Шелковый путь. Записки военного разведчика

Изредка получалось слетать на выходные домой. Обычно из дома я привозил пятилитровую пластмассовую канистру с клубничным вареньем. К тому времени по почте приходила пятикилограммовая посылка с печеньем, которую присылала моя сестра. Всего этого богатства хватало нам на один вечер, когда мы, почти всей ротой, собирались в ленинской комнате. Грозя всем электрическим сетям учебного центра коротким замыканием, в трехлитровых банках с водой гудели самодельные кипятильники, сделанные из лезвий бритв или стальных подковок к сапогам. Из-за проблем с гепатитом, который в то время начал косить наши ряды, мы использовали не чайную заварку, а верблюжью колючку (предварительно тщательно измельчали ее, превращая в кашицу). По словам нашего командира батальона, эта настойка хорошо защищала от гепатита, но желтухой тогда у нас переболели многие.

Сразу после Нового года наших резервистов стали отправлять в очередные отпуска, чтобы мы успели отгулять их до отправки в Афганистан. Моя очередь подошла только в апреле. Обстановка дома была тяжелая, все прекрасно понимали, что ожидает меня в ближайшем будущем, поэтому я решил немного попутешествовать. Сначала полетел в Калининград, где вместе с преподавателями Калининградского университета принял участие в экспедиции по проверке состояния памятников архитектуры в Калининградской области и в Литве. В этот раз по совету Сан Саныча форты, крепости и старинные замки я рассматривал с точки зрения не только военного, но и инженера, и архитектора. И сделал для себя много интересных открытий о том, как инженерные решения могут помочь сохранить жизни моих бойцов.

Из Калининграда я планировал полететь в Киев. Там жил еще один читатель журнала «Агитатор» – ученик пятого класса Костя Г. Он пригласил меня приехать в гости, сразиться на шахматной доске. Первую партию мы играли с ним около года, по переписке: одно письмо – один ход. Сыграли партию вничью, и мне было интересно познакомиться со столь юным и талантливым подростком, у которого я не смог выиграть в шахматы.

Когда 26 апреля я приехал в аэропорт, мне сказали, что на Киев все рейсы отменены. Причину отмены не озвучили. Это было довольно неожиданно. До Киева можно было добраться и на поезде. В кармане у меня лежал транзитный билет на самолет Москва – Калининград – Киев – Москва. Разумеется, его можно было поменять, но дорога на поезде заняла бы гораздо больше времени, чем я планировал. До конца отпуска оставались считаные дни, и каждая минута была у меня на вес золота.

Возможно, кто-то другой решил бы эту задачу иным способом. Но после службы в оперативном отделении дивизии и исполнения обязанностей начальника разведки полка меня уже приучили находить не совсем привычные способы решения поставленных задач. Я подумал, что на Киев может лететь самолет военно-транспортной авиации, но оказалось, что летит обычный Ан-24 с какими-то спецами на борту. Договорился с их старшим (удостоверение личности офицера Советской армии тогда было почти «вездеходом»). Он попытался меня отговорить. По его словам, в Киеве произошла какая-то серьезная авария. Но я сказал волшебное слово «надо!». И примерно через два часа был уже в киевском аэропорту Жуляны, где меня встречал Костя со своими родителями.

Вечером было большое и очень хлебосольное застолье. А утром Костя показывал мне Киев. Мы гуляли по набережным и по Крещатику, которые были удивительно безлюдными. Город мне понравился, и очень понравилась квартира, в которой Костя жил со своими родителями, – просторная, светлая, с интересной планировкой. Я подумал, что скоро такие квартиры начнут строить по всему Советскому Союзу.

Но больше всего мне понравилось, что Костя не предлагал мне сыграть с ним в шахматы. Почему-то играть не хотелось. Не потому, что где-то неподалеку, на Чернобыльской АЭС, в эти дни произошла какая-то непонятная авария. А потому, что едва ли в этот раз мы смогли бы с ним свести партию вничью. А мне не хотелось, чтобы среди нас были проигравшие.

На следующее утро я улетал в Москву. Во время регистрации обратил внимание на то, что среди пассажиров были только женщины. Подавляющее большинство с малолетними детьми. Не знал, были ли в это время какие-то ограничения на вылет мужчин из Киева. У меня в кармане лежал транзитный билет на Москву, и я об этом как-то не задумывался. Но мне казалось, что все эти женщины смотрят на меня с плохо скрываемым презрением, как на какого-то труса. И было глупо пытаться объяснить им, что я не бегу из Киева, а лечу через Москву в Афганистан.

