Дорога на фронт

Судя по цвету петлиц и знакам-эмблемам, висевших на них, здесь оказались кавалеристы, связисты, пехота и даже моряк Черноморского флота, невесть каким образом, оказавшийся в Сталинградской степи.

К радости Якова, среди них отыскалось два пушкаря. Лейтенант объяснил двум коллегам, особенности зенитных орудий и распределил всех людей по расчётам. После чего, проследил, как старшина раздал бойцам водку с едой, съёл полный черпак варёной перловки и внезапно почувствовал, что ему очень плохо.

– «Если я куда-то не лягу, то очень скоро, просто рухну на землю». – сказал он себе. Лейтенант еле поднялся с какого-то ящика, на котором сидел и, находясь в полусне, как автомат, дошёл до землянки. Он опустился на жёсткую койку и, в тоже мгновенье, провалился во мрак.

Новый налёт начался в шесть утра, сразу после рассвета. Яков едва разлепил опухшие веки. Доковылял до своей батареи, где отдал привычный приказ: – Беглый огонь!

Что было дальше, прошло, как бы мимо него. Нет, он не стоял деревянным столбом. Лейтенант зорко следил за обстановкой, сложившейся рядом и продолжал отдавать боевые команды. Затем, он заменил убитого пулей наводчика, на третьем орудии.

Под его руководством, пушка сделала несколько выстрелов в летящих фашистов. Чуть погодя, где-то поблизости, грохнула полутонная бомба. Острый осколок, пробил прочный шлем над ухом зенитчика. Горячий обломок рассёк тонкую кожу и завяз в голове, чуть не дойдя до поверхности мозга.

Получив крепкий удар, Яков ощутил себя так, словно в правый висок вонзился острый клинок. Лейтенант тут же лишился сознания и рухнул лицом на лафет. Большой козырёк «халхинголки» врезался в прочный настил колёсной платформы.

Ремешок старой каски немедленно лопнул. Защитный убор обломил кусочек железа, застрявший в костях, слетел на пыльную землю и покатился по ней, как металлический тазик.

Из разрезанных тканей бурно хлынула кровь и залила глаза офицера. Упавшего ничком командира оттащили в сторонку. На свободное место сел новый наводчик. Орудие продолжало стрелять по проклятым фашистам.

К неподвижному лейтенанту подполз чумазый солдат с ногой, искалеченной взрывом. Увидев, что кровь продолжает идти, боец сразу понял, что начальник пока что не умер. Из сумки с красным крестом он вынул упаковку с бинтом. Зубами порвал бумагу пакета и стал перевязывать молодого зенитчика.

Замотав череп раненого, красноармеец уложил его на спину и без сил повалился на землю. Им оставалось лишь ждать, когда прекратится атака фашистов и выжившие артиллеристы, отнесут их в землянку. Хоть это и неподалеку отсюда, но там, в крайней мере, реже падают бомбы, а над головой не свистят сотни вражеских пуль.

Когда и как закончился бой, Яков точно не знал. Сознание парня иногда поднималось из тёмных пучин забытья. Оно осторожно всплывало к зыбкой туманной поверхности. За ней виднелись размытые контуры безжалостного тварного мира.

Ментальная сущность зенитчика следила за суетою солдат возле стреляющих пушек. Она отмечала яркие вспышки разрывов и самолёты со свастикой, мелькавшие в небе.

Время от времени, до лейтенанта едва доносились какие-то звуки. Они почему-то, все были удивительно дробными, как многоголосое эхо в глубоком ущелье. Затем, зыбкие картины действительности скрывались за радужной плёнкой и всё, опять исчезало.

Вдруг, его резко подняли чьи-то грубые руки. Появилась невероятная боль, Поддерживая гудящую голову парня, его куда-то несли, а потом, уложили на жёсткое неудобное ложе.

По лицу потекла тёплая прозрачная жидкость. Что-то попало в запёкшийся рот. Чтобы не захлебнуться в потоке, пришлось напрягать последние силы, и быстро глотать невкусную воду.

