Тетради 2002—2005 годов

«На дворе – двести лет…»

На дворе – двести лет(откуда-докуда не спросишь)Указатель накаркает тьму,целину, Сталинград.Нас с тобой уносилисквозь эту прозревшую озимь,Нас с тобой выносилтолько (пьяный под Курск) медсанбат.Мы глотали, как рыбы,на льду бронзовеющий, воздух —Словно в слово вступалив болото и в небо. В наряд —поплыла чешуя толстозадой,в обрямках, русалки,и ладонью счечетилпо стулу безногий солдат.– 2-Чпок! -чинались русалочьипляски на Юг и Восток,вместо ружей и сабель —швабры и тощие палки,вместо кухни с иконкой —затертое чертом лицо.И плывут по реке восковые,как бог их цветной, пролетаркиНа дворе – тыща лети спрашивать даже не надогде нам жить – просто жить —но однажды так страшно дышать.На дворе двести лет(откуда-докуда не скажешь)серпантин, новый год, тьма во тьме.Двести лет – Сталинград.

«Шел дождь. Росла трава…»

Шел дождь. Росла трава.Мы пили эту воду,мир поделив на два:на афоризм и оду.Остаток – пустотемы сбрасывали в баки.Они гремели так,что лаяли собаки.С той стороны листаглядит на нас бумага,как мы с ее лицапьем воду, точно брагуЛюбой из нас убит,но мы не умираем,лакаем белый стыд,и губ не обжигаем…

«Закончил ветер выть, как только свечерело…»

Закончил ветер выть, как только свечерело,а инвалид-сверчок чуть позже замолчал,ты задала вопрос, точней – его пропела,да я не отвечал.О чем мне говорить, что лето нецензурно,что нас имеет вновь любимая страна,что ива у реки прозрачна, как мензурка,а речка – холодна?Что не умею жить без сурдоперевода,что не умел любить и получил за то,что из меня теперь течет моя свобода,которая – ничто?Что ты идешь гуляешь с чистопородным шпицем,что весело свистишь, сзывая кобелей,что в сумочке твоей двойная доза в шприце?Давай ее скорей…

«И если тебе говорить, то – пожалуй – я пас…»

И если тебе говорить, то – пожалуй – я пас,то ли дырка и бублик, то ли ангел их, смотрят на нас,то есть – так стыдно не приключалось с ним,если и видеть небо, то через тренья дым.Шестым из пяти будут звезды и иней на них,на облаках – то ли лица судей, то ли овал чужих.Впрочем, выжившие аборигены всегда искали дур в дом —так поживи и ты, с октября свешиваясь за балкон.Разве очарованье – то, что искали мы…Наши речи свиристели невнятно – даже для нас самих,с потопом пришел к дверям вторник и всё что с нимили все. Я не помню, как постарел и сплылтвой материк с этого острова – не сохранив слог,мы видим, как зреет острое и подлог.Короче, если можешь о боли – то начинай, но япокидаю осень серым камушком воробья.…и не спеши без меня в свой дурной фокстрот —что там в тебе нарыл мой паскудный крот!Человек – это сумма его душевных расстройств,и прогрессия их – его судьба. Из десяти свойствназывай хоть одно, что нас оправдает. С Итакне возвращаются, потому что там – прошлое. Белый мракрастворяет память в пену морскую. Ладоньне вмещает колосья – значит, их рано разлучили с землей.Наше дыханье – рана воздуха, сон – лучшее, что я могпридумать с клочком старой овчины. И всякий пророкраспят на чужой тишине и своем одиночестве. Срокзавершится в пятницу, в полночь, в полдень, в срок.***Потряси костями – может чего и вспомнишь.Если искать смысл – то не здесь, а в речи,в грампластинке, протертой насквозь гвоздями,правленой по краям табаком и желчью.С каждым временем нам становиться внятней,распускать рукава беременных женщини брести по инею, вслед за мятой,отлетающей в небо, обнимать их плечи.Если это мрак, то прозрачный голосживотов их травой прорастет сквозь небо.Не вспугни детей, что твой мягкий волосдержат в слабых ручонках своих. Нелепо.щебеча молчанье, живот твой острыйоправдает скрип и влагу, и волка,будет падать снег – словно ангел пестрый —сквозь людей и почву, и небо – в бога.

