Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Вашими молитвами! – рассмеялась она в ответ.

– Смотрю, нарядилась-то неспроста? Куда путь держишь?

– Да место новое открылось, знакомые звали посидеть. Они позже подъехать обещали, а я заранее сорвалась. Слушай, поехали со мной – побудешь моим кавалером! – предложила она.

Одет Баклажанов был в масть, как говорится, в костюме и на парфюме, и долго уговаривать его не пришлось. Они запрыгнули в такси и умчали.

Время было далеко не позднее, но к заведению вовсю уже подъезжали машины. Они вышли из такси и направились к входу. «Социобар «Эпатажник» – мудрено, но интригует, – прочитав огромную сверкающую надпись над входом, подумал Борух. – Для начала неплохо».

Это было крайне типичное для тех времен место, говоря советским языком, «высшей наценочной категории». Рассчитано оно было не столько для ужинов или банкетов, сколько для общения под разного вида напитки и десерты. Над выработкой концепции владельцы особо не мучились, но антураж выглядел вполне достойно. Слабый пол приезжал сюда «выгуливать» новые платья и туфли под оценивающе-восхищенные мужские взгляды, что несколько напоминало пункт женского проката.

– Мы, пожалуй, вот туда присядем, – сказала Инна услужливо подбежавшему администратору, указав на большой полукруглый диванный блок с низким столиком посередине.

На диванах уже сидели несколько человек.

– Я их знаю – забавный народ. Сейчас познакомишься, – сказала она Боруху и первой направилась к ним.

Людей было пятеро. Квинтет был во многом довольно разношерстный, но все они прекрасно знали друг друга по бесконечным тусовкам и ночным мероприятиям. Условно его можно было разделить на трио и дуэт.

Трио представляло собой молодого мужчину в сопровождении двух спутниц. Мужчине было около 30 лет. Одет он был в ладно сидевший на фигуре костюм, скорее всего сшитый на заказ, и в туфли на босу ногу, что всячески пытался подчеркнуть, периодически забрасывая ногу на ногу. Зачес по последней моде и аккуратная борода довершали образ успешного обитателя мегаполиса. Говорил он не менее модно, оперируя кучей современных оборотов и терминов, так что Борух едва успевал его понимать. У него был небольшой бизнес в сфере массовых коммуникаций, а в свободное время он любил посещать тренинги личностного роста и даже пытался проводить свои. Он постоянно улыбался и, казалось, всем своим видом олицетворял амбиции и успех.

– Как я могу к Вам обращаться? – вкрадчиво спросил «Амбициозный» в манере продавца отдела бытовой техники.

– Меня зовут Борух! – сказал Баклажанов, ответив на рукопожатие привставшего для этого с дивана «Амбициозного».

– Я Вас никогда не видел. Вы, видимо, человек тут новый. Ну ничего, быстро станете своим, – сказал он.

– Не исключено, – ответил Баклажанов, мысленно трижды переплюнув через левое плечо.

– Что будете пить? – спросил подошедший официант.

– Будьте добры, пару бокалов коньяка и фруктовую тарелку, – ответил Баклажанов.

– Вы меня с коньяком не поддержите? – спросил Борух у «Амбициозного».

– Пожалуй, воздержусь, но я Вас услышал! – ответил тот с той же улыбкой, заказав легкий коктейль.

– А давайте и мне коньячку кружечку с тобой за компанию! – сказала Инка, заказав бокал и себе.

Тем временем спутницам «Амбициозного» принесли шампанское и десерты. Все выглядело весьма импозантно, и дамы даже попросили официанта сфотографировать их на фоне поданного, как по команде эффектно распустив волосы и наклонив головы в разные стороны. Та, что постарше, сразу начала выкладывать свежие снимки в социальные сети, томно пригубливая из бокала.

«Томной» было где-то от 22 до 26 лет. Она была весьма недурна и держалась уверенно, одета была в черное декольтированное платье, а лицо было чуть тронуто пластикой. Работала она администратором в каком-то элитном автосалоне, но считала это делом временным и зорко присматривалась к клиентам с возможными личными перспективами. В машинах она разбиралась весьма неплохо, что помогало ей в знакомствах с нужными мужчинами – как говорится, ошибешься в марке – год голодная. С теми же целями она регулярно посещала и светские мероприятия, и Баклажанов вспомнил, что как-то даже видел ее на премьере «Иудейки» в Михайловском театре. Глядя на своих семейных подруг-одноклассниц, в глубине души она все же мечтала о чем-то чистом и искреннем, но ей вполне хватало ее маленькой собачки, чтобы отдать ей то немногое, на что была способна.

