Борух Баклажанов. В поиске равновесия

Между тем вторая торпеда шла не менее уверенно, чем первая, но Господь любил Балтийск все сильнее, и она также вошла в мягкий прибрежный песок ровно впритирочку к первой.

Виной ли тому были какие-то неполадки в блоке управления стрельбой или еще что, но об истинных причинах того казуса никто так и не узнал, а если бы и узнали, то сор из избы явно бы не вынесли. Выводы были сделаны, виновные определены и распяты, и все вернулось на круги своя.

– Знаешь, Серго, я тут еще про одних «торпедоносцев» вспомнил! – озорно улыбнувшись, сказал Борух. – Давно это было, ты тогда еще не то что при погонах не был, а в лучшем случае еще голышом в ванной кораблики запускал. Было время, когда в рамках государственной борьбы с алкоголизмом гражданам подкожно вшивали ампулы, которые с легкой народной руки «торпедами» называли, а самих граждан, соответственно, «торпедоносцами». И вот жили-маялись они так, всю энергию в себе держа, а выплеска нет. Кабы всю энергию ту собрать воедино – не то что на десяток флотов мощи бы хватило – Галактику можно б было покорить.

* * *

– Чушь какая-то и небывальщина! – с некоторой долей профессионального возмущения сказал Рамов, однако с трудом скрывая улыбку.

– Иного ответа от действующего офицера ВМФ я и не ожидал! – ехидно парировал Баклажанов.

– Ну, действительно, Борух, напридумывают басен, а все верят потом! На кой ляд алкоголику вшивать какую-то «торпеду», если просто можно бросить пить, как я? – не унимался Рамов.

– Это ты по приезду местным деревенским мастер-класс проведешь под пиво свое безалкогольное. Как раз к вечеру будем!

Ехали они долго, молчали и беседовали и молчали вновь, наслаждаясь одиночеством, которое дарит дорога. Непередаваемое ощущение! Ни один дальнобойщик не в силах долго усидеть на месте, вечно влекомый этим сладостным чувством. Одиночество – это естественное состояние души. С ним мы приходим в этом мир и уходим из него тоже одни, но счастливы те, кто могут побыть в одиночестве вместе. Мы не принадлежим никому, а лишь частично касаясь, оставляем друг в друге какой-то след на разных этапах пути.

В дороге жизнь кажется проще и понятнее. Все очевидно – надо лишь доехать из одного места в другое, и на это время проблемы покидают тебя. Это тот короткий тайм-аут, выданный судьбой для восстановления сил и зарождения мыслей на будущее. Но тем русские и сильны, что дано им было мало дорог, а направления лишь закаляли их, делая непобедимыми.

Все это крутилось у Баклажанова в голове, пока они преодолевали довольно затяжной пятидесятикилометровый участок бездорожья.

– Мда, чувствуется вклад «Минтранса» в закалку духа нации! – чуть подпрыгнув в кресле после очередного ухаба, выдал Рамов, словно прочитав мысли Боруха.

– И не говори, Серго, закаляют, как могут!

Но вот рытвины уже подошли к концу, и все кардинально изменилось. Это было как ярко засветившее вышедшее из-за туч солнце после долгой бури, так резко и внезапно, что Рамов чуть не запил вновь. Безысходное полнейшее бездорожье вдруг перешло в идеальное шоссе. Бывая в тех местах впоследствии, Борух нагонял по нему потерянное до того время. Так поступил он и в тот раз, вынимая всю душу из своего авто и гоня на все деньги.

– Хороша дорога! – с удивлением сказал «Матрос».

– Не хуже заграничной, а то и получше! – ответил Баклажанов, зная, о чем говорил. – Могут ведь, если захотят. Может, дороги сделают и за дураков примутся? Как думаешь?

– Вот с нас с тобой и начнут! – усмехнулся Рамов. – Кстати, пристегиваться-то надо? А то ты вон уже за 200 летишь.

– Уже по желанию! – улыбнулся в ответ Баклажанов.

– Сбрось скорость чутка – расход-то конский, неужто денег не жалко?

– Да чего их жалеть? Пыль это. Сегодня есть, завтра – нет, да и не заберешь их с собой. В ощущения их перекидывать надо – только их забрать и удастся.

