Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства

Вечность точно так же необъяснима, как и точка. Они похожи, а может, и совпадают. Поэтому, наверное, зачарованная "упёртость" атеистических писателей-экзистенциалистов в смерть (точку во времени) есть подсознательная упёртость в вечность, где "времени уже не будет". "Человек" и "смертный" – слова-синонимы. Но не все улавливают, что "смертный" и "вечный" – это тоже синонимы. Ведь одно дело жизнь, и совсем другое – вечная жизнь! Тогда, может, смерть должна быть блаженна? Или даже прекрасна? Грааль (как и котел возрождения) тоже предполагает смерть и новое рождение. Поздняя осень – это старость, а когда упал снег – природа умерла. Смерть – это снегопад. Так невеста как бы "умирает" в белом платье и "рождается" жена, супруга. Смерть и рождение суть одно. Святые умирают с блаженной улыбкой и "красна смерть преподобных". В недрах тела хранятся наркотические вещества, припасенные на момент смерти. Но дело не в муках или блаженстве. Монашеская "память смерти" не боится смерти, а боится вечности без Бога. Древняя монашеская практика, описанная Паламой – это "техника" смерти. Она начинается погружением в тишину, в которой не должно быть ни мысли, ни чувства. Этот абсолютно ненарушимый покой называется "Мрак" или "Ум". Но "Ум", который у монашеских писателей пишется всегда с большой буквы не означает мысль или думанье. Это именно безмысленное сосредоточение личности в сердце. С точки зрения информации это действительно мрак. Здесь мы опять встречаемся с ромбом, т.е. с сочетанием стихий огня и воздуха, т.к. отсекая ум (который думает) монах сосредотачивается только на личности-точке и сердце, соединяя их в одну точку. Это аскетическое в самом истинном смысле этого слова прохождение через мрак безмыслия, прохождение через точку, как через смерть, отсекает грехи и страсти псевдоличности, которая есть индивидуальность (двойник), она-то и не пролезает, не проходит в эту точку. Ведь путь к ней, к этой точке как в узкой, всё утесняющейся воронке. Все Уже и тесней, и вот уже невыносимая теснота и, наверное, скука, но в конце – она… точка, как точка смерти. Касание к ней даёт энергетический взрыв ("Свет"). Надо сказать, что сейчас, занимаясь этим (умным деланием) люди практически всегда впадают в прельщение. Цель настоящей исихии – просто доброта, а если человек говорит, что он видел свет, был восхищен, или испытал необыкновенное состояние и т.д. – это все точно прельщение. Сама исихия ради этого – уже прельщение. Результат истинного исихазма – просто добрые глаза и хороший характер. Больше ничего. А если нет, то, как традиция Грааля постепенно превращается в традицию котла кельтов, так и традиция исихазма превращается в разновидность поповства.

Моральный абсолют в каком-то смысле тоже смерть, ("смерть во Христе", о которой пишет ап. Павел), поэтому философия морального максимализма отпугивает, как нечто опасное, и была бы совершенно неприемлема, если бы не обещания Христа о счастье, блаженстве и бессмертии. Проходя через моральный абсолют, как через смерть, человек вступает в вечность, и именно здесь проявляется точечность свободы и выбора. Моральный абсолют можно сравнить еще с браком и сексом. Чтобы женщина была счастлива с мужчиной ей необходимо довериться и отдаться, впустить его не только в глубину тела, но в самую глубину души. Нечто похожее происходит и с моральным абсолютом. Надо довериться и отдаться Христу: "это те, кто следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел" (Отк.14. 4) Наверное, именно в этом смысле апокалипсис говорит о браке Христа и церкви, где церковь – невеста, а Христос – жених.

