Яблони в цвету. Книга 1. Братья по разуму

– Очевидно, хотят выпытать у него какие-то секреты всеземного масштаба. Он на Земле занимает достаточно высокое положение и знает значительно больше любого из нас. – Он опять передёрнул плечами. – У меня другого объяснения нет. Но смею вас заверить, что, зная ваши методы, прошу прощения, методы юолинцев, при угрозе пленения покончит с собой, то же самое сделаю и я.

Яньи понимающе покачал головой. Мориссон ушёл перешифровывать кассеты, Мартынов и Хайнелайнен тревожно смотрели на своего руководителя, ожидая решений.

– Сейчас надо срочно вызывать сюда лимузин и вертолёт с нашими людьми. Я бы попросил кого-нибудь…

– Сейчас это будет сделано, – ответил Уяоль и подошёл к телефону.

– Я думаю, о том, что вы находитесь на Планете, юолинцы узнали не пять минут назад, – продолжал Яньи, – но до сих пор никаких шагов не сделали. Здесь таится какая-то хитрость. Им нужен именно ваш командир, а вас они хотят захватить в качестве заложников. Горная обсерватория очень удобное для этого место. Мы предполагаем именно это. Неплохо бы переместить ваш корабль.

– Отдаю должное вашей прозорливости, генерал, – с лёгким поклоном ответил Фуше, еле сдерживая раздражение. – Мы можем отсюда связаться со звездолётом?

– Мы пользуемся штатной спутниковой связью, но на звездолёт сигнал не пройдёт. Это можно сделать только с обсерватории. А вы разве не обговорили связь с кораблём на аварийный случай?

– Да, да, всё это учтено, – Фуше нервно ходил по пустому пространству перед экраном, ожидая конца телефонного разговора Уяоля.

В это время Ояол, пропетляв четыре часа по безлюдной степи и бросив джип из-за опустевших баков с горючим, изнемогая от жажды и усталости, тащился пешком на автомобильную трассу, в надежде добраться до ближайшего города. Сигнал тревоги он передал ещё в движении. События ускорились. Титов, не подозревая об этом, спутал планы юолинцам. Если бы ему удалось взять Ояола, возможно всё сложилось бы иначе. Но Ояол был профессиональным спецагентом, и захватить его неподготовленному человеку было практически невозможно. Он и так проявил беспечность и дал себя обнаружить. Ояол и не предполагал, что обсерватория прослушивается «сторожами» выставленными Джагоевым. Если бы не его самонадеянность, юолинцам наверняка бы удалось захватить группу Фуше.

Государства Планеты оплетались паутиной секретных служб. Военные разведки, разведки генеральных штабов, политические, собирающие сведения обо всех и вся. Юолинские спецслужбы заправляли разведками Севера, но в недрах самих разведок существовали суперсекретные службы, работающие на высокопоставленных чинов и действующие порой против разведок своих государств. Два агента прибывшие из Юолии и были такими суперсекретными агентами, подчинявшимися непосредственно генералу Уяолю, который под видом собственной секретной службы организовал разведку и контрразведку заговорщиков. Ояол же являлся агентом Главного разведывательного управления Юолии внедрённого в научные сферы Срединного государства и до поры, до времени пребывавшего в запасе. К появлению «Зевса Громовержца» готовились по-разному. Юолия наращивала военную космическую мощь, заговорщики оборудовали пункт космической связи. Но аппаратуру в кармане не унесёшь, и где-то они засветились.

– Сообщение передано, – Уяоль вернулся от телефона, – машина уже идёт назад. С вертолётом хуже. Экскурсанты на руднике и пилот не знает, когда они вернутся, но он постарается вызвать их. Те, кому надлежит, держат вертолёт под присмотром, на произвол судьбы мы его не оставим.

Мартынов скрипнул с досады зубами и вышел из зала. Фуше кивнул генералу и направился в комнату Мориссона, где находился передатчик землян, но его остановил Уяуль.

– Уважаемый землянин, я понимаю время дорого, но теперь, когда вы знаете всё, вы не можете колебаться. Так каков же будет ваш ответ?

– Да, мы поможем вам, – Фуше на миг задумался. – В той или иной мере. Что конкретно сможем сделать, сообщим со звездолёта. Но нам надо передать туда все собранные нами сведения, – и он чуть ли не бегом бросился к Мориссону.

– Нэд, – позвал он, открыв дверь и врываясь в комнату, – оставь пока сообщение для звездолёта, нужна срочная связь с кораблём.

