Тьма во мне

– Ты ведь ни слова не поймешь! – Уже смеясь, крикнул я ему вслед.

– Я все пойму преотлично! – С притворным вызовом ответил он и скрылся из виду.

Вот я остался один, и тот пузырь легкости, который вечно окружал Редерика и на некоторое время захватил и меня, ушел теперь вместе с ним. Меня вновь охватило щемящее чувство грусти и одиночества. Впрочем, оно, вероятно, явилось просто следствием контраста, и также быстро прошло, ведь я привык оставаться один. Это было мое естественное состояние.

Опершись о край столешницы, я вновь склонился над картой, вглядываясь в извилистую паутину линий, в сотни нехоженых дорог, на которые мне не суждено попасть. От Хагамара я узнал, что легенды врут, и что Земля не плоская, что она похожа на шар. Какими мудреными были его объяснения, когда он рассказывал, почему это на другой стороне люди ходят вверх ногами и не падают в небо. Хьюго не верил малефику в силу своей вредности или гордыни. Его вполне устраивал плоский, лишенный всякого объема и воображения мир, но я надеялся, что мой мир другой, что он круглый и сложный, что он полон загадок, которые я могу раскрыть первым. Ведь если это так, значит, у Земли нет края, а я так не хотел, чтобы она хоть где-то кончалась.

И вдруг, должно быть, какая-то магия жила там, карта стала оживать и расцвечиваться. На плоском рисунке появился объем, а сухая одноцветная графика обрела радужную палитру живописи. Синева океанов разлилась во все стороны, горы поднялись вверх, долины раскинулись и зазеленели, и я, глядя на это, внезапно ощутил себя творцом мира, взирающим сверху на свое произведение. И казалось мне, может быть, не напрасно, что именно мой взгляд – пристальный взгляд стороннего наблюдателя, полного веры в чудо, заставил это чудо произойти. Словно целая планета развернулась сейчас передо мной, и я видел облака, сгущавшиеся под стеклянной крышкой, слышал клекот тысячи птиц, а на корабле, который тронулся с места в далекий путь, я (но, быть может, мне это лишь показалось) неожиданно увидел себя самого. Рокот моря становился громче, и в этот миг я понял, что слышу уже не далекие волны, а что-то другое. Воздух вокруг меня до краев заполнился шепотом множества голосов.

Шелест был слышен отовсюду, выползал из каждой щели, как непомерная стая стрекочущей саранчи, словно вокруг меня с незримых деревьев опадали листья, способные говорить. Только слов их я разобрать не мог, слишком уж тихими были неведомые голоса. Я не испугался, нет, скорее удивился. Сначала я подумал, что призраки этого места ведут здесь свой разговор. Я уже хотел позвать Хагамара, но странное ощущение обреченности и бессилия охватило меня. Мне показалось, что в библиотеке больше никого не осталось, что все меня бросили и ушли. Но ведь этого не может быть. Да, Хьюго мог поступить так, но остальные меня не оставят. Вот только давящее чувство совершенного и неисправимого одиночества отказывалось меня покидать. Значит ли это, что я вдруг оказался за какой-нибудь мистической чертой невозврата и более не принадлежу своему миру? Что это за странное чародейство? Или же я все просто выдумал?

Но шепот я выдумать не мог. Вот он струится, подобно невидимой реке, звучит все также громко, звучит вокруг меня, внутри меня, в ушах, в голове. Я понял, что сходит он с книжных полок, будто все книги разом заговорили со мной. Одно потерянное мгновение, секундная отвлеченность, и магия карты рассеялась. Море и горы вновь стали коричневыми и плоскими, и среди чужеродного шума, как странствующий монах из белой дымки, вдруг явственно проступил голос, который был сильнее и громче всех остальных голосов.

«Ты этого никогда не получишь!» – Говорил он. – «Ты никому не нужен, и твои мечты никому не нужны! Тебе не дадут уйти! Только я помогу тебе! Позволь мне помочь! Я дам тебе силу! Впусти меня! Убей! Убей! Убей!»

Это последнее хриплое страшное слово прозвучало с четкостью ударов молота о наковальню.

– Кто ты? – Спросил я, умом понимая, что со мной говорит вовсе не друг. Но ответа не было, совершенная тишина воцарилась вокруг, словно я оказался в склепе. Я уже не слышал далеких голосов Хагамара и Ториэна, стих даже шепот, и вот именно это непроницаемое безмолвие напугало меня больше всего. Мне хотелось, чтобы вернулся хоть кто-то, пусть Редерик, пусть Хьюго, пусть даже этот жуткий хриплый собеседник, лишь бы не оставаться здесь одному.