Минут через десять после взлета самолет развернулся и снова приземлился в Жулянах. У него оказалась какая-то неисправность. Примерно через час мы взлетели снова, но уже на другом самолете. Почти сразу же после взлета в салоне самолета заплакал чей-то ребенок. Следом второй, третий… Этот полет запомнился мне жутким детским плачем, который никто не в силах был остановить.

А еще через несколько дней я летел в Туркмению, в свой родной батальон резерва. И почему-то вспоминал, как в начале моей службы в Азадбаше к общежитию, в котором я тогда жил (в бывшей дворянской усадьбе), по утрам приходили узбекские женщины, приносили фрукты. Денег за них не брали. Говорили: «Мы знаем, куда вас готовят. Вернитесь домой живыми. И наших сыновей тоже верните живыми». Я до сих пор помню их добрые и очень светлые лица. И их материнский наказ.

Почему-то я был уверен, что после отпуска нас сразу отправят в Афганистан. Но прошли май, июнь. Наступил июль. Это было время изнурительного ожидания. Учебные занятия продолжались до позднего вечера, но не могли занять нас полностью. Мысленно мы были уже далеко от этих мест. Тогда мы еще не понимали, что эти месяцы – просто подарок судьбы. Нам подарили возможность прожить еще несколько мирных дней. Но мы ждали вызова.

В середине июля пришло письмо от Сан Саныча:

Дорогой Сережа! Получил твое письмо от 9 июля. С интересом прочитал повествование о твоем житье-бытье и вот что хочу сказать. Главное, что сейчас определяет твою жизнь, – это чувство сидения на чемодане. Точно такое же ощущение испытывают пассажиры на аэровокзалах, когда задерживаются рейсы. Но там больше недели никто не ждет. Твое ожидание подлиннее. Между прочим, вся армейская служба для многих – это постоянное сидение на чемоданах. Сидят в группах войск – время идет, переведут в страну, там и начнем дела. Сидят в Заполярье – время идет, переведут в группу войск, ну и так далее. Так проходит жизнь и утрачивается время, которое можно использовать с толком.

Сколь бы ни был неустроен быт резерва, какие бы психологические состояния ни приходилось испытывать – себя от личного дела, ведущего к личной цели, отставлять нельзя. Ты же волевой парень. Скоро, как говоришь, на несколько дней приедешь в отпуск. Приедешь, купишь новый календарь. Значит, год улетел – и не догонишь. А разве за это время нельзя было довести английский до 20 тысяч слов? Или взять что-то иное, требующее усилий. И что может пригодиться впоследствии. И довести дело до ума?

Хотелось бы, Сережа, чтобы ты понял, что время утекает как песок и вот так в бесцельном созерцании себя держать не стоит. Человек целеустремленный не может дать себе права быть в резерве. Пусть как хотят называют подразделение, где тебе служить, – сам не будь в резерве. Делай шаги всегда и везде. Я тут в последнее время приболел. Завтра выхожу на службу. Жму руку, обнимаю.

А. Щ.

Письмо могло означать только одно – необходимость подучить английский. Видимо, он понадобится мне в недалеком будущем. Я думал, что в Афганистане, но Сан Саныч любил многоходовые комбинации. И уже сейчас начинал готовить меня к следующей командировке.

Уже скоро в батальон должны были прибывать новые выпускники военных училищ. Из первого набора нас осталось человек пятнадцать. И в чью-то светлую голову пришла мысль отправить нас на Арбат. Служба на Арбате (в Москве, или в «Приарбатском» военном округе, как мы в шутку его называли) в Советской армии считалась самой престижной. Гораздо круче, чем служба в заграничных группах войск. В группах войск была очень серьезная боевая подготовка, что для дальнейшей службы было хорошим трамплином, да и заграницу посмотреть было интересно. Но в «Приарбатском» военном округе было легче сделать карьеру. Проблема заключалась в том, что служить нас отправили не на московский Арбат, а на туркменский. Точнее, на Красный постоялый двор, в Кизыл-Арват (Гызыларбат; на туркменском языке гызыл – «красный»; арбат – «постоялый двор», «укрепление», «крепость»).

