Дуэлянт

Последней комнатой в доме деда, кстати говоря, оказалась баня. На удивление, она понравилась мне не меньше домашней ванны. Дед, корча кислые рожи и морщась, всегда забирался на верхние полки. Я же, не понимая, зачем так себя истязать, оставался на нижней или средней – в зависимости от температуры. Мне нравилось первородное ощущение чистоты, испытываемое после каждого выхода из парной. Позже дедушка рассказал мне, что в бане человек очищается не только физически, но и духовно – с этим и связано выражение «с лёгким паром!» Если человеку было хорошо в бане и он легко переносил высокую температуру – значит, его душа и без того чиста. А если ему было тяжело – страшно представить, каких гадостей и подлостей он наделал.

Там же дед описывал мне свои военные воспоминания. Точно помню, что он участник обороны Сталинграда и освобождения Ленинграда. После он «гнал фашиста» до самого Берлина и с победой вернулся на Родину. Каждая такая история заканчивалась его огорчением и негодованием – страну, которую они с товарищами так сердечно защищали и любили, «просрала» кучка предателей.

Честно сказать, я был не в восторге от его погружения в старые времена, но рассказывал о них дед так интересно и захватывающе, словно я каждый раз смотрел новый фильм с острым сюжетом и тяжёлой драмой. После бани мы, как правило, выходили на освещённое жёлтой лампой крыльцо и продолжали болтать о всём подряд. Занимательных историй у меня особенно не водилось, так что приходилось что-нибудь соображать В такие моменты я чувствовал себя неполноценным и обделённым, но дедушке искренне нравились мои выдумки. Затем мы шли в домик, ужинали, расстилали постели и включали телевизор. На этом моменте сразу можно было засыпать – на экране будет либо скучное и заумное «Что? Где? Когда?», либо несмешные шутки советских юмористов.

Спустя месяц мы окончательно освободили от хлама флигель и планомерно принимались за его обустройство. Тогда дедушка поделился со мной, что всегда мечтал открыть у себя на участке оружейный музей. Я почему-то тут же представил его в костюме кардинала из «Трёх мушкетёров», рассказывающего зевакам всё то, что он рассказывал мне. Признаться, это было действительно интересно.

– Американец. Старый, но собран крепко. Весит не так уж много, но в руке чувствуется. Я взял его у одного коллекционера, тот рассказывал, будто револьвер из семьи почтальона, который на Диком Западе ездил. Может, правда, а может, сказка – но штука надёжная. Курок мягкий, барабан чуть люфтит, зато стреляет прямо. Мне он нравится тем, что без вычурности. Просто вещь, сделанная на совесть. Его носили в кож аных кобурах на бедре – не для понтов, а чтоб рука сама находила.

Это был действительно красивый образец – к тому же мой первый. Больше всего, конечно, впечатляла гравировка и возраст. Берёшь в руку и понимаешь, что до тебя его держало и из него стреляло столько человек, что с ума сойти. Сколько испуганных лиц видело его дуло, сколько раз его чистили и заряжали, взводили курок. Дух захватывает.

– Француз. Странный. У него патрон старого образца, с штырьком сбоку– сейчас такие ужеи не найдёшь просто так. Купил на барахолке на Лубянке – сам не поверил, когда увидел. Продавец сказал, будто его прадед держал его при себе в какой-то дуэли. Уж больно хрупкий он, конечно, не в бою с ним – так, на полку. Но сделан красиво. И щелчок у него особый. Вообще, удивительно, что он дожил до наших времён.

Состояние у лефоше и впрямь было скудное: весь металл потускнел, деревянная рукоять местами протёрлась, местами глубокие борозды. Зато как щёлкает…

– Этот – типа как американец, но для русских. Империя заказывала такие ещё до революции.Тяжёлый, здоровый, раскрывается сверху как ножницы. Прадед твой, по отцовской линии, рассказывал, что у их офицера такой был. В руке лежит уверенно: не болтается, не сломается. Одним словом – вещь. Из тех, что делают не ради красоты.

«Смит энд Вессон», или просто «смити» – действительно был по-деловому хорош. Без вычурностей и разрисовок, да и состояние у него было весьма не плохое. В общем, у всех трофеев деда было отличное состояние в соотношении с их возрастом. Смити сразу впечатлил меня недюжинным размером и чистотой механизма – всегда выстрелит, когда надо.

