Дуэлянт

Дед достал из холодильника жестянку рыбных консерв и несколько картофелин. Замотав каждую в шуршащую фольгу, он закинул их в белую электрическую печку, стоявшую на столе под окном, после чего туго прокрутил несколько кругляшков и машина загудела. Дедушка обернулся ко мне.

– В туалет хочешь?

К своему собственному удивлению, я не хотел. Хотя всю свою короткую жизнь посещал уборную практически при любом подворачивающемся случае. Даже закрадывались мысли, что я чем-то болен и так быть не должно, но думать об этом было скучно и не так тревожно. Я вновь отрицательно помотал головой.

– Ну а я хочу. Пошли. Покажу тебе заодно, что тут и как.

Мы вернулись в маленькую комнату. Дед отодвинул маленькую шторку и, показывая на множество выключателей, посмотрел на меня.

– Смотри: этот тумблер – свет на крыльце. Этот – вдоль дома. Этот – баня. Этот – второй дом. Остальные тебе пока не пригодятся. Всё понял? Вот табуретка, если надо будет что-то включить – пододвинь её и так дотянешься.

Он указал мне на стоящую в углу маленькую и аккуратно сколоченную табуретку.

– Понял.

Разумеется, я ничего не понял, и после тыкался в них наугад, со временем заучив расположение каждого переключателя. Дед вернулся на улицу, пошурудил в ящике на столбе крыльца, и по очереди в разных местах над участком загорелись три тусклых фонаря, свет от которых напоминал очень близкое к исчезновению за горизонт солнце. Под одним из них стоял загадочный второй домик, напоминающий заброшенный склад. Под другим чуть поодаль страшным монстром возвышалось пугало, состроенное из выброшенного манекена и изветшалых, рваных вещей. На голове у него были сноубордистские очки и мятый запятнанный цилиндр. Свет от ближнего к нам прожектора падал на крыльцо дома и освещал небольшой участок вокруг него.

Я вышел на освещённое желтизной крыльцо. Справа была небольшая скамейка с приставленной к ней точно такой же, выданной мне в распоряжение, табуреткой. На ней рядом лежали чистая пепельница и запечатанная пачка сигарет. Посередине пола, до того не заметный, красовался круглый разноцветный ковёр, исписанный синими и зелёными полосками. Вокруг него болтались, похожие на ушки белочек, ровно восемнадцать висюлек. Дед взял мою ладошку и мы направились вдоль дома, прямиком к зловещему мужику в цилиндре. Благо, до него мы не дошли. Прямо за домом был сворот налево, где метрах в пяти грозно возвышался над травой обыкновенный сельский туалет, познакомиться с которым мне ещё только предстояло.

– Если по-маленькому, то можно и сюда. – Дед показал на высокую траву справа от постройки. – Но это если занято. В туалете сохраняем чистоту, так что, если прицел сбит, то садимся и делаем свои дела аккуратно – я за тобой убирать не буду.

Дедушкины слова в тот вечер, как и всегда, звучали жестковато. Но в то же время чувствовалось, что он не хочет быть со мной грубым. Я послушно кивнул и принялся ждать, пока дед вернётся к углу дома. Вдали слышался шум большого города, но отсюда он звучал, словно был глубоко под водой. Глядя в деревенскую даль, я внезапно почувствовал, как под ногами пропадает земля, живот наполняется едкой кислотой, а иссушенные глаза вновь нашли жидкость для слёз. Я почувствовал себя самым одиноким человеком на планете. Не будет больше ванн и прогулок, ссор и примирений. Будто очередной злодей из мультика украл моих родителей и уже никогда не вернёт. Я не понимал, за что он так со мной поступил, почему именно со мной случилось то, что случилось. Со стороны я, как мне казалось, был похож на меланхоличного ослика Иа, за тем лишь исключением, что у того были, пускай нарисованные, друзья. Мой же, единственный, сейчас находился в десятках километров от меня и, может быть, так же безумно тосковал. Мне жгуче захотелось убежать отсюда и я, недолго думая, ринулся к тропинке, по которой мы час назад шли с дедушкой. Как только я преодолел крыльцо, шнурки на кроссовках предательски развязались. Я второпях принялся пытаться их затянуть, но в этот раз не выходил ни мамин, ни папин способы. Уставший и задыхающийся от бега и рыдания, я поднялся на крыльцо и упал на коврик, скрючившись, по словам деда, «буквой зю». Он отнёс меня в дом и положил на кровать, а сам вернулся на улицу. Сначала я услышал, как рвутся плёнка и бумажка, а затем тихий щёлк и потрескивание сигареты. В дом затянуло противным ядовитым дымом, от которого я спрятался под холодное тяжёлое одеяло. Так я в первый раз уснул в своём новом доме, а вместе с тем и похоронил своё беззаботное детство.