Закончив с соцсетями, она начала листать фотографии в телефоне, то и дело показывая подруге селфи с известными людьми из разных мест, и Борух невольно стал этому свидетелем.

– А Вы не хотели бы сделать что-то такое, чтобы фотографировались именно с Вами? Ну не находиться в чужой тени, а самой ее отбрасывать? – вдруг спросил он.

– Но со мной же и так фотографируются! – с неподдельным удивлением ответила та.

– Логично! – улыбнулся Борух. – А фото все эти Вы для истории делаете, чтобы было потом, что детям показать?

– Да не испытываю я к детям никаких эмоций и не хочу их заводить!

– О, вот это внезапно! Я могу узнать, почему? – с явным интересом спросил Баклажанов. – Просто мне был всегда интересен Ваш феномен, поскольку у меня есть даже несколько подруг, которые придерживаются ровно такой же точки зрения, хотя все они здоровы, прекрасно выглядят и успешны.

– Я просто считаю это полнейшей обузой и помехой в личностном самосовершенствовании. Впрочем, это лишь моя точка зрения и Вы не обязаны ее поддерживать.

– Да я ее, собственно, и не поддерживаю. Я смотрю на это несколько по-иному – если Вам была дарована жизнь, то Вы как-то по-божески или хотя бы справедливости ради должны ответить тем же. Хотя это также лишь моя точка зрения и Вы также вправе не поддерживать ее.

Так уж парадоксально устроен мир, что зачастую лучшие советы по семейной жизни дают люди, у которых этой жизни нет. В «детском» вопросе Баклажанов был лишь теоретиком, поскольку детей у него не было. Вернее, учитывая его прошлую разгульную жизнь, может быть, они и были – просто ему о них не сообщали. Ни в одной из своих подруг он не видел матери своих детей и виноват в этом был лишь он, ибо это были женщины, которых он выбирал сам.

– Я рекомендую Вам почитать про движение Child Free. Мне это очень близко, и я его последователь! – сказала она.

Баклажанов открыл было рот, чтобы парировать, но вдруг представил, в какие дебри придется забраться. Он прекрасно понимал и мог объяснить, что все эти новомодные течения были вбросами издалека и не несли никогда ничего созидательного. Они были лишь частью большой разрушительной игры, пешками в которой были такие, как она. Можно было пуститься в массу рассуждений, что рождение и воспитание детей – это не только счастье и мирской долг, но и толика вопроса демографии и геополитики по достижению хоть какого-то баланса при нарастающем давлении исламского мира. Но на миг представив себе все это, Борух понял, что разорвал бы ее и без того куриный мозг на британский флаг, посему решил промолчать, тем более в лужах глубины он никогда не искал.

– Я Вас услышал! – сказал он в манере «Амбициозного», что тот приметил и ухмыльнулся.

Пока Баклажанов был в раздумьях, «Томная» хвасталась своей подруге кольцом, видимо, подаренным поклонником. Та же в свою очередь показывала ей новые часы, скорее всего подобного же происхождения. Подруга была младше ее – ей не было еще и 20. Она была стройна и длиннонога, что подчеркивала обтягивающими джинсами и открытой футболкой, ладно сидевшей на фигуре. Все открытые участки ее тела были щедро усыпаны татуировками, как у индейца или дикаря. «Арэнбителочка» – ни вправо ни влево», – мелькнуло в голове у Баклажанова.

Борух смотрел сквозь нее и почему-то вспоминал ночные костры, вокруг которых он любил сидеть в походных компаниях, задумчиво глядя на огонь. Костер мирно посвистывал в такт треску свежих поленьев и хвороста, время от времени изрыгая сотни тлеющих микронов из собственного жерла. Они взвивались вверх и зависали, паря будто в невесомости, но мгновенно угасали, а костер вновь продолжал плевать продуктами горения добротных когда-то дров, оставляя к утру лишь пепелище.