Впоследствии Баклажанову рассказывали, что это шоссе существовало в том виде уже долгие годы и почти не ремонтировалось. Построено оно было в раннее постсоветское время и стало для Баклажанова примером отношения к делу. Секретов тут никаких не было – просто шоссе было построено по «госту». В этой забытой Богом глуши чиновники тогда были мало знакомы со всеми тонкостями «откатных» схем, поэтому по простоте души вмешиваться не стали, а рабочие исходили из четких канонов дорожного дела. Дорога та пережила и суровые карельские зимы, и следовавшие за ними таяния снегов. Не брали ее никакие аномалии и басни про перепады температур. Ничего из этого не работало – не работало, потому что сделано все было добротно и на совесть.

Тем временем один за другим уже начали появляться долгожданные дорожные знаки и ориентиры.

– Вроде добрались! – сказал Борух.

Машины притормозили у дома, стоявшего чуть поодаль от дороги, и въехали на территорию. Ворота были уже открыты – было видно, что их ждали.

– Сейчас Коля выедет нас встречать, – сказали знакомые Баклажанову.

– Выйдет, наверное? – переспросил Борух, подумав, что ему послышалось.

– Выедет-выедет. Сейчас все увидишь!

И действительно, через пару минут на крыльце появился человек на инвалидной коляске, бодро спустившийся на ней по нехитрому самодельному пандусу. Это был мужчина за 60 ничем не примечательной внешности, но с добродушно-детской улыбкой. Было видно, что гостям он был рад. Мужчина лихо подкатил к ним и, подобно маршалу, объезжавшему строй на параде, начал со всеми поочередно здороваться. Дошел черед и до Баклажанова.

– Коля! – сказал он, протягивая руку.

Мужчина ему сразу понравился какой-то своей простотой и открытостью.

– Борух! – сказал Баклажанов, пожав руку в ответ.

– Что за имя такое мудреное? Надо б записать. Кто ж тебя так назвал-то?

– Родители, полагаю. К ним все вопросы, – улыбнулся Борух, отвечая на этот вопрос уже не первую сотню раз.

Лет тридцать назад Коля попал в аварию и повредил позвоночник. Отечественная медицина была бессильна, и он оказался в инвалидном кресле. Зимой он жил в квартире в каком-то ближайшем городке под присмотром сиделки, на что у него уходили почти все деньги, а летом его перевозили на природу в этот дом. Шли годы, менялись правители и местные князья, одни красноречивее других, страну будоражили катаклизмы всех мастей, перекраивалась ее карта, но все это было где-то далеко, а Коля так и жил в этом покосившемся дедовском доме. За всей кажущейся мягкостью и добродушием скрывалось в нем что-то стальное, что не дало жизни сломать его. Баклажанов часто видел людей, которых судьба стирала в порошок куда меньшими жизненными перипетиями, но Коля был не из тех. Снова и снова своим трудом и упорством он достойно отвечал на ее вызов, сохраняя лицо, что внушало огромное уважение. Выпивал он в меру и лишь по случаю, поскольку все время был при деле, плетя рыболовные сети. Плел он их настолько мастерски, что слух о нем давно уже прошел среди сотен рыбаков и в заказах он недостатка не испытывал. Впоследствии Борух даже отыскал в городе контору, занимавшуюся поставками заготовок для сетей и, договорившись с ними об умеренных ценах, переправлял Коле эти нехитрые «передачи» через знакомых дальнобойщиков, шедших в его сторону. Для всего окружения Баклажанова этот человек стал в итоге воплощением стойкости и железной воли – человеком, подающим пример.

Кроме того дома, в котором Коля проводил лето, была у него еще одна маленькая рыбацкая хижина, построенная давным-давно. Кто плавал по рекам, наверняка видел такие крохотные домики на берегах с мостками-причалами для лодок и мытья посуды, а кто не плавал, скорее всего видел в старых советских фильмах. В них обычно уезжают на несколько дней порыбачить, попьянствовать и подумать или подумать, пьянствуя. Именно туда и направлялась вся честная компания вместе с парой Колиных друзей.

– Ну что, Рамов, пробил твой час! – окликнул его Борух. – Сейчас весь твой атлетизм в нужное русло направим – иди, провиант на баркас грузи, а то там ящики неподъемные! Это тебе не в городе вхолостую штанги в залах тягать да баб катать на плечах – тут сие непозволительно – все только из соображений практики!