Глава 2

На следующий день я проснулся от обезумевшей от счастья собаки, щекотно вылизывающей моё лицо. Стоило его закрыть, как она перебежала к беззащитным пяткам, так что в конце концов пришлось свернуться калачиком. Кислорода так хватало не надолго, но этого и не понадобилось – Маркиза с весёлым лаем выскочила сквозь открытые двери на улицу. Спать уже не хотелось, так что я поднялся, потянулся и пошёл вслед за ней. Деда в комнате не было. Часы справа от окна показывали семь утра и солнце уже успело осветить весь участок.

Я выглянул в одних трусах на крыльцо. Маркиза радостно носилась туда-сюда, видимо от того, что я наконец-то проснулся. Жутким «нечто», которое вчера отматерил дедушка, оказался прелестного вида крупный пёс, тоскливо выглядывающий из своей огромной будки. Мордочка его была чёрная, вся в белых пятнышках. Откуда-то слева раздавалось тихое грохотание вперемешку с металлическим лязгом.

В конце аллеи неожиданно возник автомобиль. Голубой небольшой грузовичок медленно приближался к нашему участку, пока я в голове прокручивал все возможные обстоятельства, из-за которых он мог бы здесь появиться. Подъехав к столбу с электрощитком, шофёр высунулся в окно и закричал:

– Эй, пацан! Ты один здесь? Где Пушкин?

Я постоял ещё несколько секунд и убежал обратно в комнату. У этого гражданина был горный акцент, ещё с рынка ассоциирующийся у меня с чем-то неприятным. Я залез на стул под окном и слегка высунулся, чтобы видеть всё, что происходит на улице. Из домика-склада вышел дед и потянулся.

– Сань, здарова! Чё за пацан у тебя там?

– Здарова! Внука вот привёз! Ты с чем там?

– Да как обычно – молоко, хлеб. Ещё картошки осталось со вчера. Тебе надо чего?

– Давай как всегда!

Они так громко переговаривались, что я чуть не оглох. Мужичок выпрыгнул из кабины и полез куда-то в кузов, спустя несколько секунд вытащив оттуда две стеклянные бутылки молока и две булки хлеба, обёрнутых в целлофановый мешок. Затем он слез и в несколько шагов допрыгал до деда. Они пожали руки и обнялись, после чего дедушка достал сколько-то бумажек и вручил их улыбающемуся шофёру. Маркиза успела облюбить его со всех сторон и, дождавшись, пока её погладят, вновь ринулась ко мне в дом. Большому псу, впрочем, было безразлично появление на участке этого гражданина. Мужичок махнул деду на прощание, а затем повернулся и ко мне. Видимо, не так уж удачно мне удалось скрыться.

Я слез со стула и нашёл на тумбочке обёрнутый в плёнку пульт. Однако пухлый телевизор совершенно не спешил реагировать на нажатые кнопки. Лишь когда я совсем разозлился и что есть мочи надавил на большой красный кругляшок, экран ответил мне высоким нарастающим писком. Через несколько секунд из темноты начала прорисовываться картинка: какие-то чересчур улыбчивые люди радовались наступлению нового дня. Переключение каналов давалось с трудом: дотянуться до кнопок на телевизоре не представлялось возможным, а те что на пульте через раз реагировали на максимально сильные нажатия. Тем не менее, мне удалось долистать до чего-то пригодного – из верхнего угла раздалась лирическая песня кота Матроскина. Тогда я подумал, что и сам своего рода «дядя Фёдор». Только без кота и родителей.

За нехитрым завтраком из хлеба с колбасой и молока дед поведал, что от мамы с папой мне осталось не мало денег, и что он не возьмёт из них ни копейки.

