Деревья падают в лесу

И поймал себя на мысли, что начинаю злиться. Спустя два с лишним года, я продолжаю злиться. Поняв, что мне ничего не нужно и не хочется от этого человека, я продолжаю испытывать гнев.

Иногда мне становилась интересна природа этого механизма и я наблюдал за собой. Как можно смотреть на объект былого обожания и испытывать к нему негативные чувства. Я был словно двухлетний ребенок, который злился от того, что в круглое отверстие не пропихивается квадратная деталь.

Странно все это, думалось мне. Смотреть фотографии красивой женщины, которая когда-то признавалась тебе в любви и, может быть, даже любила. А может и нет. Может она никогда и не знала любви, принимая это состояние за что-то другое. Или я принимал его за что-то другое. Будто смотрел на зеленый цвет и говорил, что он зеленый. А она смотрела на него, видела синий цвет, но для нее он тоже обозначался словом зеленый. И мы называли одним и те же словом совершенно разные вещи. Так может ли изначально один человек понять другого? Если я слышал это пресловутое дерево, как оно тогда с грохотом надломилось от непосильной ноши и падало, ломая свои ветви и ветви стоящих рядом деревьев. Слышала ли это она?

Наверное, нет. Я часто думал, спустя столько времени, почему эта женщина была так счастлива и спокойна сразу после нашей размолвки. Я испытывал тоску и чувство вины, даже когда уходил от своей импульсивной жены, которая на протяжение трех лет терзала меня своим невозможных характером. И даже тогда мне приходилось вспоминать все страдания, которые я вынес благодаря ей, чтобы вновь не переступить порог её двери, вернуться назад.

Но здесь что-то было не так. Долгое время картинка не складывалась. Я не мог объяснить себе: почему. Пока спустя полгода не узнал, что она беременна, причем уже на приличном сроке. И тогда я понял, что меня просто заменили лучшей версией. Чертов трейд-ин. Не сдали в утилизацию, и на том спасибо. А может и сдали. Просто я этого еще не понял.

Я сделал глубокий глоток и удивился, почему бокал еще не пуст.

– Почему бокал еще не Пруст? – усмехнулся я.

В небольшом зале паба был приглушенный свет, что подначивало меня к размышлениям.

Но почему же я до сих пор на крючке. Меня уже бросали девушки. Пару раз. Правда, обе они были со своими внутренними проблемами. Причем большими проблемами, гораздо серьезнее, чем у меня. Мне оставалось лишь только пожалеть их. Но что же произошло с этой женщиной, Неужели это была всамделишная любовь, та самая, и поэтому так тяжело?

– Не знаю, дружище, – отвечал бармен, протирая стойку в метре от меня от только что ушедшего посетителя. – Но, видать, сильно она зацепила тебя.

Я очнулся как от внезапной дремы в общественном транспорте. Голова уже не держалась крепко на шее ноги и все время норовила хаотично смотреть по сторонам. Смотреть без умысла. Просто смотреть. И сейчас я смотрел на бармена.

– Еще пива налить? – спросил он.

– А это уже какой бокал? – неуверенно спросил я.

– Уже третий.

– О нет, думаю мне хватит. Давайте счет.

Я осушил бокал. Выключил телефон и, расплатившись по счету, вышел на улицу. В ноздри ударил холодный свежий воздух. Голова затуманилась от выпитого алкоголя и мне, наверное, полегчало, потому что я уже не мог ни на чем сосредоточиться. Только мельком пришли строчки: «Ночью темной выходишь на улицу. Ноздри воздух свежит глубоко».

Я заказал такси и поехал домой.

Глава 2

Аритмия усталой мышцы

Звонок от хозяйки квартиры поднял меня раньше будильника. Я поставил таймер на десять утра, чтобы хорошенько выспаться перед лекциями и избежать легкой головной боли. Сколько раз предупреждал себя не пить больше двух бокалов пива, но иногда эти убеждения не срабатывали. Приходилось страдать по утрам.

Светонепроницаемая рулонная штора была опущена, чтобы в комнату не проникал свет по утру. Телефон продолжал звонить. Я сел на надувном матрасе, оперевшись на стену, быстро проговорил пару скороговорок, разрабатывая голос, пока телефон продолжал вибрировать. Обычно, я не отвечаю на утренние звонки, но от хозяйки квартиры было уже пару пропущенных, значит дело важное.