– С англичанами воевали, а потом вот оружие их в руки попадает. Странное дело. Привёз мне знакомый из-за границы. Говорит, там в полиции когда-то такие были. Курок тугой, но всё работает. Да и перезаряжается быстро. Я его храню не потому что редкий – просто удобно лежит в ящике. И простая у него механика, без изысков.

Коротыш вэбли никогда особенно не был приглядным. Видимо, для того и делался – простота и надёжность. Рукоять у него была вся изрезана, да так идеально, будто это дело рук машины конца двадцатого века, а уж никак не начала. Вот он, кстати говоря, больше всего и был похож на мой пистон.

– Наш. Родной. Служебный. Мне его в армии выдали. Я тогда молодой был, стреляли по кирпичам, по доскам. Точно стреляет, если прицелиться нормально. Звук у него особенный – как хлопок ладони по столу. Ни громкий, ни слабый. Я его потом выкупил, с документами. Из него и стреляю – патронов полным-полно.

Наган сразу демонстрирует, что вот его-то точно создавали для простоты и надёжности. Сколько лет он служил деду и сколько мне – поди сосчитай. Целый человек! За ним нужно чуть более трепетно ухаживать, но это с лихвой окупается повышенной мощностью и точностью. Патроны почти не рикошетят, а ко всему прочему ему плевать на снег, пыль – он даже с копотью нормально выстрелит!

Каждый такой разговор об оружии всё больше съедал мой мозг – я был в ужасном нетерпении. С тех пор для меня самым отвратительным в жизни стало неясное ожидание. Это когда ты чего-то ждёшь, но даже представить не можешь, когда это произойдёт. Омерзительное чувство.

Стоит рассказать также, что за этот месяц я научился полоть, копать, поливать, рыхлить и граблить – ну прямо юный агроном. У меня даже появилась собственная грядка, выращивать на которой я, по совету дедушки, стал морковь. За ней было не сложно ухаживать, да и я всегда любил протёртую морковь с сахаром. Не буду лукавить, это был один из множества способов употреблять сахар и я ни за что на свете не отказался бы от такой возможности. И это всё помимо работы с оружием! Дед стал доверять мне чистку и обработку, предварительно проверив револьвер на наличие патронов.

Впервые на Волковском кладбище я побывал восьмого июля, когда дедушка взял меня с собой «посмотреть на памятники». Кто же знал, что эти памятники будут над могилами мамы и папы. Было тяжеловато, но всё больше места в моей груди занимала апатия – думается, организму так было проще переносить утрату. А, между тем, соединённые в один памятники действительно были здоровскими – два портрета, над которыми расположилась пара ангелов.

– Хочешь что-нибудь сказать?

– Чего?

– Ну… Родителям. Можешь что-нибудь им рассказать.

– Зачем мне разговаривать с камнем?

– Как хочешь.

Честно признать, с тех пор я бывал на кладбище не так много раз. И каждый из них тратил на обыкновенную приборку, не более того. Никогда не понимал сакральной важности места захоронения, ведь в сущности кладбище – это кучка трупов, гробов, камней и земли, которые время от времени посещают живые люди, убеждаясь в, собственно, своей «живости». И мне не нравится, когда кладбище называют «местом смерти». По мне так, если уж и давать такие определения, то куда больше подходит «место жизни» – ведь её там всегда больше, чем смерти. Размышляя я даже приходил к выводу, что смерти там и вовсе нет, но таким путём мы уйдём в глубокую философию, а сейчас не об этом. Просто, если будете проходить мимо Волковского кладбища в Мытищах – помяните добрым словом Пушкиных Серёжу и Марину, мне будет приятно.

Ездили мы утром, а днём я провалился в тревожный сон. Мне снились родители, Лиза и вообще всё хорошее, что успело накопиться за мою короткую жизнь. Было тоскливо и грустно. Проснулся я в четыре часа и направился к колодцу возле флигеля, хотелось холодной воды. По дороге я заметил, как дедушка суетится на поле с пугалом – ходит из стороны в сторону и таскает какие-то баночки и деревяшки. Я вернулся в дом, схватил табуретку и полез за конфетами на верхнюю полку холодильника – не уж-то дед действительно думал, что я их не обнаружу? Но не успел я даже развязать пакет, как из-за спины раздалось:

– Ах ты, Пашка! К тебе со всей душой, а ты, оказывается, ворюга!

