Дуэлянт

– Ну, ходят иногда. Но у нас у самих нет.

– А курицы?

– Они тоже иногда.

– А свиньи?

– Ты сейчас всех животных перечислишь?

– Да ладно тебе, мне же правда интересно!

– Нет у нас никого, только две собаки.

– Ой, завидую! Я уже несколько лет собаку у родителей выпрашиваю.

– Я тоже долго выпрашивал.

– Надеюсь, что у меня тоже получится.

Ещё несколько минут назад я и подумать не мог, что так обрадуюсь кабинету, в который должен был попасть изначально. За полчаса мы познакомились со всем преподавательским составом, записав каждое ФИО в дневник. Расписание занятий было, впрочем, весьма скудным – три-четыре урока в день. После основной части снова началась скучная – про «корабль знаний» (кроме шуток, эта фраза точно была в каждом подобном монологе!), наше интересное школьное будущее и так далее. Благо, длилось это не долго. Стараясь избежать встречи со своим новым «другом», я как можно скорее выбежал из класса и отправился в светло-синий холл, где меня должен был ждать дедушка. По пути я насчитал двадцать четыре плитки, пятнадцать неровных полосок на полу и сорок две деревяшки, из которых формировалась стена гардеробной. Всё вокруг было не серым, но словно стремилось к этому: бледные зелёные стены, потускневший светлый пол и вкрадчивые голубые тона. Ужасно тоскливое место.

– Ну, как прошло?

– Нормально.

– Ну-у! Это никуда не годится!

Он заметил, что я был совершенно не в настроении и не стал прилипать с вопросами, за что я был безмолвно благодарен.

Примечательного в первые периоды школьной жизни в действительности было мало. Я-таки на самом деле подружился с Толиком-Антоном и сильно удивился, что кому-то могло не повезти с именем-фамилией больше, чем мне. Честно сказать, я не сам сообразил, как можно дразнить Антона Антонова – с этим помогли наши одноклассники, быстро объявившие бойкот «селюку» и «пионеру». Удивительно, какими жестокими могут быть дети. Место негласного лидера стремительно занял Саша Белых – будущий наркоман и заключённый, тогда же просто агрессивный и озлобленный ребёнок. Благо, до рукоприкладства не доходило, а нам и вдвоём с Толиком было вполне комфортно. Мы оба не ходили в детский сад, отчего и в школу шли вне сформированного коллектива. Однако меня поражали его навыки коммуникации – Антон легко мог найти общий язык, кажется, с кем угодно. Так получилось и с дедушкой.

Мы начали ходить друг к другу в гости, рассказывать всё подряд. Толик хвастался передо мной какими-то наклейками и вкладышами, а я показывал ему свои навыки стрельбы и садоводства. И я знаю, что его действительно впечатляли мои познания в оружии, пускай и сам он заниматься этим не хотел. Всё-таки, это в нём я всегда ценил больше всего: Антон никогда не боялся показаться незнающим и всегда искренне интересовался всем подряд. Когда я говорю «всё подряд» – я буквально имею в виду трёхэтажную энциклопедию, начинающуюся с динозавров и кончающуюся женской косметикой. С ним было не скучно, а большего я тогда и не хотел.

Лизы в нашей школе не оказалось – я быстро достал всех преподавателей этим вопросом. Как ни крути, с чем-то в жизни приходится смиряться – смирился и я, навсегда решив не испытывать такие же чувства ни к кому больше. Разумеется, я скучал. Но так же понимал, что все подобные мысли разрушительны и от них стоит как можно скорее избавиться. Так из моей жизни пропала Лиза.

Жаловаться, в общем-то, было бы несправедливо – с ролью лучших друзей справлялись дедушка и Антон. Остальные одноклассники первое время были к нам нейтральны, и Толик не упускал возможности поиграть или поговорить с ними. Однако, уже спустя несколько месяцев сформировалась своего рода «иерархия», в самом низу которой были мы с другом. Меня это совершенно не беспокоило.

Ближе к зиме, когда завершился дачный сезон, дедушка начал преподавать мне вождение. Если бесконечный поток мата и негодования можно назвать преподаванием. А это я только рулём занимался, физически не в силах дотянуться до педалей! Так мы и ездили по просёлочным дорогам: он педали жмёт, а я, сидя у него на коленях, верчу баранкой.