Библиотека вдруг стала такой неуютной. Я не мог более оставаться на одном месте. Я побежал по спирали, пытаясь выйти, пытаясь найти хоть кого-нибудь. Огибая столы, чуть не роняя стулья и табуреты, я уходил все дальше, все глубже в лес книжных шкафов. Руки мои то и дело касались полок и корешков, словно пытались вновь оживить здешние книги, заставить их поговорить со мной. Которая из них оказалась самой настойчивой? Которая из них предложила мне свою страшную помощь? Кого она просила меня убить?

Последний вопрос тревожил меня, пожалуй, больше всего. Убить брата или Хагамара, кого из них я должен принести в жертву, чтобы получить обещанную силу? Какую же силу я обрету такой чудовищной ценой? О, разве могу я пойти на столь страшное преступление? Ведь ни одна мечта, купленная чужой кровью, не принесет счастья.

Наконец, змеей свернутый проход кончился, и его непомерный кишечник изверг меня в самую середину библиотеки. Я стоял, окруженный кольцом высоких стеллажей, будто на арене древнего театра, где на зрительских местах сидели не люди, а книги, безмолвно и пристально взирая на меня. Мое же внимание привлек удивительный предмет, которому здесь было не место. Среди старинных рукописей, свитков, принадлежностей для письма он казался лишним, чуждым и совершенно бесполезным. А, впрочем, какие колдовские тайны хранила его тяжелая рама, какие непостижимые места видала его серебристая, уходящая в темную глубину поверхность?

Это было высокое, выше моего роста, зеркало в деревянной раме, изукрашенной узорами и всяческими чудовищами, переплетенными друг с другом, словно корни огромного древа. Я подошел ближе, глядя на себя, взъерошенного, взволнованного, взмокшего от бега и душевного напряжения. Быть может, на мой разум вновь нашло какое-то затмение, и не было на самом деле никаких голосов? Возможно ли, что это очередная иллюзия, сродни черным призракам, напавшим на меня еще во время пути?

Положив ладони на стекло, я закрыл глаза, и все мое внимание, вся моя жизнь, вся моя душа оказалась сейчас на кончиках пальцев, ощутивших ледяной холод. А когда я разомкнул уставшие веки, то в зеркале стоял уже не один.

Кроме меня там находилось существо, похожее на хранителя лесов, восставшего из земли. Он был сплошь облачен в грубую кору, корни и ветви. Стоит вообразить мой испуг в тот момент, когда его высокая фигура бесшумно возникла прямо за моей спиной. Я тут же обернулся и прижался к стеклу, как будто надеялся скрыться по ту сторону зеркальной глади, но сделать этого не мог.

Передо мной стоял старик высокий и худой, с ног до головы закутанный в плотную серую ткань, но одежда бесформенным мешком свисала с его узких костлявых плеч. Это был не призрак, а человек, живой, но похожий на мертвеца. На бедрах балахон его был прихвачен не поясом, а обыкновенной веревкой. Этот старик вызывал у меня неприязнь. Две половины его лица так сильно разнились между собой, что казалось, будто принадлежат они двум чужим, незнакомым людям. Длинная седая борода ниспадала к самому полу. Старик и в самом деле был похож на дерево, прожившее ни одну тысячу лет. Тонкий и удивительно прямой для его возраста, даже несколько горделивый стан был похож на ствол, который не смогла сломить ни одна житейская буря. Его руки такие же тонкие, жилистые и узловатые оканчивались несоразмерно большими кистями, где разветвлялись уже на длинные, скрюченные, словно веточки, пальцы. Складки его одежд и его глубокие морщины напоминали бугрящуюся кору, огрубевшую от многочисленных невзгод. Вот он, леший, единственный страж этой мифической чащобы.

В левой руке старец держал длинный, потрескавшийся от времени деревянный посох, увенчанный оправой, куда был вставлен маленький шар темного стекла.

– Что ты тут делаешь, мальчик? – Тихо просипел он, и мне стоило бы ответить, но я не мог вымолвить ни слова.

– Тебе здесь не место. – Коротко объявил он и, возможно, был прав, но я по-прежнему не мог с ним заговорить.