«это ночь так молчит или просто просыпался в море…»

это ночь так молчит или просто просыпался в мореиз которого выйти возможно но только три тысячи летпропустив для забавы в компании с влажной Горгонойсбереги этот смех если можешь хоть что-то сберечьприходи как приходят солдаты к лачуге невестыиз похода в пустыню смотри как сгорают в них водыпрогоняя на запад неважный как воздух завет ироняя копье на постельный свой хворост поможеттолько тело морщины осколки старухи гляди жеэто дом это память и что-то еще запали и забудькак в стремнине реки нас сменяют сгоревшие волкии прозрев наконец-то находишь причину заснуть

«Тронешь и зазвенит…»

Тронешь и зазвенитпередышкамеж смертью и смертью:в фалангу– среднего —третьютвой код забвения вшит.Вечность со временем схожа,если – как мы – поспешнав своемнебольшом пространстве(маленькому минотавруне покинуть путаный Крит).Тронул – так пропустисквозь все пустоты речихолодную– как рентгеныее ведущие —нить.Падаешь,как без/с-путныйиз темноты в бессмертье,но не свое, а прочихтенейс не-уютной долейне посетить Аид.Грубая – как ладоньтебя изваявшего мужа,не тронет твои устанеузнаннаятьмою речь.Все дороги ведут на Север,но смыты соленой водою.И можно бежать за море,а можно снежинкойлечь.

«Соль разъедает и камень, и воздух – лишь речь…»

Соль разъедает и камень, и воздух – лишь речьИмеет прочнее валентность – твой ХаритонУспеет обресть полураспад – пока мы течь-Перетекать устанем сквозь шели свои в свободу.Кода времени – это пустой человек,С помощью междометий обратившийся в воду.Не торопись, мой птенчик, на этот вокзал:Поезда плетут лишь одно направленье на Север, и скоро оченьПрялка выткет железную нить из аватар,Которые падают в землю замедленным снегом,И прежде чем изливаться из крынки – ты оглянись:Что будешь ты – после, там, за своим пределом.Слова кончаются. Дальше – по видимому – темнота.Над ЧТЗ – ангелы и прочая чертовщина.И ты выходишь из меня первой из ста:Дыханьем, когда «-40» – сигаретным дымом.Моя соленая речь растворит тебя наверняка —Во все стороны от Камчатки и притворится Крымом.

«Ловля звезд – пустое занятье, но ты…»

Ловля звезд – пустое занятье, но тызанималась всегда этим лучше, чем я,и после свиданий с тобой я слышал, как роют фундамент кротыи скоро здесь вырастет Колизей, а потом – скользяпо поросшему редкой травой побережью – волны забудут про нас.И это правильно – поскольку это – о нас.Как только закончился бог – мы пошли в театр,смотрели на линии между надбровных дугсцены и старались не хмуриться. И повторяя соцарт —соприкасались рыбьей кожей разводные мосты. Из подруг,с которыми я спал в те стрёмные времена —только ты вплавила влажный штрих-код в мои пелена.Крошки с наших столов давно обрели свой гранит —только крепость их – десять последних лет – гранит мой зрачок,и мы прошли, как земную жизнь, холодный Аид,в том смысле, что я в свой карман положил от него клочок.И если кто-то случайно спросит тебя —не отвечай ни о чем – как и я.

«Если это свет – то какой же здесь мрак? Однако…»

Если это свет – то какой же здесь мрак? Однако,когда станешь мошкой, то полетишь обратноиз сумерек – пить морошку и зеркала амальгаму —смутной или прозрачной тенью, чтоб подглядеть драмусокасания времени и (смешное, как рифма) пространства,губ и дыхания, языка и хамстваконсьержа с нижнего: то ли этажа, то ли предела.Запомни это так: промахнулся Акела —в последующей аватаре – мы увидим его, как стаю.Пока я двигался, в смысле летел к краю —свет в окончанье зрачка разгорался ярче.И я покинул его с вопросом:а был ли мальчик?..