Искра Грамова (так ее звали) приехала откуда-то с Севера, пока нигде не работала и жила на присылаемые родителями деньги. Назвали ее так в честь прабабушки, а ту в свою очередь в честь одноименной газеты, основанной когда-то вождем. Искорка была профессиональной тусовщицей и завсегдатаем любых массовых мероприятий, куда они с «Томной» в компании подруг слетались, как мотыльки на ночной фонарь, заверяя все в итоге «гигами» фоторабот. Она вообще любила быть везде на виду и в центре событий, будь то какие-то молодежные праздники или Парад Победы, получая удовольствие от самого течения событий, нежели чем от их сути. Она была молода и еще полна надежд, посещала все мыслимые собеседования и смотрины, пробовалась даже на кастинге в какое-то реалити-шоу, но его не прошла, поскольку ее сочли излишне вульгарной. С «Амбициозным» она познакомилась в одном из ночных клубов и с тех пор с ним приятельствовала, имея на него виды.

Инка все время внимательно слушала ее разговор с «Томной» и вдруг рассмеялась в голос.

– Девоньки, спор ваш ни к чему не приведет. Вы просто соберите все деньги, которые у вас есть, и сложите каждая в свою пачку. У кого пачка толще – та и круче. Всего и делов-то! – выпалила она, давя в себе очередной приступ хохота.

«Томная» скорчила недовольную гримасу в полуухмылке, а Грамова ничего не поняла. Не ее это было – понимать.

В глаза явно бросалось, что «детский» вопрос заинтересовал дуэт, сидевший чуть поодаль от трио. Это были мужчина и женщина с заметной разницей в возрасте. Даме было чуть за 30, а ее спутнику явно далеко за 50, но вместе они смотрелись весьма органично. Женщина была приятная, но жутко худая, скорее всего изможденная разными диетами. Она пила минеральную воду без газа и уже долгое время мучила овощной салат. В целом выглядела она маняще, особенно ее тонкая талия. «Тонкая» была с «Серьезным». Тот был ресурсным мужчиной, уже давно ничем не занимался и вел безоблачную жизнь рантье. Все активы он переписал на жену и детей и на тот момент остро переживал затянувшийся кризис среднего возраста, активно бегая по утрам и разъезжая на дорогих спорткарах. Вечерами он периодически пропадал с в меру юными нимфами, молодившими кровь, одной из которых «Тонкая» и была. Она работала в индустрии красоты, то есть была педикюршей в районной парикмахерской, где и познакомилась с «Серьезным», куда тот как-то заскочил подравнять виски по пути на деловую встречу. «Тонкая» считала его «заботливым» в той новой изящной трактовке, применимой для тех лет. «Серьезный» снимал ей квартиру, куда наведывался пару раз в неделю справить половую нужду, периодически дарил подарки и изредка брал с собой на мероприятия и в поездки. «Тонкая» же в свою очередь держалась за него обеими ногами и мечтала женить на себе, чтобы впоследствии удерживать ребенком, посему явно заинтересовалась поднятым давеча «детским» вопросом.

– Давайте за знакомство! – предложил «Серьезный», подняв бокал коньяка.

– Не возражаю. Только сначала сверим часы – у меня швейцарские! – ответил Борух, глянув на свой хронометр.

– У меня тоже! – с улыбкой сказал «Серьезный», поддержав Боруха и тоже взглянув на время.

Баклажанов часто вспоминал историю, как когда-то пил с корабельной командой одного зарубежного круизного лайнера. Сколько людей – столько традиций. Команда начинала любую пьянку, продолжение и финал которой были никому не известны, с громкого и четкого озвучивания вслух года, месяца и конкретного времени на момент начала. Это было весьма практично, поскольку одному Богу известно, куда тебя понесут гнедые и где, когда и с кем ты в итоге окажешься, но ты наверняка вспомнишь, когда ты начинал.

История прошла на «ура» и всем понравилась, немного разрядив обстановку, но ненадолго.

– Вы интересный рассказчик, и мне кажется, Вы видите людей, – кокетливо сказала «Тонкая», – а что Вы можете сказать обо мне?

– Что конкретно Вы бы хотели услышать? – спросил Борух, несколько удивленный прямотой вопроса.

– Ну, для начала – сколько мне лет?

Баклажанов немного задумался, тщательно буравя ее взглядом и изучая руки и лицо, хоть и со следами косметики, но выдававшее многое.

– Могу ошибаться, но мне кажется, Вам 32, – сказал Борух скорее на удачу.

– Вчера исполнилось! – ответила «Тонкая», явно немного шокированная точностью ответа. – Вот мы сюда по этому поводу и пришли.

