Собрание сочинений. Иллюстрированное издание

«В поле чистом серебрится…»

В поле чистом серебритсяСнег волнистый и рябой,Светит месяц, тройка мчитсяПо дороге столбовой.Пой: в часы дорожной скуки,На дороге, в тьме ночнойСладки мне родные звукиЗвонкой песни удалой.Пой, ямщик! Я молча, жадноБуду слушать голос твой.Месяц ясный светит хладно,Грустен ветра дальный вой.Пой: «Лучинушка, лучина,Что же не светло горишь?»… … … … … … … … …

1834

«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…»

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —Летят за днями дни, и каждый час уноситЧастичку бытия, а мы с тобой вдвоемПредполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.На свете счастья нет, но есть покой и воля.Давно завидная мечтается мне доля —Давно, усталый раб, замыслил я побегВ обитель дальную трудов и чистых нег.

«Я возмужал среди печальных бурь…»

Я возмужал среди печальных бурь,И дней моих поток, так долго мутный,Теперь утих дремотою минутнойИ отразил небесную лазурь.Надолго ли. а кажется прошлиДни мрачных бурь, дни горьких искушений.

Песни западных славян

ПРЕДИСЛОВИЕ

Большая часть этих песен взята мною из книги, вышедшей в Париже в конце 1827 года, под названием La Guzla, ou choix de Poésies Illyriques, recueillies dans la Dalmatie, la Bosnie, la Croatie et l’Herzégowine[96]. Неизвестный издатель говорил в своем предисловии, что, собирая некогда безыскусственные песни полудикого племени, он не думал их обнародовать, но что потом, заметив распространяющийся вкус к произведениям иностранным, особенно к тем, которые в своих формах удаляются от классических образцов, вспомнил он о собрании своем и, по совету друзей, перевел некоторые из сих поэм, и проч. Сей неизвестный собиратель был не кто иной, как Мериме, острый и оригинальный писатель, автор Театра Клары Газюль, Хроники времен Карла IX, Двойной Ошибки и других произведений, чрезвычайно замечательных в глубоком и жалком упадке нынешней французской литературы. Поэт Мицкевич, критик зоркий и тонкий и знаток в славенской поэзии, не усумнился в подлинности сих песен, а какой-то ученый немец написал о них пространную диссертацию.

Мне очень хотелось знать, на чем основано изобретение странных сих песен; С. А. Соболевский, по моей просьбе, писал о том к Мериме, с которым был он коротко знаком, и в ответ получил следующее письмо:

Paris. 18 janvier 1835.

Je croyais, Monsieur, que la Guzla n’avait eu que sept lecteurs, vous, moi et le prote compris; je vois avec bien du plaisir que j’en puis compter deux de plus ce qui forme un joli total de neuf et confirme le proverbe que nul n’est prophète en son pays. Je répondrai candidement à vos questions. La Guzla a été composée par moi pour deux motifs, dont le premier était de me moquer de la couleur locale dans laquelle nous nous jetions à plein collier vers l’an de grâce 1827. Pour vous rendre compte de l’autre motif je suis obligé de vous conter une histoire. En cette même année 1827, un de mes amis et moi nous avions formé le projet de faire un voyage en Italie. Nous étions devant une carte traçant au crayon notre itinéraire; arrivés à Venise, sur la carte s’entend, et ennuyés des Anglais et des Allemands que nous rencontrions, je proposai d’aller à Trieste, puis de là à Raguse. La proposition fut adoptée, mais nous étions fort légers d’argent et cette «douleur nonpareille» comme dit Rabelais nous arrêtait au milieu de nos plans. Je proposai alors d’écrire d’avance notre voyage, de le vendre à un libraire et d’employer le prix à voir si nous nous étions beaucoup trompés. Je demandai pour ma part à colliger les poésies populaires et à les traduire, on me mit au défi, et le lendemain j’apportai à mon compagnon de voyage cinq ou six de ces traductions. Je passais l’automne à la campagne. On déjeunait à midi et je me levais à dix heures, quand j’avais fumé un ou deux cigares ne sachant que faire, avant que les femmes ne paraissent au salon, j’écrivais une ballade. Il en résulta un petit volume que je publiai en grand secret et qui mystifia deux ou trois personnes. Voici les sources où j’ai puisé cette couleur locale tant vantée: d’abord une petite brochure d’un consul de France à Banialouka. J’en ai oublié le titre, l’analyse en serait facile. L’auteur cherche à prouver que les Bosniaques sont de fiers cochons, et il en donne d’assez bonnes raisons. Il cite par-ci par-là quelques mots illyriques pour faire parade de son savoir (il en savait peut-être autant que moi). J’ai recueilli ces mots avec soin et les ai mis dans mes notes. Puis j’avais lu le chapitre intitulé: De’costumi dei Morlachi, dans le voyage en Dalmatie de Fortis. Il a donné le texte et la traduction de la complainte de la femme de Hassan Aga qui est réellement illyrique; mais cette traduction était en vers. Je me donnai une peine infinie pour avoir une traduction littérale en comparant les mots du texte qui étaient répétés avec l’interprétation de l’abbé Fortis. A force de patience, j’obtins un mot à mot, mais j’étais embarrassé encore sur quelques points. Je m’adressai à un de mes amis qui sait le russe. Je lui lisais le texte en le prononçant à l’italienne, et il le comprit presque entièrement. Le bon fut, que Nodier qui avait déterré Fortis et la ballade de Hassan Aga, et l’avait traduite sur la traduction poétique de l’abbé en la poétisant encore dans sa prose, Nodier cria comme un aigle que je l’avais pillé. Le premier vers illyrique est:

Scto se bieli и gorje zelenoï

Fortis a traduit:

Che mai biancheggia nel verde Bosco

Nodier a traduit bosco par plaine verdoyante; c’était mal tomber, car on me dit que gorje veut dire colline. Voilà mon histoire. Faites mes excuses à M. Pouchkine. Je suis fier et honteux à la fois de l’avoir attrapé, и проч.

〈Перевод〉

Париж, 18 января 1835.

Я думал, милостивый государь, что у Гузлы было только семь читателей, в том числе вы, я и корректор: с большим удовольствием узнаю, что могу причислить к ним еще двух, что составляет в итоге приличное число девять и подтверждает поговорку – никто не пророк в своем отечестве. Буду отвечать на ваши вопросы чистосердечно. Гузлу я написал по двум мотивам, – во-первых, я хотел посмеяться над «местным колоритом», в который мы слепо ударились в лето от Рождества Христова 1827. Для объяснения второго мотива мне необходимо рассказать вам следующую историю. В том же 1827 году мы с одним из моих друзей задумали путешествие по Италии. Мы набрасывали карандашом по карте наш маршрут. Так мы прибыли в Венецию – разумеется, на карте, – где нам надоели встречавшиеся англичане и немцы, и я предложил отправиться в Триест, а оттуда в Рагузу. Предложение было принято, но кошельки наши были почти пусты, и эта «несравненная скорбь», как говорил Рабле, остановила нас на полдороге. Тогда я предложил сначала описать наше путешествие, продать книгопродавцу и вырученные деньги употребить на то, чтобы проверить, во многом ли мы ошиблись. На себя я взял собирание народных песен и перевод их; мне было выражено недоверие, но на другой же день я доставил моему товарищу по путешествию пять или шесть переводов. Осень я провел в деревне. Завтрак у нас был в полдень, я же вставал в десять часов: выкурив одну или две сигары и не зная, что делать до прихода дам в гостиную, я писал балладу. В итоге составился томик, который я издал под большим секретом и мистифицировал им двух или трех лиц. Вот мои источники, откуда я почерпнул этот столь превознесенный «местный колорит»: во-первых, небольшая брошюра одного французского консула в Банялуке. Ее заглавие я позабыл, но дать о ней понятие нетрудно. Автор старается доказать, что босняки – настоящие свиньи, и приводит этому довольно убедительные доводы. Местами он употребляет иллирийские слова, чтобы выставить напоказ свои знания (на самом деле, быть может, он знал не больше моего). Я старательно собрал все эти слова и поместил их в примечания. Затем я прочел главу: De’ costumi dei Morlachi[97] из «Путешествия по Далмации» Фортиса. Там я нашел текст и перевод чисто иллирийской заплачки жены Ассана-Аги; но песня эта переведена стихами. Мне стоило большого труда получить построчный перевод, для чего приходилось сопоставлять повторяющиеся слова самого подлинника с переложением аббата Фортиса. При некотором терпении я получил дословный перевод, но относительно некоторых мест все еще затруднялся. Я обратился к одному из моих друзей, знающему по-русски, прочел ему подлинник, выговаривая его на итальянский манер, и он почти вполне понял его. Замечательно, что Нодье, откопавший Фортиса и балладу Ассана-Аги и переведший со стихотворного перевода аббата, еще более опоэтизировав его в своей прозе, – прокричал на всех перекрестках, что я обокрал его. Вот первый стих в иллирийском тексте: «Scto se bieli u gorie zelenoï»[98], Фортис перевел: «Che mai biancheggia nel verde Bosco»[99]. Нодье перевел Bosco – зеленеющая равнина; он промахнулся, потому что, как мне объясняли, gorie означает: гора. Вот и вся история. Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался, и пр. (фр.).

