Из ада в вечность

Из ада в вечность

Александр Стефанович Идоленков

И живым, и мёртвым героям Сталинградской битвы Второй мировой войны посвящается!

Дизайнер обложки Алексей Идоленков

Корректор Алена Зуева

Редактор Оксана Серёдкина

© Александр Стефанович Идоленков, 2019

© Алексей Идоленков, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-7486-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Художественное повествование о реальных событиях и настоящем человеке – командире пулемётного взвода 284-й стрелковой дивизии, волею военного лихолетья осенью 1942 года оказавшегося в эпицентре грандиозных событий Сталинградского побоища на Мамаевом кургане. Правдивая исповедь очевидца о тех незабываемых событиях. Триста часов, проведённых в сражениях под непрерывным огнём врага, показались адом, выстоять в котором сумели только единицы…

А. С. Идоленков

Высоко в безбрежном ультрамарине неба, слегка разбавленном белилами солнечного сияния, царственно, распластав свои могучие крылья, ни разу не взмахнув ими, безмятежно и величаво, мерно описывая круг за кругом над бескрайней иссохшей сталинградской землёй, в поисках своей жертвы парит одинокий коршун.

Великая русская река Волга с её сказочно обильными зелёными поймами окружена с обеих сторон выжженной всхолмлённой степью. Ни тебе деревца, ни кустика – только красная потрескавшаяся глина да высохшая жёсткая и колючая трава; и вездесущий, пахнущий горечью, раскалённый, иссушающий воздух, превращающийся в дрожащее марево по всей линии горизонта, властно стирающий границы между небом и землёй.

Жуткая тревожная тишина проникает в сознание, сливаясь с фоном всей планеты с пульсацией крови в наших висках, формируя неделимость и умиротворение. В это тревожное напряжение с короткими промежутками времени проникает необычайно тревожный, далёкий, еле слышимый, чужеродный гул, исходящий будто бы из недр разбуженной земли. Война, расползаясь метастазами по всей земле, как злокачественная опухоль, приползла и сюда, за тысячи километров от её зловещих истоков. Это очередной всплеск психоза народов земли, управляемых кучкой безумцев.

Чем пристальнее вглядываюсь я в густую паутину воспоминаний своего прошлого бытия, тем туманнее оно предстаёт и скоротечнее удаляется от моего взора. Предел человека за той чертой, где уже ничего нет! Но я нахожусь ещё здесь, мой уважаемый читатель, и хочу тебе поведать мгновение из своей жизни…

Сталинград стоит на костях миллиона советских людей, павших здесь, защищая свободу и независимость родины в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.!

Я в составе целого взвода младших лейтенантов, выпускников краткосрочных командирских пулемётных курсов Ивановского военного училища, был направлен на сборный пункт города Красноуфимска, что в Свердловской области, для прохождения дальнейшей службы.

Мы прибыли сюда 3 сентября 1942 года к моменту кульминационного завершения формирования моего 86-го пулемётного батальона 284-й стрелковой дивизии под командованием подполковника Батюка Николая Филипповича.

Вооружение уже было получено; личный состав батальона укомплектован почти на 90% и продолжал пополняться новобранцами за счёт скороспелых училищ, выздоровевших в военных госпиталях после ранения бойцов и командиров, призванных из резерва, оставленных ранее по броне. Курсанты, которые не доучились положенный по регламенту срок, отправлялись на фронт с присвоением звания сержанта.

Одновременно пополнением войск новыми претендентами безостановочно занимались многочисленные ускоренные кузницы кадров по всей необъятной стране. Тем более человеческого товара было в избытке, выбор огромен, цена на него – ничтожна мала. Снаряжение для солдата стоило гораздо дороже, его не хватало; часто случалось, что в бой шёл воин без винтовки и на поле боя вооружался за счёт погибшего товарища.

Мясорубка войны вращалась с ускоряющимися темпами, безжалостно требуя всё новые и новые порции человеческого сырья для своей жестокой и бесчеловечной кулинарии. Это напряжённая лихорадочная суета чувствовалась во всех заведениях, предприятиях, колхозах, не исключая отдельных граждан по всей стране.