Я съежился под его прямым прожигающим взором, в котором темнела не столько явная угроза, сколько неясное вещее предзнаменование беды. Его взгляд показался мне сначала безумным, но я скоро сообразил, что ошибаюсь. Это было не безумие, но мудрость недоступная моему пониманию, мудрость, взращенная разумом, помнившим целую жизнь, а то и не одну, помнившим вещи, которые не дано помнить ни одному из смертных. Один его глаз, застланный преогромным бельмом, был слеп, но казалось, что старик видит им даже лучше, чем зрячим своим глазом. Его белое око словно взирало вглубь времен и видело события не то давно минувших, не то грядущих дней. Оно как будто проникало мне в голову, читая мысли, как строчки какой-нибудь книги.

– Что здесь происходит? – Спросил малефик. Он появился внезапно в проходе между шкафами. Голос его был серьезен, но не строг.

– Ох, Элли, что ты опять натворил? – Подхватил сзади Хьюго, и очередная возможность меня отчитать вновь заставила его оживиться.

– Зачем ты привел сюда этих детей? – Проскрежетал старик, обращаясь к Хагамару.

– Мы не дети! – С вызовом и отвращением глядя на старика, вдруг воскликнул Хьюго.

– Помолчи! – Резко осадил его Хагамар, теперь голос его стал действительно суров. Хьюго поджал губы, зло сверкнул глазами, но ничего не сказал.

– Это наше право, находиться здесь. – Вновь спокойно обратился к старику малефик.

– Твое право, Хагамар, не их. Они здесь чужие.

– Я услышал тебя, страж, – покорно склонил голову Хагамар, – Приношу свои извинения. Мы немедленно покинем твою обитель.

– Что я пропустил? – Сияя, как медный чайник и на ходу завязывая пояс штанов, воскликнул появившийся в боковом проеме Редерик.

– Ты где был? – Удивленно глядя на него, спросил Хагамар.

– Э… в уборной. – Ответил Редерик.

– Что, зачитался? – Покатился со смеху Хьюго.

Старик посмотрел на Хьюго, затем на Редерика так, словно хотел пристукнуть обоих своим посохом, но сдержался и, ничего никому более не сказав, ушел. Хагамар тоже недобро посмотрел на сына, затем перевел взгляд на меня.

– Элиндер, все в порядке? – Спросил он.

Я лишь кивнул, не в силах что-то сказать. Дело в том, что я вдруг испугался. Ни старика, ни голосов, а себя самого, ведь когда мене предложили совершить убийство, и предложил ни какой-нибудь близкий друг, но пугающий таинственный незнакомец, я ощутил в себе готовность совершить его. Не потому ли этот незримый чужак обратился ко мне? Ни к Редерику или Торину, и даже ни к Хьюго, а ко мне. Значит ли это, что во мне больше зла, чем в них? И был ли этот голос на самом деле? А если был, тогда откуда он взялся? Из книг? Из таинственного черного огня? Или откуда-то со дна моей собственной истерзанной и озлобленной души?

– Пойдемте. – Сказал Хагамар.

– Развлекся со своей книжкой? – Шепнул Хьюго на ухо Редерику. Тот расплылся в широченной улыбке.

Мы вернулись к началу.

– Собирайтесь, уходим немедленно. – Приказал малефик.

– Хагамар, прости. – Сказал я. – Из-за меня вам пришлось закончить раньше.

Хагамар улыбнулся.

– Ты не виноват. Я знал, что брать сюда вас всех было ошибкой. Ничего, Ториэн достаточно увидел для первого раза, его посвящение завершено.

– Поздравляю. – Редерик ткнул в бок своего брата.

– Что нам делать с едой? – Спросил Ториэн.

– Я разобрал сумку. – Сообщил Хьюго.

– Хорошо. – Сказал малефик. – Хранитель сам ее уберет, куда нужно.

– Сколько же лет он здесь? – Спросил Ториэн.

– Вечность. – Ответил Хагамар.

– Оно и видно. – Сказал Редерик. – Будто вековая мумия вдруг ожила. Неприятное зрелище.

– У тебя нет права его судить. – Сурово осадил сына Хагамар. – Библиотека сама выбирает Хранителя. Она дарует ему долгую жизнь, но жизнь эта полна лишений и одиночества. Та жертва, которую он принес во имя людей, неоценима. Он единственный из всех, кто может противостоять…

Малефик в задумчивости замолчал.

– Противостоять чему? – Спросил я и в страхе замер, вспомнив бестелесный голос, призывающий к убийству.