Все начали потихоньку собираться, и минут через 20 все было почти готово к отходу. Под конец Рамов загрузил две огромные канистры лодочного бензина, эффектно игранув собственным рельефом и, оставив машины на территории дома, команда была готова отчаливать.

– С Богом! – сказал Коля.

– С ним! – кивнул Баклажанов.

Ходу было часа полтора. Маршрут этот был выработан давно и выполнялся сотни раз при любой погоде и в любых состояниях участников. В целом путь был довольно монотонным, но по лицам бывалых было видно, что они находились в тягостно-сладостном ожидании чего-то. Вскоре все стало ясно. Лодка остановилась в протоке на оборудованной стоянке с табличкой «Традиция», прибитой к прибрежной сосне. Народ заметно оживился, и глаза людей заблестели. Остановка явно имела определенный подтекст, и предположения Боруха подтвердились. Традиционно все баркасы, шедшие с Большой земли к рыбацким хижинам, останавливались здесь, дабы перелить литр-другой водки из стеклянной тары в живые емкости. Народ тут был консервативен и, казалось, эта традиция уходила корнями к древним карелам, так что скорее бы пала английская монархия, чем кто-либо осмелился традицию ту нарушить.

– Давай, Серго, доставай свое пиво безалкогольное – у тебя есть шанс наставить людей на путь истинный! – ехидно подмигнул ему Баклажанов.

– Непьющий что ли? – удивленно спросил Коля, глянув на «Матроса». – Как давно с дистанции сошел?

– Да лет в 20 еще! – ответил тот.

– Мда, побила тебя жизнь!

Впереди был еще довольно долгий путь, посему стол был организован на скорую руку прямо в лодке, чтобы не терять времени. Впоследствии Борух оценил скорее не эффект, а сам процесс. По мановению ока из рюкзаков появилась какая-то закуска из нехитрых домашних заготовок, которая с филигранной точностью делилась на всех присутствовавших охотничьими ножами. Воистину это была командная работа, где каждый был при своей задаче, и весь процесс был настолько четок и оперативен, что напоминал замену колес на пит-стопе «Формулы-1». Уничтожено все было с не меньшим навалом, как при ускоренной перемотке фильма на старом видеомагнитофоне, и группа двинулась дальше, подогретая и вдохновленная уже группой другой – гидроксильной группой этилового спирта.

Жизнь на природе текла своим чередом. Люди были заняты простыми делами, оставив все свои проблемы и волнения на Большой земле. Кто-то готовил еду, кто-то рубил впрок дрова для вечерней бани, а кто-то подделывал ветхие строения, помогая Коле, и во всем царило какое-то спокойствие, лечившее душу. Пару раз за время пребывания появлялись компании охотников и рыбаков, пришедших сюда с Большой земли. Чувствовалось, что это были люди разных статусов и достатка, но все они ехали сюда за тем самым покоем, который дарили тамошние места. Они подходили знакомиться, представлялись, спрашивали, где лучше разбить лагерь, и интересовались тонкостями местной охоты и рыбалки, дабы не быть никому помехой. Они были гостями в чужом доме и делали все абсолютно верно. Местные же в свою очередь, оценивая это, давали дельные советы, указывали нужные места, часто приглашая к столу, и во всем сквозили гармония и понимание. Этот сгусток событий и поведения был образчиком ладного сосуществования людей разного уровня и кровей – микросхемой, необходимой для большего.

Каждое утро начиналось с проверки сетей. Плавали все по очереди, и день на четвертый очередь дошла и до Боруха, которого придали в помощь одному из бывалых. Рыскали они долго, обойдя не одну протоку, и через несколько часов пошли обратно в сторону лагеря. Погода к тому времени уже разгулялась, солнце припекало, и онежский ветер приятно обдувал прохладой. Компаньоны выпили еще по «сто» водки за удачный вояж, ибо улов был богатым. Очертания берега были видны уже довольно отчетливо – Баклажанов встал и разделся.

– Ты куда? – с некоторой тревогой спросил его бывалый.

– До встречи на берегу, – ответил Борух и, перекрестившись, выпрыгнул из баркаса в ледяную Онегу.