Он защекотал меня, но перед тем, как свалиться с табуретки, я-таки успел урвать себе одну «Шипучку».

– Пошли, ворюга, покажу тебе кое-что!

Я ни секунды не сомневаясь пошёл за дедом. Я не увидел пугала на его привычном месте и хотел уже было обрадоваться, но решил не торопить события.

– Закрой глаза и дай руку.

Я послушался. По ощущениям, мы просто шли на дальнюю правую часть поля, но земля была уже не такой рыхлой, как раньше. Дойдя до нужного места, дедушка развернул меня и отодвинул мои руки от глаз. Впереди, метрах в тридцати, расположились три равноудалённые импровизированные мишени. Несколько сколоченных деревяшек и банка на верхушке действительно напоминали человечка – такие были по бокам, а в центре главным противником возвышалось пугало в очках и цилиндре. Я с восхищением посмотрел на деда – тот гордо поднял голову и «прицеливался», рукой прикрываясь от солнечных лучей. Он медленно вытащил из кобуры справа наган и, держась за дуло, протянул его мне. Я опешил и несколько секунд простоял, глядя то на револьвер, то на дедушку.

– Стрелять будешь или как?

– Д-да!

– Ну так бери!

Никогда ещё наган не был таким тяжёлым! Пистолет тут же выпал у меня из рук.

– Ну-у, растяпа!

Я очень не хотел ударить в грязь лицом, от чего и нервничал. Ну ничего не могу с собой поделать! Как можно быть собранным в решающий момент? Особенно, в такой неожиданный и долгожданный. Дедушка опередил меня и поднял упавший револьвер.

– Смотри, как правильно. И внимательно – потом повторять будешь! Ежели что не так сделаешь – больше не дам!

Ох уж эти его «ежели». Ей-богу, ну ведь никогда он так не говорит не специально! Только сейчас понял, что меня уже с детства бесят люди, которые употребляют разные слова с одной лишь целью – повыпендриваться. И неужели они не понимают, что для окружающих это очевидно? В общем, дедушка начал мастер-класс.

– Первое, оно же главное – всегда смотри, заряжен он или нет. Да не на меня смотри, а в барабан! Сам проверяй. Вот так – откидываем боковую дверцу и смотрим. Если ничего нет – достаём патрон и заряжаем. Пока по одному – нам некуда спешить…

Он делал всё так ужасно медленно! Я готов был вырвать у него револьвер и сделать всё сам – я ведь уже видел, как дедушка делает это «правильно». Да я даже сам уже всё делал!

– Не бесись. Будешь торопиться – беду навлечёшь. Чай не последний день живёшь.

«Чай»… Что бы это ни значило. Он наконец-то щёлкнул барабаном и закрыл дверцу – аллилуйя! И вновь протянул его мне.

– Аккуратно бери, двумя руками. Ага, вот так. Глаз сюда – не на мушку, а как бы «сквозь неё». Мушка ровно по центру – вот твоя точка. Курок лучше заранее взводить – легче пойдёт.

Я уже был на пределе терпения. Ещё несколько советов и я бы пальнул куда-нибудь, лишь бы выстрелить.

– Теперь как следует прицелься. Так. На спуск… Теперь медленно, без рывка. Представь, что тянешь за тонкую-тонкую нитку, и если потянешь слишком сильно – она порвётся. А тебе надо, чтобы она как бы «растянулась». Готов?

– Готов!

– Давай!

Я выстрелил и чуть не отлетел, даже несмотря на то, что все мои движения физически контролировал дедушка. От гула в ушах закрылись глаза – но страшно не было. Я был в восторге! Слегка омрачает воспоминание о первом выстреле то, что я даже близко не попал по мишени. Но какое до этого дело – я наконец-то стал стрелять!

– Тьфу-ты. Ну ничего, над точностью мы поработаем. Молодец. Теперь доставай гильзу. Чё ты на меня смотришь? Доставай давай! Или ты настрелялся?