– Пока будем жить на то, что есть у меня. На одного мне с головой хватало, так что, думаю, и вдвоём сообразим.

Я не сильно понимал сути диалога и зачем дедушка рассказывает мне все эти подробности, ведь в общем-то они меня мало волновали.

– Впереди много трудностей, но мы со всем справимся.

Он искоса посмотрел на меня, явно ожидая подтверждения. Я кивнул.

– Ну вот. Выше нос! Во взрослую жизнь ты будешь входить с неплохим багажом денег, а это сейчас ой, как важно.

Он слегка потупился, дожевал бутерброд и поднялся.

– Ну, давай, жду тебя на улице. Работы сегодня – во! – он ладонью показал на горло.

– Ага.

– Телек выключить или ты смотришь? А хотя всё равно выключу – только отвлекаться будешь.

А вот на команду деда электрический предатель отреагировал сразу! Дедушка вышел и оставил меня в тишине. В открытую дверь вновь вбежала Маркиза, которая и доела остатки моего завтрака. Я оделся и вышел на улицу.

Со склада вновь слышался грохот, теперь вперемешку с матом. Засмотревшись на забор и насчитав двадцать четыре колышка, я уставился на будку. Пёс всё так же лежал и тоскливо глядел куда-то в сторону. Было уже по-настоящему летнее утро, которое я обожаю. Солнце печёт даже в восемь утра, ни облачка – зато ветер! Свежий, прохладный и такой приятный. Маркиза уже подустала от беготни и легла рядом со мной на коврик, смешно развалившись на спинке. Я погладил её по животу и, кажется, ей это очень понравилось. Она тут же приблизилась и снова улеглась, требуя продолжения. Я невольно усмехнулся – до чего мне нравятся собачки! Умные и такие уморительные!

– Паша, етит твою мать!

Из окна склада показалось лицо деда.

– Чё ты расселся? Иди помогай!

Мне стало обидно от такого обращения. Конечно, я действительно расселся – ну и что? Впрочем, долго обижаться не вышло.

– Ну чё ты сидишь-то ёш-маш! Давай бегом сюда!

Я подбежал и дед тут же передал мне какой-то тяжеленный ящик.

– Отнеси пока за дом, там увидишь куда ставить.

Как мог злобно, я схватился за ручку и тут же выронил груз.

– Ой бля-я! А ты чё напялил-то? Завалишь же к херам собачьим! Иди переоденься для начала, я тебе там какие-то вещи старые захватил из шкафа.

Честно сказать, в этот момент я снова захотел убежать. Или забаррикадироваться дома и не выходить из него уже никогда. Закипели на щеках слёзы и я обернулся, чтобы дед их не видел. Я вернулся в дом, перевернул все пакеты с вещами и плюхнулся в них. Не знаю, чем я тогда думал. Видимо, хотел показать характер, однако дедушку это не впечатлило. Через несколько минут он вошёл в дом и сел рядом.

– Паш, ты не дуйся. Я понимаю, что тебе тяжело, но давай вместе поработаем над тем, чтобы тебе стало лучше. Пойдём, покажу кое-что интересное.

Вот что-что, а заинтриговать дед умел всегда. И самое приятное, что его интриги не были пустым звуком – всякий раз за громкой занавеской скрывалось что-то грандиозное и прикольное. Например, когда мы ходили гулять по округе, он периодически просил меня смотреть на деревья.

– Паша! Ты глянь, чё на дереве растёт! Вот это да!

– Деда Саша, там ничего нет!

– А ты внимательнее посмотри!

– Да я смотрю! Нет там ничего!

– А как же…

И тут, вы не поверите, он срывает с дерева карамельку! Вот восторг! Но тогда я ещё не очень-то доверял малознакомому мне старику, пускай и родственнику. Я сильнее зарылся в пахнущие домашним стиральным порошком вещи и совсем раскис. Вдруг его твёрдые ладони обхватили меня по обе стороны тела и забегали по рёбрам. Я взвизгнул и забрыкался, смешав в одном порыве рыдание и смех. Вырваться не вышло и я стал молить деда перестать. Он рассмеялся и через несколько секунд освободил меня.

– Ну что, пошли? Зуб даю, тебе понравится! Только переоденься сначала.

– Ладно! – я продолжал показательно злиться и бесился с каждой минутой ещё больше от того, что это не работало.