Такие выходки Баклажанов практиковал довольно часто и на родине, и за ее пределами. Плавал он хорошо в любых состояниях. Отправляясь на какие-то водные прогулки, ближе к концу путешествия он любил выпрыгивать в воду и плыть, проверяя себя и играя с судьбой, и в тот раз не мог упустить такую возможность. Баркас тем временем уже ушел далеко вперед и вскоре стал еле заметен. В тот день Баклажанов плыл особенно тяжело, но упорно метр за метром преодолевал расстояние, периодически меняя стили. Последние метров сто он плыл исключительно на морально-волевых и под конец практически без сил выполз на песчаный берег. Полежав пару минут и отдышавшись, чтобы прийти в себя, он встал и направился в сторону домика. Там уже разбирали улов, а открытый большой стол был накрыт к обеду, и люди сидели в ожидании его. Борух быстро переоделся и присоединился к ним. Налили по первой.

– За нашего боевого пловца! – улыбнувшись, сказал Коля, подняв свою стальную кружку.

Баклажанов смотрел на всех этих людей и почему-то думал о мистике, сопровождавшей его по жизни. Он вспоминал тот случай в начальной школе, когда какие-то неведомые силы вытащили его из-под пролетавшего грузовика, и о том билете на вступительных экзаменах, и о многом другом. Он вновь внимательно всматривался в лица тех душевно общавшихся людей, большинство из которых видел впервые в жизни, изучал накрытый к обеду стол и всю обстановку того места, и ему становилось не по себе. Он уже видел все это, видел вплоть до мельчайших штрихов когда-то давно. Он видел это во сне.

– Предупредили! – вертелось в голове у Боруха.

Жизнь преподавала ему массу уроков, и он был неплохим учеником, схватывая все налету. Он налил водки и, глянув наверх, выпил с благодарностью.

В последний день перед отплытием на Большую землю всем захотелось сплавать на какой-то мыс. Места там, по слухам, были жутко живописными, и все прибывшие новички мечтали туда попасть, тем более погода в тот день располагала. Кого-то надо было оставить в лагере на хозяйстве, и Баклажанов в целом против собственной кандидатуры не возражал, ибо любил побыть наедине с самим собой. Борух проводил баркас взглядом и, как тот скрылся из вида, предался простым заботам на территории. Вымыв посуду, нарубив немного дров и наведя порядок, он решил перекусить и поправить здоровье. Утром того дня накоптили много сига и налима, и ему не терпелось снять пробу. Дабы снималась она более внятно, он поставил на стол канистру разбавленного чистейшей онежской водой спирта, поскольку водка к тому времени уже вся вышла.

Борух опрокинул первую стопку и, занюхав хлебом, ответственно выдохнул. Эффект был на подходе и жизнь начинала налаживаться. «Отпускает!» – подумал он.

Рыба получилась отменной и еще дымилась. Борух попробовал несколько кусков и задумался. Он долго смотрел вдаль, размышляя, как услышал звук мотора приближавшейся издалека лодки. «Кого еще черти несут?» – подумал Баклажанов. Тем временем шум мотора усиливался, и через некоторое время к домику причалила лодка. В отличие от их тихоходного баркаса, это был скоростной катер. В нем сидели четверо. По налитым глазам и отборному мату, который слышался еще на подходе, Борух понял, что незнакомцы были в изрядном подпитии. Трое были с ружьями.

– Чьих будете, бояре? – холодно спросил Баклажанов, не вставая из-за стола.

– Слухи ходят, Коля сюда приехал на несколько дней. Вот рядом были, заскочили привет передать! – сказал один, показавшийся Боруху главным.

– А что, без стволов не модно нынче ходить?

– Да мы охотимся тут обычно – места здесь знатные!

Колю знали и уважали многие и по случаю всегда старались повидать его.

– На мыс они ушли – к вечеру будут только. Садитесь за стол – у меня рыба копченая под спирт разбавленный. Надеюсь, не возражаете? – предложил Борух.

– Это мы с радостью! – оживились те и, оставив ружья в лодке, присели за стол.

Просидели они где-то с полчаса, говоря о разном. Мужики рассказывали о тех местах и тонкостях тамошней охоты, а Баклажанов в общих чертах поведал о себе.

– Ладно, погнали мы дальше, а то засиделись тут у тебя. Приятно познакомиться было, – сказал главный, и все, как по негласной команде, отправились к катеру.

– Бывайте, мужики! Коле скажу, что заезжали! – прощаясь, сказал Баклажанов.

Мужики завели мотор и скрылись так же стремительно, как и появились.

