Дневники артиллериста

Тем временем, во внешних планах, командир с наводчиком задумали рискованный маневр. Их план был будто из другой эпохи, словно игра судьбы на краю пропасти. Нужно было разделиться на две группы – одна должна была отправиться на границу в поисках помощи, и не попасться врагу. Вторая – охранять технику, а именно наше артиллерийское орудие, боеприпасы, личное оружие. Весь план был очень хрупким и уязвимым. Весь план – история риска и смелости.

«Ты уверен, что мы всё сделаем правильно? – спросил я у Бугая, когда разогревали последний сухпаек. – Не ошибёмся? Не попадемся врагу?»

Он коротко улыбнулся и ответил: «Всякий раз, когда ты идешь на край, есть риск. Но больше жить страшно – никогда не узнаешь, что тебя ждёт. Главное – верить, что всё получится. И держать ухо востро».

Накануне рассвета, когда команда разделилась, мы остались с Диего – охранять технику, оружие и боеприпасы. Когда наступил вечер, я глядел на загадочную тень, что в сумерках затевалась вокруг нас, и задумывался: а что если наши товарищи не вернутся? А если всё, что мы строили и делали, – мало поможет?

Внутри меня кипела тревога, но я сдерживал её. Мы знали: всё, что осталось – это вера и надежда. И, несмотря на сомнения, мы оставались стойкими – в морозном тумане, в ветре, что почти гнул нам спины, – мы держали свой пост.

Под утро, осознав цену каждого мгновения, я тихо проговорил: «Если наши отделятся – значит, судьба решила так. Будем надеяться, что вернутся живыми, и что всё это – всего лишь сон, после которого мы скоро проснёмся».

Так и прошла эта ночь – в холоде, в ожидании новых испытаний, в надежде, что даже среди тьмы есть свет. И, несмотря ни на что, мы понимали – каждое наше действие, каждая мысль – часть большого, невидимого плана, и что самое ценное – это вера в лучшее.

Когда солнце начало медленно прятаться за плотными облаками, небо окрасилось в тусклые оттенки серого, а воздух стал становиться все холоднее. Температура стремительно падала, превращая даже самые простые движения в мучительные попытки сохранить тепло. Каждая минута без тепла делала задачу охраны и обороны всё более сложной: пальцы онемели, зубы стучали друг о друга, а дыхание превращалось в пар, который исчезал в просветах морозного воздуха. В радиусе двух километров виднелось безжизненное поле: равнина, где было лишь голое пространство, простирающееся до горизонта, без лесных массивов или укромных уголков, где можно было бы укрыться. Только тонкие, сухие кусты, рядом с нами, служили нам укрытием, но использовать их для маскировки было рискованно – даже одно тепло, заметное в ночи, могло раскрыть наше местоположение. Поэтому, чтобы хоть немного согреться, мы собрали в округе все сухие ветки, что сумели найти – и этого хватило лишь на один раз.

Голод и сильный холод начали давить на нас всё больше. Мы остались без связи со своим подразделением, и знаете, чем больше времени проходило, тем яснее становилось, что поедание даже самой простой, пусть и запрещённой, еды – наш единственный выход. Вице-командующий, Диего, решил рискнуть и отправился к местному жителю, который, судя по всему, был самым заслуживающим доверия в этом укромном селе – маленький садоводческий хуторок, где, по нашим сведениям, где-то недалеко стояли дома, люди хозяйничали и бывали нечасто. Мы запомнили, куда именно он заходил, и знали, куда идти. Я остался охранять технику, а Диего, вооружившись крайней решимостью, пошел договариваться о еде.

Живущие здесь, как и весь этот край – узкая полоска Украины, о которой мало кто знает – держались своих традиций и хозяйства. Весь их запас продуктов – от природы: домашние курицы, дающие яйца и мясо, корова с молоком, да и всё, что растёт на огородах, – это их богатство. А зимой – засоленные помидоры, огурцы, капуста, квашеная и солёная, всё хранится как на долгие часы, так и на случай непредвиденных ситуаций. В нашем положении риск был очевиден: они могут попытаться нас обмануть, отравить, или, что ещё хуже, взять нас в плен и сдать врагу. Или попытаться зарезать по-тихому, чтобы избавиться. Но, несмотря на все эти опасности, мы решили пойти на риск, ведь голод и холод были сильнее, чем страх.

