Полная версия:
Как Николай II погубил империю?
У человека, хоть сколько-нибудь знакомого с проблемой, тут же напрашивается провокационный вопрос. А что именно является вбросом: посты с критикой или это неуклюжее верноподданническое «ку»? (Есть мнение, что о. Тихон является духовником президента, отсюда и повышенные прогибы спины у многих, самых разных людей.) Критику взгляда о. Тихона на российскую историю не надо «вбрасывать», она появляется совершенно естественным образом. Вы еще скажите, что кто-то грибы после дождя высаживает. Вот ходит по лесу и сажает.
Появление волны критики в ответ на очередной труд сторонников Российской империи – дело совершенно житейское. А вот намек на то, что за всем этим стоят западные спецслужбы в лице их украинского филиала, и поэтому любая критика данного труда является вражеской пропагандой – как воспринимается? Правильно! Лучшей антирекламы митрополиту – и как автору, и как политику, даже и придумать трудно. С такими защитниками и врагов не надо.
Детализация тоже любопытна. Особенно пассаж, что противнику выгодна «абсолютизация негативных аспектов и сопоставления их с современной Россией в негативном ключе». В переводе с умного языка на русский это означает: если вы говорите, что в Российской империи жить было плохо, тем самым льете воду на мельницу вражеской пропаганды. Такие передергивания не то что в реальной истории штабелями громоздятся – они уже афоризмами стали. Если не хотите брать журнал – значит, не сочувствуете детям Германии?
Кстати, если говорить о монархическом спектре, то взгляды автора левее левых. Он даже признает (о ужас! Монархисты трясут головами и мелко крестятся), что это не большевики виновны в развале России, что до них подсуетились другие, и были эти другие из самых что ни на есть российских верхов. В книге о. Тихона центр тяжести перенесен с Октябрьской на Февральскую революцию, что уже само по себе приятно. Признание церковного деятеля такого уровня, что это не большевики скинули царя и угробили империю, есть крупный шаг вперед по сравнению с тем, что говорилось в церковных кругах раньше. Впрочем, сейчас, на нынешнем уровне знания истории, обвинять большевиков в крушении России как-то уже и неприлично. До них было кому постараться.
Но это не значит, что с озвученной о. Тихоном версией можно согласиться. Поскольку он не отвечает на самый главный вопрос: почему все-таки погибло великое и прекрасное государство под названием «Российская империя»?
Как пишутся исторические труды? Человек досконально изучает какой-либо частный вопрос, а потом встраивает его в общую картину времени. Которую он не изучает – ни критически, ни просто так, а проходит в рамках университетского курса или берет из спектра общепринятых вариантов. А зачем изучать – это же общая часть, по сути, предисловие, на раскрытие темы никак не влияющее. Ну каким образом на труд об особенностях семеноводства конца 20‑х годов влияет, какая в то время была оппозиция Сталину? Тут ведь важна не политика, а урожайность новых сортов зерновых, правда?
Но когда речь идет о причинах гибели державы, такой вариант не прокатывает категорически. Потому что общая картина – не предисловие, а фундамент событий. На чем было построено здание под названием «Российская империя» – на камне или на песке? А может быть, на камне, но оказалось слишком тяжелым для своего фундамента? Или его подмыла вода, подточили жуки-древоточцы? А может, и стены сгнили?
В качестве общего фона о. Тихон взял эмигрантско-монархическую картинку под общим названием «Как упоительны в России вечера». Изображать Российскую империю процветающей державой начала еще русская эмиграция. Для них, представителей верхушки общества, страна, в которой они очень неплохо жили, и вправду была «потерянным раем». Вспомним хотя бы «Лето Господне» Ивана Шмелева – воспоминания сына московского купца о сытом и радостном детстве. А для работников его папеньки жизнь была так же светла? А для бедной вдовы с ребенком, приходившей за подаянием?
Сын купца об этом не задумывался. Мог бы задуматься взрослый писатель, но у него все затмевала ненависть. Его сын, врангелевский офицер, был расстрелян в Крыму, сам писатель оказался в эмиграции. Кстати, относился к той части русской эмиграции, которая приветствовала Гитлера, и еще как! Наступление немцев под Москвой он сравнивал со вступлением Сергия Радонежского в свою обитель. Интересно, переменил ли он мнение, когда узнал, что творили немцы на нашей земле?