– Мне потребуется одна из их антенн, – Мориссон поднялся, подойдя к окну, влез на подоконник и попытался заглянуть наверх. – Нет, надо лезть на крышу.

– Погоди, – остановил его Фуше, – тебе нужен помощник.

Он вернулся в видеозал и обратился к Яньи. Через несколько минут, Мориссон в сопровождении офицера и солдата полез на крышу и перенастроил нужную антенну, отключив от неё приёмопередатчик инопланетян. Вернувшись в комнату, он через окно закинул на крышу кабель и, дождавшись ответного сигнала, включил свою рацию.

– Готово! Корабль на связи, – сообщил он довольно и уступил место Фуше.

Фуше, не теряя времени, склонился над кодирующей приставкой, готовя текст передачи, и только взялся за ключ, чтобы передать её в эфир, как из динамика послышался треск и писк. Мориссон с недоумённой гримасой склонился над передатчиком, проверяя настройку, но все его усилия оказались тщётными. Виллу, как звуконепроницаемой ватой, покрыла полоса радиопомех.

– Ч-чёрт, – выругался Фуше, – тебе ещё много работы по шифровке? Информацию Караян приготовил? Это самое главное.

– Её информация ещё утром была готова. Остались две кассеты, которые агенты привезли. Не знаю, что ещё Хайнелайнен записал, – говорил торопливо связист.

– Ладно, заканчивай. Где Мартынов? Пусть с Хайнелайненом укладывают наш скарб. Дело близится к развязке. Все приготовьте оружие. – Он раскрыл саквояж-гармошку, достал из него бластер, парализатор и пристегнул к комбинезону. В это время подал голос внутренний селектор:

– Включите телевизоры! Настройте на главную программу! Внимание! Говорит дежурный, включите телевизоры, настройте на главную программу.

– Ну, вот и всё. Мы в мышеловке, сейчас нам предъявят ультиматум, – спокойно проговорил Фуше и подошёл к телевизору.

Глава 5

1

Закрытый длинный лимузин мчался к городу. Брезжило сиреневое утро. На шоссе постепенно добавлялся транспорт, сдерживавший целеустремлённый бег автомашины. Водитель включил мигалку на крыше, тонко взвизгнувшую сирену. Повинуясь им, легковушки и грузовики покорно уступали лимузину дорогу, прижимаясь к обочине, и он безраздельно занял центральную полосу шоссе. Потянулись постройки, начинался город.

– Что, всё-таки, вы хотели посмотреть, уважаемые земляне? – спросил Уюнь, сидевший на втором сиденье. От водителя пассажиров отгораживало тоновое стекло, команды генерал подавал через переговорное устройство. Он развернулся на диванчике спиной к двери, чтобы видеть весь салон.

– Неплохо бы просто поездить по городу. Посмотреть на людей, город, сам облик вашей столицы и жизнь на тротуарах, – сказал, повернувшись к нему, Энтони Битов.

– Обязательно надо побывать в картинной галерее, музее изобразительных искусств, или как у вас называется место, где выставляются произведения искусства. По-моему, любой народ можно понять, только изучив его искусство, вообще, способы самовыражения. На это, конечно, нужна уйма времени, но хотя бы на пару часиков. А, генерал? – Мадлен с третьего сиденья перегнулась через спинку второго, положив руку на плечо Битова.

– Желание дамы, закон для учтивых кавалеров, – проворчал Форд, сидевший в дальнем углу.

– Мы можем поездить сейчас по окраине, это жилой массив, здесь в основном живут рабочие, безработные, в общем, простой люд, потом заглянуть в музей, а после этого проехаться по центру города и по другим районам, – подытожил Уюнь, и они с Битовым развернулись вперёд.

– Как, принимается такой расклад? – спросил Битов, покосившись на своего молчаливого соседа слева. Богданов пожал плечами, Форд что-то буркнул и Битов сообщил предупредительному экскурсоводу: – Единогласно!