– Влево. Влево! Ну ты чё, не видишь, что ли? Яма же!

– Не вижу!

– А ты глаза протри и внимательнее за дорогой следи! Пашка, мы больше двадцати даже не жмём, а ты уже как баба исстонался! Что с тобой на скорости будет?

– Дедушка, мне ещё и семи нет! А руль твой тугой и жёсткий. Ты сам уже, видимо, рулить его не можешь, вот и издеваешься надо мной!

– Это ты тугой и жёсткий, Паша, а с рулём всё нормально! Ничё, у нас на фронте и пятилетние мальчишки бегали – не ныли!

– Причём здесь вообще…

– А притом! На дорогу смотри, ёпт! Вот! Можешь же, когда хочешь!

Ну и фраза! Отвратительная – и это мягко сказано! Я, может быть, всегда хочу? Да вот только не всегда получается. И кто мне ответит – вот какой толк человека натурально гнобить за то, что у него что-то не получается? «А вот я! А вот в моё время!» Ну и что, что ты? Ну и что, что в твоё время? Мне как-то в интернете попался неплохой ответ на подобные изречения – «раньше в землянках жили, чё мы не переедем?» Хотя я и знаю, как бы ответил дед: «Дурак ты, Паша.» И всё! Как до таких людей простую истину донести, что мы все разные? И что даже кровное родство не обязательно несёт в себе обязательную передачу таланта или предрасположенностей. Вот папа мой, к примеру, был совершенным тюфяком. В хорошем смысле, конечно: добрый, милый и всё такое. Но слишком он был далёким от физического труда и вообще бытовых навыков. Словом, слишком был не похож на своего отца – моего деда. Тогда-то я и решил спросить.

– Слушай, а чего вы с папой друг на друга обижались?

– Ну-у, как бы тебе попроще объяснить… Прямо руль держи! Паша, бля!

Я вцепился в баранку и сосредоточился на еле освещённой дороге.

– Не хотел бы говорить, что твой отец был дураком. Хотя и на самом деле я даже не знаю, кто из нас двоих заслуживает этого больше. Глупо получилось. Идеи у нас с ним были разные: жили по-разному и думали по-разному. Сколько бы я не пытался его вразумить, он всё брыкался – мнение своё доказать хотел. А я, конечно, своё. На том и порешили, разойдясь на столько лет. Эх, знал бы я тогда, что всё вот так…

– Что за «идеи»?

– Да я сомневаюсь, Пашка, что ты сейчас это поймёшь. Да и не нужно оно тебе пока. Ты только вот что запомни: никогда не ставь всякие дурацкие идеи выше близких, особенно родни. Не стоят они того, чтобы из-за них вот так в одиночестве оставаться. Они же как – приходят и уходят. А близкие – они затем и близкие, чтобы такими всю жизнь оставаться.

– Не понимаю…

– Ничего, я тоже не понимал. Вот подрастёшь, тогда, может, и поговорим с тобой посерьёзнее.

Ужасно меня бесило то, что я постоянно до чего-то «не дорос». Неужели так сложно мне что-то поведать? Интересно же!

С тех пор дедушка начал часто рассказывать мне о папином детстве: как они с ним путешествовали, на рыбалку ходили. Честно сказать, некоторые его истории вызывали сомнения насчёт их достоверности. Например, как они с отцом ездили на поезде во Владивосток, а там выходили на «резинопароходе» (обыкновенная резиновая лодка) в открытое море и могли провести там несколько дней. Но я не спорил: всё-таки эти истории были чересчур интересными и дедушка умел ярко описывать все нужные детали.