Понятно, что в батальоне резерва учиться нам уже было нечему, а в Афганистан нас могли отправить и оттуда. В Кизыл-Арват мы прибыли на поезде около двух часов ночи. Через час разместились в офицерском общежитии. В наших планах было поспать хотя бы пару часов, позавтракать и часам к восьми прийти в штаб полка, представиться командиру. Но в пять утра в общежитие прибежал посыльный и сказал, что нас срочно вызывают на плац. Мы ответили, что придем после завтрака. Через несколько минут прибежал какой-то полковник и покрыл нас матом. Это нам не понравилось, и мы не придумали ничего лучше, чем вернуться в свой родной батальон. А я смотался в Москву.

Мы встретились у Сан Саныча дома. Он сказал, что завтра будет в Кремле и решит этот вопрос. То, что в Кремле будут обсуждать проблемы какого-то лейтенанта, прозвучало довольно смешно. Но позднее оказалось, что на следующий день Сан Санычу вручали в Кремле какой-то орден и он действительно переговорил с заместителем министра обороны СССР по кадрам генералом армии Иваном Николаевичем Шкадовым, присутствовавшим на награждении.

Я почему-то думал, что получу от Сан Саныча инструкции, шифры, явки, парашют и буденовку. Но вместо этого получил визитку первого секретаря посольства СССР в ДРА Юрия Рудченко для экстренной связи. Пароль, с которым на меня при необходимости выйдет наш связной. И настоятельную просьбу от Сан Саныча никогда не забывать о профессиональной деформации.

– Сережа, в Афганистане после нескольких рейдов или засад наши солдаты и офицеры начинают забывать, зачем и для чего мы пришли в эту страну. Начинают воевать. Это и есть профессиональная деформация. Но мы пришли не воевать, а помогать нашим соседям, строить вместе с ними лучшую жизнь, укреплять дружбу и сотрудничество. Поэтому тебя и учат сейчас медицине для оказания помощи не только своим бойцам, но и местным жителям. Чтобы потом они вспоминали о тебе не только как о хорошем воине, но и как о человеке, который спас многих из них. А это важно, как о нас будут помнить. Никогда не забывай об этом! Каждый наш солдат и офицер в Афганистане – представитель Советского Союза! Это не только высокое звание, но и большая ответственность. И ты теперь тоже государственный человек. Поэтому должен думать как государственный человек. И действовать.

Хотя, как я должен действовать, мне было еще не совсем понятно. Но на первом этапе моя задача выглядела как-то несерьезно – всего лишь передать привет от Сан Саныча его другу Шафи. На мой вопросительный взгляд Сан Саныч улыбнулся:

– Восток – дело тонкое. И небыстрое. Очень важно, чтобы Шафи сам пошел на контакт с тобой. Поэтому не нужно ничего из себя изображать, просто будь собой. Твои дедушки, бабушки, родители и учителя вложили в тебя самое главное – умение думать, трудиться и созидать. Афганцы умеют это ценить. Поэтому выполняй задачи, которые будет ставить перед тобой твое армейское командование, береги своих бойцов и помогай местным жителям чем сможешь. А когда придет время, связной передаст тебе новые инструкции.

Афганистан

Я не сомневался, что Сан Саныч переговорит обо мне с Иваном Николаевичем Шкадовым. Оставалось только произвести расчет времени, необходимого для того, чтобы команда от него дошла до командира нашего батальона резерва. Вполне логично было предположить, что в пятницу Иван Николаевич после Кремля поедет домой или на дачу. И вся «движуха» начнется только в понедельник. Пока информация из Москвы придет в штаб округа, оттуда в наш батальон… По моим расчетам, раньше вторника появляться в Келяте смысла не было. К тому же мы сбежали из кизыларватского полка, и если я приеду в батальон раньше, чем на меня придет вызов, то могу попасть комбату под горячую руку. И быть расстрелянным за побег, дезертирство и измену Родине. А если меня расстреляют в понедельник, то как же я смогу совершить свои подвиги во вторник?

В общем, я приехал в Келяту во вторник утром. Оказалось, что со своими расчетами я немного ошибся. Генерал позвонил напрямую в штаб Туркестанского военного округа сразу же после посещения Кремля. В тот же день приказ срочно отправить меня в Ташкент был уже у нас в батальоне. К моему удивлению, меня ни за что не ругали (оказалось, что командир кизыларватского полка мудро решил не докладывать наверх о конфликте, который у нас произошел с ним, а доложил, что мы просто еще не приехали). Комбат вручил мне предписание прибыть в управление округа и проездные документы. Меня отвезли на машине до ашхабадского аэропорта. На самолете я долетел до Ташкента. И в тот же день прибыл в управление кадров округа.