9 сентября 1942 года уже с вечера к товарной станции города Красноуфимска стали подтягиваться колонны вновь набранных кандидатов на роль защитников горячо любимого Отечества. В основе своей это были необстрелянные юнцы 18—19 лет от роду, с горящими глазами и открытыми для агитации сердцами. Они склонны были броситься в бой немедленно с обнажёнными руками и зубами перегрызть глотку врагу только за то, что посмел он нарушить мирный труд строителей коммунистического общества в отдельно взятом и единственном в целом мире рабоче-крестьянском государстве.

На станции стоял под парами товарный эшелон, готовый устремиться в путь в любую минуту, как только поступит приказ. И по тому, с какой деловитостью всё здесь проистекало, ждать этого приказа оставалось недолго.

Раннее утро. Солнце будто нарочно запаздывало появиться из-за горизонта, давая военным завершить свою неблаговидную миссию. Тишину нарушали звуки торопливой суеты возле вагонов железнодорожников, зычные выкрики командиров, лязг металла от неосторожного обращения при погрузке техники и снаряжения в вагоны…

Густой туман окутал ложбины земли пышным покрывалом, создавая причудливое и сказочное явление природы. Небо постепенно светлело, подавая первые признаки зарождения нового дня. Хотя температура была положительной, но под утро стало довольно прохладно. Обильная роса покрыла всё холодными каплями, отчего окрестности стали казаться стальными, седыми и даже туманными, в зависимости от освещения и удалённости. С крыш теплушек свисали прозрачные, как слезинки, капельки воды и, набравшись полноты, отрывались и падали на землю в мокрые ямочки, разлетаясь в разные стороны мелкими брызгами.

В ожидании команды «На погрузку!» не занятые работами бойцы и командиры надели шинели и плащ-палатки, собрались возле вагонов группами, весело переговариваясь. Настроение у всех было приподнятое, боевое – во всём чувствовался настрой перемены своего пребывания и ожидания чего-то нового, неизвестного. Но всё же тревожная напряжённость и недосказанность прослеживалась в лицах и разговорах.

Оно и понятно, собрались ведь они сюда не на карнавал, а на встречу с войной, и войной суровой, таящей неисчислимые угрозы и беды, от чего веяло страхом и жуткой бесчеловечностью; и хотя ребята умирать не собирались, предчувствие опасности будоражило сознание каким-то внутренним опасением неопределённости.

Смутные представления о войне, заложенные с детства у молодых ребят от искусства и литературы, не шли ни в какие сравнения с рассказами очевидцев, побывших в зоне соприкосновения с врагом и получивших и боевое крещение, и ранения. По всему чувствовалось, что их предупредили не разлагать боевой настрой молодых, необстрелянных и не нюхавших пороха новобранцев.

– По вагонам! – голосисто, с повторяющимся эхом многократного повтора прозвучала команда – и перрон опустел…

Повзводно, без суеты, нас погрузили в теплушки, оборудованные двухъярусными нарами из толстых необработанных досок, покрытых слоем соломы. Эшелон, объятый угольной копотью, медленно, набирая скорость, шумно, с прерывистой пробуксовкой, выпуская клубы густого белого пара, двинулся на запад; – туда, где никак не удавалось остановить продвижение врага вглубь нашей территории. На какой участок фронта нас везут, я тогда не знал и не имел ни малейшего предположения, хотя это меня сильно интриговало.

Разместились в вагоне-теплушке мы сравнительно удобно. Спать было тесновато, но эти мелочи окупались за счёт дневного отдыха. Устроители по переброске войск по железнодорожным путям продумали всё до мелочей. Разделили вагон ровно пополам, расположив в нём два взвода пулемётчиков. В каждом взводе числилось по 20 бойцов.

Вооружение (станковые пулемёты, боеприпасы, карабины), снаряжение и инструменты сложили под нары. Вещмешки с пайками и личными вещами находились на нарах – под головами. Распорядок дня, дежурство, чистота и порядок соблюдались неукоснительно.

Вторую половину нашего вагона занимал второй пулемётный взвод, которым командовал младший лейтенант Иван Иванович Гурза, мой земляк, с которым я учился в школе в деревне Сдесловка, на Брянщине, начиная с первого класса.