«Так падает вода и распускает бога…»

Так падает вода и распускает богана наши пальцы, лица и скрип от сапога.К двадцатому успею связать себя немногои посмотреть сквозь тело в точащие глаза,успею довязать свои узлы и хворост,расслышать, как из камня наружу каплет тот,которого не видно, которого не надо,чтоб перепутать тело свое и мутный дождь

«Это лето вгонит пенелопу в гроб…»

Это лето вгонит пенелопу в гробСкажи хлоп-хлоп расцарапай лобВсех хлопот на пять пальцевА шестой ты отсекСлышишь этопо лужам плывет автостопВсе базары застыли а леса на дроваЗа спиною твоей как всегда братваНа Урале солнце из береговПо воде внутри вены – тоткто соткан из словПоскорей бы снег или наш базарНепохож на восток или в скифе траваПроросла – подыши на холодный чайИ согрей свою речьВ общем – все —Прощай

«Посмотри сквозь пальцы и отпусти взгляд…»

Посмотри сквозь пальцы и отпусти взглядв свободный полет – он вернется, спустив панталоны с вещи, назад —там вдалеке разлетятся остатки звезд,и черные дыры в белой дыре покажут свой хвост,вывернув наизнанку твою судьбу.Щебечи как последний бродяга свое бу-бу.Прикуси свой язык, научись лепетать как все —это важный урок – прогуляйся у той на косе.Ни грузин, ни еврей не обрушат свой гнев на тебя,обернешься в камень – и в этом подобье тряпьяпозабудешь: как ветер сквозь поры тебя поправлялна морщину и птичий след на плече. Получи свой баллв исправленном календаре – свой идиш пропей,закуси улыбку и на соседа забей,растирай своим взглядом последние вещи свои,и прислушайся, как взгляд твоих предков – возвращаясь – «Пли!»произносит тем, кто покинул со слезами их пах.Так живи, как каждый: сам себе – при своих клопах.

«Итак. Начинает нас слово с прозрачного А…»

Итак. Начинает нас слово с прозрачного А,И тянется выстрел в воде черемичной на выдох.Три раза по семь носит мамка в утробе сынка,А после забудет, его отраженье увидев.В багровый живот – ты посмотришь – прореха пуста:Орешки пощелкало к августу беличье племя —Так вьет нас в бесстыдства веревку слепая вдова,Таращит глазенки на землю голодное семя.Тик-так-тик. Все сфинксы вернутся прозрачной зимой —Паленая водка и выносные базары.Траливали с утра. Надо ехать в – холодное слово – домой,А сутры Майтрей всех твоих обратились в трамваи.

«Я путешествовал тебя ради…»

Я путешествовал тебя ради,оставлял там и тут ненужные вещи:то катился опущенным в бочку с дегтем,а то плыл слишком г (л/р) убым – в смысле: вещим.Съел полморя соли, говорил с поморкойна одном из – ею забытых – наречий,танцевал над собой – в раскаленной сопке,посылал мiр к чорту в полосатом френче.Обреталось в яде густое слово,обрекало на ягель и состраданье —выбирал теплый снег из всего немого —бабским плачем вернулось ко мне камланье.За такие речи: в меня молчали,провожали, за пазуху вылив водки,становились в моем изголовье, свечамипрожигая рваные раны лодки.Уходя на Запад, свой тихий шепотобернул сукном и зарыл под Косьвой:и теперь на плече – как не плюнешь – копоть,как не глянешь – темень и некто бОсый.Погаси лучину. Наклонись поближе.Я пришел к тебе и растаял прежде,чем узрел в зрачке твоем все причины,что водили меня, отверзая вежды.

«В городе, где давно нет ничего выше ольхи…»

В городе, где давно нет ничего выше ольхи,я говорил вечерами тебе, что трава – не наркотик,ты смеялась в ответ, и твой смех царапал края реки,пока вождь ацтеков примерял к тридевятым свой дротик.Отсюда пойдет тишина, которую взрежет дождь,пока ты будешь молиться – закрыв глаза сторукому богу.Сегодня утром меня вконец достали советы обратиться к Ож-еговскому словарю, и я начал рубить из стола пирогу.В городе, где – с начала – нет ничего прямее ольхи,всякий, кто бредит, называет вещи по (по) -длинным их именам.Трава – не наркотик. Моя дорогая, сиди и молчи,и слушай, как время в – лаптях конопляных – ступает по нам.