Спустя годы Борух часто возвращался к той мимолетной встрече, и его не оставляла одна мысль. Он был один, и на многие километры вокруг не было ни одной живой души. Находясь в тех местах, ему казалось, что если бы он в своей жизни оступился, совершил бы какую-то подлость или кого-то предал, его бы кончили прямо там на берегу и выбросили в камыши. И никто никогда его бы не нашел. Никто и никогда! Все его связи и адвокаты были бы бессильны против охотничьего ружья и в тех местах с их суровыми, но прямыми и справедливыми законами жизни.

Снова и снова прокручивая в голове тот случай, размышляя и прикладывая его ко многим житейским замесам, он думал о законах, которым мы следуем в жизни – законам людским и физлицким.

Законы людские и физлицкие. Борьба во имя единства

Был в судьбе Баклажанова один случай, который запомнился ему на долгие годы. Еще в ранних 90-х на заре своей деятельности в туризме, уже повесив свои «гидовские» коньки на гвоздь, он занимался приемом морских круизных судов и организацией культурно-экскурсионных программ для их пассажиров. Время это было веселое и, казалось, что даже солнце светило как-то ярче. Он был частью команды коллег-ровесников, одним из которых, к слову сказать, был тот самый Иван Штакетов. В зимний период, который назывался «межсезоньем», они готовили варианты туристических программ пребывания, вели деловую переписку и посещали клиентов на международных выставках, а летом «в поле» претворяли эти программы в жизнь и контролировали их исполнение «под ключ». У каждого был свой участок ответственности – Боруху достались пригородные дворцы. Произошло это неслучайно, поскольку за предыдущие годы он выработал неплохие отношения с их руководством и чувствовал себя там как рыба в воде. Посидеть на дворцовых государевых тронах ему не довелось, но какие-то тонкие организационные вопросы решались довольно легко.

В тот день Борух контролировал посещение одного из дворцов туристами корабля-«тысячника». Изуверски висевший «кирпич» не давал возможности подъехать прямо к входу, посему автобусы высаживали людей метрах в четырехстах и группы вереницей одна за другой шли пешком. По той же схеме происходил и отъезд. Баклажанов отправлял автобус за автобусом, сверяя количество людей в каждом с данными в бумагах. Пришла очередь и последнего, который никак не мог отъехать – отсутствовала одна пожилая пара. Туристы сказали, что мужчина очень плохо ходил и по какой-то причине на корабле ему не выдали инвалидную коляску, что обычно делалось для такого рода пассажиров, сходивших с борта. Время неумолимо шло, а людей так и не было, но вот наконец-то пара появилась вдалеке. Мужчина еле двигался, делая несколько шагов, а затем останавливался и отдыхал, опершись на свою супругу. Надо было что-то делать, иначе в таком темпе они подошли бы к автобусу к вечеру и все опоздали бы в порт.

Баклажанов вскочил в свою машину и, наплевав на все дорожные знаки, поехал им навстречу, чтобы подвезти к автобусу. Примчав обратно, он высадил людей, помог им забраться внутрь и, окончательно сверив с гидом количество людей, дал команду к отправке. Проводив автобус взглядом, Борух уже думал садиться в машину и уезжать самому, как увидел быстро приближавшуюся «гаишную» машину. «А вот и касатики! Деньги прям за версту чуют», – подумал он.

Дородный инспектор надел фуражку, лежавшую у него на заднем сиденье, и, выйдя из машины, деловито направился к Баклажанову. Дабы избежать ненужных сопливых прелюдий, Борух сразу протянул ему документы.

– Добрый день, Борух Борисович! – сказал инспектор, глянув в документы.

– Есть у меня предчувствие, что день этот для меня уже не добрый, а добрый для Вас, – усмехнувшись, ответил Баклажанов, глядя в лицо «гаишнику», явно испытывавшему денежную нужду.

– Да какой там, Борисыч, не поверишь – крохи собираем! – засмеялся тот в ответ, блеснув парой золотых зубов.

– Полагаю, Вас не святым духом сюда принесло, наблюдали же за мной откуда-то и ситуацию видели? – начал, было, Борух, несколько изменив себе, поскольку задушевных бесед с такими «погонами» никогда не вел.

– Я видел, что Вы нарушили действие запрещающего знака – вот что я видел! – сухо сказал инспектор.