За два года до войны, после семилетки, я поступил учиться в педагогический техникум, а он продолжал учиться в школе дальше, чтобы получить среднее образование, поступить в институт и стать журналистом. И откуда у него, деревенского парня, появилось это влечение, все удивлялись, поэтому относились к нему с уважением и обращались не иначе как Иваныч!

Жизнь в перспективе сулила нам прекрасное завтра и предоставляла каждому из нас возможности выбора своего пути в ней, но война уготовила нам совсем другое будущее, о котором мы никогда не мечтали и которое даже не могли предугадать в самом кошмарном и зловещем сне.

В самом начале войны, отстояв длиннющую очередь, в военкомате мы записались с Иваном Гурзой добровольцами на фронт. Всеобщий воинский зуд, смешанный с патриотическим вдохновением, новизной неизвестности двинул людские толпы к добровольному вступлению в армию. Тем более вышел указ о всеобщей воинской мобилизации. Доброволец или подневольный призывник? Разница очевидна, и виды на добровольца должны быть вполне очевидны. Я по этому поводу тогда не задумывался, думаю, что и мой друг Иван был того же мнения. Мы, совсем неоперившиеся юнцы, шли в армию защищать Родину по велению сердца. В наших жилах бурлила молодая кровь, великовозрастность, лихое время, живой ум и железные нервы, выкованные коммунистической идеологией. Везде и всюду в то роковое время мы не расставались друг с другом, пока война не развела нас по разным направлениям.

До встречи с врагом нам пришлось пережить столько трудностей и невзгод, что война нам казалась лёгким безобидным делом. Я и Иван Гурза попали в один взвод, и по иронии судьбы нас заметили. За нашу стойкость и терпение переносить лишения солдатской доли нас назначили командирами отделений, что прибавило нам трудностей и ответственности.

Нас спешно обучили воинскому ремеслу и, в основном по ночам, перебазировали на запад к линии фронта. Мне казалось, не мы продвигались к фронту, а фронт стремительно и неудержимой лавиной надвигался на нас. Мы, новички, были в неведении, но эйфория «закидаем шапками» постепенно улетучивалась. На смену приходила суровая действительность трудоёмкой и жестокой войны.

По этому поводу у меня выработалось стойкое мнение: если хотите знать подлинное положение действительности, уберите со своего воображения иллюзию и вникните в окружающие события непредвзятым взором. Хотя иллюзия самопроизвольно рассеется сама по себе после нескольких жестоких уроков жизни, но этот опыт может дорого вам стоить в критический момент.

В моём видении отчётливо прорисовываются отдельные эпизоды становления меня в солдатской обстановке войны. Ночью, голодных и уставших, нас пригнали на позиции и приказали рыть окопы. Никто не спросил о моём самочувствии, не проявил ни элементарной жалости, ни заботы. Уже много раз за последнее время, скрепя сердце, скрываясь, я вытирал мальчишескую слезу, вспоминая свою маму. Она уж точно пожалела и утешила бы меня в трудную минуту. Народ у нас терпелив, не страна, а какой-то дом терпимости!

Это было 8 сентября 1941 года. Утром нам выдали сухой паёк, и мы наконец заморили червячка, то бишь голод. Часов в одиннадцать началась артподготовка противника. Такого ужаса я ещё не испытывал ни разу в своей жизни. Хотелось бросить всё и бежать сломя голову от этого ада. Я сидел ошеломлённый в подкопе своей траншеи и ждал неминуемой смерти.

– Господи, благодарю тебя за спасение! – воскликнул я, вглядываясь в сторону противника после завершения артподготовки.

Неожиданно из-за кустарника я, к своему ужасу, увидел ползущий прямо в мою сторону вражеский танк. Вжавшись в землю, я с трепетом ждал приближающегося немецкого монстра, объятого огнедышащим смрадом, сотрясающим землю лязгом и гасящим всё своей мощью. Какое у меня было чувство, я не помню, только в сознании почему-то промелькнули нотки радости оттого, что окоп мой добротный и глубокий. Здесь я с одобрением похвалил себя, что не пожалел сил и сделал боковой подкоп, в котором в случае миномётного обстрела могу переждать эту смертельную напасть. Этот опыт мне передали бывалые солдаты, которые уже участвовали в сражениях с неприятелем и получили некоторую боевую закалку.

