Пропагандистский дискурс в условиях цифровизации

Для определения оптимального количества тематических кластеров Т часто применяется метод максимизации значения когерентности, рассчитанной с применением UMass-метрики[169].

Этап 3. Оценка межкорпусного дисбаланса. Следующий этап – определение межкорпусного дисбаланса в распределении новостных публикаций разных корпусов в рамках каждого отдельного топика. Эта мера дисбаланса рассматривается как оценка влияния принадлежности к данному топику на целевой показатель (пропаганду), поскольку изначальное разделение на корпусы мы провели на основании явного объективного свойства (новостной источник), исходя из предположения, что существует присущий этому разделению дисбаланс между данными двумя корпусами: между пропагандой и условно объективной информацией.

Формула меры дисбаланса:

В данной формуле Dticj – мера дисбаланса представленности документов из корпуса cj в топике ti , а wdktlcm – вес принадлежности документа dk из корпуса cm к топику tl.

Этап 4. Экстраполяция результатов. Последним этапом предложенного метода является применение полученной тематической модели и оценок дисбаланса для получения классификации каждого отдельного документа. Для этого существует две основные причины:

1) несмотря на то что были выбраны пропагандистские и условно объективные источники, распределение пропагандистского содержания в новостях, безусловно, неравномерно, то есть пропагандистские публикации могут быть размещены в условно объективных источниках и наоборот;

2) как упоминалось выше, не все источники можно отнести к одному из двух корпусов: пропагандистское содержание определенных источников бывает сложно оценить однозначно, поскольку в разные периоды времени, в разных разделах и у разных авторов интенсивность пропагандистского содержания может сильно варьироваться.

Для агрегации оценок межкорпусного дисбаланса с весами отношения документов к каждому топику можно применить несколько подходов:

1) просто взвешенное среднее, которое было использовано для получения результатов, описываемых в данном параграфе;

2) байесовский подход к агрегации, рассматривающий субъективные вероятности отношения документа к заданному критерию[170];

3) полуобучаемый (semi-supervised) подход[171], дающий возможность предобучить модель на результатах, полученных путем применения описываемого подхода, а затем провести дообучение (fine tuning) модели на вручную размеченном наборе текстовых данных, с тем чтобы увеличить качество ее работы.

Для проведения валидации предложенной модели была сформирована репрезентативная случайная выборка, включившая тысячу публикаций из оригинального корпуса, исключенных из процесса тематического моделирования и расчета мер межкорпусного дисбаланса. Эти публикации были вручную размечены экспертами по шкале Лайкерта от –2 до +2, где –2 – это условно объективная публикация, а +2 – пропагандистская.

Затем модель была применена к этой выборке для расчета метрик качества работы модели. Шкала Лайкерта была линейно нормализована в интервале от 0 до 1, экстраполированные оценки пропаганды также были нормализованы от 0 до 1. На основании полученных значений была рассчитана корреляция Пирсона. Коэффициент корреляции Пирсона показывает меру взаимосвязи между экспертной разметкой и результатами модели. Коэффициент может варьироваться от 0 до 1, где 0 – полное отсутствие взаимосвязи, а 1 – полная четкая связь между двумя показателями. При этом в гуманитарных исследованиях корреляция более высокая, чем 0,2–0,3, на выборке достаточного объема считается доказательством наличия слабой, но достоверной связи между показателями.

Затем объектам были присвоены классы: публикации с оценкой выше 0,5 были отнесены к классу «пропаганда», а с оценкой ниже 0,5 – к классу «объективные». Эти данные были использованы для расчета метрик качества классификации – точности (precision) и площадью под ROC-кривой (ROC AUC, receiver operating characteristic curve, area under curve)[172].

Под точностью здесь понимается доля корректно распознанных моделью примеров: то есть точность 0,83, например, означает, что 83 % размеченной выборки были распознаны моделью верно. ROC AUC является обобщенной метрикой оценки моделей машинного обучения, устойчивой к дисбалансу классов.