1ВИДЕНИЕ КОРОЛЯ(1)Король ходит большими шагамиВзад и вперед по палатам;Люди спят – королю лишь не спится:Короля султан осаждает,Голову отсечь ему грозитсяИ в Стамбул отослать ее хочет.Часто он подходит к окошку;Не услышит ли какого шума?Слышит, воет ночная птица,Она чует беду неминучу,Скоро ей искать новой кровлиДля своих птенцов горемычных.Не сова воет в Ключе-граде,Не луна Ключ-город озаряет,В церкви Божией гремят барабаны,Вся свечами озарена церковь.Но никто барабанов не слышит,Никто света в церкви Божией не видит,Лишь король то слышал и видел;Из палат своих он выходитИ идет один в Божию церковь.Стал на паперти, дверь отворяет…Ужасом в нем замерло сердце,Но великую творит он молитвуИ спокойно в церковь Божию входит.Тут он видит чудное виденье:На помосте валяются трупы,Между ими хлещет кровь ручьями,Как потоки осени дождливой.Он идет, шагая через трупы,Кровь по щиколку(2) ему досягает…Горе! в церкви турки и татарыИ предатели, враги богумилы(3).На амвоне сам султан безбожный,Держит он наголо саблю,Кровь по сабле свежая струитсяС вострия до самой рукояти.Короля незапный обнял холод:Тут же видит он отца и брата.Пред султаном старик бедный справа,Униженно стоя на коленах,Подает ему свою корону;Слева, также стоя на коленах,Его сын, Радивой окаянный,Бусурманскою чалмою покрытый(С тою самою веревкою, которойУдавил он несчастного старца),Край полы у султана целует,Как холоп, наказанный фалангой(4).И султан безбожный, усмехаясь,Взял корону, растоптал ногами,И промолвил потом Радивою:«Будь над Боснией моей ты властелином.Для гяур-христиан беглербеем(5)».И отступник бил челом султану,Трижды пол окровавленный целуя.И султан прислужников кликнулИ сказал: «Дать кафтан Радивою!(6)Не бархатный кафтан, не парчовый,А содрать на кафтан РадивояКожу с брата его родного».Бусурмане на короля наскочили,Донага всего его раздели,Атаганом ему кожу вспороли,Стали драть руками и зубами,Обнажили мясо и жилы,И до самых костей ободрали,И одели кожею Радивоя.Громко мученик Господу взмолился:«Прав Ты, Боже, меня наказуя!Плоть мою предай на растерзанье,Лишь помилуй мне душу, Иисусе!»При сем имени церковь задрожала,Всё внезапно утихнуло, померкло, —Всё исчезло – будто не бывало.И король ощупью в потемкахКоё-как до двери добралсяИ с молитвою на улицу вышел.Было тихо. С высокого небаГород белый луна озаряла.Вдруг взвилась из-за города бомба(7),И пошли бусурмане на приступ.2ЯНКО МАРНАВИЧЧто в разъездах бей Янко Марнавич?Что ему дома не сидится?Отчего двух ночей он срядуПод одною кровлей не ночует?Али недруги его могучи?Аль боится он кровомщенья?Не боится бей Янко МарнавичНи врагов своих, ни кровомщенья.Но он бродит, как гайдук бездомный,С той поры, как Кирила умер.В церкви Спаса они братовались(8),И были по богу братья;Но Кирила несчастливый умерОт руки им избранного брата.Весело́е было пированье,Много пили меду и горелки;Охмелели, обезумели гости,Два могучие беи побранились.Янко выстрелил из своего пистоля,Но рука его пьяная дрожала.В супротивника своего не попал он,А попал он в своего друга.