Смерть Аарона, Моисея, Авраама не производит впечатления ужаса (они почили). Ап. Павел так даже хотел смерти (разрешиться), а смерть Богородицы названа Успением. Единственно возможное, в нравственном смысле, отношение к смерти – это принять, пройти, испытать опыт смерти. В этом и мужество, и мудрость, при условии веры в бессмертие души. Но что касается друга, то любящая душа хочет одного – не расставаться. Разлука – вот что хуже смерти. Любовь и смерть несовместимы? Тогда не просто "не убий", а сделай живущим. Но… Как появляется личность? Сгусток в воздушной части души плотнеет, становится сверхплотным, и, наконец, ставши бесконечно плотным, проваливается в ничто… в кто. Разве это не смерть? А любовь! Личность, исчезая для себя, входит в другую личность, вновь возникая и воскресая. Опять смерть. Личность – точка. И вхождение одной точки в другую точку есть в каком-то смысле смерть, которая сама – точка. Получается, что смерть – это не природный порядок, она выше и вне порядка. Когда люди говорят, что они боятся смерти, то имеется в виду боязнь не самой смерти, а предсмертных мучений от болезней. Сама смерть это точка: человек теряет сознание мгновенно, и одновременно с этим, именно одновременно как бы просыпается в другом измерении. Прохождение души через воскресение тела, и преображение тоже будет переживаться как смерть и рождение. Это мгновенный скачок, а не постепенный процесс. Преображение личностно, а значит точечно. Смерть непонятна, апофатична. Насилие в смерти, как и в любви, вот – грех и зло. И, наконец, любовь к Богу. Здесь жизнь и смерть – синонимы. "Крепка как смерть любовь", "Верующий в меня, если и умрет, оживет", "Если зерно, падшее в землю". Страх веры… Вера страшна: в Боге другая жизнь, а мы цепляемся за эту ("Боязливых же и неверных", Ап. 21.8). А кто не "умер", остался во тьме внешней, там плач и скрежет зубов, ведь брак Христа и церкви – это тоже смерть. Цифра шесть и вообще шестеричность – это знак воздуха, личности, рождения и смерти, т.е. точки или любого прохождения сквозь точку в пространстве и времени. Филадельфийская церковь в Апокалипсисе по счёту шестая. В шестой день творения сотворён человек как личность. Христос умер на кресте в шестой день еврейской недели. Все это, наверное, наводит мысль на страшную цифру 666. Но к апокалипсическому антихристу цифра шесть не имеет абсолютно никакого отношения. Ни шесть, ни шестьсот шестьдесят шесть. Люди, плохо знающие Апокалипсис, или не давшие себе труда поразмыслить над тем, что имел в виду старец Иоанн под словами: "Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя" (Отк. 13. 18) Если бы числом антихриста была бы просто цифра 666, в приведенной цитате не было бы слова "сочти".

Грехопадение Адама в каком-то смысле было неизбежно, сказалась, может, генная память тысячелетий (кроманьонского периода), и потому ещё, что человечество должно пройти именно через моральное возрастание, через моральный прогресс, и с этой точки зрения мы живём в интересное время. На планете единого человечества никогда не было! Мы живём в такое время, когда оно с неизбежностью наступает. Хорошо это или плохо, но это перелом по масштабу метаисторический. Однако, ни общая валюта, ни общая культура или экономика не объединят человечества. На эту задачу способен только моральный максимализм, понятный без переводчиков всем, без исключения. Ромбическое направление в живописи, например, может оказаться универсальным для всей планеты. У ангелов, в отличие от человека нет прогресса, и не может быть. Они сотворены совершенными и для них возможны только стабильность или регресс, т.е. совершенство или удаление от совершенства. Цивилизация у ангелов – это всегда свидетельство регресса. Для человека же характерен именно прогресс. Возрастание, усложнение, совершенствование, и как в жизни отдельного человека, так и человечества. И тут различимы два типа прогресса: моральный и научно-технический, и они противоположны по главному, т.е. экзистенциальному вектору. Технический прогресс у всех на виду, и его причины, мотивы, результаты достаточно уже обсуждались. О моральном прогрессе говорил Христос, и результаты морального прогресса им обозначены тоже достаточно ясно: бессмертие, счастье, блаженство. А с точки зрения возможностей и способностей, человек приобретёт по Его словам такие способности, которые упразднят, сделают ненужными все достижения нынешней цивилизации, о которых Он сказал кратко: "не заботьтесь". Об этих будущих способностях и возможностях Он сказал так: "И ничего не будет невозможного для вас" (Мф.17.20). Вспомним, например, о воскрешении мертвых, о передвижении гор, об исцелении без медицины всех болезней, хождении по воде и проч., и о подобного рода чудесах Самого Христа, о которых Он тоже сказал: "Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит" (Ин.14.12). Продовольствие, строительство, энергообеспечение, погода, передвижение, здоровье и проч. – все эти и многие другие проблемы просто исчезнут. И нынешняя цивилизация останется в памяти будущих поколений, как цивилизация близоруких, тупых, жадных, злых и суетливых идиотов, несчастных, но гордых своими жалкими достижениям.