ROC AUC 0,5 свидетельствует о том, что модель не обладает предсказательной способностью (работает полностью случайно). ROC AUC больше 0,6 считается показателем слабой предсказательной способности, а ROC AUC выше 0,9 – показателем очень высокого качества распознавания. В исследованиях, связанных с медицинской диагностикой, модель обычно считают приемлемой для использования на практике при ROC AUC выше 0,9–0,95[173].

В табл. 1 порог классификации показывает, какие нормированные значения результатов работы модели рассматривались в качестве результатов с достаточной уверенностью. Например «< 0,4 или > 0,6» означает, что значения между 0,4 и 0,6 относились к классу «неизвестно/спорно», результаты меньше 0,4 – к классу «объективные», выше 0,6 – к классу «пропаганда». Это связано с тем, что при экспертной разметке выяснилось: многие документы затруднительно точно отнести к тому или иному классу. Соответственно, необходимо было проверить, что предложенная модель позволяет отличить не только пропаганду от непропаганды, но и пропаганду от спорных/трудных для классификации статей.

Таблица 1. Результаты верификации модели

Даже без такого порога модель демонстрирует достаточную предсказательную способность (ROC AUC 0,73, точность 64 %), тогда как с порогом «< 0,3 или > 0,7» предсказательная способность очень высокая (ROC AUC 0,95, точность 88 %). Это означает, что на предельных значениях модель работает значительно более точно, но она все равно позволяет отличить те новости, которые затруднительно отнести к классу «пропаганда».

Следует добавить также, что объективные новости распознаются чуть лучше, чем пропаганда, хотя и незначительно. Можно заметить, что полнота (recall) гораздо больше у объективного класса (0,83 против 0,58). Это значит, что модель из всех объективных новостей нашла 83 % таких новостей, а из всех пропагандистских – только 58 % таких новостей. Точность (precision) при этом примерно одинаковая (0,71 и 0,74). Следовательно, из тех новостей, которые модель назвала объективными, 71 % действительно таковыми являются, а из тех новостей, которые модель назвала пропагандистскими, таковых 74 %.

Таким образом, указанная модель позволяет получить высокую предсказательную способность при минимально возможном объеме ручной экспертной разметки. Мы предлагаем использовать высокоуровневую разметку корпуса по некоему явному свойству, которое должно иметь достаточную связь (корреляцию) с целевым неявным свойством. В данном случае разделение происходило по новостным источникам, однако можно применить и другие варианты разделения на корпусы, включая автоматические.

Резюмируем. Мы провели валидацию работы модели на случайной выборке из тысячи новостей, которая показала высокую предсказательную способность – точность от 64 до 88 % в зависимости от порога классификации. Проведенная работа ожидаемо подтвердила, что оценивать уровень пропаганды довольно сложно как для экспертов, так и для машины.

Конечно, встречаются очень яркие образцы пропагандистского контента, но тем не менее часто заведомо «пропагандистские» СМИ пишут не только пропагандистские статьи. И наоборот, не все условно объективные источники всегда объективны. К тому же уровень журналистского мастерства разный в разных СМИ, и нередко встречаются публикации низкого качества, что затрудняет понимание смысла. Поэтому в дальнейшем следует более тщательно подходить к отбору конкретных массмедиа, а также постепенно расширять перечень СМИ и уточнять, какие СМИ относятся к какому корпусу. Можно использовать для эксперимента такие медиа, например, где будет больше крайних, ярких вариантов пропаганды, или расширять базу, чтобы туда попадало больше таких крайних вариантов. И каждый текст должны распознавать хотя бы три эксперта, что повысит точность идентификации пропаганды. Экспертные оценки в первую очередь нужны для того, чтобы валидировать работу модели, но в перспективе такая экспертная разметка отдельных документов может использоваться для дообучения модели.