С того времени он тоскуя бродит,Словно вол, ужаленный змиею.Наконец он на родину воротилсяИ вошел в церковь Святого Спаса.Там день целый он молился Богу,Горько плача и жалостно рыдая.Ночью он пришел к себе на домИ отужинал со своей семьею,Потом лег и жене своей молвил:«Посмотри, жена, ты в окошко.Видишь ли церковь Спаса отселе?»Жена встала, в окошко погляделаИ сказала: «На дворе полночь,За рекою густые туманы,За туманом ничего не видно».Повернулся Янко МарнавичИ тихонько стал читать молитву.Помолившись, он опять ей молвил:«Посмотри, что ты видишь в окошко?»И жена, поглядев, отвечала:«Вижу, вон, малый огонёчекЧуть-чуть брезжит в темноте за рекою».Улыбнулся Янко МарнавичИ опять стал тихонько молиться.Помолясь, он опять жене молвил:«Отвори-ка, женка, ты окошко:Посмотри, что там еще видно?»И жена, поглядев, отвечала:«Вижу я на реке сиянье,Близится оно к нашему дому».Бей вздохнул и с постели свалился.Тут и смерть ему приключилась.3БИТВА У ЗЕНИЦЫ-ВЕЛИКО Й(9)Радивой поднял желтое знамя:Он идет войной на бусурмана.А далматы, завидя наше войско,Свои длинные усы закрутили,Набекрень надели свои шапкиИ сказали: «Возьмите нас с собою(10):Мы хотим воевать бусурманов».Радивой дружелюбно их принялИ сказал им: «Милости просим!»Перешли мы заповедную речку,Стали жечь турецкие деревни,А жидов на деревьях вешать(11).Беглербей со своими бошнякамиПротив нас пришел из Банялуки(12);Но лишь только заржали их кониИ на солнце их кривые саблиЗасверкали у Зеницы-Великой,Разбежались изменники далматы;Окружили мы тогда РадивояИ сказали: «Господь Бог поможет,Мы домой воротимся с тобоюИ расскажем эту битву нашим детям».Стали биться мы тогда жестоко,Всяк из нас троих воинов стоил;Кровью были покрыты наши саблиС острия по самой рукояти.Но когда через речку сталиТесной кучкою мы переправляться,Селихтар(13) с крыла на нас ударилС новым войском, с конницею свежей.Радивой сказал тогда нам: «Дети,Слишком много собак-бусурманов,Нам управиться с ними невозможно.Кто не ранен, в лес беги скорееИ спасайся там от Селихтара».Всех-то нас оставалось двадцать,Все друзья, родные Радивою,Но и тут нас пало девятнадцать.Закричал Георгий Радивою:«Ты садись, Радивой, поскорееНа коня моего вороного;Через речку вплавь переправляйся,Конь тебя из погибели вымчит».Радивой Георгия не послушал,Наземь сел, поджав под себя ноги.Тут враги на него наскочили,Отрубили голову Радивою.4ФЕОДОР И ЕЛЕНА… … … … … … … … … … …… … … … … … … … … … …Стамати был стар и бессилен,А Елена молода и проворна;Она так-то его оттолкнула,Что ушел он охая да хромая.Поделом тебе, старый бесстыдник!Ай да баба! отделалась славно!Вот Стамати стал думать думу:Как ему погубить бы Елену?Он к жиду лиходею приходит,От него он требует совета.Жид сказал: «Ступай на кладбище,Отыщи под каменьями жабуИ в горшке сюда принеси мне».На кладбище приходит Стамати,Отыскал под каменьями жабу(14)И в горшке жиду ее приносит.Жид на жабу проливает воду,Нарекает жабу Иваном(Грех велик христианское имяНарещи такой поганой твари!).