В чувство от бурлящей по всему телу радости меня привела лишь угроза деда перестать стрелять. Я быстро открыл дверцу и принялся совмещать камору.

– Ой-ё! Как голый… в постель! Куда торопишься так? Делай всё качественно, а скорость со временем наработаешь.

Я даже не злился. Откинул экстрактор, выбил гильзу и тут же схватил патрон, который держал в руке рядом дедушка. В тот день я выстрелил, кажется, раз двадцать. Мишени не пострадали, зато я наконец-то усмирил внутреннего зверя, отчаянно желавшего почувствовать дрожь в руках, запах пороха и рёв выстрела. Я заметил, что с револьвером в руках я забываю обо всём на свете: настроение перестаёт быть апатичным, а мир за мушкой обретает краски. Приятное ощущение.

К середине августа тренировки по стрельбе стали почти ежедневными – и мне всегда было мало. Каждый выстрел только усиливал тягу и порой даже уснуть было не просто, пускай и после целого дня работы. К тому времени мы почти закончили с внутренним убранством флигеля, а моя грядка была полна моркови. Дедушка доверил мне уход за оружием и оставил его в моём домике. Больше всего я не хотел его обманывать и предавать, так что мысли о самостоятельной стрельбе посещали меня довольно редко. А если и посещали, то я тут же их отметал. Ещё я успел подружиться с Бароном – он подобрел ко мне до такой степени, что позволял себя гладить. Видимо, Маркиза рассказала ему, как это бывает приятно.

Я практически привык к такой жизни и стал реже тосковать по родителям, Лизе и прошлому дому. Всё-таки, нам с дедушкой удалось найти общий язык и в жизни всегда находился повод для смеха и радости. Так насыщенно и необыкновенно проходило моё тёплое подмосковное лето. А за ним россыпью неопределённостей маячила на горизонте серая осень.

Глава 3

Кажется, именно тогда я начал ненавидеть вторники. Конечно, если память мне не изменяет и в действительности моё первое "первое сентября" пришлось именно на этот день недели. В конце августа мы с дедушкой съездили на рынок и по списку от классного руководителя закупили полноценный набор первоклассника: карандаши, ручки, пенал, рюкзак. Будь я один, то обязательно провёл бы там целые сутки. Однако дедушка нашёл хитроумное решение моей проблеме с выбором: если я за тридцать секунд не мог определить, какой рюкзак хочу больше – с динозаврами или с далматинцами, – он просто-напросто хватал первый попавшийся ему под руку. Так мы управились всего лишь за каких-то полчаса и отправились домой. Уже взрослый я узнал о занятной практике: выбирая из двух вариантов, подбросить монетку. И, якобы, так ты убедишься в своём решении вне зависимости от результата. Либо сразу, либо после того, как огорчишься. Только вот что делать, если огорчают оба исхода? Знатоки в интернете об этом не писали.

Солнце грело остатками летнего тепла, а ветер начинал разгонять по всем углам разноцветные огненные листья. Вскоре эту картину заменят серость, грязь и слякоть. Повезло, однако, что хотя бы тот день обошёлся без дождя – тогда бы я, наверное, совсем свихнулся. Мы проснулись сильно заранее и после завтрака я успел несколько раз выстрелить – отметить вступление самого себя в школьную жизнь. Я уже мог попасть в желаемое место с приличных пяти-десяти метров! В восемь мы сели в красный дедовский "Москвич", кое-где проржавевший и погнувшийся, и двинулись в сторону города. В поездке нас сопровождал неизменный Виктор Робертович, на тот момент уже покинувший бренный мир. Сначала меня даже рассмешило такое совпадение: мы едем на линейку в честь первого сентября под "Кончится лето". А спустя мгновение стало как-то гнусно. Вместе с летом кончилось беззаботное детство, и впереди было только неизвестное будущее. Привычку тосковать по родителям и Лизе вытеснило оружие, однако в прочее время бывало невыносимо горько. В общем, не спроста альбом на диске назывался "Чёрным".

– Ну вот куда ты лезешь?! Козёл, блять!