Но мы отвлеклись. Многие, слишком многие представители высшего общества и просто общества восприняли Февральскую революцию восторженно. Однако вместо приличных демократических преобразований в стране началось такое, что вся верхушка, или, как нынче модно говорить, «элита», оказалась кто в Париже, кто в Берлине. И полетел над миром «плач Ярославны» по загубленной империи. Раз большевики разорили их, хозяев русской жизни, значит, они разорили и Россию, чего тут непонятного? Ведь они – лучшие люди державы, а значит, они и есть Россия.
Где-то мы уже такое слышали, причем совсем недавно. «Это Россия уехала от вас, м… Потому что Россия – они, а не вы». История повторилась еще раз, в виде фарса. Действительно, куда уж стране выжить без раскрученных комедиантов! Но она, как оказалась, вполне способна прожить и без дворян с купцами. Как такое можно признать?
А поскольку успехи Советского Союза настолько очевидны, что отрицать их не получается, что остается? Доказать, что империя была процветающей державой и добилась бы того же самого без всяких революций, причем с намного меньшими издержками.
Метод, кстати, был избран совершенно социалистический – жонглирование показателями. Доказать-то можно все, что угодно, если умело обращаться с цифрами – что люди ходят на руках и люди ходят на боках, особенно если априори объявить всех несогласных вражескими агентами.
Что же произошло такого, что империя вдруг обрушилась – причем одномоментно, за несколько дней и по всей стране? Что, русские мужики вдруг все хором возжелали конституционной монархии? Решив развести Николая с Александрой Федоровной и женив его на принцессе Конституции1? Им-то чего спокойно не сиделось, не пахалось, не воевалось?
Если прочитать первые главы «Гибели империи», сие совершенно непонятно. Просто помрачение какое-то нашло. О. Тихон приводит цитату горячо любимого русскими монархистами писателя Владимира Солоухина, с которым явно солидарен.
«Теперь позвольте спросить: если все цвело: наука, музыка, литература, театр, певческие голоса, балет, живопись, архитектура, бурно развивалась промышленность, наступая на пятки самым передовым странам; русским хлебом и салом завалены мировые рынки; в деревнях праздники, хороводы и песни; на масленицах катания; магазины ломятся от продуктов; все дешево, доступно, – и вот если все это цвело, так что же тогда гнило?»
Дальше речь пойдет о так называемом «передовом прогрессивном обществе» (это оно гнило), на которое многие эмигранты, так ничего и не поняв, постарались взвалить вину за гибель империи. Ну, а что можно понять, глядя на мир из окна столичной барской квартиры?
Проще говоря, задачка имеет два ответа. Первый: все цвело, но русский народ внезапно кинулся разрушать собственное государство. Почему?
Александра Федоровна, жена последнего императора, честно ответила на этот вопрос. В 1905 году она изронила в письме золотое слово: «Русский народ искренне предан своему монарху, а революционеры, прикрываясь его именем, настраивают крестьян против помещиков и т. д., каким образом, не знаю»2.
Ни один монархист тоже ничего внятного, кроме неких злокозненных революционеров, пляшущих под дудку внешних врагов и смущающих народ, не придумал.
Второй вариант – не ответ, а, скорее, нуждающийся в проверке вопрос: а точно ли все цвело?
Цифра что дышло
В чем заключаются основы сказок о золотой «России, которую мы потеряли»? В попытках доказать, что если бы не революция, то Россия бы – о-о-о! Империя была экономически развитой державой, которую революционеры сперва разорили, а потом снова индустриализировали. А если бы не разорили, так и большевистская индустриализация была бы не нужна, и результаты выше.
О. Тихон Шевкунов. «Вплоть до Февральской революции Россия оставалась одной из ведущих мировых экономик. За время правления Николая II – как нам часто говорят, этого “бездарного, слабого, никчемного” правителя – все отрасли производства росли беспрецедентными темпами».