Народы всегда "цапались" за богоизбрание, понимаемое как лицеприятие у Бога с вытекающими из этого "льготами" и правами на превозношение и эксплуатацию других народов. В этом и суть патриотизма. Слово "сноб" означает не только высокомерие, но именно неспособность эстетически воспринимать и понимать чужие ценности. Т.е. суть здесь – в ограниченности и спесивой невнимательности, нечуткости. Снобизм всегда групповой: национальный, сословный, профессиональный, возрастной (субкультура поколения) и т.д. Для сноба, например, парадоксальную логику, казалось бы, легко оспорить и опровергнуть с позиций обычной не парадоксальной логики, но эта лёгкость иллюзорна, так только кажется. На парадоксы часто легкомысленно и чуть ли не шутя наскакивают, как на до смешного легкую мишень, но попадают пальцем в небо. Парадокс сначала надо воспринять, эстетически ощутить на духовном уровне, а уж потом спорить. Впрочем, если человек действительно смог почувствовать парадоксальную логику, он уже не будет спорить. Т.к. на этом поле у собеседников поразительная толерантность и удивительное уважение к чужой точке зрения. Любящий парадоксальность любит и человека, его парадоксально существующую личность.

Что может быть агрессивным по отношению к ромбическому искусству? Непонимание, точнее, не способность воспринимать – не агрессивны, скорее просто нейтральны. А возражения и наскоки в этом случае просто неинтересны. Из Евангельской истории мы знаем, что агрессивным по отношению к ромбической проповеди оказалось лицемерие. Лицемерие – это самый тонкий тип лжи. Из всех видов обмана – это самый гадкий, низкий и подлый. Клевета и лицемерие всегда рядом в человеке. Самый тяжелый грех, по мнению Данте – клятвопреступление (вероломство). У него клятвопреступники на самом нижнем круге ада. Но лицемерие и клевета хуже. Христос своим отношением определенно это показал. Цинизм, казалось бы, – это противоположность лицемерию. На самом деле сам цинизм – если не ложь, то заблуждение, дающее иллюзорное право на глумление. Глумление – это тоже тип лжи. Объект агрессии – красота невинности. Т.е. здесь лживое высмеивание высоты, чистоты, нравственной святости. На самом-то деле невинность не смешна. Сам смех здесь и есть ложь. Если только им не обличается притворство и лицемерие, т.е. лживый имидж. Но тогда это уже и не глумление. Почему Христос обличал главным образом лицемерие? Потому что лицемерие – это ложь моральная, обман, касающийся морали. С глумлением же Он даже не вступил в диалог. Хотя это тоже ложь, касающаяся морали. Но видимо с этим не спорят по той простой причине, что на самом деле, и в действительности, за глумлением, как, впрочем, и за цинизмом, всегда прячется собственное осознанное моральное ничтожество. Чья-то нравственная высота, разумеется, в такой ситуации невыносима. А бывают ли шутки о благородстве или невинности просто по легкомыслию? Ведь самый легкий способ вызвать смех или улыбку – это подшутить там, где вообще юмор неуместен. Например, спахабничать над теми, кто старается говорить и думать об умилительном, трогательном, эмоционально интимном, возвышенном и дорогом для самой нежной сердцевины своей души. Здесь можно с ничтожной затратой усилий и ничтожным умом показать себя остроумным, метким и т.д. Но одновременно с этим в таких случаях непременно показывается и тот самый ничтожный ум.