Мы вошли в домик-склад и я сразу почувствовал противный запах сырости, который до этого встречал только рядом со старыми тряпками. Неожиданно быстро он смешался с ещё одним, до боли знакомым мне запахом. Так пахнет хлопнувший пистон. Этот домик был меньше основного и свет в нём был в основном от солнца, помогали которому только древний светильник со шнурком и дедовский фонарик. Под ногами скомкались обрывки ковров и доски, а по обе стороны коридора протягивались ряды настенных полок. Жестяные банки, пластмассовые обрезки бутылок, деревянные ящички – всё было в разного размера и состояния гвоздях. Никогда не понимал и не пойму, зачем их столько хранить и почему они были в почти таком же количестве и у нас на Изумрудной.

– Аккуратнее, под ноги смотри – мало ли на гвоздь напорешься.

Они ещё и под ногами разбросаны! Не удивительно, что сюда Маркиза ещё не забегала и даже сейчас не пошла за мной. В конце своеобразного предбанника был поворот направо – в основную часть дома. Правда, больше эта комната напоминала папин гараж: по всем стенам полки, полки и ещё раз полки. Инструменты, лопаты, грабли, провода, верёвки – словом, всё, что на дороге валяется и на даче обязательно пригодится. Но моё внимание сразу привлекла дальняя стена – единственная, над которой была горящая ярким светом лампочка. Её наполнение отличалось от других. Туда-то меня дед и повёл.

– Я заметил, что у тебя среди игрушек всякие пистолетики есть. А ты посмотри, какие у меня!

Дедушка схватил с полки пистолет, который на деле, конечно, оказался револьвером. Он быстрым махом прокрутил барабан, распополамил оружие и зарядил его схваченными с полки патронами. Спустя мгновение опрокидывающим движением и последующим щёлчком дед вновь собрал револьвер, навёлся куда-то в угол, взвёл курок и выстрелил. Пуля попала чётко в основание привязанной к потолку верёвки. Я не мог пошевелиться – у него удалось произвести на меня впечатление, ничего не скажешь.

– Хочешь попробовать?

Как сейчас помню, что тогда я и подумать не успел, сразу потянувшись за «настоящим пистоном».

– Эй-эй! Неужели ты думаешь, что можно вот так взять и сразу стреляться?

– Но ты же сам мне предложил!

– Так ведь я не сказал, что прямо сейчас дам тебе пулять!

– Обманщик!

– Ну-у! Никогда бы я не стал внука обманывать! Хочешь стрелять или нет?

– Хочу!

– Тогда помоги мне наконец разобрать весь этот бардак – тебе, между прочим, здесь жить! Или ты думал, что я теперь тебя вечно терпеть в своём доме буду?

– А я и не просил меня никуда увозить! Я мог бы остаться и жить с Лизой или вообще один!

– Да больно надо! Если хочешь – катись на все четыре стороны!

Раздосадованный и вновь нашедший жидкость для слёз, я побежал к выходу. И откуда только у детей всегда находится, чем плакать? Разумеется, я напоролся на гвоздь, прошедший сквозь сантиметровую подошву лёгких кроссовок. Дед услышал рёв и выбежал на улицу, когда я уже сидел на траве, хватаясь за пострадавшую ногу одной рукой и отбиваясь от любвеобильной Маркизы другой.

– Твою мать! Теперь ещё и инвалид! Сказал же – смотри под ноги!

Эта привычка взрослых всегда бесила меня больше всего на свете. Самое страшное, что они ведут себя так не только по отношению к детям. Знаете, как это бывает: вот говорят тебе что-то – предупреждают или просто сообщают, разницы нет. Затем ты, конечно, забываешь или ослушиваешься. Ну вот зачем в такие моменты добивать и без того страдающего человека фразой «Я же говорил!» Да помню я, что ты говорил! А толку? Плевать мне, что ты говорил – лучше бы рот закрыл да помог, но ведь надо же таким важность свою показать! Ни на чьих ошибках человек не учится так хорошо, как на своих. И всю без того маленькую радость от таких ошибок целенаправленно убивают такие люди, как мой дед. Впрочем, тогда всё обошлось – дедушка отнёс меня в дом, достал аптечку и снял с меня кроссовки.