Солнце в последний раз послало свои лучи и скрылось за крышами высоких зданий, напоминавших островерхие башни. Ветерок, пробегавший по улицам, словно по дну глубоких ущелий, подымал в воздух яркие обёртки, шевелил пустые пакеты в изобилии устилавшие тротуары и мостовую. Сквозь щели у дверок, окон лимузин понемногу наполнялся миазмами отбросов и помоек. Уюнь что-то сказал водителю, заработал кондиционер, и по салону поплыли запахи, напоминавшие запах печёных яблок. Из домов гуськом выходили люди в тёмно-коричневой одежде и толпились на остановках, подходили длинные приземистые машины и они, толкаясь и отпихивая друг друга, вваливались в них. Многие не останавливаясь, и не глядя по сторонам, шли куда-то, еле передвигая ноги. Лимузин сопровождали недобрые взгляды из узких щёлок, даже земляне чувствовали эту недоброту. На перекрёстках, занимая тротуар и проезжую часть, стояли группы людей. Их разноцветные одеяния резко отличались от унылого однообразия одежды прохожих. Странные одежды развевались на ветру, словно состояли из плохо скреплённых между собой отдельных полос материи. Эти роящиеся на пятачках люди, вели свою, обособленную жизнь – громко, пронзительно кричали и по очереди пили из узких бутылочек похожих на пробирки, передавая их по кругу. В одном месте из такой кучки выскочил бритоголовый человек и, схватив за руку проходившую мимо женщину, втащил в круг. К ней потянулись руки, одежда полетела на мостовую и обнажилась отвисшая, похожая на остроконечные кульки, грудь. Хулиганы переталкивали женщину, как мяч, срывая остатки одежды. Уюнь что-то сказал в переговорник и водитель, включив сирену, направил автомашину на резвящуюся ораву. Все разбежались, женщина тупо посмотрела в лобовое стекло, подняла с тротуара и мостовой разбросанные лохмотья и, даже не стараясь прикрыться и спрятать наготу, перешла на другую сторону улицы. По заднему стеклу заколотили брошенные хулиганами камни.

– Вечером здесь лучше не показываться, – проговорил Ейянь. – Этим всё равно – утро, ночь или день. Женщина – уличная проститутка, они привыкли к таким забавам. С ней бы поигрались, напоили пойлом, и утащили в ближайший подъезд. Главная неприятность для неё – испорченная одежда. Я немного знаю нравы окраин. То, что мы наблюдали, всего лишь безобидная шутка.

– Весело живёте! – прокомментировал Форд объяснения журналиста.

– Что-то мне расхотелось кататься здесь, – медленно проговорила Мадлен. – Взаимоотношения мужчин и женщин тоже показатель жизни общества. Мне как-то не хочется его исследовать.

Ейянь издал тихое шипение. Уюнь отдал приказание водителю и автомашина, сделав плавный разворот, поехала назад, свернув на следующем перекрёстке. Покинуть окраину без приключений не удалось. Посередине квартала улицу перегораживал разноцветный фургон. Рядом с ним стояли люди в синей униформе с жёлтыми лампасами на брюках и такими же полосами на куртках. Из ближайшего дома выводили людей со связанными над головой руками и заталкивали в фургон. В крытую машину, стоявшую на улице дальше фургона, загружали, как брёвна, лежавшие на мостовой тела. К притормозившему лимузину направился человек в синей униформе с зигзагами, оглашая воздух сердитым шипением и размахивая руками. Увидев правительственный знак, вытесненный на ветровом стекле, он развернулся и бегом подбежал к кабине фургона. Фургон тут же сдал назад, и лимузин поехал дальше.

В музее земляне бродили в полном одиночестве. Генеральская форма Уюня, значок правительственного чиновника, нацепленный Ейянем, действовали безотказно. По приказу генерала, ближайший постовой вызвал офицера, и здание оцепил кордон полицейских, служащих тоже удалили и заперли в служебном помещении. Лимузин подкатил к самому входу и земляне, надев длинные плащи с капюшонами, вошли в огромный вестибюль с колоннами, украшенными лепкой.

– Я сказал, что вы высокопоставленные гости из Юолии, – объяснил Уюнь.

– Здесь собраны картины, выполненные двести, триста лет назад, – сообщил Ейянь. – Для вас они, наверное, выглядят непривычно. Художник на отдельных пластинах вылепливал части картины. Состав материала очень сложный, я даже не могу объяснить. Потом пластины подвергались термообработке в специальных печах, с определённым режимом нагрева и собирались как мозаика в одно целое, уже после этого на лепку наносилась краска или цветной лак. Очень красиво, вам должно понравиться. Сейчас у нас, да и на всей Планете преобладает так называемое народное искусство. Здесь таких произведений нет. Они представлены в особых выставочных залах.