Даже эпизодические прикосновения к ромбическим состояниям улучшают здоровье. Так, в настоящее время врачи обнаружили парадокс: мужские слезы лечат рак! Если мужчина плачет, он исцеляется от рака. А когда плачут мужчины? Когда сталкиваются с благородством и чувствуют его красоту, красоту доброты. Если прочитать в Библии, например, о жизни царя Давида (которого абсолютно невозможно подозревать в недостаточном мужестве), то увидим, что он часто плакал, и практически всегда по одной и той же причине: от умиления. Мужчина имеет право плакать по этой единственной причине: от умиления. А если он никогда не плакал от умиления, сомневаемся, что его можно считать мужчиной.

Первородный грех

Рассмотрев эстетику разных сочетаний стихий, в том числе эстетику девственников Апокалипсиса, т.е. ромба (огня и воздуха) и креста (воды и земли), давайте снова обратимся к самым истокам существования современного человека, к тому моменту, когда возникла глубочайшая причастность к древнему злу природной жизни в эстетике одновременно и животной телесности, и смерти, т.е. к моменту первородного греха Адама и Евы. По непонятной причине, считается, что суть первородного греха в первом половом акте, в сексуальном совокуплении Адама и Евы, к которому их привёл своим соблазном сатана, обратившись змеем. Давайте изучим первоисточник и задумаемся. О вкушении плода с древа познания добра и зла повествует третья глава Библии. По всему контексту это и есть грех. О том, как Адам "познал" Еву и как от этого родился Каин, повествует уже следующая, четвёртая глава. О размножении человека, между прочим, ещё можно прочесть и в другом месте: "И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь" (Быт. 1. 28.). Но это благословение было, по всей видимости, задолго до истории с плодом. В чём же суть этой истории? Обращает на себя внимание и даже настораживает тот факт, что немедленно после вкушения плода у Адама и Евы каким-то особенным образом "открылись глаза" и они "узнали" о себе, что были до сих пор наги. Т.е. надо понимать, увидели половые признаки, т.е. мужское и женское в теле друг друга. Самое время сейчас напомнить о мужском и женском в сочетании стихий. Т.е. об отражении мужского и женского начал в символах и образах этих сочетаний. Так значит, вот оно когда впервые было увидено, воспринято и пережито! По какой же причине? Секс не мог быть причиной, он был уже потом, может, даже много времени спустя. Подсказка в том, что они "устыдились", когда увидели наготу. Человеческое тело безупречно и стесняться здесь нечего, и если Сам Бог вочеловечился в такое же тело, как наше, то с телом все в порядке. Но, наверное, стыдно было ТАК на тело смотреть. О том, что древом познания было вовсе не растение, а тип существования, уже написано, и это давно стало известным толкованием. Дерево действительно отлично подходит в качестве символического образа древнего типа жизни со своей историей и корнями, и, конечно же, плодами. Тип жизни здесь имеется в виду кроманьонский, другой трудно предположить, да здесь в других гипотезах и нет необходимости. Итак, главный плод этого типа жизни – вот этот постыдный взгляд, т.е. тип восприятия обнаженного человеческого тела. Если, съевши плод, увидели наготу, устыдились и стали смертны, то, съевши плод с древа жизни, увидели бы нечто дающее бессмертие. На самом деле, и деревья, и плоды можно еще считать и за символические образы, означающие способность эстетически воспринимать. А не пускающий в рай ангел с огненным мечом может означать несовместимость двух типов эстетического восприятия, святого и грешного, чистого и грязного. Грязь здесь – это не понятие качества, а понятие как бы места нахождения. Например, щи в тарелке это чистое, а пролитые на пол – грязь. То размножение, которое для животных (кроманьонцев) нормально, для ромбического человека – грязь. Возможно, в веках и тысячелетиях в процессе естественного отбора по эстетическому признаку, формы человеческого тела приобрели, может быть, немного как бы гипертрофированные вторичные половые признаки. По этому поводу позволим себе представить совершенно фантастическую идею: а что если бы первородного греха не произошло и естественный отбор пошел бы по другим новым принципам? Тогда человеческое тело могло бы быть в большой мере другим и по виду и по качеству, например, ромбическим и бессмертным. С этой эстетически ромбической точки зрения самые знаменитые современные "секс-бомбы" шоубизнеса или, например, фигуристые персонажи эротических изображеений с гипертрофированными формами могли бы показаться просто уродами. Интересно в свете вышесказанного, что жен Ламеха звали Ада и Цилла, из которых первое означает – "украшение, привлечение", а второе – "тень ширмы" (Быт. 4. 19.) Следовательно, оба имени указывают на эстетику, на внешнюю привлекательность этих женщин, послужившую соблазнительной приманкой для похотливого Ламеха. А сестру Тувалкаина звали Ноема, что значит "миловидное, прекрасное". Ученые экзегеты полагают, что именно она стояла во главе тех "дщерей человеческих", которые вовлекли в падение "сынов Божиих" и тем самым насадили на земле всеобщее нечестие.