– Тьфу блять! А ныть-то, а ныть-то! Да тут царапинка крохотная!

М-да, может, я слегка преувеличил масштабы ранения. Но так делают все дети, которым не хватает взрослого внимания, так что корить себя за это я совершенно не хотел и не стал бы. Да и хромать после этого так же не получилось – дедушка быстро раскусил подвох и мне самому сделалось от себя противно. Я ещё несколько минут поканючил и мы вернулись в мой будущий дом, который дед называл флигелем. Там он рассказал мне, что у каждого из его пяти револьверов своя длинная история. И что я должен относиться к ним с таким же уважением, как и к нему самому. В общем, скучная для ребёнка трескотня – я с нетерпением ждал своего первого выстрела из настоящего оружия. Наивный.

Мы прибирались и ремонтировали ещё неделю, прежде чем первый револьвер оказался в моих руках. И тот только потому, что мне надоели лекции деда о философии оружия, его военные истории и его слишком высокопарные монологи о морали. По его мнению, оружие было придумано для тех людей, которые не способны решить проблему словом.

– В общем, для идиотов, которые и простой истины не разумеют – словом убить человека куда проще. И порой от слова оправиться тяжелее, чем от пули.

С презрением к самому себе я признаю, что понял его слова слишком поздно. И что внук из меня был так себе. Но уж какой есть!

– Охотники – вот тут да-а. Другое дело. Никакая скотина, пускай бы и речь понимала людскую, добровольно в печку не отправилась бы. А вот представь, как бы было хорошо: кабана в лесу встретил, попросил его ласково на вертел насадиться и самому пожариться – вот это я понимаю!

– А ты ходил на охоту?

– Ходил. А как не ходил? Сейчас и в лес зайти страшно… Сколько вот за весну подснежников нашли? А прошло-то ведь совсем ничего! Что дальше будет? Эх…

Я ничего не понял. Да и не слишком уж хотел, если быть честным. Дедушка часто говорил о том, чего я не понимаю, но я всё равно его слушал – деваться было некуда. Так о чём это я? Ах да, в один из дней я просто схватил первый попавшийся мне револьвер. Кажется, это был кольт 1851 – он одиноко лежал на столе и мне не составило труда пододвинуть табуретку, чтобы до него дотянуться. Холодный, тяжёлый – мне приходилось держать его двумя руками, чтобы не выронить. На барабане была выгравирована морская баталия, ныне потускневшая и забившаяся пылью. Протёртая до глянца деревянная рукоятка говорила о том, что в своё время им часто пользовались. Я принялся прокручивать барабан туда-сюда, прислушиваясь к приятному щёлку каждого оборота – тогда револьвер был для меня настоящей волшебной машинкой, тайну которой ещё предстоит раскрыть. Не могу сказать, что трепета перед «настоящим пистоном» было больше, чем перед игрушечным. Однако я сразу ощутил какую-то взрослую тяжесть всего тела – детская невесомость пропала, будучи заменённая осознанной решимостью. Мысль о том, что я действительно могу что-то изменить поглотила меня – таким было чудесное воздействие моего первого револьвера.

Дедушка вернулся во флигель как раз в тот момент, когда я развернул дуло и принялся в него заглядывать.

– Паша! Полож, где взял!

– Но…

– Никаких! Что я тебе говорил? Без разрешения ничего здесь не трогать! Повторяю: ни-че-го! Или ты убиться хочешь?

– Нет…

– Ну тогда пожалуйста, делай чё хочешь – только на меня каждый раз не рассчитывай…

Он ещё несколько минут отчитывал меня за небольшой проступок, но я уже тогда начинал привыкать к его суровому и иногда чересчур противному характеру.

Через несколько дней мы собирались в город – деду нужно было что-то там подписать в похоронке, а заодно мы зашли за оставшимися дома вещами. К тому же, пора была передать какие-то документы о зачислении меня в первый класс. Погода стояла отличная, но я и так нашёл повод расстроиться – дедушка запретил брать с собой Маркизу, потому что она, видите ли, может «свалить». Как такое возможно? Она ведь так меня любит… Показная злость вновь не возымела должного эффекта и мы-таки добрались до станции «Лось». В первую очередь угостившись подозрительными пирожками от перронного продавца, мы отправились в похоронку.

