Всадник между небом и землёй

2. Голова

Смышлёным самым среди них был Всева-Посева. Во всех науках разумел! Что ни сыщет – всё к делу пристроит: аль минерал какой в колбу запихнёт – химию над ним учиняет, аль механизм какой по науке сварганет – все дивятся. Вся горница его вечными двигателями заставлена – всё вращается, бурлит, огнём пышет. К нему учёны люди ажно из городу Парижу визиты делали! Во все свавонные окуляры глядели да знай себе удивлялиса – не могёт такого по науке быть! Ан нет – всё работает, всё вертится, все механизмы дымы пускают. Развели учёны люди руками. «Нам, – говорят, – ешшо 100 лет в умны книги глядеть надобно, чтоб всю таку премудрость постичь!» Аж слезу пустили, да с тем до свово города Парижу и укатили. «Из самоёного Осворда приезжали!» – говаривал Всева-Посева братьям в аккурат, как простилися, а те на ус мотали – вон оно ведь как! Значить и наш брат не лыком шит, есть, чем людей забугорных потешить да уму разуму поучить!

А тут как-то по осени такому делу случись. Стали сельчане местные жалобы слать, дымами, мол, своими окаянными на 10 вёрст кругом всю экологию на дыбы поставил! Плюнул Всева-Посева на всё про всё, смастерил диковинну машину, какой доселе отродясь не бывало, сел на неё и по небу синему укатил, куда глаза глядят. Люди сказывали, утечка Мозгов, дескать, произошла! Вон оно как.

Упал наш летун в аккурат в земле Лишайных людей. И как увидали они, что явление с неба летит, так и уверовали – за бога Ярилу приняли по неразуменью свавому. А Всева-Посева тех людей тёмных разуверовать уж не стал. Поломался, конечно, для порядку, да так и быть – согласился стать в тех краях богом на земле.

Построили ему в скором времени дворец из чиста золота и зажил он тама припеваючи: Лишайных людей уму разуму учит, суд вершит да казну пополняет.

3. Жен-Вележен и Золотое Руно

Забрёл однажды Жен-Вележен в само сердце гор. А в сердце гор – пещера тёмна, а в пещере – трон золочён, на троне – Овен Золотó Руно. Жен-вележен в ноги Овну упал, не гневись, мол, Владыко Огненный, что в твои края заповедные забрёл.

Тропу я к дому потерял, – говорит, – не губи душу грешную, отпусти на свет божий!

А Овен Золото Руно так ему на то сказывал:

Загадаю я тебе, добрый человек, три загадки. Отгадаешь – твоё счастье. А нет – жопу порву…

И стал Овен Золото Руно загадки загадывать:

Кто одним глазом весь мир оглядит разом?

А Жен-то наш Вележен мужичок не глупого десятка, смекалист был.

Мудрость это, – отвечает. – Нет ей преград и противлений на свете белом.

А отчего глаз один?

Одним глазом она мир глядит, другой внутрь смотрит.

Подивился Овен смекалки мужичка, трубку глиняну закурил:

Ну ладно, братец. Вот тебе загадка вторая – «Идёт кум полон дум, над кумом топор весит, куда идти велит. Просмотрит кум поворот – топор на кума падёт. Не с руки кумý перечить ему».

Задумался Жен-Вележен, почесал затылок да и отвечает:

Это, – говорит, – кажись, Судьба-Карма людская.

Овен Золото Руно аж на троне подпрыгнул, чуть Руно своё по шву не порвал.

Верно говоришь, добрый человек. Видать не так ты прост изнутри, как с виду кажешься.

Затянулся дымом Овен Злато Руно. Думает, как пронять мужичка.

Есть у меня, – говорит, – загадка последняя, ядрёная. Сдюжишь, нет ли, не знаю…

Сдюжу, Владыко! – возопил в порыве Жен-Вележен. – Как не сдюжить! Говори загадку свою чудодейную.

Ну, слушай, братец. Что на свете начало всему, а самому ему начала нету?

Долго думал Жен-Вележен, все усы пообкусывал. Нет ответа на таку загадку и всё тут! Аж голова заболела – хотел цитрамону у Овна попросить да не стал, конечно. Ничего придумать он так и не смог да и ляпнул с дуру первое, что на ум пришло:

А это, – говорит, – то, про что людям знать не велено.