– Максим, доброе утро, – сказала она, когда я ответил.

– Здравствуйте, Галина Владимировна. Извините, что не перезванивал, было много дел.

– Ничего страшного. Я звоню, сказать, что вам нужно съехать до конца этого месяца. Я понимаю, что у нас договор минимум на год, поэтому звоню вам заранее. Наша дочь хочет пожить отдельно, поэтому квартиру нужно освободить.

– Да, хорошо, я понимаю, – как можно более вежливо ответил я.

– Я специально говорю это сейчас, чтобы вам не искать жилье под конец года, когда будет много других забот. Сейчас это сделать гораздо проще. У вас оплачено до начала ноября, так что есть пара недель на поиски.

Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому я отвечал, как можно короче и сдержанней, чтобы скорее закончить разговор. Иногда я не понимал, что больше доставляет мне неудобство – неудобство других людей или мое неудобство. И старался избегать и того и другого.

Я как можно быстрее закончил неловкий разговор, упал в еще теплый надувной матрас, с которого съехала простыня, и уставился в потолок. Голова все-таки была тяжелой. Обозлившись на себя за вчерашнюю расхлябанность, я еще больше огорчился, что этот день обещал быть ничем не лучше вчерашнего вечера. Лишние заботы навалились с самого утра.

Новость об очередном переезде хоть и была некстати, не вызвала особого огорчения. По правде говоря, прожив на этой квартире шесть месяцев, я даже не распаковал некоторые коробки с прошлого переезда. Видимо, я так сильно привык к кочевому образу жизни, что специально не трогал те вещи, которые мне не нужны без особой надобности. Я часто успокаивал себя тем, что часто нахожусь в зоне дискомфорта, а это хорошо держит в тонусе. Как бы то ни было, для человека, который долго засиделся на одном месте, переезд – настоящее мучение. Мне же достаточно собрать меньше десяти коробок, большая часть из которых наполнена книгами, и перебраться на другое место. Настоящий кочевник. Сомнительное утешение, но нужно же себя чем-то утешать.

Усталость от постоянных мотаний, конечно, сказывается. За последний пять лет я сменил девять квартир. Но, как говорила моя бабушка, что тут поделаешь. Иногда обстоятельства сваливаются на тебя, как снег на голову, и с этим, действительно, ничего не поделаешь. Остается только принять их и двигаться дальше.

Иногда я спорил с бабушкой, пока она еще была жива, потом спорил сам с собой, что все прописные истины настолько банальны, что теряют дееспособность. Как антибиотики, которые утратили эффективность, потому что вирус смог к ним приспособиться. Так и мудрости, народные фразы, которые должны нас успокаивать, потому что успокаивали десятки поколений до этого, устарели и уже ничего не могут предложить.

– Это ты про свои новомодные лекарства так говори, – смеялась она. – Люди как лечились малиной, медом и лимоном, так и лечатся до сих пор!

Смешная она была. Иногда.

Жаль, эта квартира мне нравилась, она была светлой и уютной. К тому же окна выходили на соседние дома и вечерами можно было наблюдать жизнь других людей. У кого-то дети не спали до одиннадцати вечера и постоянно сидели перед телевизором. Женщина на втором этаже очень рано ложилась спать и долго читала книгу в постели. Было в этом что-то грустное, как она продолжительно готовилась ко сну, зажигала настольную лампу на прикроватной тумбочке, потом около часа сидела с книгой в руках. И так каждый вечер и, видимо, ничего не хотела менять, хотя с виду была еще молода. Соседка этажом напротив все вечернее время проводила на кухне. Чистила ее до блеска и очень часто бегала курить на балкон. Каждый справлялся со своим несчастьем как мог. Хотя кто знает, может счастье и состоит в том, чтобы найти свой способ забытья от несчастий.

Я поднял рулонную штору наполовину. В комнате стало светлее. Соседка напротив все так же курила на балконе, заставленном различными декоративными цветами. Интересно, о чем думает эта женщина, часто задавался вопросом я. Она живет в большой собственной квартире, с двумя детьми, ездит на дорогом внедорожнике, большую часть времени проводит в этой же квартире. Ни разу я не видел у нее мужчину, а окна она никогда не закрывала плотно. Меня всегда интересовало, о чем думают люди, у которых есть все, чтобы удовлетворить первичные потребности и даже больше.