– С прошедшим Вас! – сказал Баклажанов, оставшись довольным собой.

– А еще? – настаивала та.

– Вы действительно хотите это узнать?

– Было бы интересно!

– Ну что ж, извольте! – начал Борух. – Вы родились в середине 80-х в простой семье на стыке советского и постсоветского времен и с раннего детства впитывали в себя все визуальные прелести жизни. Ну примерно, если по улицам ездят роскошные авто – Вы были уверены, что они должны быть у всех, а у Вас-то уж точно. Но Вы никогда особо не задумывались, как это все приходит, надеясь на единственное оружие – Вашу молодость и красоту. Они всегда были Вашими верными союзниками, с которыми Вы шли по жизни – верными, но временными, как и все в этом мире. Навряд ли Вы где-то серьезно учились и опирались лишь на них. Пока они в силе, Вы торопились обрести искомое, появляясь там, где вас ждали, или, проще, подавая себя в социальных сетях. Ваши яркие и, безусловно, эффектные фото были сделаны с четким посылом о том уровне, который мужчина обязан поддерживать при общении с Вами и ниже которого Вы опускаться не намерены. Вы прекрасно понимали, что такой мужчина должен быть старше Вас, возможно, даже годиться Вам в отцы. Уверен, при удачном варианте Вы бы могли остановиться и на ровеснике деда, но перебор даже в картах плох. И такие варианты, желающие выпустить пар, безусловно, находились. Вы поддерживали отношения, вместе путешествовали, но все это длилось недолго, потому как если зрелый мужчина при деньгах, то как-то они к нему пришли, стало быть, у него есть нюх на людей и он все понимает. Ему это в итоге приедалось, и вы расставались, а он искал новый вариант. Вы же опять шли на охоту на дойного барана, и все раскручивалось вновь. И вот Вы здесь.

Еще на середине тирады Борух увидел, как «Серьезный» побагровел от его излишней откровенности и прямоты суждений, но Баклажанов в момент осадил его взглядом. Смотрел он всегда как-то цинично-тяжело. С рождения ли ему это досталось – неизвестно, скорее после одной случайной встречи.

* * *

Помнится, в самом начале 90-х Борух вышел ночью в магазин за сигаретами. Город спал, и идти было недалеко. Шел он тихими дворами, а купив сигареты, возвращался по улице. На полпути он решил закурить, но обнаружил, что зажигалку оставил дома. Впереди вдоль дороги стояло около шести машин. Это был бандитский разбор. Люди стояли и общались, ведя далеко не богословские беседы. Баклажанов подошел и попросил прикурить. К нему обернулся невысокий щуплый человек, которого Борух мог сбить с ног с одного удара. Он вытащил из кармана зажигалку, зажег ее и поднес Баклажанову, бросив на него прямой взгляд. Борух будто онемел и от неожиданности опустил глаза. О, что это был за взгляд! Наверное, сам дьявол смотрел бы мягче. Взгляд тот излучал такую прожигающую энергию, что по силе подавления был мощнее любых кулаков и ножей.

– Всегда смотри прямо, братан, и глаз не опускай, – сказал человек. – Удачи!

– Чем не урок? – подумал тогда Борух. – Урок!

* * *

– Приношу свои извинения за излишнюю прямоту, но это мое мнение, о котором меня спросили, – сказал Борух.

– Вы имеете на него право, – ответила «Тонкая», несколько сконфузившись, но не потеряв самообладания, – хотя это камень в мой огород.

– Ну отчего же камень? Скорее валун! – усмехнулся Баклажанов, переведя все в шутку, дабы снова несколько разрядить обстановку.

Баклажанов видел людей, а тем более женщин. У него их было много, и каждая привносила с собой что-то свое, даря счастье и опыт. Любил ли он? Говорят, любовь – это химия, а в химии он был не силен. У него были временные затмения, но вскоре рассудок возвращал все на круги своя. Он был честен с каждой из них, посему у него не было повода прятать глаза, хотя он часто ходил в темных очках. Он просто не любил врать, придумывая что-то наспех, не любил на физиологическом уровне, как дети не любят манную кашу с комочками. «Всегда говори правду. Когда говоришь правду, хрен кто расколет, да и в голове ничего держать не надо. Все просто!» – сказал ему как-то в юности один знакомый «опер». Примерно так Борух и поступал, поэтому романы были мимолетны и легки. Когда ему наскучивал один, он жег мосты, заводя другой, и вскоре потерял им счет. Со временем постельные утехи интересовали его все меньше, и он лишь изредка передавал опыт молодежи. Куда интереснее было женщин изучать.