Они жабу всю потом искололи,И ее – ее ж кровью напоили;Напоивши, заставили жабуОблизать поспелую сливу.И Стамати мальчику молвил:«Отнеси ты Елене эту сливуОт моей племянницы в подарок».Принес мальчик Елене сливу,А Елена тотчас ее съела.Только съела поганую сливу,Показалось бедной молодице,Что змия у ней в животе шевелится.Испугалась молодая Елена;Она кликнула сестру свою меньшую.Та ее молоком напоила,Но змия в животе всё шевелилась.Стала пухнуть прекрасная Елена,Стали баить: Елена брюхата.Каково-то будет ей от мужа,Как воротится он из-за моря!И Елена стыдится и плачет,И на улицу выйти не смеет,День сидит, ночью ей не спится,Поминутно сестрице повторяет:«Что скажу я милому мужу?»Круглый год проходит, и – ФеодорВоротился на свою сторонку.Вся деревня бежит к нему навстречу,Все его приветно поздравляют;Но в толпе не видит он Елены,Как ни ищет он ее глазами.«Где ж Елена?» – наконец он молвил.Кто смутился, а кто усмехнулся,Но никто не отвечал ни слова.Пришел он в дом свой, – и видит,На постеле сидит его Елена.«Встань, Елена», – говорит Феодор.Она встала, – он взглянул сурово.«Господин ты мой, клянусь БогомИ пречистым именем Марии,Пред тобою я не виновата,Испортили меня злые люди».Но Феодор жене не поверил:Он отсек ей голову по плечи.Отсекши, он сам себе молвил:«Не сгублю я невинного младенца,Из нее выну его живого,При себе воспитывать буду.Я увижу, на кого он походит,Так наверно отца его узнаюИ убью своего злодея».Распорол он мертвое тело.Что ж! – на место милого дитяти,Он черную жабу находит.Взвыл Феодор: «Горе мне, убийце!Я сгубил Елену понапрасну:Предо мной она была невинна,А испортили ее злые люди».Поднял он голову Елены,Стал ее целовать умиленно,И мертвые уста отворились,Голова Елены провещала:«Я невинна. Жид и старый СтаматиЧерной жабой меня окормили».Тут опять уста ее сомкнулись,И язык перестал шевелиться.И Феодор Стамати зарезал,А жида убил, как собаку,И отпел по жене панихиду.5ВЛАХ В ВЕНЕЦИ И(15)Как покинула меня Парасковья,И как я с печали промотался,Вот далмат пришел ко мне лукавый:«Ступай, Дмитрий, в морской ты город,Там цехины, что у нас каменья.Там солдаты в шелковых кафтанах,И только что пьют да гуляют:Скоро там ты разбогатеешь.И воротишься в шитом долиманеС кинжалом на серебряной цепочке.И тогда-то играй себе на гуслях;Красавицы побегут к окошкамИ подарками тебя закидают.Эй, послушайся! отправляйся морем;Воротись, когда разбогатеешь».Я послушался лукавого далмата.Вот живу в этой мраморной лодке,Но мне скучно, хлеб их мне, как камень,Я неволен, как на привязи собака.Надо мною женщины смеются,Когда слово я по-нашему молвлю;Наши здесь язык свой позабыли,Позабыли и наш родной обычай;Я завял, как пересаженный кустик.Как у нас бывало кого встречу,Слышу: «Здравствуй, Дмитрий Алексеич!»Здесь не слышу доброго привета,Не дождуся ласкового слова;Здесь я точно бедная мурашка,Занесенная в озеро бурей.6ГАЙДУК ХРИЗИЧВ пещере, на острых каменьяхПритаился храбрый гайдук Хризич(16).С ним жена его Катерина,С ним его два милые сына,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