– По-нашему сказать, это что-то вроде горельефов, – произнес Битов, когда они вошли в первый зал и остановились возле первой картины, поражённые её мощью. – Титанический труд, надо признать.

Уже сами по себе горельефы казались чем-то необычным привыкшим к живописи и скульптуре землянам. Вблизи рельефно выступал каждый волосок, а издали, пластины составляли картину, сливались в единое целое, рождая иллюзию реальной жизни, брызжущей красками, весельем, или, наоборот, дышавшей скорбью. Много картин было на мифологические сюжеты, где люди боролись с вековечным злом, изображенном в виде огнедышащих змей, имелись полотна и с любовно-эротическим содержанием. По сюжету таких картин, женщине отводилась более активная роль, чем счастливому любовнику. Ейянь не умолкал ни на минуту, объясняя содержание горельефов, называя имена художников и героев, изображённых ими. Земляне, ещё не свыкшимся с мимикой и жестами инопланетян, порой противоречащих их собственным, требовалось преодолеть внутренний барьер, но всё равно они чувствовали, что соприкасаются с прекрасным, пусть даже и созданным чуждым им народом.

Форд, настроив аппаратуру, скрупулёзно снимал всё подряд и записывал объяснения добровольного гида. Богданов с Уюнем держались вместе и шествовали сзади, являя собой пару серьёзных людей, которые хотя и признают необходимость искусств, всё же считают занятие им немного легкомысленным делом.

Мадлен и Битов полностью отдались обрушившимся на них краскам, соединённым в непривычную цветовую гамму. Мадлен обняла своего рослого друга за пояс, а он положил большую ласковую ладонь на плечо возлюбленной. Тайнобрачные, когда их связь стала явью, не скрывали своих отношений, с благоговейным трепетом взирали на открывающиеся перед ними картины незнакомой жизни, изредка обмениваясь взглядами, разговаривая пожатием пальцев, понимая друг друга без слов. Перед одним горельефом они остановились и удивлённо переглянулись. На картине обнажённые юноша и девушка слились в любовном объятье.

– Роден, – изумлённо прошептала Мадлен.

– Что-нибудь не так? – спросил встревоженный Ейянь, не понявший смысл произнесённого девушкой слова. – Вам такие сюжеты очевидно непривычны. Вы, наверное, считаете картину чересчур откровенной, но это искусство. Картина называется «Экстаз».

Битов, приведя журналиста в полное замешательство, неожиданно для него весело рассмеялся.

– У нас тоже есть «Экстаз», только у нас скульптура, а не картина. Пропорции тела, конечно, не совсем соответствуют нашему эстетическому вкусу, но, – Битов покрутил перед собой ладонью, помогая себе жестом, – общий дух вашей картины и нашей скульптуры один и тот же – всепобеждающая Любовь. У них даже положение тел одинаково.

– И ваша скульптура называется «Экстазом»? – переспросил Ейянь, и зацокал языком. – Невероятно!

– Любовь везде любовь! – торжественно возвестил Форд, успевший заснять всю сценку возле картины.

– Будет вообще феноменально, если произвести отсчёт времени и окажется, что они создавались в одинаковой общественно-исторической обстановке. Ты записал мои слова? – спросил Битов, поворачиваясь к Форду. – Тема для диссертации будущему исследователю. Ты запомни, потом шампанское вместе пить будем.

Экскурсанты перешли в следующий зал, имевший форму сферы. Ейянь показал на мутно-грязный купол, сделанный из прозрачного материала.

– Понимаете, нашим картинам не хватает солнечного освещения. Сейчас вокруг галереи понастроили высотных зданий и заслонили солнце. Денег на содержание галереи нет, купол и окна даже некому мыть. Когда-то настоящие ценители приходили смотреть картины в определённое время суток, при ясной погоде. Картины, выставленные здесь, специально подобраны друг к другу и этому залу. Говорят, вся композиция выглядела настоящим шедевром. Я этого, к сожалению, уже не застал.

На несколько минут, как по заказу, лучи солнца отыскали обмытые недавним дождём прозрачные участки купола, проникли сквозь них в зал, сразу же преобразив его. Прежде всего, заигравшие краски вызвали изумление у самого Ейяня.

– Я же вам говорил! – воскликнул он восхищённо. – От солнечного света наша живопись выглядит ещё чудесней.

– Как хорошо, что мы заехали сюда. Видео не передали и десятой доли всего этого великолепия, – сказала Мадлен.