Из тревожных раздумий меня вывел неожиданно резкий поворот руля, после которого на виновника почти случившегося ДТП посыпался трёхэтажный дедушкин мат. Признаться, меня всегда впечатляло его филигранное владение обсценной лексикой: в одно время это смешило до колик, а в другое могло неслабо напугать. Мы уже заехали в город и со скрипом ручного тормоза остановились возле пёстрого ларька с говорящим названием «Цветы».

– Запомни, Пашка: без цветов нельзя в три места – в школу, к девкам и на кладбище. Но и сильно тратиться не стоит – честь тоже иметь надо.

– А они вообще зачем? Ну, девушкам я понимаю – цветы вкусно пахнут и всё такое. Но зачем на кладбище их нести?

– Да чтобы не забывать. И нас чтобы не забывали.

– Нет, это-то понятно. Цветы именно зачем?

– Затем! Люди и цветы на кладбище баланс жизни и смерти поддерживают. Пока туда ходят – вместе с собой приносят жизнь, и смерть не может её победить. А вот ежели перестанут…

– Зомби вылезут!

– Да какие нахер зомби, Паша. Надо с цветами – и всё тут. Сложно что ли?

Эх, а ведь это могло повлиять на моё слабое желание навещать родителей. Спустя пару минут дедушка вернулся в машину с небольшим букетом хризантем, отчего-то улыбаясь.

– Ну надо же, какая продавщица! И посоветовала, и скидку сделала, и конфеткой угостила!

– Конфеткой?

– Вот вечно ты так! На!

Он протянул мне «Москвичку» и я усмехнулся.

– Чё ещё?

– Ну, москвичка и москвич…

– Ты дурак?

– Вот вечно ты так!

Дед оценил моё алаверды и мы поехали к школе. Честно сказать, больший трепет у меня вызывала долгожданная встреча с Лизой. Основное событие празднества, тем более не известного, волновало меня мало. Мы оставили машину на Изумрудной и пошли пешком. По пути с каждой минутой возникало всё больше и больше вскоре набьющих оскомину школьных образов: первоклашки с цветочками и шариками, девочки с бантами, старшеклассники в «крутой» одежде и с сигаретой в зубах. Однотипность пугала и отталкивала, пускай я и сам отлично вписывался в такую «тусовку». Мне сразу показалось, что на меня с дедушкой прохожие обращают куда больше внимания, чем на друг друга.

Мы успели к самому началу. Дедушка оставил меня рядом с той самой тётей, что в том же синем платье встречала нас летом в холле. Колодец школы без конца загружался бесконечным потоком школьников и школьниц, отправляющихся в «путешествие на корабле знаний!» Ну и чушь! Меня бесило всё: от официоза мероприятия и незнакомости обстановки до того, что я до сих пор не встретил Лизу. И дед куда-то спрятался, изредка выглядывая из океана чужих родителей рукой утопающего. Тут-то до меня и дошло: абсолютное большинство этих ребят привели на линейку именно родители. Настроение ещё сильнее ухудшилось, в этот раз даже сильнее обычного. Как назло, со сцены слева старшеклассница с прокуренным голосом начала вытягивать «Солнечный круг», точно пытаясь меня добить. Я был уже готов сорваться и убежать, но на месте удерживало желание не ударить в грязь лицом. В особенности перед дедушкой – уж очень я хотел доказать свою самостоятельность. А такой поступок явно приуменьшил бы все предыдущие старания.

Испытание продолжалось, как если бы запустили цепную реакцию: из потных от раздражения ладошек выскочила ленточка, удерживающая мой красный воздушный шарик от преждевременного запуска. Моё лицо, наверное, тогда и само было примерно такого же цвета. В горле постепенно начал скатываться горько-солёный ком, расширяющийся с каждой минутой моего пребывания у школы.

Депрессивное забвение кончилось, когда в толпе ребятишек напротив я увидел Лизкины волосы – их нельзя было спутать ни с чьими другими! Я впервые за церемонию улыбнулся и теперь больше всего хотел, чтобы она поскорее завершилась. Словно повинуясь мне, на сцену выползла огромная чёрная тучка, на поверку оказавшаяся нашей директрисой. Несколько минут она несла какую-то скучную чушь про тот самый «корабль знаний», бок-о-бок с которым теперь был и «гранит науки». Я помял в руке обмякший от тепла букетик и представил, как обрадуется моя подруга, когда я ей его вручу.