Перед кабинетом кадровиков гуляли два лейтенанта. Нас запустили в кабинет всех вместе. На одном из столов лежали небольшие листочки бумаги, похожие на экзаменационные билеты. Как на экзаменах, лейтенанты подходили по очереди к столу, брали листочек, переворачивали его и докладывали кадровику содержание билета. Точнее, номер войсковой части, полевой почты и фамилию того, кого им предстояло заменить в Афганистане.

Подобная лотерея мне понравилась. Невольно подумалось, что у каждого из нас есть шанс вытащить билет со своей фамилией и своим домашним адресом. Но когда лейтенанты вышли из кабинета, кадровик вместо того, чтобы дать мне шанс вытянуть счастливый билет, просто достал из папки и протянул мне листочек с надписью: «180 мсп, п.п. 51884. Вместо офицера Егорова Сергея Андреевича».

– Полк стоит в Кабуле. Сейчас едете в Тузель на пересыльный пункт. Вылет завтра.

А после этого вручил мне предписание. Загранпаспорт с отрытой визой я получил еще год назад. В батальоне резерва занятия с нами проводили офицеры, вернувшиеся из Афганистана. Они-то и подсказали, что на войну можно везти всю офицерскую форму и выбросить ее там, потому что ходить в ней не придется. Или не везти ничего, потому что там нам выдадут единую для всех солдат и офицеров экспериментальную форму – «афганку». Поэтому в этот раз багаж у меня был более чем скромный. И умещался не в двух огромных чемоданах, а в обычной спортивной сумке: портупея, смена нижнего белья, носки, умывальные и бритвенные принадлежности. А еще: две общие тетради, шариковые ручки, несколько конвертов без марок, самоучитель английского, краткий русско-дари разговорник, пакет с моими любимыми ирисками «Золотой ключик» и кое-что по мелочи. Свой чемодан «смерть носильщика» с офицерской формой я отправил домой еще год назад через проводника поезда Ташкент – Москва.

Пересыльный пункт оказался чем-то похожим на пионерский лагерь: медпункт, буфет, четыре двухэтажных общежития и почти ежедневная смена жителей этого небольшого островка «афганской» земли. Мой вылет планировался на девять утра. Но где-то под Кабулом обстреляли наш самолет. И все вылеты отложили на трое суток. Вскоре на пересылке скопилось несколько десятков офицеров и прапорщиков. Полупустые общежития наполнились шумом и гамом.

Границу открыли только на четвертый день. В восемнадцать тридцать мою фамилию зачитали среди вылетающих утром на Ил-76. Глажу свою повседневную форму, бреюсь, пишу письма маме и сестре. Завтра на войну. Не проспать бы. Но всю ночь в нашем номере народ травит анекдоты, рассказывает байки. Из двенадцати человек в нашей комнате спят только трое: прапорщик Слава из 180-го полка, капитан из штаба армии и летчик. Безуспешно пытаюсь уснуть и я.

В 4 утра подъем. Короткие сборы – и небольшие цепочки полусонных людей потянулись в сторону контрольно-пропускного пункта. Старенькие ЗИЛы, забитые нашей разношерстной командой, отбывают в аэропорт Южный. Длиннющая очередь на таможне. Перед нами регистрируется группа афганцев из ХАД (афганской госбезопасности) на Ил-18. Затем наш 76-й. Получаю «талон-вылет», заполняю его. И на взлетную полосу. Слышен голос командира экипажа: «…борт-стрелку занять свое место». Короткий взлет, и через полтора часа крутая посадка в Кабуле. Кабул встречает нас грязью и моросящим дождем, температура около плюс восемнадцати градусов. И это после плюс сорока в Ташкенте. Сказывается высокогорье.

Сдаем предписания и паспорта. Разбитый ПАЗ отвозит нас на самый край взлетно-посадочной полосы. Там находится центральная кабульская пересылка. Штаб, три одноэтажные сборно-щитовые казармы, две столовые, брезентовые палатки и кинотеатр «Ветерок» – несколько скамеек и белый экран под открытым небом. В кинотеатре каждый вечер – новый фильм: «Салют, Мария», «Эта настоящая мужская работа».