Зимой практиковать стрельбу стало тяжелее: мало того, что приходилось всё время расчищать импровизированный полигон, так ещё и темнело значительно раньше. Но я не переставал тренироваться и быстро учился. Не передать словами, как меня сводили с ума очаровывающий запах пороха, томные щелчки барабана и оглушительный рёв выстрела. Когда я держал в руках револьвер, весь мир вокруг будто замирал в ожидании. К тому же, мне удалось заработать доверие дедушки, и он перестал следить за каждым моим шагом – я мог тренироваться самостоятельно. Такая свобода опьяняла, но я всегда держал себя в руках, не позволяя излишней дерзости. Я ценил это доверие и отплачивал тем же. Не знаю, почему, но в холодное время года всё ощущается по-другому. Иначе слышался запах пороха, глуше звучали выстрелы – словом, неизменно будоражащее впечатление играло новыми красками. Всё это было… нет, не острее. Но нутром я чувствовал изменения, и мне это безумно нравилось.

Жил я уже в своём флигеле и мало-помалу приводил его в приятный для себя самого вид. Мы обклеили его обоями, выровняли пол и постелили огромный ковёр, обнаруженный за бесценок на одной из барахолок шумящей Москвы. Поверх обоев я по возможности лепил самые разные плакаты и прочую «байду», как это называл дед. Впрочем, всякий раз не отказывая мне в приобретении следующей.

Все револьверы теперь жили на своём месте и более чем регулярно чистились, отчего их вид становился всё лучше и лучше. Даже старина лефоше по-радостному заблестел – дедушка не жалел денег и на услуги сторонних специалистов. Вообще, у старика было много знакомых из самых различных сфер. Слишком много. И откуда у пожилых людей бывает столько друзей? Особенно, у таких замкнутых, каким мне всегда казался дедушка. За время зимы я успел несколько раз увидеться с дядей Вовой из похоронки; дядей Маратом на голубом грузовичке; тётей Таней из кондитерской; дядей Жорой из оружейного. Остальные же были или реже, или совсем мимолётом. Но ведь были! В один момент мне думалось, что дедушку знает весь большой город – к нему чересчур уважительно относились все встречные дяди и тёти. Во всяком случае, создавалось такое впечатление.

В январе мы отметили мой день рождения. Приглашать мне, кроме Антона, было некого – но мы и так смогли, как бы сказал дед, «сообразить на троих». Дедушка здорово подготовился: купил мой любимый торт, приготовил мой любимый салат и помог с уборкой флигеля. Точно помню, что Толика тогда привезли его родители – тётя Надя и дядя Олег. Тогда же они позвали меня к себе на следующие выходные, когда день рождения будет у их сыночки-корзиночки. Изнутри мы украсили стены шариками и цветастыми вывесками – словом, был настоящий праздник. Налив себе самогона, а нам с другом сока, дедушка прочёл тост:

– Эх, Пашка… Семь лет – вроде не много, а уже вижу в тебе мужичка! Знаю, что тебе через многое приходится проходить и со многим справляться. Но, чтоб ты знал, у тебя отлично выходит! Ещё каких-то полгода назад ты и жопу подтереть сам не мог, а теперь посмотри на себя! Первоклассный стрелок, умелый садовод и строитель, да и в школе не отстающий! Я горжусь тобой, внук. Ну, давай! Чтоб Кремль стоял и деньги были! За тебя!

После опрокинутой рюмки он, поморщившись, вытянул из-за своей спины какую-то коробочку.

– На, открывай. И пусть он будет служить тебе так же, как мой в моё время.

Я не верил собственным глазам: в картонной коробке лежал на первый взгляд совершенно новый револьвер! Я посмотрел на слабо понимающего значимость происходящего Толика, а затем перевёл счастливый взгляд на дедушку. Тот искренне улыбался и накручивал на палец свои короткие седые усы.

– Ну и чё рот раззявил? Смотреть будешь или как? Так-то я ещё на новый год планировал, только вот как-то не срослось.

А я уж думал, что теперь до самой моей старости подарками на новый год останутся сладкие наборы. Дрожащими руками я нащупал в набитой бумажным серпантином коробке пистолет. Он был заметно меньше остальных, зато куда удобнее лежал в руке и я тут же приноровился – начал играться и вертеть его.

– Э-э-э, ёпт! Ты чё размахался? Щас отберу нахер!

Что-ж, не могу не согласиться, что повёл себя весьма дерзко. Но такой повод! Маленький мальчик просто не может справиться с таким количеством положительных эмоций. Антон сидел рядом и хохотал от матерных возгласов деда. До этого он подарил мне постер с каким-то нарисованным животным и две упаковки конфет, но меня это слабо впечатлило.