Темпы роста – вообще интересный показатель. Приведем простой пример, доступный ученику начальных классов. Допустим, есть две страны. В первой имеется один металлургический завод, во второй – десять. Каждая из них построила еще по одному. В первом случае мы получили рост в 100 процентов, во втором – в десять процентов. Какая страна имеет лучшие перспективы – та, в которой два завода, или та, в которой одиннадцать? Правильный ответ: та, в которой два, ведь у нее темпы роста выше.
А это точно так?
Экономика, конечно, росла – было бы уже совсем странно, если бы она оставалась на том же уровне при общемировом росте, но царь-то здесь при чем? Какое отношение он имеет к промышленному росту в стране, где существует свобода предпринимательства? Кому надо было, те и двигали экономику, и кто были эти люди – надо еще разбираться, как и надо разбираться в том, кто что с этой индустриализации получал и что с нее имела держава.
Существует и еще один показатель, непонятно как исчисляемый, но считающийся надёжным – валовой внутренний продукт, он же ВВП.
О. Тихон Шевкунов. «В изданном недавно фундаментальном труде “Кембриджская экономическая история Европы Нового и Новейшего времени” подведен итог… каким в предвоенном 1913 году был пьедестал самых развитых экономик мира. Размеры ВВП представлены в долларах США 1990 года.
Итак:
США – 517 млрд,
Германия – 280 млрд,
Россия – 265 млрд,
Великобритания – 230 млрд,
Франция – 129 млрд,
Италия – 96 млрд».
Все очень мило, но, согласитесь, несколько странно сравнивать страну с населением в 40 млн человек, какой была Франция, и Россию, в которой проживало вчетверо больше людей. В таких случаях используются показатели на душу населения. И вот тут все гораздо более грустно.
Первое место предсказуемо занимают США (5170 долл.). Дальше идут, по убывающей:
Великобритания – 5032,
Бельгия – 4130,
Нидерланды – 3950,
Германия – 3833,
Дания – 3764,
Австрия – 3458,
Франция – 3452,
Швеция – 3096,
Италия – 2507,
Норвегия – 2275,
Испания – 2255,
Чехословакия – 2096,
Финляндия – 2050,
Россия – 14883.
Сама по себе цифра ни о чем не говорит. Да, в России ВВП на душу населения меньше, чем в Европе. Но он, наверное, больше, чем где-то еще? С кем сравнить?
Давайте возьмем Британскую империю. Ее ВВП – 57,9 млрд долл. Население – 447 млн человек, из которых 304 млн проживало в Британской Индии, 26 млн – в других азиатских колониях и 52 млн – в Британской Африке. То есть почти 400 млн жили в азиатских и африканских колониях, где уровень жизни был запредельно низким. Так вот: на душу населения там приходилось 1300 долларов. То есть на долю гражданина России получается аж на 500 долларов в год больше, чем на жителя Индии, и на 500 меньше, чем в Чехословакии. Воистину есть чем гордиться!
Да и, по правде сказать, странный он показатель, этот ВВП. Вот, например: каким образом он исчисляется у страны, половина населения которой живет натуральным хозяйством? Да, они что-то продают, что-то покупают, но это, во-первых, совершенный мизер, а во-вторых, вообще нигде не отражено. Или представим себе «нефтяную» монархию Персидского залива: большой ВВП на душу населения, высокий уровень жизни, но вот является ли, скажем, тот же Катар промышленно развитой страной?
Но какие интересные вещи прозвучат дальше!
О. Тихон Шевкунов. «Третье место по ВВП среди передовых мировых держав. И это еще без готовившейся в те годы царским правительством программы индустриализации. Призванной стать невиданной в мире по масштабам и по темпам…»
А вот с этого места можно поподробнее? Какая такая программа индустриализации готовилась в то время царским правительством? Ведь абсолютное большинство промышленности принадлежало частникам, да еще зачастую иностранцам, которые вкладывали деньги не туда, куда им велели, а туда, куда они сами хотели. Нет, существовали в России казенные заводы, но в подавляющем большинстве военные – он что, хотел со всем миром оружием торговать?