Конечно, машина пока не способна полностью заменить человека, но она может значительно сократить трудозатраты экспертов по выявлению пропагандистского контента. Использованный нами метод ограничен корпусом документов, текущим набором тематик и т. п. Но тем не менее при всех ограничениях был получен высокий результат. Возможности для дальнейшего исследования включают применение предложенной методики к другим задачам классификации текстов, таким как тональность, социальная значимость, резонансность, а также использование других методов агрегации оценок, в том числе байесовской агрегации и полуконтролируемого подхода к агрегации.

Глава 3. Идентификация и эффективность пропагандистского воздействия: вопросы методологии

3.1. Субъекты пропагандистского воздействия: подходы и проблемы идентификации

Как уже отмечалось выше, пропаганда является сложным, многогранным коммуникационным социально-политическим феноменом, изучению которого посвящены многочисленные работы отечественных и зарубежных исследователей. Разнообразные подходы к определению пропаганды и к изучению пропагандистского процесса порождают множество трактовок, а в само содержание термина вкладываются различные значения, на которые накладывают отпечаток как факторы, обусловленные определенными историческими особенностями, так и взгляды, господствующие в современном для исследователей обществе и научных школах.

Важной отличительной чертой пропаганды является ее многоступенчатый характер, предусматривающий формирование и управление информационными потоками, использование различных форм сообщений, мобилизацию общественного мнения, синхронизацию различных управленческих и коммуникационных усилий ради достижения отложенного во времени результата, имеющего долгосрочный стратегический эффект, и многое другое.

Как утверждает Г. Г. Почепцов, сложность и уникальность любой пропагандистской кампании состоит в том, что она призвана решать нетрадиционные задачи, поскольку должна изменить самый консервативный слой населения – массовую аудиторию и ее сознание[174]. Понимание этой многогранности, масштабности, специфичности пропагандистского воздействия, которое имеет свое технологическое, социальное, политическое, экономическое, психологическое, этическое и морально-нравственное содержание, позволяет сформулировать уникальные требования к коммуникаторам. Существование самого пропагандистского воздействия в различные эпохи развития человечества очевидно, а его структура, особенности и характеристики рассматриваются различными авторами в рамках не только собственно теории пропаганды, но и коммуникативистики, связей с общественностью, теории международных отношений, психологии, социологии, политологии и др. И если различные трактовки исследуемого явления – пропаганды – широко представлены в научной литературе и исследованиях XX–XXI вв., то общепринятые подходы к определению субъектов пропагандистского дискурса еще не выработаны, а необходимость более тщательного изучения этого вопроса говорит о наличии определенных лакун в современной теории пропаганды.

Пропаганду как специфический вид коммуникации невозможно рассматривать в качестве анонимной коммуникационной инициативы: наличие цели, четкой и скоординированной программы действий, набора определенных инструментов и само отнесение пропаганды к коммуникации говорит о наличии коммуникатора – субъекта пропагандистского дискурса, или актора пропагандистского воздействия, который его инициирует. Без идентификации такого коммуникатора как генератора и отправителя определенных специфических сообщений, искусно управляющего создаваемыми им информационными потоками, процесс пропаганды приобретает характеристики аморфности и абстрактности.

Очевидно, что число таких субъектов огромно, учитывая различные плоскости и сферы социальной, политической и экономической жизни, в которых может разворачиваться и осуществляться пропаганда. Различен и масштаб влияния подобных акторов: это могут быть и крупнейшие геополитические субъекты (например, Россия, США, Китай[175]), и национальные элиты[176], а также различные компании, действующие в собственных или национальных интересах[177] и др.