То есть в школе. (Примеч. А. С. Пушкина.)

2

Поэма В. К. Тредиаковского.

3

Подразумеваются С. А. Ширинский-Шихматов, граф Д. И. Хвостов и С. С. Бобров – приверженцы «Беседы любителей русского слова».

4

Жан-Батист Руссо – французский лирик.

5

Имеется в виду П. И. Макаров – критик, последователь Н. М. Карамзина.

6

Профессор российской и латинской словесности, преподававший в Лицее в 1814–1815 гг.

7

Будь здоров! (лат.)

8

Князь А. М. Горчаков.

9

И. И. Пущин.

10

И. В. Малиновский.

11

Н. А. Корсаков.

12

М. Л. Яковлев – лицейский товарищ А. С. Пушкина, хорошо игравший на скрипке (Роде – известный в то время скрипач).

13

В. К. Кюхельбекер.

14

Екатерина II.

15

Герб Швеции.

16

М. И. Кутузов.

17

В. А. Жуковский.

18

Ответ на напечатанное в «Российском музеуме» послание А. А. Дельвига «Пушкину».

19

Граф Д. И. Хвостов.

20

П. П. Каверин – офицер, приятель А. С. Пушкина.

21

В. К. Кюхельбекер.

22

Княгиня Е. И. Голицына.

23

Имеется в виду французский поэт А. Шенье.

24

Михайловский замок в Петербурге.

25

«Для немногих» – название книг переводов В. А. Жуковского, издаваемых им ограниченным количеством экземпляров.

26

В стихотворении говорится о картине Рафаэля «Мадонна с безбородым Иосифом», выставленной в Эрмитаже после ее реставрации.

27

Имеется в виду выступление А. М. Колосовой в роли Эсфири в одноименной трагедии Расина.

28

Марат – один из вождей якобинцев.

29

Шарлотта Корде, убившая Марата.

30

Возврати мне мою юность! (нем.) – Из введения к «Фаусту» Гёте.

31

Направлено против цензора А. С. Бирукова.

32

А. П. Куницын – лицейский профессор; его книга «Естественное право» была запрещена цензурой.

33

Александр I дал право Н. М. Карамзину печатать «Историю государства Российского» без цензуры.

34

Е. А. Баратынский.

35

А. Н. Радищев печатал свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» в домашней типографии.

36

Политические стихи и эпиграммы самого Пушкина.

37

Д. И. Фонвизин.

38

И. Ф. Богданович.

39

Эпиграмма на графа М. С. Воронцова.

40

А. Н. Вульф – сын П. А. Осиповой, помещицы Тригорского – имения, находившегося рядом с Михайловским. Вульф учился в Дерптском университете вместе с поэтом Н. М. Языковым.

41

Дж. Байрон.

42

Мнение И. М. Муравьева-Апостола, автора книги «Путешествие по Тавриде», о том, что храм Дианы находился не у мыса Георгиевского монастыря (в Крыму).

43

Ифигения. Имеется в виду миф о бегстве Ифигении с братом Орестом, осужденным на принесение в жертву Диане.

44

Соревнование друзей – Ореста и Пилада – в самопожертвовании.

45

Так, когда я был печальным и пленным, моя лира все же Пробуждалась… (фр.) – Из стихотворения А. Шенье «Юная пленница».

46

Мирабо.

47

Имеется в виду перенесение праха Вольтера и Ж.-Ж. Руссо в Пантеон.

48

Робеспьер и Конвент.

49

Как последний луч, как последнее веяние ветраОживляет вечер прекрасного дня,Так у подножия эшафота я еще пробую свою лиру.(См. Последние стихи Андре Шенье) (фр.).

50

Авель, милый наперсник моих юных тайн (Элегия I).

Фанни, одна из любовниц Ан. Шенье. (См. обращенные к ней оды) (фр.).

51

См. Юная Пленница (М-ль де Куаньи).

См. его Ямбы.

Шенье заслужил ненависть мятежников. Он прославлял Шарлотту Корде, клеймил Колло д’Эрбуа, нападал на Робеспьера. – Известно, что король испрашивал у Собрания в письме, исполненном спокойствия и достоинства, права апеллировать к народу на вынесенный ему приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, составлено Андреем Шенье (А. де ла Туш) (фр.).

52

В свои последние минуты они беседовали о поэзии. Она была для них, после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их беседы и последнего их восторга был Расин. Они решили читать его стихи. Выбрали они первую сцену «Андромахи» (А. де ла Туш) (фр.).

53

Все-таки у меня там кое-что было (фр.).

54

Н. А. Корсаков умер в 1820 г. во Флоренции.