Большевики, национализировавшие все сколько-нибудь крупные предприятия и посадившие их на госбюджет, – те да, могли создавать и реализовывать госпрограммы – что, кстати, и делали, – а император даже если и хотел… но как?
Что же все-таки представляла собой дореволюционная промышленность Российской империи, которую нам представляют все время в каких-то обрывках?
О. Тихон Шевкунов. «За годы правления последнего Императора, с 1894 по 1916 год, производство чугуна выросло в семь раз. Меди – в пять. Хлопчатобумажной пряжи – в три. Добыча каменного угля и антрацита – в тринадцать раз…»
А вас тут ничего не смущает? Единственный в этом списке относительно конечный продукт – хлопчатобумажная пряжа. Куда шли чугун и медь, что из них производилось? Рельсы? Станки? Чайники? Гнали на экспорт? Хотелось бы все же какой-то определенности. Это показатель развития России как индустриальной державы или как сырьевого придатка той же Европы? Мы вон в 90‑е годы нефти добывали несметно – а экономика разваливалась на глазах.
Кстати, о нефти…
О. Тихон Шевкунов. «В 1901 году в России было добыто 11,6 млн тонн нефти, а в США – 10 миллионов. При этом за границу шли нефтепродукты лишь высокой переработки: экспорт сырой нефти из России был запрещен. В 1907 году из Баку в Батум был проложен первый в мире магистральный керосинопровод…»
…А первоначально предполагался нефтепровод. Вокруг экспорта сырой нефти в конце XIX века шла целая война между группами промышленников. Собственно, в центре конфликта и находился нефтепровод Баку – Батум, строительства которого упорно добивался Ротшильд – он хотел получать сырую нефть и перерабатывать ее у себя. Аргументы были разные, и не последний из них тот, что Россия производит только «американский керосин», а нужны ведь и другие нефтепродукты. Противодействовали ему владельцы нефтеперегонных заводов и транспортных компаний, которые тоже преследовали свою выгоду. Аргументами о благе России оперировали обе стороны, равно как и обращались к царю. Противники нефтепровода в итоге победили – но при чем тут государственная политика? Они просто лучше объяснили монарху, почему надо сделать именно так. Ротшильд тоже пожадничал: он хотел не только нефтепровод, но еще и право беспошлинного вывоза нефти – а если первое построить, а второе не давать?
Как-то все это странно и отрывочно, вам не кажется? Но где-то же ведь прячутся настоящие показатели! По которым можно хоть как-то судить о состоянии промышленности державы?
Для кого вертятся станки?
Если поискать, то можно и показатели найти, и картинку составить. Чтобы не тонуть в цифрах и не проводить анализ промышленности на двухстах страницах, возьмем самые простые из них: структуру промышленности и структуру экспорта-импорта. Давайте их и посмотрим.
Итак, структура российской промышленности на любимый наш 1913 год4. Абсолютный лидер в России – пищевая промышленность, которая составляла 37,4 % валового объема производства. (Для сравнения: в США пищепром составлял 21,2 %, притом что городского населения там было 42 %, а в России – 15 %).
Причем ассортимент производимой еды в России до чрезвычайности простой, если не сказать убогий. Абсолютным лидером являлось производство муки и крупы – 27 % от стоимости пищепрома. (Надо учесть, что мука была товаром дешевым, так что в реальности превосходство еще более подавляющее). За ним с небольшим отрывом следовала сахарная промышленность – 20 %. Потом идет винокуренно-дрожжевая и водочная промышленность – 8 % и почему-то отдельно – производство хлебного вина (кому охота, пусть разбирается в отличиях) – 12,5 %. Итого алкоголь в сумме занимал 20,5 % валовой продукции. Дальше по удельному весу идет табак (6,5 %), производство растительного масла (6 %), ну и по мелочам – пивомедоваренная (5 %) и крахмалопаточная (1,2 %).
Давайте вспомним те отрасли пищепрома, которые мы знаем по современной жизни. Гастрономия, молочная промышленность, мясная, рыбная, кондитерская, консервная… Все эти отрасли настолько ничтожны, что объединены в группу «прочие пищевые» и в сумме составляют 10 %5.