– Салага, слушай старших и запоминай. Полезные советы передаём бедствующим, причём бесплатно! – шутили ребята на полном серьёзе, с суровыми лицами.

– Спасибо, брат! Я как раз мечтаю о рае, поэтому твой совет мне пригодится, я воспользуюсь им незамедлительно.

– Копай поглубже, у нас ты уже второй мечтатель, тот всё мечтал о встрече с Богом, траншею не успел отрыть, так вот сейчас, наверное, беседует с ним с глазу на глаз.

– Отставить разговорчики! – послышался назидательный окрик командира. Это было утром.

А сейчас, при виде надвигающейся на меня смерти, я потерял самообладание. Страх начал вползать в мою захребетную с новой силой, когда стальная махина, грохоча всей своей мощью, находилась в считаных метрах от меня. Я лихорадочно думал, что мне делать. Земля содрогалась от рёва работающего двигателя чудовища. Чем защититься? Жизнь моя висела на волоске от смерти. И что удивительного, винтовка моя, это грозное оружие и моя защитница, в бездействии стояла в подкопе, да и чем она мне поможет против этого монстра? И в тот решающий момент я воспрянул, вспомнив о гранате, которую мне вручил сержант, когда кто-то завопил: «Танки!»

В считаные секунды танк тенью своей полностью накрыл меня. Краем сознания я даже почувствовал нежный холодок этой тени. Правая гусеница неподвижно лежала менее чем в метре от меня, по тракам которой катились огромные грязные колёса. Я, подчиняясь какому-то механическому инстинкту, выдернул чеку гранаты и положил её на трак, а сам с невероятной быстротой юркнул в подкоп траншеи, но получилось не так быстро, как я предполагал.

Время как искра чиркнуло в моём сознании, прежде чем я услышал сухой треск взрыва гранаты и неожиданный толчок торможения танка, грузно заваливающегося на правый борт. Танк сошёл с гусеницы, его развернуло, и взрыхлённая земля неудержимым потоком рухнула в мой окоп, засыпая меня живьём в моём подкопе. Я сообразил и спиной закрыл вход, не давая таким образом похоронить себя заживо. Воздуха вполне хватало для дыхания, но длительное время находиться в подкопе я не мог.

В моём подземелье было тихо и даже до некоторой степени комфортно. С поверхности земли доносились ко мне бубнящие расплывчатые звуки. Я попробовал разгребать землю и едва не потерял сознание, так как острая боль пронзила всё моё тело. С трудом, напрягая силы, я поборол её. Отступая, боль сконцентрировалась в левой ладони руки. Ощупав её, я обнаружил ранение ладони. В темноте мне не удалось определить характер повреждений, поэтому во избежание потери крови я достал из вещмешка бинт и туго перевязал рану. Все эти манипуляции сопровождались мучительными болезненными страданиями, которые я с трудом переносил.

Между тем время шло и мне стало трудно дышать; прижав раненую руку к телу, правой здоровой рукой я стал загребать землю от головы в подкоп. Порой падающие комья земли задевали больную руку, вызывая во мне стоны от невыносимой боли. Вперемешку между болевыми стонами я обращался к Богу с просьбой о помиловании:

– Господи, чем я тебя прогневил? Разве что каялся с горем пополам и забывал об этом? Так прости ты меня, грешен, исправлюсь…

Боженька меня не оставил и на этот раз. Боги не люди, у них свои принципы о нравственности и милосердии.

Задыхаясь от удушья, теряя последние остатки сил, как в бреду, я продолжал выбираться из своего заточения, не забывая при этом подтягивать вслед за собой и свою винтовку. В памяти, несмотря ни на что, как заноза под ногтем, звучал приказ: «Потеря оружия карается военным трибуналом». Как только последним усилием воли я потянул винтовку, пласт разрыхлённой земли сполз неожиданно в траншею, частично освободив мою голову от завала.

Закрыв глаза, я стал усиленно дышать, широко раскрыв рот, воздухом с примесью войны. Перед нашими окопами – там, чуть подальше, и здесь, совсем близко, – дымились танки и бронетранспортёры, наши и вражеские. Погибшие солдаты лежали группами и поодиночке в тех позах, в каких их застигала смерть. Вцепившись друг в друга, они умирали, до последнего вздоха люто ненавидя противника.