По мнению Э. Бернейса, пропаганда строится на том, что новые идеи проникают в общество и овладевают массами с помощью активно мыслящего меньшинства: «Мы действуем по указке сравнительно небольшой группы людей, которые составляют крошечную долю от наших ста двадцати миллионов сограждан, однако разбираются в мыслительных процессах и в социальной структуре масс. Это они тянут за ниточки, идущие к общественному сознанию, это они управляют старыми общественными силами и изобретают новые способы связывать мир воедино и управлять им. Как правило, мы не сознаем, насколько важную роль играет это невидимое правительство в повседневной жизни нашего общества»[178].

Таким образом, пропагандистское воздействие рассматривается в качестве инструмента воздействия некоего невидимого правительства на общество, а сам автор говорит о существовании некоего «диктатора», управляющего обществом. При этом Э. Бернейс, а вслед за ним и многие другие исследователи, изучающие пропаганду, обращают внимание на огромное число субъектов социальной коммуникации в целом, распространяющих те или иные идеи, взгляды, убеждения и т. п. Важно отметить, что, несмотря на то что пропаганда в большинстве работ рассматривается как деятельность, направленная на достижение исключительно политических целей, к субъектам пропаганды при первом приближении можно отнести не только органы государственной власти, но и общественные институты, СМИ, всевозможных лидеров общественного мнения.

У. Липманн, Г. Лассуэлл, Д. Фридман, Э. Херман и Н. Хомски, С. Холл, Ж. Эллюль и многие другие авторы, изучающие пропаганду, разрабатывали ее возможные модели, стремясь прежде всего объяснить, как массмедиа с помощью той или иной информации могут заставить людей усвоить определенные точки зрения. Этой традиции придерживаются и отечественные исследователи: А. Н. Баранов, А. Л. Бредихин, Г. Г. Почепцов, А. И. Соловьев, А. А. Удальцов и др. В различных авторских моделях пропаганды ключевыми остаются каналы коммуникации, содержание пропагандистских месседжей, элементы дополнительного психологического воздействия, реакция реципиента. Куда меньше внимания ученые уделяют инициаторам пропагандистского воздействия, и вопрос о том, кто именно является такими инициаторами, представляется довольно многогранным, а ответ на него – неоднозначным. Масштабы последствий пропагандистского воздействия позволяют говорить о выходе за пределы традиционных для теории коммуникации категорий «коммуникатор», «сообщение», «канал», «получатель» и влиянии такого воздействия на более глубокие фундаментальные общественно-политические, социально-психологические процессы и установки. И такая трактовка отчасти роднит понимание пропаганды и стратегических коммуникаций[179].

Обратимся к субъектам социальной коммуникации, перечисленных Э. Бернейсом. Автор, на наш взгляд, справедливо отмечает, что далеко не каждый из этих субъектов выступает непосредственным инициатором и организатором пропагандистского воздействия: многие из них являются ведомыми, распространяя навязанные им идеи, то есть включаются в запущенную информационную схему. Исследователь говорит о роли «невидимого правительства», инициирующего пропагандистское влияние в своих целях, а также об экспертах, обладающих навыками реализовывать воздействие на массовую аудиторию, называя специалистов по связям с общественностью новыми пропагандистами. Человечеству был необходим «способ, с помощью которого свободная конкуренция смогла бы быть успешно реализована. Для этого общество решило отдать организацию свободной конкуренции на откуп лидерам и пропаганде», – отмечает исследователь[180].