Через сорок минут, когда Диего вернулся, его лицо светилось важной новостью. Он сказал: «Ждём, мужик сказал жене – скоро всё будет. Готовит омлет, сало, солёные огурцы и свежий лук.» Глаза Диего светились надеждой, а руки – усталостью. Когда мужчина приехал с едой, мы поблагодарили его за усилия, а после он оставил нас наедине с нашим скудным, но теперь – очень ценным – богатством.

А мы начали есть. И в тот момент, пока поглощали горячий омлет и немного соленого сала, в моей голове произошли два осознания, настолько сильных, что они словно прорезали сознание насквозь.

Первое – я впервые за всю жизнь оказался в другой стране, за границей России – хотя и не на отдыхе, и не в комфортных условиях, – я всё равно сейчас нахожусь в Украине. И кушаю настоящее украинское сало, которое засолено именно на Украине, украинским человеком. Это ощущение было каким-то нереальным, словно я попал в невероятную историю, в которой границы стираются, и национальности переплелись в единое целое. Вроде бы – я в чужой земле, но ощущаю тепло и родство, которые проникают в самое сердце. На непроходимой границе между войной и миром, голодом и насыщением, я чувствовал – внутри меня есть какая-то искра искренней любви к этой земле, культуре, к людям.

А второе – взглядом окружающих жителей. Это были обычные люди, какие и везде – с простыми, добрыми глазами, живущие своей тихой, трудной жизнью, у которых никогда не было причин бояться российских солдат. Однако сейчас – мы в форме, с оружием, которое внушает страх – они видели нас так, будто мы – кто-то очень страшный и ужасный. И знаете, что удивительно? В их поведении был сильный, неожиданный контраст: несмотря на опасность и возможную угрозу, эти люди – даже не ветераны войны, а простые крестьяне – пришли помочь. Вышли за теплом, за жизнью, за тем, чтобы помочь замерзающим и голодным незнакомцам. Их поступок был невероятным проявлением человечности – даже в такой ситуации.

Время шло. И как предполагается, ничего плохого с нами не произошло. Мы пережили этот сложный, опасный момент, и теперь, глядя назад, я понимаю – даже в самой морозной, безнадежной ночи есть место теплу и надежде. Связь с этим уникальным ощущением, что мы – часть великого мира, где доброта может проявиться даже в самой тёмной туче, – я буду беречь как ценнейшее сокровище. И на будущее знаю точно: даже среди разрушений и беспокойства, есть крохотные мгновения, которые меняют всё. Этот вечер, эти запахи, эти чувства – я их буду помнить долгие годы. Потому что именно так рождается вера, что мы – всё-таки не одни. Самое важное – было и есть внутри нас. Надежда, тепло, и понимание, что даже в самой строжайшей зимой есть место весне и миру.

Начало темной ночи медленно укутывало окрестности, и с каждым часом температура всё сильнее падала, превращая даже самую простую задачу – хранить бдительность – в настоящую борьбу за выживание. Мы понимали, что дежурить, разделяясь, по одному – это не только опасно, но и безумно рискованно. Одного засыпавшего, к примеру, легко можно было застать врасплох – кто знает, что там может мутить в темноте. А если оба застыли в сне и случится непредвиденное – то вовремя среагировать уже не получится. Поэтому, решив пойти на риск (и он действительно был очень большим), мы придумали неожиданный план: залезть в само орудие.

Ну, а что ещё оставалось делать? В холодном, почти тронутом ветром пространстве укрепленной машины не было ничего, кроме металлических стен и ледяной пустоты. Там было очень холодно – крохотная цитадель из стали, которая превращалась чуть ли не в холодильник. Но именно это «хладо» спасало нас от порывов ветра, рвущегося снаружи и превращающего ночь в нескончаемый морозный ад. Единственный плюс: внутри было, хоть и холодно, но хотя бы без того невыносимого ветра, который бы сразу заморозил всё живое. Мы понимали – каждая минута внутри – это шанс сохранить здоровье, иначе в скором времени рисковали заработать обморожение конечностей. И думать приходилось не только о холоде, но и о том, чтобы не стать жертвой собственного организма. Замерзшие до черноты руки или ноги, отмороженные до костей – перспектива не для слабонервных. Надеюсь, вы и так понимаете, что тут не до романтики, а буквально до выживания.

