимчивости к гипнотическому внушению. Методика наиболее эффективна на субъектах с генетической предрасположенностью к повышенной нейронной пластичности». Это было научное, холодно-методичное описание того, как у человека отнимают душу. Она нашла карту Аннабель. «Испытуемая №12. Готова к переходу на „Эхо“-8. Рекомендовано увеличение дозировки для полной коррекции поведенческих отклонений».

Они собирались стереть её. Стереть ту Аннабель, которую они знали.

– Здесь адрес, – Клара указала на бланк в самом конце папки. – Шотландия. Глен Элби. Пометка: «Центральная лаборатория и реабилитационный центр».

– Это ловушка, – тут же сказала Лизи. – Адрес, который дал мне отец… который ему дал Блэквуд-старший… это тот же адрес. Они не собирались меня спасать. Они собирались переправить меня из одного филиала в другой.

Изредка самое страшное предательство совершается из лучших побуждений. И осознание того, что любовь обманута, больнее, чем осознание, что ты обманут ненавистью.

Осознание этого было как потрясение. Её отец, её единственный защитник, был обманут. И она сама шла прямо в пасть к волку.

Внезапно в переулке послышались шаги. Девочки замерли, их сердца ухнули вниз. Шаги были медленными, шаркающими. Из пелены появилась сгорбленная фигура старой женщины в поношенном пальто с плетёной корзиной в руках.

– Мисс Лизи? – проскрипел голос.

Лизи вгляделась. Это была миссис Бриггс, старая служанка из прачечной пансиона. Та самая, что всегда украдкой давала ей лишний кусок хлеба и смотрела с немым сочувствием.

– Как вы нас нашли? – прошептала Лизи.

– Мистер Блэквуд, – ответила старушка, торопливо оглядываясь. – Он сказал, что вы будете здесь. Он велел передать это. И уходить из Лондона. Немедленно. Они будут искать везде.

Она достала из корзины свёрток. Внутри были несколько монет, буханка хлеба, кусок сыра и три поношенных, но чистых платья – одежда обычных горожанок, не привлекающая внимания.

– Ваша матушка… Мэри… она была хорошей женщиной, – вдруг сказала миссис Бриггс, глядя на Лизи выцветшими глазами. – Она тоже пыталась выяснить, что они делают с девочками-сиротами. Задавала вопросы. А потом… потом она «заболела». Я тогда уже знала, что добром это не кончится. Берегите себя, дитя. И отомстите за неё.

Старушка сунула им свёрток, развернулась и так же безмолвно растворилась в тумане, оставив их одних с едой, деньгами и страшным подтверждением их догадок.

– Нам нужно на вокзал, – сказала Клара, её голос обрёл прежнюю твёрдость. – На первый утренний поезд. Любой. Главное – на север. Подальше отсюда.

– Мы поедем в Шотландию, – тихо, но твёрдо произнесла Лизи.

Клара и приходящая в себя Аннабель уставились на неё.

– Ты с ума сошла? Ты же сама сказала, что это ловушка!

– Да. Но там ответы. Там была моя мать. Там – центр всего этого. Прятаться бесполезно, они найдут нас везде. Единственный способ победить – это пойти прямо в логово зверя. Но не как жертва. А как охотник.

Случается, что жизнь заканчивается не со смертью. Она заканчивается в тот момент, когда ты выбираешь, кем ты станешь, и отказываешься от прежней слабости.

Она смотрела на своих подруг, и в её зелёных глазах, так похожих на мамины, горел холодный, решительный огонь. В эту сырую, холодную ночь в грязном лондонском переулке испуганная девочка Елизавета Ватсон умерла. И родилась та, кто не будет больше убегать.

Глава 7. Вокзал Кингс-Кросс

Прошло почти двадцать четыре часа с момента их побега. Первые лучи тусклого, безрадостного утра просочились сквозь щели в дощатых стенах старого склада. Ночь, проведённая на грязных мешках с запахом пыли и крыс, не принесла отдыха. Каждый скрип, каждый далёкий гудок с Темзы заставлял девочек вздрагивать. Лондон перестал быть домом, он превратился в охотничьи угодья, где они были дичью.

Временами люди не спят, но и не бодрствуют. Это состояние между светом и тьмой, когда разум уговаривает тело молчать, а тело всё ещё помнит бегство. Каждый звук казался знаком, что их нашли.

Аннабель почти пришла в себя, но оставалась слабой и потрясённой. Последствия седативного препарата и пережитое потрясение сделали её похожей на фарфоровую куклу с огромными, полными напряжения глазами. Она почти не говорила, лишь крепко держалась за руку Лизи.

– Нам нужно идти, – сказала Клара. Ночь вернула ей часть её обычной решительности, но теперь в ней не было высокомерия, только холодная, острая необходимость выжить. – У нас есть немного денег и другая одежда. Нужно добраться до вокзала, пока город не проснулся окончательно.