– У них плоховато с техникой. Не беспокойся, у меня получится что надо, – пообещал Форд, торопясь заснять преобразившиеся картины.

Земляне собирались провести в галерее два часа, а не заметили, как пролетело почти полдня.

– Эх, мы едва осмотрели четвёртую часть, а собираемся уезжать, – сокрушалась Мадлен.

– Всему своё время, дорогая, – благодушно утешал её Битов. – У меня уже в глазах мельтешит, как ни прекрасно всё, что мы здесь смотрели. Лучше проедем по городу, а вечерком ещё раз посмотрим то, что заснял Фёдор.

– Лучше бы посмотрели какую-нибудь научно-техническую выставку или как у них это называется. Хоть они и отстали от нас, а всё равно интересно посмотреть, как у них мозги в этом направлении работают, – проворчал Богданов, он уже давно смущённо позёвывал, прикрываясь ладонью.

Лимузин всё так же стоял у входа, и все быстро расселись внутри. Дальше путь пролегал через квартал зрелищных и увеселительных заведений. Ещё только приближалась середина дня, а здесь кишмя кишела разновозрастная молодёжь.

– А возле галереи горельефов я что-то не приметил толп жаждущих вкусить прекрасное, – меланхолично констатировал Форд, наблюдая за толпой.

– К сожалению, это так, – согласился Ейянь. – Мои сограждане уже не нуждаются в искусстве.

Улицу запрудила толпа молодых инопланетян обоего пола, на лицах читалась одержимость. По одежде и волосам пол определить было невозможно. На одних развевались уже знакомые землянам яркие одежды, у других наготу прикрывали лоскутки материи с бахромой по краям. Одни головы закрывали нечесаные патлы, свисающие на глаза и опускающиеся до плеч, другие сверкали обритыми черепами. Представительницы женского пола выделялись грудями, бугрящимися под одеждой или в разной степени обнажёнными. Одна такая представительница, опоясанная по чреслам поясом с куделью, поражая взгляд голым черепом и дёргающимся острым, треугольным лицом, с омерзительно подпрыгивающими в такт приплясываниям, выжатыми кульками грудей, прижалась к окну лимузина. Щадя чувства друзей-инопланетян, земляне воздержались от комментариев. Вслед за первой девицей, к окну приплюснулись ещё четыре лица, но рассмотреть что-либо через тоновые стёкла не смогли и оставили лимузин в покое. Ейянь пошипел и сказал:

– Мы не вовремя сюда попали. В каком-то Доме Грёз только что окончился сеанс и начнётся следующий. Сейчас тут будет представление.

Исступление, владевшее толпой, достигло апогея. Движение на улице застопорилось окончательно. Беснующиеся заглядывали в окна автомобилей, грозили сидевшим в них пассажирам.

– Я не пойму, – спросила у журналиста Мадлен, со смешанным чувством испуга и изумления наблюдавшая за происходящим, – они злятся или веселятся? И что вообще это значит?

– Они сами не знают, что с ними происходит, – ответил Ейянь. – Сеанс довёл их до исступления. Они хотят продолжить, но денег у них больше нет. У кого они есть, те устраивают побоища у касс. Ну, началось! – воскликнул он с отвращением.

Находившиеся под воздействием наркотических газов и электромагнитных излучений, толпа, не понимающая что творит, неожиданно бросилась к одному из остановившихся автомобилей. Шофёр пытался протиснуться сквозь пробку, но был вынужден затормозить. Появившимися в руках короткими палками в автомобиле выбивали стёкла, распахивали дверки и выволакивали на мостовую пассажиров. С дикими воплями их обыскивали, срывая одежду подряд с мужчин и женщин. Уюнь что-то сказал в переговорник, водитель включил сирену, на неё никто не обратил внимания. Денег у пассажиров оказалось видимо мало, их автомашина уже лежала вверх колёсами, женщина, несколько минут назад сидевшая в ней, под улюлюканье маньяков обоего пола, барахталась на мостовой, безуспешно отбиваясь от навалившихся на неё насильников. Один из водителей в панике сдал назад, пытаясь убраться отсюда подальше, но не рассчитал, и врезался в стоявшую сзади автомашину. Толпа принялась громить обе сразу.

– О, великие боги! – воскликнула Мадлен.