Внутри – словно в холодильнике: пахло дизельным топливом, холод проникал в каждую щель, до костей, а стены и пол отдавали онемением. Но, несмотря на всё это, было легче, чем на улице, где ветер буквально рвал одежду и кожу. Вот и решили мы, что лучше держать оборону именно здесь – хоть и холодно, хоть и сыро, но спокойно. Там, в металлическом коконе, у нас был шанс меньше замерзнуть, пусть и с риском заболеть.

На полу, у основания ствола орудия, я расположился на брезентовой подстилке, которую выкопали из запасов. Рядом – мой напарник, Диего, занял свое место у рычагов механика-водителя. Внутри, среди ажурных теней, мы устроились по очереди: кто-то – организованным порядком, кто-то – по привычке или инстинкту. Чертовски важным было сохранить этот порядок – так, чтобы один спит, пока другой бодрствует, и наоборот. Никогда не знаешь, что произойдет в ту минуту, когда оба вдруг налегке отключатся, а опасность уже рядом. Поэтому мы придумали свою тактику: закрываешь глаза, хочешь спать – разбуди другого, чтобы сменить его. И снова – тихий отдых, о том, как у тебя болит спина, как подморожены концы пальцев, и как во сне появляется странное ощущение: вдруг это всё закончится? А пока – очереди страха и утомления.

Над этим всем нависали голые ветки, словно щит, заслоняющий нас от любопытных глаз. Внутри, в этом «железном холодильнике», было ощущение, что мы спрятаны от всего мира. Но ведь и опасность никуда не исчезала: могли прийти местные, ни разу не знавшие войн и опасности люди, и сожгут нас заживо, по дурости или по недоразумению. Всё – как в какой-то страшной игре на выживание, где риск попасть в лапы врага висел в воздухе, словно тень. Но наши планы были иными – мы просто делали всё, по справедливости, по-человечески, даже несмотря на всю опасность.

Пока мы посменно дежурили, мир не прекращал своих суровых испытаний. Мы залезли внутрь всей этой мертвой, холодной, стальной машины, как в последний прибежище. Готовились к циклу сном: один – спит, другой – бодрствует. В этом восхитительно-ужасном месте – узком, безмолвном, обнятом холодом – мы могли чуть-чуть передохнуть, накопить силы, чтобы продолжать бороться. Время от времени я ловил на себе взгляды Диего, и в них читались не только усталость и тревога, но и стойкое понимание, что только сейчас – в этот момент – у нас есть шанс сохранить себя. В этой железной обители, в морозном аду, я вдруг осознал: вот он, настоящий командирский вызов – сохранить человеческое тепло в сердце, когда всё вокруг превращается в лед.

И в этом холоде, в этом снежном кошмаре, я понял – мы не одни. В мире есть чуть больше, чем железо и лед, – есть люди, их тепло, которые даже в самые суровые ночи готовы помочь, даже для чужих. И пускай мы – враги или просто незваные гости – оказались в этом месте случайно или по воле судьбы, то именно благодаря этому невозможному контакту: нашему договору, виду глаза и какой-то невидимой, чуть заметной ниточке человечности, – мы все ещё остаёмся частью общего мира.

Так и дрейфовали мы в этой металлической коробке, разделённые только иллюзорными границами, пытаясь удержать внутри себя остатки разума и тепла. Эта ночь – как длинный, безмолвный бой, с холодом и страхами. Но даже в самых темных и морозных испытаниях что-то внутри подсказывает: спасение всё же есть – и оно в нас самих, в нашем умении держать оборону, в нашем желании быть живыми. А ведь именно это и есть самое главное – возможность проснуться утром и понять, что все эти заслоны из холода и страха – лишь временные препятствия. Внутри, в сердце, ещё горит надежда. И эта надежда – самый тёплый огонёк в этой ледяной бездне.

Несколько часов спустя, словно из ниоткуда, мы услышали долгожданный гул движущейся техники – рокот тяжелых машин, звонкий и сжатый, будто вся земля вибрировала под грохот их моторов. Вскоре за густой тьмой ночи вырвался яркий, резкий блеск фар, который пробил мрак и застыл в воздухе, словно маяк спасения для нас, заблудших в этом холодном аду. Я прислушался к голосам через люк, и его звучание показалось мне невероятно знакомым – чистый русский, без всякого акцента, словно весть со своей собственной земли. В этот момент осенило: наши люди, наши товарищи прибыли. Сердце забилось сильнее, словно кто-то подталкивал меня к одной простой мысли – наконец-то мы не одни.