И таки что мы отсюда видим? А видим мы очень простую вещь: большая часть пищевой промышленности империи до чрезвычайности примитивна: 90 % производства приходятся на муку, сахар, масло, алкоголь, табак. Часть всего этого идет, конечно, на экспорт, но насильно туда выдавливали только сахарную промышленность. Почему, кто и чьи интересы лоббировал в правительстве – сейчас уже не разобраться, но сахар был товаром подакцизным. Кроме акциза, на него накладывали еще и дополнительный налог, а вот на экспорт он шел беспошлинно, поэтому потребление в стране было невелико. Все остальное экспортировали в разумных пределах.
И что следует из этого расклада? А следует отсюда крайне простая вещь: абсолютное большинство платежеспособных потребителей были настолько бедны, что денег у них хватало лишь на самую простую еду. Кто у нас основной потребитель? А крестьянин, кто же еще? Это его потребности в покупных продуктах сведены к такой вот минимальной «потребительской корзине»: мука6-крупа, растительное масло подешевле, алкоголь, табак, немного сахарку. Овощи он берет с огорода, молоко – у своей коровы (если есть), мясо по праздникам покупает у односельчан. А всякие там сыры, макароны, консервы, конфеты и пр. – развлечения для горожан, причем тоже не самых бедных.
Ладно, пойдем дальше. 29,8 % от валового производства составляла текстильная промышленность, причем в основном хлопчатобумажная (в США – 13 %). Русские ткани на мировом рынке большой ценности не имели, а по деревням «морозовские ситцы», как называли яркие, не слишком качественные хлопчатобумажные ткани, расходились неплохо. Далее: 3,8 % – химическая, 6,5 % – деревообрабатывающая и бумажная, еще 6,1 % – некие другие отрасли.
Но нас интересует не это. Нам нужна тяжелая промышленность, в первую очередь машиностроение. Согласитесь, без нее не может быть развитой индустриальной державы. И вот смотрите, какая хитрость – в одну графу, довольно приличную (16,4 %), объединены добыча полезных ископаемых, металлургия, производство металлоизделий, машиностроение. А вот сколько чего? Что тут относится к добыче угля, что – к производству ложек и вилок, а что – станков и паровозов? Отделять машиностроение от металлообработки и горного дела – задача, достойная Золушки, но той помогала фея.
У нас роль феи играет сайт «Istmat», напичканный огромным количеством самого разнообразного статистического материала. Оттуда мы узнаем, что удельный вес импортной машиностроительной продукции в 1913 году составлял 43,6 %7, а всего импортировано её было на сумму 179,3 млн руб.8 Составив простейшую пропорцию, мы получим, что произведено было оной продукции примерно на 225 млн рублей. Сколько она составляла процентов от валовой продукции промышленности?
Общую сумму мы подсчитаем без труда: пищепром нам дал 1,7 млрд руб. и около трети общего производства, стало быть, общий объем составляет около 5 млрд руб. Правильно? Таким образом, на продукцию машиностроения приходится 4,5 %. И это еще не все, потому что существует структура, и это тоже очень интересно.
Итак, 41,4 % составляет производственное машиностроение – тут особых вопросов не возникает. 20, 4 % – паровозо- и вагоностроение – тоже, в общем-то, машиностроение, но удельный вес его непропорционально громаден. Что отсюда следует? А то, что во многом тяжелая промышленность России продолжала работать на железные дороги. С одной стороны, неплохо, с другой – это ни разу не свидетельствует об индустриальном развитии. А о чем? Ну, в первую очередь – о протяженности страны. А уж как они используются – для развития регионов или для того, например, чтобы с большим комфортом довозить до рынка российские богатства, – это уже второй вопрос. Еще 10,7 % – военное и гражданское судостроение.
А вот следующие два пункта весьма сомнительны. 13,1 % составляло сельскохозяйственное машиностроение, к ведению которого относилось производство сельскохозяйственных орудий. Каких именно? Тракторов и комбайнов у нас не делали – совсем. Орудия начинались с серпов, кос и плугов и заканчивались жнейками-молотилками. Едва ли такое можно отнести к машиностроению.