Так или иначе, у меня не было времени на дальнейшие раздумья.

Я быстро привел себя в порядок и вышел из дома, чтобы успеть позавтракать в университетской столовой и по пути просмотреть объявления об аренде жилья на сайте недвижимости.

– Здравствуйте, ребята, – начал я лекцию, когда вошел в аудиторию. В противоположность Марку я любил небольшие уютные комнаты, где связь со студентами, как мне казалось, была более тесной. Мне было комфортно сидеть на лекции друга, когда его сильный глубокий голос ходил по широким коридорам поточной аудитории, смотрел на тебя, притрагивался и даже иногда присаживался на лавочку по соседству, в то время, как его обладатель сидел неподвижно за кафедрой и только жестикулировал, рассказывая о философии романистов, изредка заглядывая в многочисленные, с ровным почерком карточки.

Я же вел лекции совсем по-другому.

Вот уже два года я преподавал в университете нашего города на кафедре журналистики. Я устроился сюда по рекомендации знакомого, когда завязал с профессией журналиста. И так как у меня был богатый теоретический и практический опыт, меня взяли с руками и ногами. В этой сфере всегда не хватало толковых преподавателей. Кто-то хорошо владел теорией, кто-то долго вел практику, но, чтобы сочетать в себе оба направления, такое было редкостью. К тому же я защитил диссертацию по социологии в этом же университете на тему влияния средств массовой коммуникации на общественное мнение, другими словами изучил, как манипулировать людьми с помощью средств массовой информации.

Мне предложили преподавать курс «Основы журналистики». Чему я был несказанно рад. Понадобилось приложить много усилий, чтобы дополнить и переделать существующий учебный курс под мое видение, но в итоге в деканате остались довольны и одобрили учебную программу.

Я не обладал монументальным тембром, как у Марка, поэтому приходилось прибегать к другим способам держать внимание студентов. Я не сидел, как метроном равномерно передвигался от одной стены аудитории к другой. Иногда опирался на стол, если нужно было что-то зачитать или процитировать. Замирал на месте и пытался жестикулировать руками, когда нужно было заострить внимание на чем-то важном. Делал много заметок на доске. Я вообще любил структурировать и раскладывать по полочкам материал. Особенно сложные вещи.

Думаю, я нравился студентам. Я был молодым преподавателем. Разница между нами в десять лет была не такой уж и большой. К тому же я придерживался молодежного стиля в одежде, сдержанного, но молодежного. Благо в моде были джинсы, кеды и пиджак на футболку. Следил за новыми веяниями, которых так или иначе касался на лекциях, чтобы студенты понимали, что мы на одной волне, и частенько общался с группой через соцсети.

– Итак, ребята, – начал я, как только вошел в аудиторию. – В прошлый раз мы начали знакомиться с Маршаллом Маклюэном и его работой «Понимая медиа». Напомню еще раз и скажу, для тех, кто пропустил прошлую лекцию, что это один из основных трудов на западе по теории средств массовой информации, который расхватали на цитаты все последующие исследователи СМИ.

Я достал из портфеля книгу и открыл на нужной странице. В отличие от Марка, я никогда не выписывал заметки на отдельных карточках. Все мои книги были исписаны на полях, в закладках и загнутых страницах. Возможно, для Марка книга была чем-то священным, что не подлежало осквернению, для меня же она была объектом познания, который я дополнял своими мыслями и предпочитал мыслить тут же, не отходя от кассы, как говорится.

– К сожалению, в нашей стране этому труду издатели не уделили особого внимания. За этим экземпляром, я гонялся несколько лет, в ожидании, когда же кто-то из них переиздаст книгу.

Книгу действительно переиздали в России только к столетию канадского исследователя.

– Эта книга идет одной из первых в списке рекомендованной мной литературы. И если вы сможете прочитать только ее, я буду рад и этому. В прошлый раз мы разобрали с вами термин Маклюэна «глобальная деревня». Тут ничего сложного. Объяснили «горячие» и «холодные» СМИ и существование вещей и явлений, как продолжение существования человека. Помните?

– Одежда и дома – это продолжение кожи, средства передвижения – это продолжения ног, бинокль – продолжение глаз, а СМИ – продолжение нервной системы человека, – тут же ответила одна из студенток.