Теперь внимательно прочтём речь сатаны, с которой он обратился к Еве в образе змея. "И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?" В этом вопросе уже содержится косвенная ложь, о запрещении кушать плоды со всех дерев в раю. Т.е. косвенная клевета на Бога, под видом вопроса. Зачем она, эта ложь нужна? Вспомним точней: какими словами было сказано о дереве добра и зла впервые? Во-первых, Бог не приказал, не повелел, а "заповедал" (Быт. 2.16). Как это слово могло звучать на иврите, не знаем. Но по контексту так же как поведал, сообщил, научил, только в более торжественном, т.е. соответствующем важности момента варианте. Слова змея придали актуальность неравенству Бога и человека. И предостережение любящего старшего друга ("ибо смертию умрёшь") стало звучать как угроза в ревнивом запрете собственника. Далее, в ответ на объяснение Евы, пошла уже прямая ложь: "Нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло" (Быт. 3.4). Итак, во-первых, впервые Ева, а потом и Адам напрямую сталкиваются с гипотезой неравенства личностей. Тут же змей и даёт почувствовать, как якобы Бог к этому неравенству относится: с ревнивым, завистливым желанием держать человека в вечном унижении и подчинении. Во-вторых, заметим, что речь заходит о "богах". Слово бог, которое в Священном Писании пишется с маленькой буквы, всегда означает ангелов. Здесь имеются в виду ангелы, которые знают добро и зло, в данном случае для нас важно знание зла. Т.е. это восставшие и согрешившие ангелы, знающие, что такое грех в качестве зла, и чем это отличается от добра. Видимо это были ангелы, которые занимались эволюцией и выживанием у животных, в том числе у человекообразных обезьян до кроманьонца включительно. Теперь они были не нужны для человека-личности, который есть уже венец всей эволюции, и должен бы быть бессмертным. Т.е. проблемы эволюции и выживания его уже не касалась. Не должны касаться, но коснулись. Это был поворотный момент, когда в результате первородного греха эти ангелы были допущены влиять и дальше на человека, и человек стал тем, что мы хорошо знаем на своём опыте. Это влияние ангелов-двойников, технически есть причина смерти, т.к. в их присутствии, и под их влиянием ген, отвечающий за бессмертие, всегда останется геном старения и смерти. Ведь главное условие эволюции – это смерть нескончаемых поколений животных. А так же выживание более приспособленных видов, в отличие от не достаточно приспособленных, осуществляемое в условиях жестокой конкуренции. Абсурдные и не нужные для Адама проблемы размножения и выживания трагически определили характер и его и всех последующих поколений. Замысел Бога о человеке отодвинулся на неопределённый срок. Точнее на срок, определяемый моральным прогрессом. Зигмунд Фрейд в своей клинической практике сделал наблюдения и выводы относительно моральных травм полученных человеком в раннем детстве. В самом раннем детстве человек совершает – на деле или только в мыслях – что-то низкое, грязное, постыдное. И тут же забывает, торопливо вытесняя это в подсознание. С возрастом накопленные нераскаянные грехи рвутся из бессознательного в сознательное – уже не как стыдное, а как нечто страшное, нарушая душевное здоровье. Что же предлагает Фрейд? Под гипнозом извлечь забытый грех, перевести в сознание и оправдать с точки зрения естественной антропологии (рационализация иррационального). Хаббард в своей дианетике утверждает, что проблемы человека возникают еще раньше, т.е. в утробе матери. Получается чем раньше, тем интересней. Но тогда, по этой логике, рассматривать человека надо с самого начала, с самого момента зачатия. И, разумеется, ученые не обошли и это начало своим ученым вниманием. Что же происходит в этот момент? Попробуем ответить на этот вопрос, в общем-то, не столько биологический, сколько культурологический, рассмотрев самый момент и процесс зачатия человека, а также образную проекцию этого процесса на человеческую психику и человеческую психологию и культуру.