Я осторожно приблизился к старшему, чтобы услышать подробности, понять, как нас нашли и что дальше. Весь этот сценарий казался почти нереальным – какие-то перекрестки судьбы, случайность или что-то большее. Оказалось, что они случайно наткнулись на нас, когда буксировали сломанную боевую машину с экипажем. Они ехали по памяти, по проторенной дороге, и вдруг их взгляд задержался на наше орудие, когда они заметили его в кустах. Сперва – подумали что в кустах засел враг, желание открыто атаковать: из РПГ или ПТУР рвались бы на нас, не задумываясь. Но, как вдруг, их взгляды зацепила маленький знак «Z».

Я вспомнил, как тогда, в густом мраке, мы шутили между собой: «Z – Зорро, короче! Вестерн из детства, где доблестный герой, облачённый в черное, мстит злодеям – ведь он же, как в старых легендах, борется с несправедливостью». В те разы, смеясь, мы даже не задумывались о том, что это символ, который потихоньку стал частью нашей истории, частью страшной реальности, и вовсе не о смелом герое.

Наши нажали кнопку, и сцепка с тяжелой техникой, встряхивая нас, как в электрошоке, потянула вперед. Адреналин. Внутри было тепло и одновременно холодно, как будто мы попали в гигантский холодильник, где в каждую трещину проникал мороз.

Пока машина катилась по дороге, я тихо засыпал, потому что понимал, что только выспавшись, можно рассчитывать на бодрость, ясность ума и интуицию – именно они сейчас могут спасти нас от новых опасностей в этом ледяном царстве. И только Диего – мой друг и товарищ, – не спал: он в это время внимательно запоминал маршрут, анализировал каждую поворотную точку, каждую чайку из проехавших мимо машин – всё, что могло пригодиться в будущем. Его глаза, хоть и усталые, были более ясными, бодрыми, словно в нем скрыт был механизм, который работал даже тогда, когда спал ты.

Когда, наконец, наше движение приблизилось к границе, и мы начали подъезжать к контрольно-пропускному пункту, меня разбудили. Я почувствовал, как морозный воздух заполняет мои лёгкие, но ощущение от этого было удивительно тёплым, словно сердце подогревало каждую клеточку – будто дома, в родном городе, чувствуешь тепло даже в зимнюю стужу. Вблизи КПП я заметил человека – сотрудника службы безопасности, который что-то быстро записал на бланк, бросил короткий взгляд в нашу сторону. Минутка безмолвия – и вдруг, что ни мгла и ни ночь, – на горизонте показалась группа наших товарищей по батарее, известных как связисты, управленцы. Их командир тогда оставил их на границе, чтобы встретить, если кто-то не доедет, и тут случилось удивительное – короткое, немного праздничное, даже словно счастливое событие: мы вместе, наконец, как семья, собрались вновь.

«Ах, пацаны!» – вырвалось у меня вслух, когда мы помогли им забраться внутрь машины, и все вместе мы направились в путь по ту сторону границы. Территория казалась не просто незнакомой, а как будто неведомой: мрачной, неспокойной, полной тайн. В дороге разговоры у нас шли непрерывно – обмен историй, эмоциями, мыслями. Каждый рассказывал, что происходило в этот сложный цикл, когда нас не было: о войне, о потерях, о надеждах. A при этом и наши товарищи делились своими наблюдениями и оценками ситуации. И, кажется, со всеми шла легкая нотка иронии.

«Знаешь, – говорил один связист, улыбаясь, – чувствуется, будто мы на параде победы. Всё, что мы видели, – это как триумф победы, как будто вышли и сказали: “Вот пришли, увидели и победили!”» Но никто из нас в глубине души не верил – всё было не так просто. Мир оказался хитрее, коварнее. Противник, кажется, изначально специально подпустил нас – не напрямую, а планомерно увел за собой, чтобы застать врасплох. Движение колоны военной техники трудно было не заметить— это было ярко и масштабно. Мы зашли на определенную глубину территории врага, и тут – словно в сценарии триллера – связь исчезла. Где-то полностью, где-то частично. Оставшись одни на этом чужом, враждебном пространстве, мы потерялись в лабиринте ночи и безлюдья, не зная, кто – свои, кто – чужие. Только через несколько дней, когда связь восстановилась, мы узнали, что наши товарищи по батарее, все еще в пределах досягаемости, – их долго искали, и никто не знал, живы ли они или нет.