Ох и рассмеялся Овен Золото Руно – горы так и задрожали! Покатывается на всю пещеру от ответу такого.

Ну, потешил ты, братец, меня на старость лет! Ну, уморил. Нет, – говорит Овен, – не таков ответ на загадку мою! Да ты не боись! За смекалку твою да смелость я и так отпущу тебя!

Обрадовался Жен-Вележен. В ноги владыке падает, судьбу благодарит.

И вот ещё что, – говорит Владыко пещерный напоследок и подаёт мужичку нашему вещицу неприметную. – Это, – говорит, – Благодать моя тебе. На! Владей на здоровье!

Смотрит Жен-Вележен – так ведь это же Винтик с угольное ушко для Корабля Счастья! Вот так диво дивное, чудо чудное! Поклонился он Овну до земли, поблагодарил, как мог, да и до дому стрекача дал – только его и видели.

Братья, как новость такову узнали, тот час побежали за реку, где Роман Старославянский уже 300 лет над Кораблём думал. Обрадовали его, горемыку, показали подарок Овнов. Роман от счастья сам не свой! Взял он безделицу энту да тут же её родимую Кораблю в нужно место и приставил. Сели все братья в Корабль, паруса шёлковы-упруги натянули и поднялись над рекой да над лугами заливными, над Лесом Дремучим, над Горами Кругосветными и полетели в Страну Счастья!

Там они все и сейчас живут, нас в гости зовут.

Барнаул

26 июля 1998 г.

КИММЕРИЯ

Рассказ

      Весной 1929 года было объявлено об очередных всесоюзных соревнованиях планеристов в Крыму. По предложению лётчика-испытателя, «победителя штопора» К. К. Арцеулова мероприятие, как и шесть лет назад, решено было провести в Коктебеле на горе Узун-Сырт.

      Жарким майским утром, ближе к полудню, по тенистой аллее, по обе стороны которой громоздились могучие кипарисы, протарахтел маленький чёрный, похожий на браунинг «Рено». Он остановился у выкрашенного извёсткой забора перед высокими воротами, чем-то напоминающими вход в парк культуры. За ними, скрытый разросшимися, как в диком саду, платанами и яблонями, виднелся большой дом. Из автомобиля вышел человек средних лет, одетый в белый слегка помятый после поездки костюм и соломенную шляпу «Канотье» – обязательный крымский атрибут интеллигенции. Лицо имел в меру упитанное, украшаемое, как и полагается человеку умному, маленькими круглыми очками, за которыми пара больших зелёных глаз внимательно приглядывалась к открывающему ворота человеку. Физиономия привратника чем-то сразу не понравилась приезжему.

– 

Алексей Николаевич? – осведомился человек с подозрительной физиономией.

– 

Да.

– 

Я, конечно, извиняюсь, но хотелось бы взглянуть на …

– 

Пожалуйста, – интеллигент протянул свой паспорт.

– 

Благодарю, – привратник мельком взглянул на фотографию. – Такая работа, сами понимаете. Ваш багаж уже получили. Милости прошу за мной.

– 

А паспорт-то?

– 

Ах, да, тысяча извинений!

Они едва только сделали несколько шагов к дому, как им на встречу из него выбежал человек в майке, в галифе и сланцах. Он был явно вне себя от восторга. Привратник вытянулся по стойке смирно и затараторил:

– 

Товарищ маршал Советского Союза…

– 

Да ну тя к чёрту, – оттолкнул его человек в сланцах и, как вкопанный, остановился перед приезжим. – Ну, здравствуй, писака ты этакий!

– 

Боже мой! – интеллигент снял очки, быстро протёр их и вновь надел. – А я-то думаю, по какому случаю охрана? Вот это сюрприз!

Старые друзья с таким рвением обняли друг друга, что чуть не переломали себе рёбра.

– 

Гринько! – крикнул маршал в сторону привратника. – Живо за мясом! Одна нога здесь, другая там!

– 

Есть!