Начали перечислять классы. Первым же в очереди на заход в «священные ворота ученья» оказался, как ни странно, мой. Я запаниковал, потому что не был готов к такому повороту событий. Твёрдо и решительно мне нужно было встретиться с Лизой, и в тот момент я думал, что другой возможности может и не быть. Поэтому я просто-напросто остолбенел и молча наблюдал за тем, как мимо меня проходят мои будущие одноклассники. Незнакомая девочка неожиданно толкнула меня в плечо.

– Ну чего стоишь? Пойдём!

– Я не могу.

– Почему не можешь? А сюда как попал?

– Я не могу… сейчас.

– Ты дурак?

– Сама дура!

Нашу с будущей распутной дамой Настей перепалку прервала тётя в синем. Она что-то промямлила, странно улыбнулась и подтолкнула нас к ступеням. Сопротивляться её воле не представлялось возможным и я подчинился. Впрочем, выигранного времени вполне хватило и в распахнутые двойные двери мы входили сразу двумя классами. Мне не составило особого труда смешаться с общей массой первоклашек и я плавно перетёк в соседний поток, разминувшись со своими сразу на первом повороте. Лиза шла прямо за спиной тёти в жёлтом, что слегка усложняло изначальный план. К тому же, все дети шли держась за руки. Короче говоря, добраться до своей принцессы до тех пор, как мы войдём в кабинет, не вышло.

Нас завели в просторный «сто четвёртый». Словно дрессированные, остальные мальчики и девочки тут же сели за парты и принялись доставать купленную днём ранее канцелярию. Я же медленно подошёл к последнему свободному месту и начал искать свою подругу. Нашёл! Конечно, за первой партой. Не в силах больше ждать, я побежал через весь класс, перепрыгивая через ровесников и их рюкзаки. «Лиза! Лиза!» – я надрывал горло в надежде, что в общем гаме она различит мой голос. Запыхавшийся, я подбежал к ней и положил руку на её костлявое плечико, чтобы она обернулась. Но она отчего-то испугалась, сдёрнула её и только затем посмотрела в мою сторону. Это была не Лиза.

Мне стало стыдно перед всеми подряд: перед дедушкой, перед родителями, перед настоящей Лизой. Да даже перед этой, поддельной. Хотелось провалиться сквозь землю и исчезнуть. Я выбежал в коридор и побежал в левый его конец, к белой двери с нарисованной буквой «М». Сев на плитку в углу и обхватив руками колени я почувствовал, как солёный шарик в горле лопнул – я заплакал. В одно раздирающее чувство смешались гнев, горечь, истерика. В один момент мир вокруг окончательно стал враждебным и всеми способами стремился причинить вред, как ни пытайся ты сохранять оптимизм.

– Эй, ты чего?

В гордое одиночество вмешался раздавшийся у раковины мальчишеский голос. Я, как мог гневно, промолчал – было не подходящее время для утешений.

– Ты из какого класса?

Быть может, с тех самых пор у меня и выработалась первородная ненависть к дотошным и любопытным людям. К тем самым, что не отвалят от тебя до тех самых пор, пока ты открыто не пошлёшь их к чёрту. И этот был таким же – не отставал.

– Паша я. Из первого «А».

– Я тоже! Будем дружить! Меня Антон… то есть, Толик зовут! Пойдём в класс, там сейчас самое интересное начнётся – Нина Борисовна будет об уроках рассказывать и всякое такое.

– Ладно.

Я поднялся и наскоро вытер глаза. Передо мной стоял пухленький и низкий мальчуган, одетый, очевидно, мамой, в зелёную узорчатую жилетку и с такого же цвета кепкой на голове. Руки его были упёрты в лямки рюкзака и он отчего-то улыбался. В общем, моё одолжение его устроило и через минуту мы вышли из уборной.

– А где ты живёшь?

– В деревне, на участке с дедом.

– Прикольно! А я тут, рядом. На Изумрудной.

– А дом какой?

– Тридцатый!

– А квартира?

– Тридцать девятая!

Его пионерский энтузиазм начинал меня пугать, так что я решил повременить с занимательными фактами, обойдясь унылым «прикольно» в ответ.

– Слушай! А коровы у вас есть?