Переодевшись в поношенные платья, которые принесла миссис Бриггс, они стали почти невидимыми, слившись с утренней толпой рабочих и торговок. Но это было обманчивое чувство. Лизи казалось, что каждый прохожий, каждый констебль на углу смотрит именно на них. Газетчик на углу выкрикивал заголовки: «Загадочный пожар в пансионе для благородных девиц! Полиция ведёт расследование!» Сердце ухнуло вниз. Теперь их ищут не только люди мисс Грин, но и полиция.

Путь до вокзала Кингс-Кросс превратился в пытку. Грохот омнибусов, крики разносчиков, гудки автомобилей – всё это сливалось в оглушительную, давящую какофонию. Аннабель шла, спотыкаясь, и Лизи с Кларой практически несли её на себе, стараясь выглядеть как можно более естественно.

Наконец они увидели его – огромное, закопчённое здание вокзала, изрыгающее клубы пара и дыма, похожее на гигантское, дышащее чудовище. Внутри было ещё хуже. Тысячи людей, суета, гул голосов, шипение пара и лязг металла. В этом хаосе было легко затеряться, но так же легко попасться.

– Я куплю билеты, – сказала Клара. – У меня самый уверенный вид. Вы ждите у колонны. И не отсвечивайте.

Лизи и Аннабель спрятались в тени массивной чугунной колонны, наблюдая, как Клара решительно подходит к кассе. Лизи оглядывала толпу, её взгляд цеплялся за каждое лицо, ища опасность. И она её нашла. У газетного киоска стоял мужчина в неприметном котелке. Он не читал газету. Он методично, сектор за сектором, осматривал зал. Это был один из помощников мисс Грин, которого Лизи мельком видела в коридорах пансиона.

Всё внутри неё застыло, словно кто-то выдернул из неё тепло. Время сузилось до одной точки – между его взглядом и её дыханием.

Он их ещё не заметил. Но это был лишь вопрос времени.

Она схватила Аннабель за руку, готовая бежать, но куда?

В этот момент Клара возвращалась от кассы, её лицо было бледным.

– Билеты до Эдинбурга. На ближайший поезд. Он отправляется через десять минут с третьей платформы. Но…

Она осеклась, заметив направление взгляда Лизи. Она тоже увидела мужчину.

– Чёрт, – прошипела она. – Он между нами и платформой.

Они оказались в ловушке. Паника сильными тисками сжала горло Лизи. Всё напрасно. Сейчас их схватят. Мужчина начал медленно двигаться в их сторону, его взгляд стал более целенаправленным.

И тут случилось нечто странное. Большой воз с багажом, который тащил усатый носильщик, внезапно накренился. Один из огромных сундуков с оглушительным грохотом сорвался и рухнул на пол прямо перед человеком в котелке, рассыпав по всему залу чьё-то бельё. Раздались крики, вокруг места происшествия мгновенно образовалась толпа зевак. Носильщик отчаянно жестикулировал и извинялся.

Случается, что мир словно открывает для тебя крошечную щель между двумя бедствиями. Она не знала, было ли это чудом или чьей-то волей.

Это была их секунда. Их шанс.

– Бежим! – скомандовала Лизи.

Они рванулись сквозь образовавшуюся суматоху, проскользнули мимо толпы и выбежали на нужную платформу. Огромный паровоз, пыхтя, уже стоял под парами. Проводник закричал: «Поторапливайтесь, отправляемся!»

Запрыгнув в вагон в последний момент, Лизи обернулась. В толпе, у опрокинутого воза, она на мгновение увидела знакомую фигуру. Мистер Блэквуд. Он смотрел не на них, а на растерянного носильщика, и в его руке была монетка, которую он, видимо, только что дал ему.

Он не помахал, не позвал. Только взгляд. Взгляд человека, который уже выбрал сторону – и расплатился за это ценой полного разоблачения.

Дверь вагона захлопнулась. Поезд дёрнулся и медленно пополз вперёд, унося их из Лондона. Лизи прижалась к окну, глядя, как вокзал, город и вся её прошлая жизнь растворяются в пелене. Внутри, в потайном кармане, лежала папка. Впереди была Шотландия. Впереди была ловушка, которую они по наивности считали своим единственным шансом на спасение. Но сейчас, в мерном стуке колёс, они впервые за последние сутки почувствовали хрупкое, обманчивое подобие безопасности.

Глава 8. Вагон номер семь

Стук колёс. Мерный, безразличный, он отсчитывал секунды новой жизни. Жизни беглянок. Лизи сидела, прижавшись лбом к холодному, вибрирующему стеклу, и смотрела, как Англия проносится мимо – зелёные холмы, аккуратные изгороди, каменные фермы. Мирный, упорядоченный пейзаж казался насмешкой, чужой, недостижимой реальностью, театральной декорацией, за которой скрывалась их отчаянная, рваная правда.