Верный Гринько исчез за деревьями. Оттуда было слышно, как он отдал точно такой же приказ кому-то ещё, потом завелась машина, а Гринько уже оказался стоящим на своём посту.

– 

Читал твоего Гарина! – говорил маршал, когда они поднялись на веранду. – Отменная вещица, хотя и смелая! Да что там, весь генштаб читал! Хвалили. Вот бы нам на танки такое орудие! А?

– 

Жаль, а я думал посадят.

– 

Ха! Экую ты братец губу раскатил! На покой, что ль, захотелось? До дому, до хаты?

– 

Устал просто.

– 

Устал… Тебе ещё пахать и пахать! Это мне вон восемь годков до отпуска…

– 

А что? Уже пришло?

– 

Хэ, а ты думаешь, на кой чёрт я здесь? Сейчас, погоди, Максимилиан проснётся, Арцеулов с Робертом с рыбалки приползут…

– 

Так все уже здесь? Славно!

– 

Конечно, тебя только и ждём, старый ты чёрт! Дай-ка я тебя ещё разик обниму, мерзавца!

Перед воротами на аллее послышались крики, потом звонкий хохот.

– 

О! Идут, демоны. Поймали, видать, чего-то.

В ворота, отталкивая пинками привратника, ввалились двое молодых людей в трусах, причём у каждого за плечами болталось удилище, а в руках было по здоровенной форели. Рыбины переливались на солнце всеми цветами радуги и изредка дрыгали мощными хвостами, отчего тут же выскальзывали из рук на траву, а рыбаки заново принимались их подбирать.

– Лёшка приехал! – заорал вдруг один из них. – А ну-ка дай я его!

Он наконец-то подхватил свою рыбу и с индейским криком побежал к веранде.

– Костя! Константин! – заволновался маршал. – Брось её! Кому говорю!

Но молодой человек был уже совсем близко.

– 

Урра-а! – кричал он. – Совершено покушение на маршала Тухачевского с применением метательной форели!

– 

Ложись! – скомандовал маршал, и они ловко увернулись от шлёпнувшейся у двери скользкой рыбины.

– 

Недолёт! – объявил второй рыбак, подбегающий с новой форелью для метания. – Все в убежище-э-э!!!

Алексей Николаевич счёл благоразумным прикрыться плетёным креслом. Куда и влетела очередная «ракета».

– Ах, вы контры, чёрт тя дери, недобитые! – заорал Тухачевский. – Ща всех шашкой поперерубаю, мать вашу! Германской палицей по голове!

С этими словами он взял за хвост трепыхавшуюся на ступеньке форель и бросился на рыбаков. Те, давясь от хохота, кинулись в рассыпную!

– 

Пощадите, товарищ ма-а-а… ой, не могу, держите меня! Робертик! Меня избивают форелью! Мама! Ой, не могу… А-а!

– 

Прочь, злобный маршал, ибо дни твои сочтены! Костя-а-а! Ой! Он уже здесь! А-а!

– 

Всех поперерублю!

– 

Смела-а мы в бой пойдём! За вла-асть Сове… А-а-а! Окружай его, Роби-и-и!

– 

Эге-гей! Я и так окружа… Мама-а-а! Спасайся кто может! Здесь форэ-э-эль!

В зарослях платанов слышались звуки ударов чем-то скользким по голому телу, утопавшие в истерическом смеховом припадке.

Алексей Николаевич облокотился о перила тенистой веранды и, прищурившись, посмотрел на полоску моря. Там у самого горизонта плыл пароход.

– С приездом, товарищ писатель!

На пороге стоял заспанный человек лет пятидесяти в банном халате, с полотенцем через плечо. Его давно не бритое улыбающееся лицо светилось будто бы собственным внутренним светом.

– Макс! – только и смог произнести Алексей Николаевич. Обнялись. Когда люди не видятся пару лет – это одно, но когда пару сотен – это совсем другое. В глубине сада всё так же бесились участники «покушения», а двое старых друзей уже сидели в плетёных креслах на веранде и неторопливо покуривали «Казбек».

– 

А что это там за шум… в лесу?

– 

Хм! – усмехнулся писатель. – Меня встречают. Радуются.

– 

Мм. Арцеулов рыбу, что ли, поймал? По-моему, форель?