Чтобы лучше прочувствовать, что происходит в каждый отдельный момент, мы будем приводить подходящие для каждого момента образы из нашей жизни, которые, имея в себе некую сущностную параллельность, хорошо иллюстрируют разыгравшуюся на сперматазоидном уровне драму. Итак, сначала все сперматозоиды находятся в одном месте. Образ такого нахождения – в мальчишеской дружбе, братском единении и коллективизме. Потом начинается оргазмическое передвижение сперматозоидов в некоем общем направлении. Опыт радостного шествия друзей откуда-то и куда-то переживает почти каждый, особенно в юности. Дальше скорость передвижения увеличивается, и впереди появляется цель – яйцеклетка, двудольное шарообразование с продольной складкой посередине. Проекция этого момента на психологию у всех на виду, так что на ней можно подробно не останавливаться. Гонка к цели заканчивается. Далее сперматозоиды бьются о стенки яйцеклетки, пытаясь проникнуть внутрь. Яйцеклетка, как женщина, выбирает одного, и перед ним открываются царские врата. Остальные сперматозоиды умирают снаружи, излучая в момент смерти энергию, необходимую для зачатия. Существует научное предположение, что яйцеклетка даже выделяет вещество, убивающее оставшихся вне сперматозоидов, чтобы их смерть наступила в необходимый момент. Если это так, то яйцеклетка, в определенном смысле, есть убийца. Это смерть первая. Женщины всегда подают надежды многим, но выбирают одного. Досада, огорчение и ревность остальных в этом случае есть, по сути, сублимированная смерть и умирание. Ещё вариант образа избранника – военачальник на поле среди трупов своих солдат. Крепость взята штурмом, и он входит в город. Энергетику и символику братоубийства, точнее, соучастия в убийстве, мы найдем в сочетании воды и огня. Это военная эстетика от оружия и мундира до строевой хореографии. Вот, наверно, почему во все времена женщины были неравнодушны к военной форме. Далее. Когда сперматозоид входит между двух половинок яйцеклетки, он выбирает одну половинку, а другую отвергает и обрекает на смерть. Это смерть вторая. Эйфория влюбленных при "новом счастье" всегда бывает за счет ревности отвергнутого "старого счастья". Без его мучительного "умирания" все было бы скучно и буднично. Закон смерти действует не только в любви, но и в дружбе. Человек стремится войти в дружбу двух людей (половинки) и, выбрав одного, другого отвергнуть. Это чисто фаллическое стремление вникнуть, оценить и с лучшим заключить новый союз, новую структуру. Защита от такого человека в том, чтобы не дать ему сказать, высказаться, проявиться творчески и т.д. Соперника надо нейтрализовать, лучше убить, иначе он создаст свою социальную структуру, "конфессию". А самый страшный враг – это "еретик", бывший свой, но уже "раскольник". Можно к вышеизложенному добавить пример всякого рода не-пускания простолюдинов в элитарный, "священный" круг избранных. Элитарное сознание имеет довольно-таки примитивные по сравнению со своими притязаниями, яйцеклеточные психологические корни. Итак, как видим, зачатие происходит за счет энергии двух смертей. Обе эти смерти, собственно, и лежат в нашем подсознании как первородный грех и, по сути, представляют собой язычество – как в религии, так и вообще в культуре. Базовые основы нашей психики закладываются уже в момент нашего зачатия и потом выявляются в виде эстетических влечений и жизненных переживаний на более высоком, уже человеческом уровне, сначала по Хаббарду, а потом и по Фрейду. И здесь, разумеется, имеет место эстетика именно двух сочетаний стихий: воздуха и земли, и огня и воды. То, что надо победить в себе, преодолеть будущим девственникам Апокалипсиса.