На броне танка, который я вывел из строя, из башни свешивалось тело мёртвого вражеского танкиста, так и не успевшего убежать к своим. Я с любопытством глянул на гусеницу танка и увидел оборванный трак от взрыва моей гранаты. Рядом, как раз под свисающим убитым танкистом, валялся его пистолет. Подобрав оружие врага и прихватив его документы в качестве доказательства, я услышал жалобный призыв раненого бойца. На бруствере окопа лежал молоденький младший лейтенант. Он истекал кровью. Его правая рука чуть выше локтя была перебита осколком мины и болталась как плеть. Я отыскал обломок дощечки от разбитого патронного ящика, туго перетянул мышцу выше раны и прибинтовал дощечку, чтобы сделать устойчивое положение руке. Лейтенант всё время слёзно звал свою маму, когда мне удалось закрепить руку на перевязь, он затих. Но дрожь в его теле говорила о том, что ему очень больно.

– Товарищ младший лейтенант, я помогу вам добраться до санчасти.

– Помоги мне, боец, у меня нет больше сил переносить это.

Я взял своей здоровой рукой лейтенанта за талию, а он оперся на моё плечо, и мы медленно побрели на восток. На этот раз наши войска успешно прорвали линию обороны противника, и нам ничто не помешало благополучно добраться до цели. Благодаря младшему лейтенанту меня, как сопровождающего, погрузили в машину, и мы уже через несколько мучительных часов оказались в прифронтовом госпитале. Ранение моё оказалось пустячным: осколком моей же гранаты ладонь моей руки была раздроблена, а безымянный палец и мизинец полностью утрачены.

Таким образом, военная эпопея моя на том этапе была завершена. Но повоевать нам всё же удалось, но не в тот раз, а совсем в другом месте и иное время. В тот раз сражение под Ельней было прелюдией и совсем незначительной, благодаря которой я понял суть этой жесточайшей войны и мою роль в ней, на чьих плечах завоёвываются победы, слава и честь. И чья кровь бесславно лилась немереными мерами.

Пятнадцать дней, которые я провёл в госпитале, не прошли для меня, как говорится, даром. Госпиталь располагался в Подмосковье, народ там культурный, что само по себе обязывает быть в соответствии, поэтому я кое-чему научился в отношении своего этикета. Там же, в госпитале, я неожиданно, на процедурах, встретился со своим другом Иваном Гурзой. Он, оказывается, был ранен в том же бою и тоже легко, и попал в госпиталь только утром следующего дня. После выписки нас наградили медалями «За отвагу» и дали месяц на реабилитацию. Ехать нам было некуда, Брянск, наша малая родина, был оккупирован врагом, и мы отправились в военкомат и предложили свои услуги. Свободных людей нигде не хватало, и нам с радостью предложили работу в качестве писарей по оформлению ополченцев и подразделений для действующей армии.

Месяц пролетел незаметно, и за наши самоотверженные «заслуги» военком направил нас с Иваном учиться в Ивановское военное училище на краткосрочные курсы, предугадав в нас достойных защитников Отечества, в качестве будущих офицеров.

Время учений прошло. И вот мы, уже офицерами, вновь отправляемся на фронт. Что нас там ждёт, какие испытания и останемся ль мы живы – эти мучительные вопросы были замурованы в нашем подсознании, о которых никто не знал.

Иван страстно любил читать. Он отдавал этому увлечению всё своё свободное время. Книга была постоянным его спутником. Его феноменальная память являлась для меня загадкой – одного взгляда или фразы было достаточно, чтобы это зацепилось в его памяти. Куда бы он ни попал, первым делом он интересовался наличием книг и, обнаружив что-то заинтересовавшее его, прилагал все свои способности, чтобы заполучить желаемое. Его вещмешок наполовину заполнен той литературой, которую он изучал в свободное время. Такая у него необычная натура, он не видит смысла жизни без этого. Поэтому всё, что окружало его, разжигало его любопытство, он вникал в детали, разбирая на отдельные элементы, выделяя главное, причины и взаимосвязь.