Уюнь быстро наклонился вперёд и дал новую команду водителю. Тот нажал какую-то кнопку, и через пятнадцать минут раздалось завывание полицейских фургонов. Люди в синей форме, не разбирая правых и виноватых, крушили всех подряд дубинками и швыряли в распахнутые двери машин. Один из полицейских подбежал к лимузину и, отдав честь, пошел впереди перед бампером, стреляя вверх из короткоствольного автомата.

– Н-да, – произнёс Битов, – комментарии излишни.

– А я те видео, которые нам показывали в обсерватории, воспринял, как фильмы ужасов, – откровенно признался Форд. – Действительность оказалась ещё кошмарней.

– Сейчас мы проедем в историческую часть столицы. Там вы посмотрите старинную архитектуру и скульптуры, – повернулся к Мадлен Уюнь. – В том районе никаких эксцессов не должно быть. Прошу вас, успокойтесь. Это обычное явление на наших улицах. Полиция даже не обращает на них внимания. Они приехали, потому что сигнал поступил с правительственной машины.

– Вам не кажется, генерал, что вот это и является самым страшным, – ответила взбудораженная происшедшими на её глазах бесчинствами девушка. Договорить она не успела.

Лимузин подъехал к высокому арочному мосту через одетую в камень реку, и мягко остановилась против светофора. Запищал вызов радиотелефона, водитель снял трубку и, открыв окошко в перегородке, передал Уюню. Генерал выслушал сообщение и медленно вернул трубку водителю.

– Что-то произошло. Нам приказано немедленно вернуться на виллу. Я, пожалуй, пересяду вперёд, – он открыл дверь и перешёл на переднее сиденье рядом с водителем.

Автомашина сделала крутой вираж и, выехав на широкую магистраль, под аккомпанемент пронзительной сирены, помчалась к выезду из города. Позади остались последние постройки и все поняли, что действительно, произошло что-то нехорошее. Посередине шоссе, прочь от города, двигалась колонна танков и грузовиков с солдатами. Встречные машины торопливо сворачивали на обочины. На звук сирены, продолжавшей раздаваться с лимузина, военные не реагировали. Обогнать колонну из-за встречного транспорта не представлялось возможным, и на ближайшем перекрёстке Уюнь велел водителю свернуть на второстепенное шоссе, устремившееся в сторону. Он сверился с картой и, на встретившемся ответвлении, показал влево. Автомашина послушно свернула, но не успела проехать и сотни метров, как прямо перед ними выросли пять фигур в коричневой униформе. Офицер поднял над головой скрещённые руки, стоявшие по обеим сторонам от него, четверо солдат недвусмысленно навели на лимузин автоматы. Объезд перекрывали росшие по сторонам деревья и кустарники. Лимузин, затормозив, мягко остановился. Уюнь, приоткрыв дверку и высунувшись до пояса наружу, что-то прокричал офицеру, одновременно показывая рукой на правительственный знак на ветровом стекле. Патруль не шелохнулся. Голос Уюня начал вибрировать и достиг высоких нот, но не произвёл никакого действия на заградотряд. Офицер опустил руки, показывая одной на обочину, а второй, делая решительные жесты, давая понять, чтобы пассажиры немедленно покинули автомашину.

Пока Уюнь препирался с патрулём, Форд, сидевший вдвоём с Мадлен и журналистом на заднем сиденье, закопошился в углу, осторожно приоткрыл дверку и, поставив одну ногу на землю, внезапно выпрямился над крышей, и направил на патруль лучи сразу двух парализаторов. Вся пятёрка осветилась голубоватым сиянием и рухнула на землю. Один из солдат успел нажать на спусковой крючок, и по бронированному корпусу пробарабанила автоматная дробь. Из укрытия в кустах стегнула пулемётная очередь, но Форд, нажав на гашетки парализаторов, мгновенно нырнул внутрь, и прикрылся дверкой. Эти выстрелы тоже не причинили никакого вреда, только стёкла с левой стороны покрылись паутиной трещин.

– Пусть отдохнут пару часиков, – сказал он невозмутимо, укладывая рядом с собой оружие.

– Гони! – выкрикнул Битов и в нетерпении ударил кулаком по перегородке.

Словно повинуясь его окрику, лимузин перевалил через поверженные тела, и рванулся вперёд. По земным меркам, скорость держалась под сто пятьдесят километров. Вскоре шоссе свернуло вправо и, водитель, спрямляя путь, погнал машину по открывшемуся за лесом полю. Кузов плавно приподнялся над осями и перестал скрежетать днищем о камни и прочие препятствия.