Это была Наташа, или Ната, как звали ее одногруппники. Невысокая стройная девушка с длинными черными, как уголь, волосами. Она не отличалась ничем особым от своих сокурсников: приятная внешность, правильные черты лица, даже немного восточные. Про таких людей говорят симпатичные. Если бы не такие же черные глаза, которые вкупе с волосами и ровной, немного бледной кожей придавали ее лицу какое-то магнетическое свойство. От него невозможно было оторваться. Хотелось на него смотреть и смотреть. Оно успокаивало, особенно, когда было сосредоточено, вдумчиво и заинтересовано. Такую же особенность я часто встречал в лицах еврейских девушек. Их черты лица зачастую были очень плавными и лаконичными, простыми и приятными. Успокаивающими. Наверное, поэтому среди известных голливудских актрис было много евреек. Они успокаивают нас своими лицами. Подсознательно. Поэтому мы их любим.

– Все верно, – довольно ответил я. – Сегодня же мы рассмотрим другое его знаменитое выражение «Средство сообщения есть само сообщение» и то, как СМИ влияют на нас, формируя нашу нервную систему.

Все это время я говорил, стоя посреди небольшой аудитории, прямо по центру, чтобы внимание ребят было сгруппировано на одной точке. На мне.

– Несмотря на замысловатость фразы «средство сообщения есть само сообщение» она очень буквальна, – продолжил я, начав расхаживать по аудитории справа-налево. – На восприятие любого сообщения, будь то новость из политики или смска о том, что ваша девушка бросает вас, влияет то, с помощью какого средства подана эта новость. К примеру, по ведущему каналу на телевидении говорят, что на протестную акцию пришло всего триста человек, в то время как независимый блогер в своем аккаунте пишет, что на этой акции присутствовало более двух тысяч людей. Это и другое сообщение будет воспринято по-разному тем адресатом, к которому оно обращено. Если учесть, что аудитория телевидения сейчас в основном люди за пятьдесят лет, они примут на веру новость по тв и не поверят сообщению блогера. Почему? Потому что на них повлияло средство сообщения. А именно они с доверием относятся к телевидению, они видят на мониторе приличного, ухоженного мужчину, чей образ по сути тоже является сообщением и средством сообщения, они считают, что на федеральном телевидении работают образованные, умные люди, за которыми стоят серьезные инвесторы и так далее, что новостными каналами заведуют сотрудники их же возраста, в то время, как блогер и моложе, и одет как-то странно, на нем нет галстука, он ведет прямую трансляцию по какой-то странно программе, о которой они даже не слышали. Поэтому даже если сообщение по новостному каналу о трехстах протестующих будет ложью, чтобы скрыть реальное количество недовольных, человек зрелого возраста воспримет его как правдивое, потому что средством сообщения было федеральное тв, и это средство сообщило ему: его сообщению можно и нужно доверять. Немного витиевато, но, думаю, вам понятно. И наоборот, молодое поколение, которое уже в силу своей молодости и оппозиционного настроя, из-за максимализма, внутреннего протеста или чего-то еще, будет склонно верить блогеру, своего возраста и передающему свое сообщение через социальные сети, а не мужчине в костюме, которые уже вызывает у них подозрение. И даже если этот же самый блогер будет вести свою трансляцию через телевидение, доверие к нему тоже будет подорвано, потому что его средство сообщения будет сообщать вам, что за ним стоят как раз те же самые серьезные люди в пиджаках, которые преследуют свои цели.

Я перестал ходить по аудитории.

– Это вам понятно?

– Понятно, – ответили сразу несколько студентов, дописывая тезисы из моего монолога.

– А что в случае с прощальной смской? – выкрикнул один из них.

– А, ну здесь все просто. Если средством сообщения была смска, то это средство сообщает вам, что не нужно бегать за этой девушкой и пытаться ее вернуть как бы того не хотелось. Она глупа, посредственна и не стоит того. Если же вам сообщили это при личной встречи, да еще специально организовали эту встречу, то в этом случае еще стоит подумать, я думаю.

Все немного засмеялись.

– Но я не уверен точно, – резюмировал я веселое отступление.

Я задумчиво молчал, пока общая веселость прохаживалась среди студентов. Они позволили себе немного общения, переглядывались, продолжали, предложенную мною шутку, кто-то задумался о чем-то своем, мечтательно посматривая в сторону, кто-то просто выжидающе смотрел на меня.