– Не важно. – Небрежно, даже как-то раздраженно, отозвался Хагамар. – Силам, которые хотят вырваться отсюда. Жизнь хранителя священна среди нас, малефиков. Он открывает двери библиотеки всем, кто желает получить знания, и не важно, как эти знания будут использоваться за пределами завесы. Он никогда не вмешивается в дела по ту сторону. Но здесь, в библиотеке, даже злейшие враги обязаны заключить перемирие. Убить хранителя – это значит, объявить войну всему нашему ордену. Я вижу вам страшно, но не бойтесь, мы уже покидаем это место. На сегодня с вас достаточно приключений. Ториэн, возьми пустую сумку, и одевайтесь. Все. Быстро.

– Уже готовы. – Объявил Редерик, накидывая плащ.

– Прежде чем мы уйдем, положи на место то, что взял. – Приказал Хагамар строго, но без упрека. – Книги нельзя выносить из библиотеки, даже самые безобидные.

– Но я не… – Начал, было, оправдываться Рик, но Хагамар прервал его одним лишь взглядом.

– Рик, живо!

Разочарование и сожаление отразились на лице юноши. Он достал из-за пазухи полюбившуюся книжку и положил ее на ближайший стол. Хьюго захохотал, даже Ториэн усмехнулся. Мне же смеяться не хотелось. Этот день оставил в моем разуме глубокую рану, которая еще кровоточила. Я улыбнулся только для того, чтобы ко мне не приставали с лишними вопросами о моем самочувствии, но улыбка эта была лишь видимостью.

Когда мы выходили, я напоследок еще раз оглядел все это царство мудрости и покоя. На первый взгляд, там ничего не измелилось, словно мы и не заходили туда вовсе. А вот я изменился. В чем именно, что во мне надломилось, я пока и сам не понимал, но знал, что библиотека перевернула мой разум. Не то открыла во мне какое-то новое качество, не то наоборот, закрыла что-то, что уже было открыто в моей душе. Двери сомкнулись, и зал исчез, как безумный сон, а глаза коридора теперь смотрели на меня иначе. Не так, как смотрят на чужака. Они пристально вглядывались, словно тоже пытались оценить перемены, произошедшие во мне. Словно библиотека сама пыталась понять, какое влияние на меня оказала. Как же это было странно.

Только очутившись возле порога, я понял, как мне не хочется покидать это место, спокойное, безопасное, полное тепла, книг и одиночества. Понял, как мне не хочется вновь выходить под этот проливной дождь. Под все эти проливные дожди, которые посылала мне судьба. Но остаться было нельзя.

Я вновь ступил на прочный вековой камень, лишенный всяких растений, всякой жизни, сплошь залитый слоем стерильной воды. Дверь закрылась, Хагамар вставил кольцо обратно в нос замершего чудовища, и то сомкнулось, запечатав библиотеку вместе со всем ее содержимым.

Я шел чуть позади остальных, чувствуя себя чужаком среди них, разбившихся на пары. Ториэн с отцом возглавляли наш ход, призывая и нас не отставать. Хьюго и Редерик не слушали их, они были веселы и, казалось, совсем не замечали дождя. Их смех разносился по безмолвной печальной, округе, как нечто чуждое и враждебное всему этому месту.

– Неужели тебе книги могут заменить настоящих женщин?! – Подшучивал мой брат над Редериком. – Берешь пример с Элли? Он тоже вечно проводит время за книгами.

Ох, опять я! Везде я! Будто кроме меня и поговорить больше не о чем! Впрочем, я уже так привык к его уколам, что давно перестал чувствовать от них настоящую боль. Зато, похоже, они в этот раз задели Редерика. Обругав моего брата самыми последними словами, он послал его, куда следует, с чем я был полностью согласен. Дальнейший их разговор мне был уже не слышен. Он растаял в дожде, звуки которого вновь превратились в шепот, неясный и неразборчивый. Я обернулся, только на сей раз увидел уже не тень, а свет – словно маяк зажегся вдали. Впрочем, нет, не так уж и далеко.

Этот свет был неизъяснимо знаком и почему-то успокаивал все мои страхи. Он был подобен надежде, обещавшей спасение в мире совершенного зла. Я не мог противиться его зову, не мог уйти, не узнав, что же этот такое. Я направился туда, забыв обо всех наставлениях Хагамара. Этот свет был важнее любых правил, и что-то внутри него призвало меня по имени. И я услышал голос, в существование которого мне трудно было поверить. Это был тот самый незабвенный голос, все еще живший в глубине моей памяти. И когда я подошел ближе, то увидел…

Нет, в это никак нельзя было верить, но она стояла передо мной такая, какой я ее помнил, окутанная золотым сиянием, со смазанными чертами лица, как бы съеденными этим самым светом. И голос ее был прежним, звонким и прекрасным. Она не говорила, она пела колыбельную.