«Ну, – усмехнулся один из командиров, – можно сказать, что мы были будто на параде Победы. Всё было так ярко, так торжественно, казалось, что вот-вот наступит долгожданный мир». Но в реальности все пошло не так – противник, сыграв свою злую роль, позволил нам приблизиться и запутаться, интригуя, словно играя в кошки-мышки. Мы, даже пройдя достаточную глубину, почувствовали, как исчезла вся связь, – словно мы растворились в этой тёмной бездне. Не зная, кто тут враг, а кто – друг, мы оставались в полной неопределённости. В эти дни, когда наши товарищи были отключены, весь штаб, вся батарея, будто исчезли, – ни одного звонка, ни одной новости, – только глухая тишина и неведение. Эта неопределенность стало нашими главными противниками.

Глава II.

Время, как безумный пес без поводка, мчится вперед, не обращая внимания на наши тревоги и надежды. Его минутные удары – как молоты, разбивающие иллюзии спокойствия. Ночь сменяется рассветами, будто бы природа сама пытается вернуть нам веру в светлое будущее, несмотря на все трагедии и разрушения. Вспышки новостей о гибели товарищей – словно молнии в пасмурное небо. Их лица высечены в памяти, словно мозаика из боли и мужества: глаза, отражающие страх и надежду, улыбки, прячущие слезы под военной маской стойкости. Я знал этих людей – в их голосах звучала искра жизни, а в их поступках – несломленный дух. Каждый из них стал частью моей судьбы – а теперь их нет рядом, и я ощущаю, как сердце сжимается от горечи, словно острый нож. Но именно их самопожертвование наполняет меня неукротимой силой: я не могу подвести их память, ведь цена свободы и безопасности – слишком высока. Мы не просто сражаемся с врагом – мы сражаемся за право жить, дышать свободно, чувствовать надежду, которая переполняет наши сердца.

Мир вокруг нас остается неустойчивым, будто бы гигантский дом из карточек, который вот-вот рухнет. Финансовый кризис, санкции – все это словно молот труда, ломает старое и вызывает волну новых вызовов. Внутри общества бушует шторм: одни требуют перемен, другие цепляются за привычное, и каждый стоит на своем рубеже.

Пока всё это происходило и наши дни или ночи, неважно, переполнялись страхами и надеждами – моя командировка подходила к своему завершению. Время диктовало мне закончить задачу, которую стояла передо мною – восстановить поврежденную в ходе боевых столкновений технику. Это было не просто техническое задание: для меня это стало неким эпическим путешествием, чертой, разделяющей настоящий бой с простым ремонтом. В течение нескольких месяцев я работал ночами напролет, разбирался с каждой ржавчиной, каждым сломанным механизмом, каждым обломком, оставленным в пыли и грязи. Иногда казалось, что мне удастся вернуть к жизни эту боевую машину, сделать её хоть чуть-чуть похожей на ту, что еще недавно гордо накрывала своим грохотом поле битвы.

Месяцы кропотливой работы – и вот настал тот день, когда моя миссия закончилась. Я собрал последние детали, проверил все системы, провёл финальные тесты и почувствовал, что техника обретает былую силу и надёжность. Ощущение завершенности, выполненной задачи – словно я поднял из пепла нечто, что сгорело от пламени войны. В тот момент, стоя перед восстановленным механизмом, я почувствовал, как внутри заполнилось спокойствие, которое так давно отсутствовало. Никаких тревог и сомнений: знаешь, что сделал всё, что мог, – и это главное.

После этого командование приняло решение – вернуть меня домой. Сегодняшний день стал для меня не просто рабочим финалом – он был символом завершения новой главы моей жизни. Картина ясна и трогает сердце: я возвращаюсь в город, в место, где моя служба, моя страна – всё, что я люблю и защищаю. Ветер в лицо, и ощущение, будто весь мир – это мой долгий путь домой. В мыслях я представлял себе этот город: знакомые улицы, дом, где ждут родные, лица товарищей, которые прошли через огонь и воду. Тот самый город, которому я посвятил себя, в котором каждый камень, каждая улица – часть моей судьбы.