– 

Форель.

– 

Вчера они весь вечер протрепались о рыбалке. Надо же, всё-таки поймали…

– 

Был я тут в Феодосии, – проговорил писатель, стряхивая пепел в блюдце, – как ты и советовал в письме. Поразительное место.

– 

Эх, Киммерия моя! Родина богов. Тут всё поразительно!

Из-за деревьев раздался крик: «Волошин проснулся! Бросай маршала!» И тут же к веранде подскочил Арцеулов. Он был весь красный, угваздан чешуёй, от него несло рыбой за версту.

– 

Здоров будь, Николаич! Облобызать не могу – грязен!

– 

Здравствуй, Костя!

– 

Послушайте, молодой человек, – произнёс Волошин, затягиваясь папиросой, – шли бы вы мыться, друг мой.

– 

Слушаюсь, мессир!… Роб, айда к морю! – крикнул он своему спутнику. Роберт – дородный детина с внешностью благообразного

британского лорда -

весело махнул Алексею Николаевичу, и они убежали.

– 

Ну демоны, ну демоны! – говорил Тухачевский, поднимаясь на веранду. – Ты видал, Лексей? А? Чё творят, ироды! Максим, ты посмотри, какую рыбину испортили, а!

Он показал хвост пострадавшей в бою форели.

– 

Однако вот этот экземпляр, – Алексей Николаевич потрогал лежащую у порога рыбу, – чудом уцелел.

– 

Давайте-ка, Миша, снесите-ка её Полине на кухню, – по-хозяйски распорядился Волошин, – к обеду у нас будут шашлыки, а вот к ужину можно и рыбки.

– 

С первого июня начинаю худеть. Всё! – махнул рукой Тухачевский, подхватил скользкую рыбину и зашёл в дом.

В половине третьего, перед самым обедом, все собрались в просторной гостиной. Алексей Николаевич – в банном халате – сидел в плетёном кресле у распахнутого настежь окна с видом на зеленеющее невдалеке море. Волошин восседал на огромном неуютном кожаном кресле в другом конце комнаты у другого распахнутого окна (за окном шелестел листьями яблочный сад и гудели пчёлы). Арцеулов и Роберт резались в «дурачка» на диване рядом с волошинским креслом. У всех, кроме писателя, в руках были карты и все были мокрые и распаренные после бани. Причём только Роберт был одет не по «форме» – вместо халата на нём, как сквозь монумент, «пророс» строгий костюм, с заколкой в петлице, причём с заколкой, в которой помещался маленький бриллиант. Теперь его сходство с лордом только усугубилось. Правда, на ногах его были надеты на босу ногу банные шлёпанцы, что вносило некоторый диссонанс в его заграничный облик. Маршал сидел на подоконнике рядом с Волошиным, в небрежно накинутом персидском халате. Он разглядывал развешанные по стенам фотографии и напевал себе под нос «Смел-о-о-о мы в бой пойдём….».

– 

А что, Михаил, – спросил писатель, вытирая мокрые волосы полотенцем, – теперь уже не дают за боевые заслуги провинции и острова?

– 

Вот такие железки теперь дают, – указал Тухачевский на свои ордена Боевого Красного Знамени. – Я за них столько народу в 20-м году порубил, ты не поверишь! Мясорубка была, как Ватерлоо! Думал, конец командировке! Нет, ещё дела нашлись.

– 

А чем ты сейчас…мм… занят?

– 

Всё тебе расскажи… Ты когда обо мне роман напишешь?

– 

По правде сказать, ни… не скоро.

– 

Ну вот…

– 

Миша, не секретничай, – Волошин указал на маршала указательным пальцем,

– а то не быть тебе прообразом Наполеона в новой книге Алексея Николаевича.

– 

Ну, что «не секретничай»? – Тухачевский потёр подбородок (он действительно считал, что немного похож на Наполеона. Об этом все знали). – Вот, Роберт задумал самолёт интересный подарить РККА. Присматриваю за его КБ в Севастополе. В гидроавиации черноморского флота.

– 

Он меня ещё должен сделать комбригом, – значительно произнёс Роберт, изящно выкидывая на стол карту. – Валет!