Инструктаж вновь прибывших: «На территории пересыльного пункта запрещается: ходить по центральной дорожке (чтобы не мозолить глаза командованию), нарушать форму одежды, ходить в спортивной форме, выходить из помещений после отбоя, покидать территорию пересыльного пункта». Добро пожаловать на войну!

Согласно предписанию мне нужно прибыть во второй батальон 180-го кабульского мотострелкового полка. Для этого необходимо съездить в Баграм, встать на партийный учет в штабе 108-й мотострелковой дивизии (это примерно в шестидесяти километрах севернее Кабула). Затем вернуться в столицу, представиться в полку. И снова вернуться в Баграм. Там располагается второй батальон. Мне еще повезло, что я не попал в третий батальон – он стоит под Джелалабадом. А это в несколько раз дальше.

По громкоговорителю на пересыльном пункте целый день одна и та же песня без музыки: «Лейтенанты… прапорщики… вылетающие в… срочно собраться с вещами у автомобильной стоянки». Наконец-то звучит моя фамилия. В Баграм летела большая партия молодых солдат, и я вылетел с ними.

Ан-12. Мое первое знакомство с ним было не самым приятным. Вы когда-нибудь летали в бочке с пропеллером? Падал вниз он точно так же. Правда, в отличие от бочки, мог еще и подниматься вверх. Крутой взлет, три круга над аэродромом для набора высоты и минут пятнадцать перелета. В Баграме меня никто не встречал. Не было ни цветов, ни музыки. Хорошо, что от аэродрома в сторону штаба дивизии ехал ГАЗ-66. Никак не могу поверить, что я уже на афганской земле. Изрытая, словно оспой, дорога. Пыльные кишлаки. В горах догорает закат. Кто-то торгует в дуканах, местных магазинчиках. Кто-то ковыряется на своих крохотных участках земли. Кто-то достраивает свой дувал (глинобитный забор), а кто-то наверняка готовит оружие к ночной смене. Даже не верится, что это уже не наша земля.

Добираюсь до штаба дивизии, но заходить уже поздно. Устраиваюсь в гостинице. Это сборно-щитовое одноэтажное здание, которое здесь называют модулем. Самое распространенное архитектурное творение на территории военных городков в Афганистане. В гостинице довольно уютно: свет, вода в душе, чистое белье. Возможно, и не пятизвездочный отель, но после пересыльного пункта чувствуешь себя почти как дома. Всю ночь над модулем ревели взлетающие штурмовики, за перевалом слышалась орудийная канонада и совсем рядом – автоматные очереди. Такая обычная домашняя обстановка.

Подъем в пять часов. А я-то надеялся, что на войне можно поспать до обеда. Ведь кроме обеда, я люблю только одну вещь – это поспать. Иду представляться командиру дивизии полковнику Виктору Михайловичу Барынькину. Но вместо комдива меня встречают старший прапорщик Володя и рядовой Слава. Заносят мою фамилию в списки учета личного состава и просят дождаться начальника разведки дивизии. Он где-то на боевых действиях и должен вернуться к вечеру. Но к вечеру он в штабе не появился. Зато у меня появилась возможность сходить в баню. Оказалось, что бани в Баграме – как в лучших домах Лондона и Парижа. Парилка, душ, бассейн. И стерильная чистота, которой могли бы позавидовать многие московские бани. После бани и небольшого застолья сосед по комнате подарил мне гранату Ф-1. Это хороший и правильный подарок. Кататься по Афганистану в повседневной форме и без оружия весело, но неуютно. Я чувствую себя королем. Королем, но голым. С чистой совестью и чистой спиной я сладко уснул, нежно обнимая рукой ребристую оболочку лучшего в мире подарка.

Начальник разведки дивизии майор Анатолий Николаевич Качан появился на следующий день после обеда. Больше часа вводил меня в курс дел. И рассказывал, что я должен буду принять под командование сторожевую заставу, расположенную на окраине кишлака Калагулай. В этом кишлаке сейчас проживает мой контакт Шафи.