В эту суетную ночь, да и во все прошедшие дни, я не имел возможности хорошо отдохнуть, вследствие этого усталость накапливалась во мне многослойно как снежный ком; я ходил как морёная муха, валился с ног, погружаясь в сон при малейшей возможности. Разостлав плащ-палатку на нары и улёгшись на правый бок, мгновенно впал в забытьё. Спал я долго, наслаждаясь чудесными снами, не чувствуя ни шума, ни возни, ни длительных остановок в пути. Меня убаюкивал мерный перестук железнодорожных колёс; безмятежная юность, отличное здоровье и время, уносившее нас всё дальше и дальше от мирного бытия в неизвестном направлении.

Жизнь в вагоне между тем шла своим чередом, как и положено у молодых здоровых ребят, необременённых трудовой повинностью. Красноармейцы сближались по признакам родственных душ, становились друзьями и неразлучными товарищами, роднились близостью человеческого тепла, что крайне важно в боевой обстановке. Дружба и взаимоуважение не должны путаться с требованиями долга, дисциплины, доходить до фамильярности и панибратства. Человеческие симпатии и дружба должны базироваться на уважении человеческого достоинства. Война давно наложила особый отпечаток на всю жизнь каждого человека и заставляла сплачиваться вокруг лидера, которым обязан быть командир.

Я неназойливо и непринуждённо сближался со своими подчинёнными, на первых порах приучал их относиться к себе с доверием, имея небольшой опыт солдатского общения в военное время, которое было в большей степени дружеским, без формальностей, имело настораживающую невидимую грань соприкосновения командира и рядового состава, но смягчалось неизбежностью деловых, служебных и должностных отношений. Имея достаточное количество времени в пути следования эшелона, я знакомился с каждым бойцом персонально в непринуждённых разговорах. Большое значение я придавал общению в групповых беседах, которые велись на нейтральные темы, шуткам, воспоминаниям о прошлой жизни, в которых подлинно раскрывалась душа и характер рассказчика. Учитывая мою молодость и жизненную неопытность, пожилые бойцы, я это чувствовал, относились ко мне снисходительно и смотрели на меня с отцовским умилением. Я воспринимал это как должное и делал вид равноправного собеседника.

Люди были разные, а личность, как известно, это единственность, впитавшая в себе комплекс слагаемых от окружения, генных данных от природы и родителей. И все эти судьбы и характеры мне нужно было по возможности объединить и сплотить в единый, дружный и управляемый коллектив для совместной борьбы с врагом. Особое внимание я уделил командирам отделений и своему помощнику командира взвода.

Во время движения в дневное время бойцы раздвинули широкую вагонную дверь теплушки, уселись на пол, свесив ноги из вагона наружу, с тоской наблюдали за мирным трудом крестьян на колхозных полях.

Все бойцы и командиры ехали к фронту с одной твёрдой уверенностью – покарать врага, так, по крайней мере, думали большинство из нас. Но душа, как кровоточащая рана, не давала покоя щемящей тоской по прежнему свободному укладу жизни: потеря вольности, дорогих и близких, родных и любимых людей и всего того, что тебе нравилось, к чему ты привык и стремился, и что ты любил.

А там, за пределами вагона, проносилась обычная, каждодневная жизнь; как всегда в Советском Союзе, развернулась нешуточная битва за уборку высокого урожая зерновых, овощных и всего того, что созрело к этому времени. Иногда колхозные поля подступали совсем близко к железнодорожным путям; солдаты весело пели свои строевые песни, обнадёживая колхозниц в скорой победе над врагом; девушки, смущённо улыбаясь и осмелев, бросали им в вагоны полевые цветы; едущие на фронт ребята в ответ посылали воздушные поцелуи; пожилые женщины и матери, сыновья которых тоже были на фронтах, стояли и рыдали, прикрывая концом платочка рот, а свободной рукой робко помахивали ладонью, провожали ребят, словно родных детей, близкого человека в неизвестность.

Эшелон продвигался медленно: по пути, следуя друг за другом, к нам присоединилось восемнадцать железнодорожных составов. Перемещалась вся 284-я стрелковая дивизия, подбирая на своём пути вновь сформированные подразделения в различных населённых пунктах страны. Здесь были бойцы разных возрастов: и снятые с училищ курсанты, и призывники – молодёжь, и выздоровевшие бойцы из госпиталей, и ветераны, воевавшие на полях даже Гражданской войны.