– 

Какой к чёрту валет? – возмутился Арцеулов. – Я хожу!

– 

А! Ну-ну, – согласился Роберт и карту забрал.

– 

Комбригом? – задумался Тухачевский и отхлебнул пива, – это если получится… А может тебе германской палицей по голове?… Смело-о-о мы в бой пойдём…

– 

Я через три года улетаю, Алексей, – проговорил Волошин.

– 

Через три? Надо же, как скоро…, – задумчиво произнёс Алексей Николаевич, хотя спросить-то он хотел «А когда же я?», но не спросил.

– 

А тебе, мой друг, ещё 16 годков придётся поработать.

Писатель провёл по волосам влажным полотенцем.

– 

Боже мой. Шестнадцать лет! Я же уже всё написал…

– 

Я понимаю, – развёл руками Волошин, – а я вот так и не написал и половины! Что ж с того? Как однажды сказал Роберт: «Есть многое, мой друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!» Кстати, барон, ваши дела-давно-минувших-дней уже во всю ставит Станиславский!

– 

Я знаю, – ответил Роберт, не отрываясь от карт, – я ему сам их сунул.

– 

А именно? – осведомился Алексей Николаевич.

– 

«Гамлета».

– 

А «Бурю»? – напомнил Арцеулов. – Ты же хотел «Бурю» подсунуть!

– 

«Бурю» не взяли, говорят, много мистики. Семёрка!

– 

Семёрка? Кажется, я где-то уже видел эту семёрку…

– 

Моё мнение, – сказал Волошин, – если бы в каком-нибудь КБ всерьёз заинтересовались литературой, Советы уже давно бы прыгнули в космическую эру!

– 

Да собственно говоря, – сказал Роберт, – я этим и займусь в ближайшем будущем. Через пару месяцев. У меня уже есть ученик. Слышали про конструктора аэросаней Королёва? Это он. Я хочу открыть ему ртуть и серебро. Жду, когда приедет Иван Антонович. Он специалист по этим делам.

– 

Сомневаюсь, что одобрит, – сказал Волошин. – Ртуть – это слишком много для простого КБ. Самолёт-невидимка?

– 

Да, самолёт-невидимка.

– 

То есть, – уточнил Волошин, – двигатель раскручивает пропеллер, начинается вибрация физюляжа….

… и самолёт исчезает, – закончил Роберт.

Наступило короткое молчание. Только пчёлы продолжали гудеть за окном в саду.

– 

Ну, вы даёте, – Тухачевский сел на диван и присвистнул.

– 

Скорей всего, проект обернётся другой стороной. Я не вижу подобных конструкций в ближайшие пять-семь лет, – серьёзно сказал Волошин.

– 

Чертили Царевну, а построили Лягушку, – съязвил Арцеулов.

– 

Возможно, – согласился Роберт. – Моё дело просто дать идею. И убедить конструктора, что идея это не моя, а его. В литературе всё проще, можно говорить напрямую. В жизни приходится идти окольными путями. Не так ли, Алексей Николаевич?

– 

Пожалуй, ты прав, – согласился писатель. – Я с трудом представляю безумный труд того, кто лет через 25-30 построит аппарат, о котором я написал. Между прочим, когда Иван Антонович всерьёз займётся литературой и бросит свою антропологию, он напишет ещё и не такое! По его книгам можно будет звездолёты строить. Если их к тому времени не спутают с какой-нибудь фантастикой!

– 

Кстати, а где Ефремов? – спросил Тухачевский.

– 

Как же, где, – ответил Арцеулов. – Туз бубей!… Скрывается от ваших ребят в пустыне Гоби. Я как раз недавно аэрофотосъёмкой Тянь-Шаня занимался и видел его экспедицию – ковыряются с какими-то костями.

– 

Динозавров ищут, – уточнил Роберт.

– 

Пожалуй. Чего там больше найдёшь-то? Бито…

– 

А не рановато ли? – с сомнением спросил Волошин. – Я имею ввиду

ртуть с серебром.

– 

Все сроки, мессир, – заметил Роберт, – одобрены Иерархией… Что у нас козыри?

– 

Крести. Ходи!