Говорил он долго и с огоньком, ссылаясь на нужные положения правил, дабы придать больше веса своей педагогической тираде. «Знатный ритор – складно звонит. Ему б в телевизор», – подумал Борух. Было видно, что «гаишник» мялся, как-то особенно оценивающе изучая автомобиль Баклажанова, словно в ожидании «чего-то», видимо, хорошей погоды, хотя она и без того с утра выдалась солнечной. Баклажанов с юных лет был неплохим переговорщиком и решал иной раз, казалось бы, нерешаемое. Он видел людей и ко многим мог найти ключи, но в той ситуации не имел ни малейшего желания делать этого, ибо факт нарушения был на лицо, но его суть лежала на поверхности и была очевидна не только Боруху.

«Откуда вы только такие беретесь? – думал Баклажанов, глядя на распинавшегося «гаишника». – Что-то с вами явно не то. Из всех людских ремесел вы выбрали именно это, наперед зная, что будете играть на людских слабостях, прикрываясь погонами, словно мамкиной юбкой. Ей Богу, воры честнее – любят медок, но и холодок с пониманием принимают. Нет, не то что-то с вами…изначально…с рождения».

Инспектор был непреклонен, видимо, выполняя какие-то негласные внутренние служебные разнарядки и продолжая доказывать Баклажанову очевидные вещи. Борух же был в своих мыслях и слушал его в полуха.

– Была ли у Вас мать? – оборвал тогда его Баклажанов, казалось бы, простым вопросом.

«Гаишник» потемнел и, постояв немного в задумчивости, пошел выписывать протокол.

Борух ехал в город в раздумьях. Кем же был каждый из них в той простой ситуации, от которой ничего не зависело – человеком или физическим лицом? Где та тонкая грань между справедливостью, к которой люди стремятся по людским законам и законностью, которая часто превращает их в физлиц? Вновь перед его глазами всплывали жизненные весы. Чаши их мерно раскачивались в поиске равновесия.

«Равновесие». Интересное слово, – думал Баклажанов. – В равенстве весов есть какая-то справедливость, как в поединке двух бойцов одной категории. Где-то перегруз – и все конструкции рушатся в одночасье. Определенно, интересное слово. Далеко пойдет».

Социобар «Эпатажник» и его обитатели

Лето в тот год выдалось жарким, но день постепенно клонился к закату, даря долгожданную прохладу. Идти никуда не хотелось, и Баклажанов сидел перед телевизором, беспутно переключая каналы. В голове у него вертелся очередной проект, и он мучительно взвешивал все «за» и «против». «Надо бы пройтись!» – подумал Борух в надежде на свежие мысли.

Обычно для умственного моциона он ездил на залив, но в тот день уже выпил и решил прогуляться пешком. Опрокинув крайний бокал коньяка и закусив китайской грушей, он выключил телевизор, бросил пульт и, надев костюм, вышел на улицу.

Это был сезон отпусков, народу было мало, да и сам Борух недавно прилетел с морей. Шел он не спеша тихими улочками по направлению к парку, где планировал приземлиться на лавочке для финального мозгового штурма.

– Баклажанов! – вдруг послышалось сзади.

Борух обернулся и увидел подъезжавшее такси. Из машины вышла молодая женщина и с улыбкой направилась к нему. Это была Инка. Они с детства жили по соседству и были в прекрасных отношениях. Когда Господь раздавал длинные ноги и пышный бюст, она стояла в нужных очередях и, урвав всего себе сполна, следила за этим крайне трепетно. Инна была хороша собой и на каблуках была чуть выше Боруха. В ранней юности она победила в конкурсе красоты и даже работала по контракту в одном европейском модном доме. Она была образована и мудра, что в сочетании с внешними данными производило эффект крайне притягательный для противоположного пола. Она любила мужчин, и они отвечали ей взаимностью, но в ней не было того цинизма, тех хищных приемов и вопросов издалека, столь характерных для бесконечной серой массы клубных светских львиц. На тот момент Инна была разведена и наслаждалась жизнью свободной женщины. Одета она была по-вечернему элегантно и, судя по всему, куда-то направлялась.

– Борух, как я рада тебя видеть! – с нескрываемыми эмоциями сказала Инка, и они обнялись.

– А ты, я смотрю, своей внешностью и чарами по-прежнему время останавливаешь? – с искренней улыбкой ответил Борух.