Следующая позиция – электротехническое машиностроение (14,4 %). Казалось бы, уж здесь-то… Ан не спешите! Основной продукцией был кабель, более сложная электротехника ввозилась из-за границы. Так что еще четверть объема долой. Итак, валовый объем машиностроительной продукции в нашей бурно развивающейся державе – 3,5 % от общего.
Для сравнения: в США в 1914 году металлическая промышленность (металлургия, металлообработка и машиностроение) давала 17,6 % валовой продукции промышленности, плюс 8 % – добыча полезных ископаемых, да еще отдельно 3,8 % автомобильная. Итого получаем почти 30 % против российских 16,4 %. Это не говоря о том, что и сами суммы, судя по ВВП, там куда больше.
Второй показатель, по которому можно судить о характере экономики, – это структура экспорта-импорта. Итак, что мы имеем по состоянию на 1913 год9?
Основная, идущая с колоссальным отрывом, группа экспортных товаров – это продовольствие (54 %), а в нем 33 % – зерно, прочее по мелочам. Далее – лес и целлюлозно-бумажные изделия (10,9 %). Следующая группа – текстильное сырье и полуфабрикаты (8,9 %). Все остальные позиции меньше 5 %. 4,7 % приходится на промышленные товары народного потребления, и аж целых 0,3 % – на машины и оборудование.
Теперь об импорте. Тут основная группа – продовольственные товары (21,2 %). Затем, с небольшим отрывом, идет текстильное сырье и полуфабрикаты (18,3 %). Следующая позиция – машины и оборудование (16,6 %). Потом – промышленные товары народного потребления (10,3), остальные позиции меньше 10 %.
Итак, в 1913 году было экспортировано машин и оборудования на сумму 3,1 млн руб., ввезено на 179, 3 млн. Как-то непохоже это на внешнюю торговлю развитой страны, вы не находите?
И наконец, еще один важный вопрос: в какой степени российская промышленность была российской? Можно сколько угодно спорить, на кого на самом деле работал Троцкий – но дураком он не был и в экономике понимал. И вот какой интересный факт подметил Лев Давидович, сравнивая США и Россию.
«Мелкие предприятия, с числом рабочих до 100 человек, охватывали в 1914 году в Соединенных Штатах 35 % общего числа промышленных рабочих, а в России – только 17,8 %. При приблизительно одинаковом удельном весе средних и крупных предприятий, в 100—1000 рабочих, предприятия-гиганты, свыше 1000 рабочих каждое, занимали в Штатах 17,8 % общего числа рабочих, а в России – 41,4 %! Для важнейших промышленных районов последний процент еще выше: для Петроградского – 44,4 %, для московского – даже 57,3 %. Подобные же результаты получаются, если сравним русскую промышленность с британской или германской»10.
Как такое может быть? С одной стороны, крестьянская страна с сельскохозяйственным производством на уровне феодализма, с другой – рекордное количество крупных предприятий. Только одним образом: если промышленность не выросла в результате естественного развития страны, а была импортирована. Тот же Троцкий пишет: «Тяжелая промышленность (металл, уголь, нефть) была почти целиком подконтрольна иностранному финансовому капиталу, который создал для себя вспомогательную и посредническую систему банков в России. Легкая промышленность шла по тому же пути. Если иностранцы владели в общем около 40 % всех акционерных капиталов России, то для ведущих отраслей промышленности этот процент стоял значительно выше».
Уже в конце XIX века 60 % капиталовложений в российскую тяжелую промышленность и горное дело были заграничными. Англо-французский капитал контролировал 72 % производства угля, железа и стали, 50 % нефти. Иностранцы вкладывали деньги в то, что им было нужно, развивая не экономику в комплексе, а отдельные отрасли – попросту пользуясь тем, что труд в России дешевле, чем в Европе. Формально их предприятия входили в российскую экономику, а фактически иностранцы использовали страну как колонию, производя нужные им товары и качая прибыли.
«Можно сказать без всякого преувеличения, что контрольный пакет акций русских банков, заводов и фабрик находился за границей, причем доля капиталов Англии, Франции и Бельгии была почти вдвое выше доли Германии»11.