Когда мы обо всем этом узнали и задумались, мы поняли, что дружба (в системе аушры обозначена черным треугольником с вершиной в верху) – это почти невинный и простительный, но все же грех, т.к. это всегда лицеприятие ради корысти. Корыстью может быть просто удовольствие от близкого общения с приятным интересным человеком, ведь мы выбираем приятных друзей, с кем интересно. Дружба – это избрание и выделение одних, и обязательно отвержение остальных. Психологическая совместимость людей, а так же их конфликтность, всегда представляет собой совместимость и конфликтность двойников. Феодор Студит положительно пишет о дружбе (между монахами, разумеется), в то время как другие авторы Добротолюбия различают дружбу (как грех) и равную ко всем (и, специально уточняя, к мирянам тоже) любовь как добродетель. Вроде бы, в чём же грех? Но представим на минутку, что Бог лицеприятен. Сразу становится ясно, что лицеприятие это серьёзный грех, неприятный, болезненный ("кусачий"). Учитывая, что обычный человек может общаться с ограниченным количеством близких друзей (максимум четыре-пять), получается, что чтобы начать новое общение, новую близкую дружбу приходиться немного забросить старые. Вот тогда-то и обнаруживается лицеприятие. Ещё в дружбе есть тонкая, не всегда заметная вещь: любая дружба всегда ради независимости от остальных, а часто, в том числе и от Бога. А если же человек с кем-либо ссорится и расстаётся, то он прямо осознаёт, что он дружит с новым другом назло старому. Здесь мстительное бесовское желание не пустить в дружбу (зачаточное непускательство). Дружба – это предпочтение, выбор, выделение кого-то среди других. Друзей часто выбирают в силу осознанных или неосознанных социальных интересов, социальной выгоды, т.е. высокопоставленных, известных (знатных), элитарных или просто полезных (это в таблице у Аушры изображено серым треугольником с вершиной в верху). Именно поэтому с неумолимой обязательностью самая верная дружба рушится, как только она становится социально не выгодна. Само желание дружбы с социально выгодным человеком – есть прельщение, духовная похоть, нечистая страсть. И социально выгодный человек это всегда неприятно чувствует. В этом смысле, самая жестокая опасность для человека – это его собственная семья. "Враги человеку домашние его" (Мф. 10. 36) Проблема семьи в том, что члены семьи – это агенты социума. И если социум агрессивен, то и его агенты тоже. И возникает порочный круг: из-за непризнания близких человек не может добиться признания в социуме. А из-за непризнания в социуме не может получить признание близких. Если общество не дает статус, имидж, звание, соответствующее труду, таланту, взятой ответственности, то это общество как минимум нечестное, например, коррумпированное. Тогда муж обречен на неудачи и поражения в делах и на работе, в обществе, а это в свою очередь нагнетает женское неудовлетворение до болезненных проявлений. Все это проявляется особенно сильно, если родня супруга (свекровь, тесть) тоже активно и агрессивно его не признают. А если муж социально успешен, то все наоборот и тоже неприятно. Представим на минутку каково же Христу, к Которому почти всегда и тычутся ради социальной выгоды? Это и есть главное прельщение всех христиан, особенно монашествующих, со всеми вытекающими… "Возлюбите друг друга, как и Я возлюбил вас" – говорит Христос. Стоит задуматься, что же это за любовь? Девственников Апокалипсиса это касается в первую очередь. Они чисты, прежде всего, в этом смысле.