«снег заметает не море а лед – и значит…»

снег заметает не море а лед – и значит,время седлать собак и двигаться щепкой лохматою через Северна Южный полюс – может успеешьвыжать еще пару строк – пока сдавлен инфарктом морским – сытый сейнерв этом смысле – все дети и – пора сенокосанаступит через неделю и назовут искусствомее спустя две эпохи невыжившие матросы(рыбы в такой истории не говорят о грустном)в грядущей зиме – все верно и правильно что и в кварце.так начинают жить и пожинают пургуна свадьбе твоей всегда – к утру – не хватает квасаи укрывает небо в тебе соляную дугуесли по смутным нам снова читают судьбыв дырах твоих богов – машет хвостом божокрадуют письма тем что мы еще не забытыи вылетает метель через окно в ожогмы – промежутки наших дыханий – на утросгорает твой выдох и хочется спать или бросить каменьв то что потом назовут дождем и промахнутьсяснег заметает не море а лед – Дед Мороз поетпо заблудшим полярникам амен

Прощание с цивилизацией

Иноземье бормочет не то духоту, не то море, высохшее лет за пять до тебя в проекте.Я ошибался, когда говорил хоть что-то о своей любви, о ненависти или о смерти.Эта жизнь требует молчанья в семи печатях, отпечатки пальцев в досье у Интерпола,расчетливой падчерицы в глубине зрачка у возжелавшего смены пола.На земле твоей лишь тебя не хватало, как разбившей окуляр черной птицы —Вспоминай, когда состариться без меня сумеешь, скрежет по стеклу этой мокрой спицы.Только небо не требует за все расплаты – письма приходят на землю все режеиз твоих глубин – как глянешь, так и пальчик, заклеивая конверт, свободой своей порежешь.Ты не вернешься, а я тем паче – потому что к фетишу возвращаются глупцы и святые —до инфаркта не достанет одной сигареты в пачке, до памяти – пяти граммов суесловной пыли.Оставаясь вороном, я не плачу – я плачу голосом воздуху этих гор,чтобы меня наконец позабыли.Здравствуй, мой капитан, слава богу, что ты – не Немо, и тебе не скитаться по дну проржавевшим крабом.Все нормально – и так часто хочется обратиться в пепел: только если ты станешь нелепым хламом —ты обретешь алфавит – не то чтоб новый, но понятный тебе, ей и вертикальным ранам.Больше письма не приходят и это верно, как и то, что кровь почтальона течет из крана.Умываешься утром или смотришь на ветхий запад – понимаешь, что гореть тебе в этой слепой пустыне.Дорогая моя, черт с Ираком ибн Саддатом. Этот слабый божок выкрашен чем-то синим.Посмотри на меня в твоем виртуальном небе – больше боли не будет, поскольку вывеску сменят:Адриатика нынче строит свои пирамиды и все больше свиней у Цирцеи – поглазей, как их женят.И плевать на ночи твоей слепой Пенелопы. Троя снова стоит на камнях твоей старой конюшни,И слепой Посейдон позабыл про запальчивость греков – так твое приключенье ему показалось скучным!Посмотри, как несет по булыжникам черный пепел, угли. Ливень всегда знаменует начало Помпеи —И отныне никому не нужно читать по брайлю вечность, чтоб обретать – как рукопись или бога – свои потери.Иноземье молчит то ли дождь, то ли извержение Кракатау. Абсурд запускает в нас Беккетом или больюголовной – от похмелья спасение в потустороннем баре. Мы все – Ницшеанцы – наедине с собою.Посмотрев на твои часы – гипс потеряет разум и оживет – что ему твоя Галатея!Скрипит туберкулезный катрен «тра-та-та-та…», в смысле – трамваи исчезают, как в тоннеле, в конце твоего апреля!Календарный распил секвойи твоего ковчега – твои угри выцвели и ты почти что запела,но это лишнее, потому что мы все – глухие, и смотрим на мир с убогой стороны прицела.Не узнаешь – на липкую ощупь – губ. Замерзший ангел – от отсутствия любви – обратился в Богаи дрейфует в Гольфстриме, прикинувшись деревяшкою, чтобы после сдохнуть на западном полушарии, как минога.Ты почувствовала, как лобок твой стал дорогой, по которой ладонь отыщет воду,Мир играет дымной улицей, как дурной шарманкой, отходную коду.