– Мама. – Прошептал я и потянулся навстречу, желая прикоснуться к ней, проверить, ни обман ли это, но оступился и понял, что передо мной разверзлась бездна. Чьи-то сильные руки схватили меня за край ворота и потянули обратно. Равновесие я все-таки потерял и упал на спину, распластавшись в воде.

Страх, смятение, отчаяние, горечь. Я ничего не соображал, ничего не мог понять. Что со мной произошло? Мама, пропасть, спасение. Что из этого было на самом деле? В следующее мгновение я осознал, как близко находился от смерти, и внутренности мои скрутило узлом. Лишь чудо не позволило мне шагнуть в гибельную пасть. Нет, не чудо, а брат, который высился теперь надо мной, словно смотровая башня. В момент его сменил Хагамар, который вдруг превратился в громадную тень, став по-настоящему страшным. Его обычно стройная фигура, лишенная каких-то особых признаков физической мощи, вдруг разрослась до богатырских размеров и стала способна поднять такого маленького и хрупкого Элиндера. Он схватил меня за грудки, одним легким движением поставил на ноги, и я увидел его разгневанное лицо.

– Я ведь приказывал не отставать от меня! – Воскликнул он, и голос его был подобен раскату грома. – Вот, куда ты пошел?! Ты хоть понимаешь, что мог разбиться насмерть?!

Да, теперь, глядя в черноту, я это хорошо понимал.

– Если бы я не успел тебя спасти… – вновь попытался отчитать меня Хьюго, но в этот раз я не намерен был терпеть очередные его упреки. Возможно, близость смерти придала мне уверенности и сил, но я ответил ему так резко, как не отвечал никогда прежде.

– Так не спасал бы! – Закричал я. – Только не надо делать вид, будто тебе не все равно, что со мной станет! Если ты думаешь, что я теперь буду обязан тебе по гроб жизни, то ошибаешься!

Хьюго, не ожидавший моего сопротивления, сдал позиции и замолчал. Выражение гнева на лице Хагамара моментально исчезло. Его сменила озабоченность.

– Что ты видел? – Спросил он.

– Не важно. – Отмахнулся я.

– Нет важно. – Отрезал Хагамар. – Что ты видел?

– Я видел маму. – Со злостью ответил я.

Больше я не хотел, чтобы ко мне лезли с вопросами, даже забота Хагамара казалась мне сейчас чрезмерно назойливой. Взгляд брата сверкнул любопытством, но выражение его лица как-то смягчилось. Хагамар мягко тронул меня за плечи и покачал головой.

– Мне жаль, – сказал он, – но это была не она.

– Я знаю. – Ответил я, едва сдерживая слезы. Быть может в дожде их никто бы и не заметил, но я не хотел быть слабым. Не хотел этого для себя, а не для других.

Над пропастью уже никого не было, но Хагамар все равно извлек из кармана горсть серебряного порошка, бросил его в воздух, и тот вспыхнул огненной россыпью, которая, отражаясь в каплях дождя, заиграла еще ярче, а затем бесследно погасла.

– Прости меня. – Тихо сказал я Хагамару, но тот вновь покачал головой.

– Ты прости, что я допустил это. Мне полагалось лучше следить за вами. Теперь мы с Ториэном пойдем позади, а вы все идите вперед.

Пока мы шли, Хьюго поравнялся со мной и шепнул на ухо:

– Поздравляю, Элли, ты только что во всех смыслах сел в лужу.

Он пошел дальше, к Редерику, а я мрачно поглядел ему вслед, чувствуя досаду и глубокое разочарование в самом себе. Я даже не мог ему возразить, Хьюго был совершенно прав. Да, я сел в лужу. Но что же со мной не так, если видения и голоса преследуют только меня одного?

Когда мы пересекли завесу, была уже глубокая ночь.

– Как это возможно? – Удивился Редерик. – Мы ведь были там не так уж и долго, не более двух часов, а сейчас темнеет поздно. Но, судя по луне, дело близится к полуночи.

– Да. – Согласился Хагамар. – Но я ведь предупреждал, что Завеса искажает пространство внутри себя, а пространство и время в основе своей имеют общую сущность.