Я не мог избавиться от чувства, что всё, что происходило за эти месяцы в поле и в тылу, навсегда останется со мной. Каждая выздоравливающая машина, каждая битва, каждая минута борьбы – всё это было как своего рода медитация, личный урок и испытание. И вот я еду обратно – словно возвращение к истокам, к тем простым вещам, которые придают смысл нашей жизни. Внутри меня накапливалось ощущение внутренней свободы, которую дают завершённые дела, сознание, что я приложил все усилия для защиты своей Родины.

Путь в город казался мне коротким и в то же время бесконечно длинным. Каждое мгновение я думал о том, что еще предстоит, о людях, которым я доверяю и которых люблю, и о том, что моя работа – это часть более масштабной борьбы, борьбы за будущее и спокойствие. В этом движении, в этом возвращении к простым просторам, я чувствовал некое подобие победы – не победы в бою, а внутренней победы над страхом и сомнениями. И, когда машинальный шум колес и заводские звуки слились с ритмом моего сердца, я понял точно – этот путь домой был не только физическим возвращением, а символом надежды, глубочайшей веры, что все усилия, все пережитое – того стоили.

Май 2022 года стал для меня одним из тех переломных моментов, которые навсегда меняют жизнь. Всё произошло рано утром, в обычное, казалось бы, понедельничное утро. Я, как обычно, шел на построение на плац, где собирались наши солдаты и сержанты. В тот день всё казалось простым и предсказуемым – привычное начало дня, стандартная проверка, слова мотивационной речи, которую нам будто бы прочитывали для порядка, – что важен наш долг, что каждый из нас – часть большой общей цели. Тогда казалось, что нас, личный состав этой сводной гаубичной артиллерийской батареи, к которой нас всем приказом приписали, никуда не отправят. Разве что… разве что ситуация ухудшится, и потребуются буквально все – так говорил штаб. Но никто не верил, что события быстро повернутся так резко.

Однако реальность оказалась ужасающей и очень жестокой. Уже на утреннем построении, когда все собрались, подняв головы в ожидании очередных инструкций, старший офицер с суровым выражением объявил: «Всем личным составу, приписанному к сводной гаубичной батарее, в кратчайшие сроки прибыть к назначенному времени на плац перед штабом для уточнения списков и организации последующей подготовки.» В тот момент сердце начало биться быстрее. Казалось, будто в воздухе повисла тень перемен – что-то огромное, неизведанное и грозное. Очевидно, эта фраза означала только одно – всё не так просто, как думалось раньше. Нужно было понять, что на самом деле происходит, и подготовиться к тому, что приключится дальше.

Эти слова словно разбудили в каждом из нас смутное предчувствие. Тот самый день, когда всё, что было до этого, исчезло навсегда. Мы заняли места, начали слушать, как старшие офицеры рассказывают о необходимости изучать новое вооружение, технику и тактики. Вскоре стало ясно – это не просто слова, не тренировки, а подготовка к чему-то важному и страшному. Вечер казался тянущимся бесконечно, потому что никто точно не знал, что впереди. Внутри каждого из нас кипели разные чувства: кто-то был полон страха, у кого-то искрились слезы и сомнения, а кто-то, как и я, осознавал – всё меняется. Мы понимали, что начинаем входить в новую реальность, где наша сводная батарея, ранее исторически невыполненная, обретает своё существование.

Для некоторых эта новость стала шоком – они сразу отказались идти в бой, потому что страх вновь вступить в бой и внутренняя неуверенность оказались сильнее. Для других – это был крик души, вызов судьбе. А я, в свою очередь, чувствовал особое напряжение, ведь я понимал: если эта батарея, эта часть наших сил, начинает свое настоящее существование, значит, наше положение не такое безоблачное, как хотелось бы. Это был момент, когда стало ясно – всё, что раньше казалось далекой угрозой или гипотетической возможностью, теперь стало реальностью. И всё зависит от нас – от каждого, кто стоял здесь, на этом плацу. Я чувствовал, что пришло время проявить всё, что во мне есть, сделать все возможное, чтобы защитить свой дом, свою семью и свою страну. В такие моменты осознаешь, что каждое решение, каждое действие – близкое к жизни или смерти, и ты должен быть готов к тому, что впереди. Ведь сражение в бою приходит не только по географическим линиям, она пробуждает в людях самые сильные чувства: страх, надежду, храбрость и желание бороться. И вот в этот день, в том моменте, я понял – всё меняется навсегда.