«По петле перепелки в кустах …»

По петле перепелки в кустах —не узнаёшь пути…и пока ты у смерти своей —в её жизнеродной горстипишешь этот забытыйдругими людьми язык,что – по корню рождений своих —почти всегда нервный тик:размягчаясь, летишьиз себя-психопата к себе-об-реченному и бубучишь,как будто дитя в дите,и рисуешь V-ию,то, и дело – сбиваясь на Ё,наслаждаясь тем,как некто в тебя плюёт.Притворись же скрипом дверей,пепельницей или приляг на пол —нас сметет однорукий дворник в ладоньи вложит в дубовый стол:в траектории мертвых ангелов —я всегда слышал мат,и ловил их перья,и смотрел из себя назад.Посмотри же, как твой слепойангел тьмою в тебя течет,и яблоко из крошек словесныхво льду печет,уподобив тебя – своимсомненьем – кроту,потому что речь – это способобрести наконец немоту.

«Я спал со смертью…»

Я спал со смертью,играл с ней в костисвоих друзей,приходил с ней в гостик тебе. Если тыуходила на —я глядел тебе вследи не видел дна.Поиграв с тобоюв такие игрыя ждал младенца —его родилинезнакомые людив такой пустыне,где язык скорей никакой,чем синий.Я одним морозомдышал со смертьюи когда шел париз ноздрей их, детиобретали невинностьв его засосахи чертили путьиз облома в посох.Я с виной рассталсяПоспав со смертью,расчесал ей косыи заплел их в петлю.И глазел из неена чужое время,где росло из меня(вырастая) семя.

«Плач Ярославны. Мелкая оспа кварца…»

М.С.

Плач Ярославны. Мелкая оспа кварца,кроящего время свое на тело и потрохарыбы, открывшей жабру тверди его. Из танцаивы в короткой воде – не разглядеть рыбака.Клинопись архитектур твоей половины шара,буги ночных собак и выносной Ватикан:если глазеть с холмов – не избежать угара,если с твоих болот – не пропустить ран.Воздух бледнее бельм и непрозрачней их же —дом на пятках у черта и за его чертой.В наших глухих широтах – любой строит Новые Кижина слишком тонкой полоске между водой и водой.Не объясняй судье: что так проникают мракомптицы в изнанку мелких оледеневших волн.Кто смотрит тебе в глаза – остается скомканным знаком,кто не смеет тело телом от бога прикрыть —как в детской считалочке – вон!

«Если ты посмотришь…»

Если ты посмотришьиз той дырки сюда,то увидишь, как яизменяю свой цвет,покрываюсь чешуйками —эта воданазывается временем,этот ответ —ложью. Ты – нелюбившаятемень,искавшая время остатьсяне в теме,течения избежать,пока ветерцарапает в бледнойкожице петлитвоих заморочек и прочеймрази,мешающей жить или петь.В богеме —все ищут – от жизни в хляби —мазии пропадают в нестрашнойпене.Когда нас течениеострой льдинкойпорежет в дыхания ломти —начинкойтвоей станут дети.Все слишком просто.Особенно – с этогопошлого роста.Все так пойдет, что ты незаметишь,когда ослепнешьили протянешьруку к своей овчинойпричинеи потому – непременнорастаешь.Лучше закрыть глаза ивспомнитьотметину, дрожь вдольвисочной вены,глагольную рифму,что тебя не испортит —поскольку некуда.Без изменений.