Домой мы вернулись еще до рассвета. Я был так измотан всем пережитым, что сил у меня хватило только на то, чтобы добраться до кровати. И все-таки, перед тем как лечь, раздевшись, я залез в старый сундук. На самом дне, под грудой всякого тряпья, нашлось мое маленькое сокровище. Шкатулка, а в ней белая витая ракушка. Я лег в постель, укутался в одеяло и заснул, вслушиваясь в далекий шум моря.

Глава 3 Знать свое место

«Убей! Убей! Убей!»

Я проснулся оттого, что приказ этот в очередной раз разорвался в моей голове подобно кожаному мешку, напичканному гвоздями. Море мне в эту ночь не снилось. Хотя, засыпая, я надеялся увидеть именно его, омывающего дальние берега, золотые и розовые города. Увидеть корабли с высокими мачтами и десятками белых парусов, которые, словно крылья, распахнулись над их лебяжьими телами. Но, выходит, то, чего ты никогда не видел наяву, не придет к тебе и во сне. Как жаль. Не вернулась и библиотека со всеми ее чудесами. Один только голос, пронзительный, хриплый, повелевающий, просочился в царство моих ночных грез, словно змея в узкую щель, и зазвучал откуда-то из черноты.

Когда я проснулся, мрачное эхо продолжало пульсировать у меня в ушах, но теперь я сомневался в его существовании. Возможно, мне приснился лишь мой собственный страх, поселившийся в душе после возвращения из библиотеки.

Мне было душно, шея вспотела, отчего подушка вся намокла и была неприятно-липкой. За окном даже не начало светать. Как же мало я спал. Перевернув пуховую объемистую тушу, я вновь опустился на ее теперь уже сухую, прохладную сторону. Я знал, ощущения эти недолговечны, и что скоро матерчатое, набитое перьями брюхо станет таким же теплым и влажным, как брюхо изнывающего от жары толстяка. Но, несмотря на духоту летней ночи, я зарылся в одеяло с головой, как постоянно делал, когда мне снилось что-то плохое. Давным-давно в какой-то детской сказке я прочел, что ночные кошмары проникают к нам в голову через уши. Ерунда, конечно, однако на меня маленького эта идея произвела сильное впечатление. С тех пор я всегда натягивал одеяло на уши, когда просыпался посреди ночи. Прошло уже столько лет, но этот ритуал, это превращение в кокон и сейчас помогало мне справиться со страхом, даруя чувство надежности и защиты. Ни один дурной сон, прилетевший из темноты подобно черной бабочке, не пробьется сквозь него. Вскоре я вновь заснул и этой ночью больше ничего не слышал.

Утро же мое началось с непонимания и суматохи. Второй раз проснулся я оттого, что в дверь постучали, причем довольно настойчиво. Одеяло я, разумеется, обнаружил сбитым в ноги. Ночная духота взяла верх над страхами и предубеждениями, и я скинул его с себя во время сна. Спросонья не сразу поняв, что происходит, я слез с кровати и отворил дверь, думая, что увижу слугу, пришедшего по какому-нибудь вопросу, например, принесшего мне завтрак прямо в комнату. Я и в самом деле увидел своего слугу, но он был без завтрака и не один. Кроме него, в дверях стоял незнакомец очень странного вида. Это был одетый дорого, с иголочки светловолосый молодой бородач. Поверх белой, как душа новорожденного, отделанной кружевом рубашки был надет голубой расшитый камзол. Вместо сапог, в которые обувались буквально все благородные лица мужеского пола, бывшие в замке, на ногах его красовались туфли на невысоком каблуке. В руках он держал скрученный в трубочку лист бумаги, из-за уха торчало острие серебряного карандаша.

– Долго же вы спите, Ваше Высочество. – Несколько фамильярно бросил он и прошел в комнату, как к себе домой.

– В чем дело, вы кто такой? – Удивился я и глянул на слугу, который тут же извинился и принялся объяснять.

– Это господин портной, – несколько задыхаясь от волнения, проговорил служка, – леди Миранда велела мне немедленно отвести его к вам и просила попенять вам за долгий сон. Прошу прощения, но господин портной торопится, а остальных уже померили. Только вы остались.

– Кого остальных, как это померили? – Ничего не понимал я. – Причем тут Миранда?

Портной, который, впрочем, был недоволен этим словом и настоятельно велел называть себя модистом, прозвищем, которое, вероятно, выдумал он сам, объяснил, что леди Миранда заказала его мастерской четыре мужских праздничных костюма для своих друзей. Господин модист, как было условлено, прибыл в замок сегодня утром, чтобы снять мерки с означенных друзей, и уже снял со всех, кроме четвертого, который изволил почивать до полудня.