– 

Слава богу, что сроки одобрены, – усмехнулся Тухачевский. – А то на память приходит случай, когда Роберт взялся за проект подводной лодки, щас уж не вспомню, в каком веке!

Арцеулов хихикнул.

– 

Ну, Михаил, – вступился Алексей Николаевич за конструктора, – это ж была первая командировка. Максим, расскажи ему про свою первую!

– 

Да он знает, – махнул рукой Волошин, – история называлась «Шестая Британская центурия разбегается при виде посадки одноместного истребителя типа «Летающее Крыло».

– 

Слышал уже как-то, – улыбнулся маршал. – Константин, ты рассказывал? Только не помню, чем закончилось там всё?

– 

Ну, как же, – Роберт посмотрел на Волошина, – мессиру отрубили голову.

– 

Бог ты мой! Опять?

– 

Увы, – печально улыбнулся Волошин, – мне всегда чертовски не везёт в Англии!

– 

А мне чертовски не везёт в Смоленске, – сказал Арцеулов. – Две командировки и ни одного романа. О! Кстати, дама!

– 

Это я сейчас хожу, молодой человек, – веско промолвил Роберт, – вот я отбивался козырной, когда ты короля…

– 

А, пардон, – согласился Арцеулов, – ходи… Вот ещё Париж, товарищи, я запомню надолго!

– 

Я лично ничего не имею против заранее запланированной казни, – сказал Волошин.

– 

А вот я имею, мессир! – воскликнул Арцеулов и театральным жестом отбросил карты (но отбросил так, что никто не видел, что именно он отбросил). – Когда двенадцатым в очереди подходишь к гильотине, залитой такой густющей, такой липкой кровью, как-то и думать забываешь о доме.

– 

Зато ррраз! – маршал

секанул воздух рукой, – и дома!

– 

Ну тя к чёрту! Тебя бы туда… Когда голова уже падает с помоста, ещё какое-то мгновение ты видишь этот нож, который опять взлетает вверх, и свои плечи. Приятное ощущение…

– 

Это всё ерунда по сравнению с ударом германской палицей по голове, – веско

заметил Тухачевский. – Никакой французской «хирургии»! Сразу домой! А вот что не люблю, так это когда конём давят – переднее копыто ещё не так зацепляет, а вот

задние! Такой противный хруст в башке

, боже мой! Ненавижу варваров!

– 

Казнь, по крайней мере, официальная, – развил свою мысль Волошин, – хороша тем, что хотя бы, не ждёшь удара неизвестно когда и где! И не известно чем!

– 

И неизвестно по какому месту! – вставил Арцеулов. – Мессиру легко говорить – ему через три года домой. И каким транспортом? Сердечный приступ!

– 

В России мне всегда везло, – согласился Волошин.

– 

А вот мне, товарищи, – сказал Тухачевский не без сожаления, – ещё целых восемь лет вкалывать! Зато потом нам с Лексеем…!

– 

Так и быть, я вас всех похороню, – мрачно изрёк Роберт, – мне до 73-го года лазить по шарагам!

– 

Не лазить! – гаркнул Тухачевский, стукнув ребром ладони по подоконнику. – А помогать Родине, сволочь…

– 

Помогать Родине, – согласился «британский лорд», кивнув головой.

– 

До 74-го! – уточнил Арцеулов. – Ты играть ещё будешь?

– 

Мм… Искушаешь, брат мой…. Давай.

– 

Когда Бартини говорит про искушения, – заметил Тухачевский, доставая пустую пачку папирос, – мне представляется Иисус, голова Иоанна Крестителя на блюде…

– 

То есть всегда быть беде, – закончил Арцеулов.

– 

Так точно.

– 

Не всегда, – Роберт протянул маршалу портсигар с алмазом на крышке, который сверкнул внезапно и ослепительно, – но порой я могу появится там, где должна быть беда. Такая у меня работа…

– 

А вы знаете, товарищи, – сказал писатель, – что на беду Роберт был прообразом одного из моих героев в сказке про Буратино…

– 

И вот опять, – съязвил Арцеулов.

– 

Разве я уже рассказывал про это?

– 

И не один раз, – почти хором подтвердили Арцеулов и Тухачевский.