«Если крошки смахнуть со стола, то начнется январь…»

Если крошки смахнуть со стола, то начнется январь.Непременно – январь, потому что птицы летаюттолько мимо чужих голосов, настигая в них теньсвоих вымерзших спин и птенцов. И поскольку снега не растаютв этом месяце или в другом – ты увидишь, как ненависть спитэто хакеры рушат, всосавшись в экраны, трехмерной твоей смерти код,и рисуют лицо и читают наш иней – ты, покинув Аид,замечаешь: как мерзнет под кожей твоей сладкий пот.– 2-По приметам по всем – утро нашу невинную смертьот сосков до лобка приблизит к отсутствию смысла,сквозь прозрачные поры ледяной, как дыханье, рекиты увидишь – на треть от ладони – ее глубину. Эти числане имеют значений. Поверь?! – деревянная вещь оживетненадолго – поскольку умрет со стыда, что общение междумоей спермой ослепшей и зрячей твоею спиной,прикоснулось и к ней, миновав твой прозревший животистирая лобок и вагину – словно влажную тьму, без надеждынакрывая младенцев песчаного Стикса безлюдной водой.

«Итак понажимай клавиши проверь свой e-mail…»

Итак понажимай клавиши проверь свой e-mailЕдинственный человек с которым ты разговариваешь это груда железаУтро пахнет подъездом и прочей треугольной фигнейи только виртуальный секс не ведает возрастного цензасо всеми кто минул вчера синхронно с тобою – тыпопрощаешься так и не научившись жестокости и не слепишьХР-файлы из ДОС-кодировки – на счет два-тривыдохни и задержи в себе прощание нарисованное углем в подъездеа потом тебя будут учить писать и говорить как будто сгорает кошканапоенная керосином – ты всегда любил рыжих —нам простится многое – если мы свяжем нитьтоновых и импульсных наборов а после еще и выживемитак понажимай на клавиши проверь свой e-mailedinstvennayia @ s kotoroy ti govorish – eto mouse/&&&

Опоздавший на рейс из Майданека №3128925

И покуда Второй по ночам все 14 летнаблюдал за тобой сквозь свои прозрачные веки —грелись птицы в Майданеке. Одуревшие от сигаретждали выдоха легкие и отзывались чуреки.И отсюда меня танцевать как Урай, и отсюдаСкоротающий снег скрепит пальцы в единой щепоти:у взъерошенных всей-то судьбы – не дождаться простудыи наполнить собою Майдана холодные сотыВыпей имя свое. Из весенней невнятицы цифрвылетают снежинки в зажатый меж печью и камерой воздухнарисуешь на вене лиловой свой скрученный шифри продвинешься далее в этом пути на свободу.Вот и первый уже вылетает из теплой трубы отпускающей насЧтобы в стаю войти и лететь за мертвой водоюИ тебя напоить, и согреть своим пеплом за часДо поры, когда мир распрощается с нашей влагой живою.

Водный ангел

Рассеченное облакопадает в небо,оставляя круги и следы.(Эта памятьтак похожа на пепел,что всякая требапролетает сквозь перья,чтоб в теле растаятьзамутненной причиной).Слетает спиральюпереспелый твой снегс перезревшего стебля —человеческих хрониквнематочна радость,да и наши мозгимельче рыбьего кегля —это ангелы входяти щупают лицаполумертвых прохожих(их тонкие рукипроникают вагиныи женщин светитьсяобучают плашмя,не любя, но от скуки).В этот бред ты поверишь(поскольку не веритьне училась с рожденья):твой ангел смертелени жесток, потому чтонейтрален, а жженье,что пройдет сквозь промежность —верный путь гонореи.Ты посмотришь емупод русалочий хвост иесли сможешь, то дашьсвоей крови царапатьвялый голос о воздух(чтоб дождь не началсяон учился два годаиз месячных падатьсвоей женщины. Этоне правда, а рифма —и синицы стрекочут,и выпи молчат.Наши дыры нас трахнут,в ледышки заточат —ты попробуешь снега,чьи губы горчат).Обнимая ладошкойвместилище тихихангелочков с лицомоблысевших старух,ты прислушайся:в чреве их – черные дырыугнездились до срока,растерев слабый слухтвоей нежности. Тыпросканируешь память.Мы сбываемся нижеприоткрытых лобков,разбирая свой стыдна детей, чтоб не ранитьнаших высохшихи прижизненных вдов.Замерзает в любви (непоследней)пернатый,черно-белый посланниквертикальной водыи раздвоенный словноязык немой, ангелвкусит нашей с тобоюгустой пустоты,протянув из водывиртуальные руки —что научатся скоровидеть своеотраженье во тьметеплокровной подруги(хотя – этоне значит теперь ничего).