Я вспомнил свои вчерашние мысли и строки того паренька, рассуждающего о Прусте и любви. Мне снова стало грустно.

– На самом деле, любое предательство остается предательством, как бы оно не было преподнесено, – медленно продолжил я говорить, и ребята затихли. – Если вы столкнулись с предательством, от него нужно бежать, как можно дальше. Тем более если человек предает ваши чувства и еще хуже, если он предает свои чувства. Ничего хорошего из этого не получится, – чем дольше я говорил, тем неприятнее мне становилось. – Как писал Маршал Маклюэн, Римская Империя пала не потому, что достигла своего политического или социального предела, а потому что допустила рабство и активно пользовалось его благами, укоренило его в своей социальной жизни. Рабов становилось все больше, а интеллектуальные и аристократические массы, знать, все сильнее зависели от них. И чем дольше и теснее римская знать общалась с рабами, тем сильнее становилась их заложниками, тем глубже пропитывалось сознанием раба, способом существования раба, его этикой, его образом мысли, его мышлением, которое в итоге и стало ядом замедленного действия. Точно также и с предателем. Если вы остались с предателем, простили его, дали ему второй шанс, вы рискуете заразиться его образом мысли. К тому же, как говорит хорошая поговорка, тот, кто подвел одни раз, подведет и второй. Или скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Или эта расхожая и очень популярная теория успешных людей, чтобы достичь успеха, нужно общаться с успешными людьми.

Я замолчал. Молчала и аудитория.

– К сожалению, все средства массовой коммуникации существуют лишь для того, чтобы вкладывать в нашу жизнь искусственное восприятие и произвольные ценности. Маклюэн пришел к этому выводу еще в шестидесятые годы. Интересно, чтобы он сказал о разгуле социальных сетей нашего времени? Он говорил о СМИ не только как о продолжении нервной системы, но как о расширении наших чувств, а затем о замене, о подмене наших чувств, навязанных эмоциях из средств массовой коммуникации. В нашем же случае эмоциях из социальных сетей. Они стали для нас теми самыми римскими рабами. Еще тогда канадский мыслитель предупреждал, что фото превращает людей в вещи.

Я вспомнил, ту фотографию, на которую так долго смотрел вчера. Вспомнил даже сквозь затуманенный алкоголем разум. Как он самодовольно улыбается, пытаясь естественно позировать на камеру, этой наигранной улыбкой, которая казалась мне мерзкой и противной, а она постановочно утыкается носом в его щеку, закрыв глаза, словно от блаженства. И это спокойное лицо, спокойное лицо предателя, который совершил свое мерзкое дело и теперь доволен доставшимся выигрышем, полученной выгодой. И ее губы, в блаженной улыбке, слегка расслабленные. Я помнил это выражение лица. Ее выражение лица, когда ей было хорошо. Но как же так? Как ей может быть хорошо? Разве не должен человек испытывать горечь потери? Или она испытывает радость приобретения? Как могла она быть такой радостной, когда признавалась в любви человеку, которого затем предала. Что же это было? Ложь? Неосознанное вранье? Притворство? Глупость?

Я поймал себя на мысли, что начинаю злиться.

– Нет, – медленно продолжал я, – мы не рабы вещей. Мы сами уже давно прошли этап овеществления. Мы смотрим друг на друга, как на ходячий гардероб. Ищем подходящий нам социальный пиджак, эмоциональный пиджак. Находим его. Примеряем. Понимаем, что жмет, что не подходит, отбрасываем в сторону и примеряем следующий. И так до тех пор, пока не найдем. И даже тот, который нам подходит, который скрывает неприглядные черты нас, противные черты нас, мы выбрасываем, как только он послужит нам, как только оботрется и износится. И все зависит от того, как бережно мы с ним относились. А зачастую не очень бережно. И носимся с этим гардеробом, и примеряем каждый раз новое, приличное, удобное, свежее и нет этому конца…

Я подошел к подоконнику, оперся на него и смотрел на крышу пристроенного здания, на которое выходили окна этого кабинета. На плоском рубероиде, залитом гудроном, образовались лужи, которые никуда не стекали, а прямо тут стояли небольшими озерцами талой воды, пока не высыхали на палящем солнце. Из них пили голуби, в них же и чистили перья, прилетая сюда как на безопасный водопой.