Просто фантастика! Всю жизнь мечтал командовать сторожевой заставой. Если бы еще знать, что это такое. Ладно, разберемся. Мысленно я вспомнил все, что знал о Шафи. Обычный дехканин, проживающий в кишлаке Калагулай. Родился в провинции Нуристан («Страна света» на фарси). Хотя некоторые афганцы называют эти земли Кафиристаном – «Страной неверных». По национальности – грек, потомок воинов Александра Македонского, оставшихся на древнем Шелковом пути во время индийского похода. Когда Шафи было около двух лет, его семья перебралась в кишлак Калагулай под Чарикаром. Семья была богатой. На образование детей денег не жалели. В молодости Шафи учился в Оксфорде, занимался спортивной акробатикой. Затем работал врачом в Японии и Китае. Преподавал в кабульском политехническом институте. Ему сорок два года. Холодным и стрелковым оружием владеет в совершенстве. Эксперт в области джен-дзю-терапии. Близкий друг своего бывшего студента Ахмад Шаха Масуда, а ныне главаря крупнейшей банды в Панджшерском ущелье. Такой вот обычный житель кишлака Калагулай! Интересно, как и когда Шафи познакомился с Сан Санычем и начал работать на нашу разведку? И начал ли? Вопросов больше, чем ответов.

По словам Сан Саныча, я должен с ним встретиться, передать ему привет, наладить личный контакт и постараться стать его учеником – для чего это нужно, мне еще не совсем понятно.

Над столом начальника разведки висит плакат: «Человек, который хочет выполнить поставленную задачу, ищет пути и средства. Тот, кто не хочет, – ищет причины и отговорки». На душе сразу становится грустно. Похоже, здесь придется вкалывать до седьмого пота, чтобы выполнить поставленные задачи. Я бы лучше повесил на стене фотографию красивой девушки из ближайшего военного госпиталя.

Еще несколько часов я просидел в разведотделе. Знакомился с оперативной обстановкой, запоминал имена главарей бандформирований и их краткие характеристики, состав банд и их примерное расположение. Незаметно подкрадываются сумерки. Прожит еще один день. Оказывается, здесь каждый день за три!

На следующее утро в седьмом часу я был на баграмском перекрестке. Дежурный по контрольно-диспетчерскому пункту сообщает мне, что все машины на Кабул уже ушли. Ближайшая колонна будет только через неделю. В связи с началом праздника Курбан все передвижения автомобильной техники с 15 по 20 августа категорически запрещены. Что-то об этом вчера говорили в разведотделе. Надо было слушать внимательнее. Тем более что сегодня как раз 15-е число. Дежурный посоветовал добраться до аэродрома и поговорить с вертолетчиками. Их машины под приказ не попадали. Да и просто там мог оказаться попутный борт на Кабул.

И действительно, на Кабул был попутный рейс. Через Шиндант. Солидный крюк! Но мне повезло. В Кабуле не дали разрешение на посадку самолета советника, и он приземлился в Баграме. Через полчаса пришло разрешение. Договариваюсь с командиром экипажа. Командир дает добро. Поднимаюсь на борт. Пассажиры удивлены: вот из-за кого их посадили в Баграме. Ну что ж, людям свойственно заблуждаться. Я к их проблемам никакого отношения не имею.

Через пятнадцать минут самолет приземляется в Кабуле. В самом дальнем конце взлетно-посадочной полосы. На полпути меня подбирает уазик какого-то десантника. Он едет к штабу армии. Там где-то рядом находится мой 180-й мотострелковый полк.

Небольшие узкие улочки Кабула, по-восточному яркие и оживленные. В толпе мелькают европейские лица. Многие женщины не носят паранджу. Бегают ребятишки, качаются на деревянных качелях, крутятся на деревянных каруселях. В небе парят самолеты, отстреливая тепловые ловушки. Удивительно колоритное смешение века четырнадцатого и века двадцатого. Бросается в глаза военное одеяние города, царандой (милиция) у зданий с автоматами. Бронированные стрелковые ячейки, бронетранспортеры на перекрестках.

От штаба армии до полка рукой подать. Жалко, что нет рейсовых автобусов. Приходится ждать попутную машину. Полковой контрольно-пропускной пункт. Недалеко от штаба встречаю подполковника Аушева. Руслан Султанович старожил в полку. Уже второй раз в Афганистане. Недавно получил звание Героя Советского Союза. По словам начальника разведки дивизии, в полку он царь и бог. Полтора года назад у родителей моего друга Гены Левкина я совершенно случайно познакомился с его старшим братом Адамом. Руслан Султанович пристально смотрит на меня.