О роли элит, запускающих пропагандистские процессы, говорят также Э. Херман и Н. Хомски, предлагая одну из классических моделей пропаганды. При этом сами авторы, рассматривая американское общество и медиапространство, под элитой понимают в первую очередь крупный бизнес, контролирующий американские СМИ с помощью различных инструментов[181]. Согласно определению М. Макдугала и Ф. Феличано, пропаганда означает «использование идеологического оружия… с расчетом изменить установившиеся восприятия, желания и надежды массовой аудитории в государстве, подвергающемся его воздействию, и тем самым вызвать или стимулировать отношение и поведение политического характера, угодное государству, использующему это орудие»[182]. И. М. Дзялошинский отмечает, что инициатор пропагандистского воздействия всегда стремится изменить сознание и поведение адресата, не собираясь меняться сам. Рассуждая о пропаганде, исследователь отмечает: «Социальные иллюзии могут создаваться господствующей элитой, а затем с помощью пропаганды тиражироваться и транслироваться в массовой коммуникации и использоваться для манипуляции общественным мнением в целях и интересах элиты, стоящей у власти, либо сил, добивающихся господствующего положения и тотального контроля над обществом»[183]. А. Н. Баранов и П. Б. Паршин подчеркивают, что для такого вида дискурса характерно наличие субъекта пропаганды, адресата пропаганды, совокупности относительно простых непротиворечивых тезисов (описание желаемой ситуации – положения дел) и аргументов, противопоставленных оценок желаемой ситуации и ее негативных альтернатив, повторяющейся реализации в дискурсе указанной совокупности тезисов или ее фрагментов с идентичной или несколько модифицированной аргументацией, множества текстов за определенный период времени (период пропагандистской кампании) и практической возможности распространения информации среди множества лиц – адресатов[184].

В описании структуры формирования пропагандистского дискурса А. Л. Бредихин и А. А. Удальцов выделяют следующие элементы: бенефициар пропаганды (тот, в чьих интересах она осуществляется); субъекты пропаганды (лица, непосредственно участвующие в распространении пропагандистских материалов); содержание пропаганды (идеи, установки, идеология, ценности, технологии и пр.); каналы осуществления пропаганды (Интернет, радио, телевидение, пресса, культурно-массовые мероприятия, пресс-конференции и пр.); адресаты пропаганды (отдельные личности, социальные группы, группы людей разных возрастных категорий, народ в целом); система обратной связи, предполагающая восприятие мнений населения о пропагандируемых идеях, оценку эффективности пропаганды и политики в целом.

Рассматривая пропаганду как средство идеологической функции государства, исследователи отмечают, что бенефициаром является государственная власть в лице высших органов власти, формирующих идеологию государства и его стратегические цели. Субъектами могут быть органы государственной власти в рамках своей компетенции, пресс-службы органов государственной власти, государственные образовательные и иные учреждения, общественные и политические организации, коммерческие пропагандистские агентства и другие, а также подобную деятельность ведут органы внутренних дел в рамках своих полномочий[185].

Предложенная схема отличается многоступенчатостью и субъективной попыткой определить конкретных акторов – инициаторов пропагандистского воздействия. При этом с учетом тезиса Э. Бернейса о том, что даже среди элит и представителей высших органов власти есть ведущие и ведомые, становится очевидно, что предложенная схема, в общем и целом претендующая на универсальность, не может однозначно обозначить границы между бенефициарами и субъектами. Может ли потенциальный субъект пропаганды, имея доступ к различным каналам коммуникации, понимая современные технологии влияния на общественное мнение, обладая определенным влиянием на широкие массы, стать бенефициаром пропагандистского воздействия? Может ли стать им в конечном счете сам объект такого воздействия? Если да, то правомерно ли в данном контексте говорить о субъекте исключительно как о канале осуществления пропаганды?

Принимая во внимание неоднозначность ответов на подобные вопросы обратимся к попыткам систематизировать подходы к определению субъектов пропагандистского дискурса. Как полагают В. В. Василькова и П. А. Трекин, в классических трудах XX в. по теории пропаганды были заданы определенные параметры, которые представляются актуальными и сегодня и позволяют обозначить два уровня субъектности: 1) элиты как «мыслящие меньшинства», формулирующие идеи для большинства (политические, религиозные, бизнес-элиты и др.); 2) профессионалы-специалисты, реализующие пропагандистский заказ этих элит (журналисты, политологи, специалисты по пиару, маркетологи и др.)[186]. Кроме того, субъект пропаганды, или, в терминологии PR-дискурса, субъект политики коммуникационного продвижения (источник, коммуникатор), может иметь как институциональную, так и неинституциональную природу[187]. А учитывая современные подходы к изучению пропаганды, основанные на тезисе об изменении отношения и поведения с помощью неких ограничений[188], мы видим, что еще одной важной и неотъемлемой характеристикой субъекта пропаганды является наличие у него определенных властных полномочий или возможностей влиять на те или иные свободы объектов пропаганды, что актуально и для субъектов контрпропаганды.