Он сидел и с наслаждением наблюдал за этим театральным действом в отдельно взятом месте, представлявшим собой женскую эволюцию по возрастам, свидетелем чему он был и в жизни среди многих своих подруг. Словно зритель со стажем, он с какой-то отцовской иронией примечал ужимки Грамовой, пытавшейся казаться взрослее, чтобы быть ближе к «Амбициозному», но игравшей совсем не свою роль. В этом она была уже не соперницей «Томной», поскольку та все чаще посматривала на «Серьезного», вступая уже с «Тонкой» в конфликт за его территорию. «Серьезный» же уже давно никого серьезно не воспринимал, ибо понимал многое.

Наблюдая за поведением и повадками обитателей этого вольера, в особенности женской его половины, Борух по обыкновению пытался представить их в будущем. Делал он это с легкостью, будто художник мазками нагоняя года на их лица и руки и одевая их на манер своих более зрелых подруг. И вот они уже иные и по-прежнему вместе, но уже в узком женском кругу, как и та компания, сидевшая чуть поодаль. Это были «Пафосные». Они непринужденно общались и пили вино, изредка осматриваясь вокруг и украдкой бросая взгляды на «Амбициозного».

«Круг замкнулся! – подумал Баклажанов. – Скукотища какая-то! Интриги никакой – пьеса на «троечку».

Внезапно его размышления прервал Инкин громкий возглас.

– Бог ты мой, кого же принесло по наши души! Леонсио! – воскликнула она.

– Может, сейчас хоть интрига нарисуется? – подумал Борух.

К ним подошел молодящийся мужчина за 30 с двумя спутниками. Одет он был в белую приталенную рубашку и жутко узкие яркие брюки и носил причудливой формы очки без стекол, которые шли ему, «как Соеву пенсне»[19]. Все это выглядело чуть вызывающе, словно он хотел этим что-то подчеркнуть. «Навряд ли «силовик», да и на комбайнера не похож», – подумал Борух, взглянув на его эффектно накинутую на руку сумку-«унисекс».

Это был Леонтий Гаврилович Бледный-Тищенко, или Леонсио, как его звали в клубных кругах. Он был светским обозревателем и вел свой блог, где освещал насыщенную городскую ночную жизнь, ничуть не чураясь там нецензурщины, а скорее считая ее острой приправой. Помимо того Леонсио был консультантом в ивент-агентстве, в общем эдаким светским львицей – по долгу службы завсегдатаем всех мыслимых тусовок. Никто никогда не обсуждал его ориентацию, но ходили слухи, что он даже принимал участие в репетиции какого-то тайного ночного парада под эгидой некоего сообщества, желая оставить обществу свой «месседж». Тогда то, возвращаясь под утро домой, он наткнулся на группу недопивших граждан, которые отвели его за гаражи. На вопрос, а не пи*ор ли он часом, Леонсио был вынужден ответить утвердительно, будучи не в силах противостоять столь агрессивной риторике. Это был первый в истории случай «coming out»[20] поневоле. Били его долго и с душой. Поначалу он пытался отбиваться парадными атрибутами, но силы были не равны, и в итоге общество оставило свой ответный «месседж» уже на нем.

– Привет-привет всем! – задорно сказал Леонсио, расцеловываясь с дамами.

– Не жалеешь ты себя совсем, вездесущий ты наш, нигде от тебя не скрыться! – сказала Инка с присущим ей юмором.

– Приходится! – отшутился Леонсио.

– Давайте я вас сфотографирую, – предложил он, доставая из сумки планшет, – вы все такие зайцы!

«Томная» с Грамовой как по команде снова приняли те же позы, что и прежде, все также распустив волосы и эффектно наклонив головы в разные стороны. Борух против общего фото не возражал, хотя зайцем себя не считал.

– Присаживайся с нами, поделись сплетнями, – сказала «Томная», приглашая Леонсио с его спутниками на свободные места.

Все начали оживленно общаться, разговаривая о чем-то, но ни о чем. Баклажанов пытался поначалу слушать нового гостя, потом просто изучающе наблюдал за ним, а под конец и вовсе испарился в собственных размышлениях.