Аннабель спала, свернувшись калачиком на жёстком сиденье. Даже во сне она продолжала бежать – её ресницы вздрагивали, на лбу выступила испарина, а пальцы судорожно сжимали край старого, колючего пледа. Лизи осторожно поправила его, укрывая её худенькие плечи. Защитить. Это простое слово стало для неё единственным законом, единственным ориентиром в мире, где все остальные законы были обращены против них.

Клара не спала. Она методично, с холодным вниманием хирурга, изучала украденные листы. Её аристократическая бледность сменилась нездоровым, лихорадочным румянцем, а в глазах горел сухой, злой огонь.

– Они всё документировали, – прошептала она, и её шёпот был острее лезвия в душной атмосфере купе. – С немецкой педантичностью. Смотри.

Она подвинула к Лизи лист. Это была медицинская карта. «Испытуемая №7, Элеонора В. Повышенная эмоциональная лабильность. Рекомендовано увеличение дозы „Эхо“-6 для достижения стабильного апатичного состояния».

Читая строки, написанные чужой рукой, Клара словно вновь слышала смех своей подруги – и тот смех теперь звучал как крик. Как будто жизнь сама не простила её за молчание.

– Элеонора, – повторила Клара, и её голос дрогнул, потеряв свою стальную твёрдость. – Она любила стихи и смеялась так, что у неё слёзы выступали на глазах. Они назвали это «эмоциональной лабильностью». И лечили это, пока не убили в ней всё живое. Стабильное апатичное состояние…

Лизи перевела взгляд на другой документ. Отчёт об исследовании. И снова эта фамилия, выведенная аккуратным, научным почерком. «Автор оригинальной методики экстракции алкалоидов из Datura scotica – М. Ватсон». Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

Мир сузился до одной чернильной линии. Она смотрела на это имя – и не могла решить, это наследие или приговор.

Её мать. Гений её матери, её научный азарт – всё это стало оружием в руках этих чудовищ. Она невольно сжала на груди кулон. Он казался холодным, чужим, как надгробный камень, как улика в деле о её собственной семье.

Время в поезде текло иначе. Оно было густым и вязким, как сироп. Каждая минута была наполнена ожиданием разоблачения. Они были тремя девочками в поношенных платьях, бегущими на север. Преступницами. По закону Его Величества, они совершили побег из попечительского учреждения. Они были свидетельницами ужасных деяний. Они украли доказательства. Этого было более чем достаточно, чтобы их искали не просто как заблудших детей, а как опасных беглянок.

Скрипнула дверь купе. Вошёл проводник с цепким взглядом .Его появление было настолько ожидаемым, что от этого стало только тревожнее. Он не спешил. Он окинул их цепким, изучающим взглядом, который, казалось, проникал под кожу.

– Билеты, – его голос был ровным, безразличным.

Клара молча протянула их. Он взял билеты, но смотрел не на них, а на Лизи.

– Далеко собрались, юные леди? В Шотландии сейчас холодно.

– К родственникам, – нашлась Клара.

Проводник хмыкнул. Его взгляд опустился на шею Лизи.

– Красивая вещь, – сказал он, кивнув на медальон. Лизи инстинктивно прикрыла его рукой. – Семейное?

– Да, – выдавила она.

– Ценная, должно быть. Такие вещи лучше прятать. В наше время на дорогах небезопасно.

Он вернул билеты и вышел. Но его слова повисли в воздухе, как дым.

Он говорил ровно, но его слова имели вес, будто каждая фраза – это удар ножа, не по телу, а по уверенности.

– Он знает, – прошептала Аннабель, которая проснулась и всё слышала, её глаза были огромными от опасения.

– Он не знает. Он подозревает, – попыталась возразить Клара, но её голос звучал неубедительно.

– Он видел материнское украшение, – сказала Лизи. – Это метка. Они передали моё описание. – Она вдруг вспомнила, как мисс Грин в день её прибытия в пансион бросила на него странный, долгий взгляд, словно сверяясь с чем-то в своей памяти. Они не просто знали её описание. Они знали, что искать.

Иллюзия безопасности рассыпалась в прах. Они не затерялись в толпе. Они были под колпаком с той самой минуты, как сели в поезд. Теперь это была не просто поездка. Это была гонка.

Через полчаса поезд начал замедлять ход. Это было странно – за окном не было ни города, ни даже деревни, лишь крошечная, затерянная станция, состоящая из одной будки и короткой платформы. «Техническая остановка, пять минут», – объявил другой проводник, проходя по коридору.

Лизи припала к окну. Она увидела, как проводник быстро вышел из вагона и направился к станционной будке. Дверь была открыта, и до неё донёсся сухой, стрекочущий стук телеграфного аппарата.

Она почувствовала, как кожа на затылке сжалась, будто кто-то холодной рукой провёл по шее. Это было не предчувствие – это было знание.

Беспокойство заставило её приоткрыть окно. Ледяной воздух ворвался в купе, а вместе с ним – обрывки голоса проводника, который диктовал сообщение телеграфисту.