– Во-от, молодец.

Дед хвалил меня всякий раз, как я делал что-нибудь, чему он учил меня сам. В тот момент я оценивающе разглядывал новую игрушку и тщательно проверял работу всех подряд его механизмов.

– Патроны везде найдёшь, стрелять удобно. Бьют не сильно, но оно тебе и не надо. Я рос в окружении оружия и учился с ним жить, теперь же и у тебя есть своё. Уважай и береги его, и я обещаю, что рано или поздно револьвер ответит тебе тем же. Эр девяносто два называется, кстати.

– Эр де-вя-но-сто два… – я протянул его имя, вглядываясь в отблески лампы от практически зеркальной поверхности.

– Пойдёшь пробовать? – неожиданно спросил Антон.

– Пошли!

Я схватил упаковку патронов и мы побежали к выходу. Дедушка пошёл за нами.

– Эй, дурики! Шапки надеваем! Чай не май месяц на улице!

Спорить было бессмысленно, даже если на улице бы был плюс. Наскоро одевшись, мы побежали к полигону. Дед за несколько дней до этого повесил лампочку прямо над мишенями, точно над головой пугала – так что стрелять теперь можно было и в тёмное время, особо не заморачиваясь над освещением. Хотя ещё в декабре приходилось «изобретать велосипед», подставляя или вешая куда-нибудь большой дедовский фонарь, чтобы хоть что-то различать во мгле. Ведь в этой мгле не было видно «ни зги». Если вам интересно, что такое «зга» – то я вас разочарую, так как дед и сам не знал, что значит это слово.

Я забежал в большой дом и, подставив табуретку, щёлкнул по нужным тумблерам. Медленно разгорелась светящаяся над полем точка, и вскоре под ней показались три «головы». По протоптанной дорожке мы вышли к дистанции в приличные пятнадцать метров и я принялся заряжать сразу весь барабан в надежде, что дед не будет против такой наглости.

– Вот ты, Пашка. К тебе со всей душой, а ты…

И умел же он давить на совесть! Ещё и подкрался так не заметно. Я виновато обернулся и скорчил стыдливую рожицу.

– Хер с ним. Пуляй давай! Но аккуратно, не торопись!

Я закончил с зарядкой барабана и начал его прокручивать, вслушиваясь и наслаждаясь каждым щелчком. После я грациозно убрал левую руку за спину и вытянул правую вперёд, прицеливаясь.

– Ой, бля, дуэлянт! Смотри, не довыёбывайся! Как отлетишь нахер – кто тебя ловить будет? Или пистолетом по харе заедет. А может, разок и стоило бы!

Я сжал обе ладони, зажмурился и навёл мушку прямо на голову пугала. Секунда. Бах! Точно в цель! Револьвер нехило так отлетел вверх, но я вовремя его обуздал и со стороны это выглядело так, словно было задумано. Ну, или мне очень хотелось в это верить.

– Вау! Паша! Может, тебе на соревнования какие поездить?

– А вот это дельная мысль, Толик! Молодец!

Они продолжали меня хвалить и что-то обсуждать, но, по правде говоря, я их не слушал. Мои уши гудели от выстрела, а довольный взгляд продолжал сверлить отверстие в пластиковой башке. Признаться, не менее сильно я наслаждался от собственной эффектности и эпичности момента, которые, без сомнения, тогда были на высоте. Тогда абсолютно весь мир крутился вокруг Паши Пушкина.

Поглощённый сладкой эйфорией, я перевёл взгляд, а затем и мушку на соседнюю мишень, тут же надавив на спусковой крючок. Бам! Нет, по второй мишени с первого раза я не попал, хотя это уже мало беспокоило. Револьвер сидел в моей маленькой ладошке почти идеально, но она начинала потеть, так что я вернул левую руку на щёчку. В тот вечер я истратил, наверное, половину упаковки – и это однозначно того стоило.