В аудитории стояла тишина. Даже студенты поняли, что лекция пошла не так как надо.

– Простите, мне нужно отлучиться на пару минут, – сказал отстранено я и направился к выходу. – Пожалуйста, ведите себя тихо, в соседней аудитории тоже идет лекция.

Я вышел в коридор и быстрым шагом добежал до общего туалета, который, к счастью, располагался на этаже. В уборной никого не было. Я вбежал в ближайшую кабинку, захлопнул дверь и расплакался, словно меня вывернуло наизнанку от тяжелого отравления. Эмоции нахлынули с такой силой, что я не смог их сдержать. Я сел за опущенную крышку унитаза и зажал рот ладонью, чтобы выходили только слезы. Чистые слезы без лишних звуков, не дай бог услышанных кем-то в общественном туалете университета.

Я опять почувствовал себя пациентом у того самого американского психотерапевта, который лечил своих подопечных криком. Он заставлял их лежать, звать отца или мать, ведь в любом случае кто-то один из них недолюбил каждого из нас. Звать и плакать, и кричать, добиваясь этим терапевтического эффекта. Но ведь на крик никто не приходит, всегда думал я. В чем смысл зова, если он остается без ответа. Просто выплеснуть из себя негативные эмоции? Довести себя до слезоточивого экстаза?

Так или иначе, я сидел в кабинке университетского туалета и плакал. Мне становилось легче с каждым мгновением, пока я с ужасом не понял, что глаза будут красные от слез, а мне еще заканчивать лекцию. Не могу же я показаться студентам с заплаканными глазами.

Я снова взял себя в руки. Это стало уже полезной привычкой на протяжении нескольких лет. Брать себя в руки. Привычкой, назначение которой я так и не смог понять. Действительно ли она полезная или лишь откладывает взрыв эмоций на некоторое время, а накопительный эффект идет побочным действием.

На дверях кабинки была выцарапана фраза «мы стали теми, кого не понимали в детстве».

Я успокоился, вышел из кабинки, умылся холодной водой. Лицо в отражении мутного зеркала было красноватым. Я посмотрел на часы, мое отсутствие длилось не более пяти минут. Значит есть еще пять, чтобы прийти в себя и освежиться.

Иногда мне было даже немного жутковато, как я могу перепрыгивать из состояния отчаяния в приграничное состояние безразличия, из жуткого эмоционального срыва в плато тишины и спокойствия. Эдакие американские горки, которые пугали даже меня. Я бы мог назвать это великолепным самоконтролем, но язык не поворачивался.

Я оторвал несколько бумажных полотенец, которые к счастью еще не закончились, и протер лицо. За окном показалось солнце. Окна уборной выходили во внутренний двор университета, здание которого располагалось квадратом. Там прохаживались или сидели на лавочках несколько студентов. Они прогуливали занятия или уже отучились. Мне было все равно. Я просто окинул их взглядом и немного позавидовал их беззаботности и беспечности.

Но нужно было идти. Я быстро дошел до аудитории, похлопывая ладонями по лицу, чтобы хоть как-то освежить его, вошел к студентам и сразу же продолжил лекцию.

– Тезис Маклюэна «средство сообщения есть само сообщение» применимо в различных сферах нашей жизни, – тут же начал я, войдя в аудиторию. – В СМИ, как я уже говорил, в межличностном общении, в политике, рекламе, социальных взаимодействиях. Абсолютно везде. Рассмотрим еще один пример. Рекламный. Допустим есть две компании по изготовлению каких-нибудь изделий. Одна закупила хорошее оборудование, вложилась в обучение сотрудников и качественное сырье, делает изделия на высоком уровне, но денег на рекламу не осталось, поэтому свою продукцию они рекламируют с помощью расклейки объявлений на столбах, где честно рассказали о своих преимуществах и качестве. Они обклеили практически каждый фонарный стол в городе, и их объявление об изделиях увидело большое количество людей. И есть другая компания, которая закупилась посредственным оборудованием, самым дешевым, наняло некомпетентных людей и использует самое дешевое сырье. Они выпускают такую же продукцию, но намного ниже качеством, чем первая фирма. Однако, эта компания вложилась в рекламу на больших рекламных щитах по всему городу. Как думаете, к какому производителю пойдет покупатель?