А. Л. Бредихин и А. А. Удальцов, предпринимая попытку типологизировать изучаемый феномен, предлагают выделять несколько видов пропаганды, основываясь на целях субъектов, под которыми исследователи понимают в первую очередь политических акторов. Политическая пропаганда направлена на поддержание легитимности власти, консолидации и мобилизации общества на отпор реальным или мнимым внешним угрозам национальной безопасности. Так называемая аксиологическая пропаганда формирует определенные политические и иные ценности у населения. Образовательно-воспитательная пропаганда направлена на формирование уважительного отношения к государству и его истории, развитие патриотизма, просвещение в целом. Также выделяют профилактическую пропаганду, способствующую предупреждению совершения преступлений и правонарушений, а также противоправного и аморального поведения[189]. Последний вид пропаганды зачастую отражается в законодательной базе государства и описывается в литературе как правовая пропаганда[190].

Таким образом, пропагандистские процессы разворачиваются в различных сферах общественной жизни, а границы подобного воздействия расширились с корпоративных, региональных уровней до национальных и международных. Отметим, что формирование теории пропаганды, как и теории коммуникации, относится к первой половине XX в. и связано с осмыслением опыта управлением армиями, производствами и населением в период Первой и Второй мировых войн. Для успешного ведения военных действий требовалась мобилизация всех производственных мощностей, на которых ради победы должно было добровольно и со всей отдачей трудиться гражданское население. Предметом исследования становятся технологии и инструменты мобилизации и управления общественным мнением, способные как повысить лояльность массовых аудиторий, сплотить общество, так и внушить ненависть к врагу и поддерживать высокий моральный дух вопреки нужде и лишениям военного времени. Кроме того, объектами пропагандистского воздействия становятся не только внутренние аудитории, к которым относится гражданское население, профессиональные объединения, представители действующей армии, но и внешние – жители государств-соперников, оккупированных территорий и т. д. Таким образом, уже первые попытки осмыслить феномен пропаганды характеризуют это явление как международное.

А. А. Казанцев отмечает, что пропаганда и реальная дипломатия всегда пребывают в сложном состоянии одновременного взаимодействия и конфликта. Вспоминая тезис о том, что субъектом пропаганды выступает некая тайная влиятельная элита, обратим внимание на то, что традиционная, так называемая кабинетная дипломатия, появление которой современные исследователи относят к XVII–XVIII вв., была искусством тайных сношений, направленных на защиту государственных интересов путем приобретения союзников[191]. Исследователь также отмечает, что демократизация и массовые общества потребовали возникновения пропаганды как части политической жизни, пришедшей на смену кабинетной дипломатии. При этом пропаганда рассматривается как противоположность замкнутому и элитарному знанию дипломатов: информация, ставшая достоянием общественности и направленная главным образом на формирование стереотипов, образа врага и новых стимулов масштабной мобилизации общественного мнения. Это приводит к тому, что формальные договоренности дипломатов теряют силу, начинает доминировать пропаганда, которая способна вести народы на бойню, как это было, например, во времена Первой мировой войны[192]. Подобный подход интересен тем, что пропагандистское воздействие воспринимается как некий неконтролируемый в современности процесс, запущенный несколько столетий назад тайным элитарным обществом, управляющим массовыми аудиториями. Сквозь призму такого подхода все крупные международные конфликты могут восприниматься исключительно как результаты иррациональной, накаленной до предела средствами массовой информацией перманентной вражды.