Через неделю я съездил на день рождения к Антону, подарив ему значок с Гагариным – я знал, что тот с ума сходит по всему космическому. А Гагарин… В общем, подарок удался. Дедушка без проблем нашёл общий язык и с его родителями, так что мы могли оставаться друг у друга с ночёвкой. Чем мы, конечно, неоднократно пользовались. Рассказывали друг другу страшилки, играли во всё подряд и просто бесились. Пожалуй, этого мне и не хватало.

Во втором классе у меня появился собственный телевизор, и Толик приволок ко мне «денди», а заодно и несколько картриджей с впечатляющей надписью «9999 в 1». Детская наивность жестоко разбилась вдребезги в первые же запуск: в самом деле игры было штук десять, а как маркетологи насчитали там столько тысяч мы и представить не могли. Впрочем, нам хватало и их. Тогда же меня начало раздражать чрезмерное чистоплюйство Антона: каждый божий раз он тщательно продувал картридж, смахивал с него не успевшие осесть пылинки и вообще был жутко бережливым. Видимо, к этому его приучили круглые смешные очки, которые ему прописали сразу, как он пошёл в школу. Так что, вслед за пионером к нему прибилось и «очкарик».

Время шло, я постепенно осваивал навыки вождения и стрельбы, при этом сильно не отставая в школе. Но уже тогда я заметил врождённую во мне неприязнь ко всем числам и математике в целом. Конечно, я без труда решал примеры и уравнения, которые нам задавали. Но я ужасно бесился всякий раз, как только мой ответ не совпадал с тем, что был в конце учебника. Толик всё норовил меня «подтянуть», но я, как мог спокойно, отказывал ему в этом. Учить он меня ещё будет! Зато с правописанием и литературой у меня было всё прекрасно. По удачному совпадению мне нравились те произведения, что давали нам на прочтение на время летних каникул. Больше всех, пожалуй, тогда меня впечатлил Ваня Солнцев, в каком-то роде даже став моим кумиром. Легко давались все стихотворения и я даже пробовал писать свои. Вот, например:

Солнце, небо и луна –

Всё, что нужно для меня.

Я люблю гулять, играть,

Бегать, прыгать и стрелять.

Пистолет мой как игла.

Точен, так же как она.

Да уж, сейчас это кажется забавным. С соревнованиями по стрельбе ничего не вышло: я не захотел ездить туда-сюда до другого конца города. Так что я сам принял решение оставить всё, как есть. Всякие награды меня не привлекали, а учил меня прекрасно и дедушка, проводить время с которым становилось всё интереснее. Он, словно наблюдая мой физический и духовный рост, доверял всё больше историй и баек. Тогда же он начал рассказывать мне и про те самые «идеи», на деле оказавшихся набором терминов и мыслей всяких умников. Коммунизм, капитализм, феодализм – господи, да как это может зацепить десятилетнего сорванца? Скука смертная. Но всё же искра любопытства имела место быть: в конце концов, именно из-за того и поссорились дедушка и папа. И вот с чем с чем, а с этим я согласен наверняка: безумно глупо променивать родных на мнимое величие идеи. В сущности ведь она у каждого своя – основанная на личном опыте, знаниях, понимании мира. Обсуждать и спорить – пожалуйста. Но чтобы до такого…

Всякий раз, как я приходил к Толику, его обуревала странная идея сделать из нашей квартиры какой-то «офис». Я с первых же слов отметал все подобные предложения, но это редко останавливало поток фантазии, фонтаном лившийся из Антона. Ох, и не любил я это в нём – слишком он был активным, а мне же время от времени хотелось спокойствия и покоя.

В сущности, все четыре года были похожи один на другой: весной – огород и конец учёбы; летом – каникулы, книжки и бесконечные прогулки; осенью – снова огород, возвращение в гнусную школу и дождь: а зимой – баня и домашний уют. Неизменными так же были уроки стрельбы – я уже совершенно не мог представить себе жизнь без этой её части. Думаю, что моё детство в школе сильно отличалось от остальных. Даже от Антона – всё-таки он жил в городе и с родителями, а не вот так. Моё новое детство состояло из ежедневных обязательств, забот и трудностей. Но, пускай у меня и не было многого из того, что было у остальных ровесников – я определённо был счастлив.