«Так темнота (иль слепота)…»

Так темнота (иль слепота)шершаво щупает лицои, обретая жизнь крота,ты гонишь тело на крыльцо:чуть задыши! – услышишь: какбог прочь на цыпочках спешити оживляет талый прах,который вдохом с небом сшит.

Два варианта

– 1-О … (приоткрытый рот, как точка). Написатьдетей, и змей воздушный поправит их на Север,где слепота распашет темноту —и зрение посеет.Посмотрим в эту желчь, где сын похож на матьи дышит невпопад, кристаллизуя воздух,где изо всех наречий невнятен только мат,приближенный к морозу.О, вялый вдох отца и мутная вода,с которой выпьют нас, едва покинут соты,голодные птенцы, подступит немотаи мой язык проглотит.Не слушай, и вдыхай то гелий-водород,то ледяную крошку, то мать своих потомков,смотри, как полетит – тобой надутый – сын,из-под тобой оставленных обломков,из синих арматур: в известке, как в исподнем,пересекая Стикс или худой Миасс.Начнется желтый дождь, что после кровь наполнит —впадающую в нас.– 2-«О» открывает рот и заслоняет ночья на детей смотрю, как на Восток и Запад,к тому же это – сын, тем паче это – дочь,а более всего – почти овечий запах.Почувствуй эту желчь, где сын похож на мать,где дочка дочерна дыханьем воздух стерла,где маленький отец ночами, словно тать,свой голос воровал из собственного горла.Папашки вялый вдох, который – как вода.И дети – как птенцы, и комнаты – как гнезда,и более всего, конечно, немотаи рано всё менять, поскольку очень поздно.И как мне рассказать про гелий водород,про мать своих детей (чуть не сказал потомков)про то, как бродит сын уже четвертый год,и как топочет дочь среди моих обломков.Они по миру прут, как радостная смерть,как радостная смерть отца и материнства.А я гляжу на них и продолжаю петь,хотя давно готов икать и материться.Пересечем же Стикс или худой Миасспромежду арматур, известки, пятен меди,покуда желтый дождь, который кровь заменит,впадает кое-как, но непременно – в нас.

«Прожив без меня две жизни – ты научилась ждать…»

Прожив без меня две жизни – ты научилась ждатьпока тебя память сотрет до рифмы и, вымолвив – жаль,Хронос посмотрит вслед и увидит в себе: как тыпримеряешь к морщине своей промежуток моей пустоты.Только тогда ты отпустишь меня навсегда – и я,как свободу свою, твои обрету края.

Протей

Не проверяй заметок,не оставляй следов,когда идешь по воде —не взбаламуть песок.Каждый прошедший сквозь нас —что-то унес к берегамсвоим: посчитай, что – кровь,и точно сойдешь с ума.Если смотреть в окно,то можно увидеть смерть,которая в нас живет и насоживляет. Терпетьсебя не учись – когданаучишься – полетишьмимо серых камней.Не подрезай камыш,чтобы гнездо иметь.Трескается каблук:встреча – наверное естьтягчайшая из разлук.Когда возвратишься в дом —припомни хоть треть имен,твой дом населивших: с другими —сделай вид, что знаком.Речь твоя, что водаи вымывает тебя,и, как прозрачный Протей,ты ее плоть обретя,выльешься скоро прочьи потечешь в детейи потому – не думай,как будешь выглядеть. Сшейрубаху, спали утюги заберись на чердак,и заключи с артритомсвоим кратковременный пакт.Так и глазей в свой зрачоки в темноте егосвернись, как когда-то кровь,бывшая до всего.