– Здарова, Пушкин!

– Привет, Вова. У вас там всё готово?

– Да, буквально пара штрихов и можем ставить.

– Пора бы, времянка уже совсем хлюпенькая.

– Внук твой?

– Внук мой. Пашей звать.

– Пашей? Чё это?

– Ну, от так вышло.

– Привет, Паша! Меня зовут дядя Вова! Я друг твоего страшного старика.

Я невольно кивнул стоящей высоко за прилавком заплывшей роже, румянец на которой легко можно было спутать с неудачным загаром. Вообще, это местечко вызывало у меня лёгкую тревожность: кругом стояли гробы, венки, мёртвые цветы и прочая ритуальная продукция. Да и этот дядя Вова больше был похож не на человека, а на прилетевшего прямиком из «Тайны Девятой планеты» свина. Нет, не свина – хряка! Ему удалось улучшить своё положение, когда он вручил мне «Метелицу» прямо перед нашим уходом. Я положил её в нагрудный карман рубашки и протянул теперь не такому страшному дяде Вове запотевшую ладонь – это меня дедушка здороваться научил.

Наша квартира была буквально в паре километров от этого заведения, так что мы добрались до неё совсем скоро. Я безумно соскучился по Лизе и не мог дождаться, когда смогу её обнять и рассказать всё, что происходит со мной – особенно про Маркизу. Напротив их квартиры стоял подозрительного вида мужчина – худощавый, сутулый и в потрескавшейся коричневой кожанке. Лицо всё в морщинах, а масляные волосы растрёпаны так, будто он не спал несколько суток.

– Кого-то ждёте?

Мужчина обернулся и сразу сделался каким-то недовольным.

– Тебе чё, проблемы нужны? Иди куда шёл.

Теперь уже мне стало обидно за деда – разве можно себе позволять так с ним общаться? Однако в ответ дедушка лишь пожал плечами и мы вошли в нашу квартиру. Снимая обувь, он вдруг заговорил шёпотом:

– Помнишь, я рассказывал тебе про то, что можно и словом убить вместо пули?

– Помню.

– Так вот некоторые, как этот тип, используют пули лишь потому, что слова им не доступны. Дебилы они. Так вот таких лучше просто игнорировать – словами ты ничего не добьёшься, а вот стреляться понапрасну вообще не стоит никогда. Даже у такого кретина жизнь отбирать страшно – замучаешься потом.

– А как же мы теперь с Лизой увидимся?

– Честно говоря, Паша, я очень сомневаюсь в том, что это случится.

– Почему? – я чуть было не закричал, но сдержался.

– А сам не понимаешь? Я вообще не думаю, что они с мамой дома.

– Не понимаю…

– Потом тебе объясню. Иди собирай вещи.

Собирать, в общем-то, было не много. Через несколько минут я подготовил два пакета с вещами и уже начал надевать кроссовки.

– Паша, ёш-маш! Мы чё, за игрушками пришли? Иди вещи собери!

Заметил. И вот всегда-то он за всем следит и ему не всё равно. Я повиновался и сложил вещи, оставив лишь малую часть игрушек на дне.

– Книжек бы лучше взял, то у меня с этим делом не густо.

Я схватил первые попавшиеся на полке две книги и втиснул их в один из пакетов. Перед выходом дед посмотрел в глазок. Он кивнул мне и мы вышли в подъезд. Мужик исчез на общем балконе, а мы тем делом двинулись к школе.

Я сильно расстроился, когда понял, что в этот день не увижусь с Лизой. Хуже этого было только то, что конфета в кармане растаяла и превратилась в липкую противную массу, трогать которую решительно не хотелось. Появилось небольшое пятнышко, словно если бы мне в сердце выстрелили из какого-нибудь очень маленького револьверчика. Мне понравилась такая выдумка и я даже расхотел плакать, уверенно зашагав за спешившим в школу дедом.

С ней получилось быстрее всего: на меня оценивающе посмотрела тучная тётя в синем платье, после чего дедушка подписал какие-то бумаги и мы вернулись на улицу. За всё лето мы ещё с десяток раз приезжали в город, но Лизы я так и не встретил – на стук и звонки никто не отвечал, а ближе к сентябрю металлическая дверь вообще на половину подкоптилась.