Толстые думы Баклажанова по тонкому вопросу

История однополых отношений насчитывает не одну сотню лет. Явление это существовало задолго до нас, наблюдаем мы его и ныне, и будем наблюдать далее, покуда на Земле живы люди и взаимоотношения между ними. Свидетельства ему существовали и в Древней Греции, и в Римской империи, злопыхатели наговаривали даже на русских царей, но Борух в то время при дворе лично не присутствовал, посему подтвердить или опровергнуть оное не мог.

Ученые долго бились над истоками однополых отношений, но так или иначе сходились на том, что они имеют «врожденную» и «приобретенную» форму. Первая представляла собой некий гормональный сдвиг, данный с рождения, вторая же имела под собой определенную семейную и социальную составляющую.

С начала 90-х годов в России сторонники этих отношений с легкой заокеанской руки начали именоваться «геями», от английского слова «gay» («весельчак»), что во многом соответствовало действительности. Коннотативно слово означало не столько половые предпочтения «весельчаков», сколько их социально-общественную позицию, что в дальнейшем начало несколько превалировать. Как и многие, Баклажанов сталкивался с ними в жизни, и все они были крайне порядочными и в чем-то очень талантливыми людьми, ибо Господь, если и недодаст в одном, в другом обязательно, уравновесив, щедро наградит.

Борух часто вспоминал врача, жившего с его семьей по соседству, хирурга-практика от Бога, на операции к которому люди съезжались со всего света. В конце 90-х когда умирала бабушка Баклажанова, он приходил к ним в дом и оказывал ей посильную врачебную помощь, которую невозможно было получить в районной поликлинике в виду беспомощности отечественной медицины того времени, став в итоге в каком-то смысле членом их семьи. Зная этого хирурга много лет, Борух ни разу не заметил, чтобы тот как-то визуально или в разговоре подчеркнул свои пристрастия, хотя о них догадывались многие. Он просто делал свое дело, как и композитор Петр Чайковский или актер Юрий Богатырев делали свое и стали известны, потому что делали его хорошо. Навряд ли им приходило в голову голосить на каждом углу о своей самобытности, как не приходило это заикам, одноруким или левшам…или одноруким левшам. Так, по крайней мере, Боруху казалось, скорее он даже был уверен в этом.

А что же прикажете делать бездарям? Им остается лишь одно – драть горло о своей однополой сути в жажде выжать из этого хоть какие-то финансовые или социальные блага, будучи не в силах подать себя как-то иначе. Это и делает «гея» «пи*ором». Но не так страшны среднестатистические никчемные «пи*оры», как «пи*оры по жизни», коих Баклажанов знал немало. Чем не примером были те общественные течения, которые в псевдоборьбе за соблюдение ПДД отлавливали владельцев неверно припаркованных машин и лепили на них кричащие наклейки? Они окружали водителя, как стая шакалов, и, беззубо прикрываясь физлицкими законами, снимали все на видео в погоне за собственным признанием, потому как по-иному добиться его были не в силах. Так что «по жизни» ими вполне можно быть и с банальными половыми пристрастиями, а симбиоз одних с другими – так это вообще адова настойка.

«Толерантность» – вот еще одно модное словцо. Либертарианцы нет-нет да и ввинтят его, чтобы оправдать любую погань. Любой медик скажет, что это неспособность организма сопротивляться инородным телам, то бишь вброшенным извне. Можно сколь угодно долго толерантничать с вырубками лесов и осушением болот, но, пройдя точку невозврата, неизбежно наступит полная толерантность. «Да-да, это смерть», – скажет вам все тот же медик. Это как потерять угол на гражданском самолете. Угол потерял – с эшелона свалился и камнем вниз. Всё, «кайки балалайки»[21], все в паштет с либертарианцами во главе, хотя там уж все равны!

«Кто воевать-то пойдет, когда в дверь постучат? – думал Баклажанов, изучая публику. – Леонсио? Сомневаюсь. Рубашку испачкает, да и в портках узких по окопам ползать нивкорягу совсем. Маникюр испортит опять же. «Амбициозный»? Тут костюм и начес, да и роста личностного под пулями не наберешься. «Серьезный» бы пошел, наверное – он еще советского разлива, но «Серьезных» все меньше, а этим дай автомат, так они сами и застрелятся. Мда, опасный крен…опасный…на пилотов вся и надежда».