Наконец, контуженный Яков остался один. Вокруг была тишина, нарушаемая очень привычным гулом бомбёжки. Она отдалялась всё дальше и дальше. Наконец, лейтенанту стало очень спокойно…

– Кто здесь устроил этот бардак? – рокотал чей-то уверенный раскатистый голос: – Почему, у четырёх зенитных орудий всего двенадцать бойцов? Они что, до сих пор ещё дрыхнут? Как могли допустить, что осыпались стенки окопов? Где командир батареи?

Дверь в небольшую землянку широко распахнулась. К жёсткой лежанке с трудом подбежали два тяжело дышавших бойца. Они разглядели, что Яков пытается встать и бросились ему помогать.

Действуя весьма осторожно, солдаты подняли лейтенанта с постели. Надели на забинтованную голову парня пилотку, побелевшую от проступившего пота. Подхватили командира под руки и, держа почти на весу, устремились наружу.

Оказавшись на ярком свету, зенитчик на время ослеп. Из глаз потекли обильные слёзы. Утихшая было боль в голове, вспыхнула с удивительной силой. Механически двигая ватные ноги, Яков кое-как продвигался на звук грозного рыка.

Парень не мог уяснить, что же сейчас происходит? Мысли дробились и путались. В ушах громко стучало. Капли холодного пота тёкли по пылающему от температуры лицу.

Кое-как сфокусировав зрение, Яков увидел перед собой спины пяти офицеров. За ними маячила большая фигура, одетая в форму с лампасами. Скорее всего, она издавала громкие крики.

Державшие лейтенанта под руки, солдаты остановились, как вкопанные. Они убедились, что командир самостоятельно держится в вертикальной позиции. Отступили назад, но не ушли далеко. Бойцы встали так, чтобы успеть подхватить командира, если он вдруг начнёт, валиться на землю.

Сообразив, что его привели для доклада начальству, Яков аккуратно поднял правую руку к пилотке. Парень чуть покачнулся, но немыслимым чудом, удержался на месте.

Он проглотил плотный ком, застрявший в ссохшемся горле, и, сильно растягивая слова, хрипло сказал: – Командир третьей батареи зенитчиков прибыл по вашему распоряжению.

Услышав сзади невнятную речь, генерал обернулся. Свита тотчас расступилась. Пред глазами высокой комиссии оказался худой лейтенант, еле стоящий на дрожащих ногах.

Выглядел он просто ужасно. Морда небрита несколько дней. Постоянно и сильно потел. Сквозь смуглую кожу, проступил нездоровый румянец. Пьяный настолько, что даже качался.

Форма достаточно новая, но так сильно измята и настолько грязна, словно он очень долго валялся в пыли. Вместо уставной фуражки простая пилотка солдата, выгоревшая от солнца почти добела. Голова кое-как забинтована. Из-под тонких слоёв серой марли дико торчат тёмные волосы с проседью.

Генерал хотел повторить свой вопрос насчёт безобразия, что царило вокруг, но сначала, решил кое-что уточнить: – Давно здесь находитесь лейтенант? – рыкнул он низким раскатистым басом.

– Сутки назад принял под своё руководство четыре орудия и шестнадцать красноармейцев. – сообщил начальнику Яков. Он немного пришёл в себя от тяжёлого сна и стал выражаться гораздо понятнее.

– За истекший период, батарея отразила пять мощных воздушных атак. Сбила девять и повредила не меньше тринадцати самолётов фашистов. Отбросила мотопехоту. В ходе боя, сожгла восемь танков, шесть бронетранспортёров врага и семь грузовиков. Уничтожила до роты живой силы противника.

Услышав впечатляющий список успехов, генерал немного смягчился, и спросил тоном ниже: – За последние сутки, к вам было послано два взвода пехоты. Почему до сих пор не поставлено охраненье вокруг?

Совершенно спокойный зенитчик, неожиданно вспомнил, что выходя из землянки, он чётко услышал, как генерал назвал цифру двенадцать. Прибавил к ней двух бойцов, которые его сюда привели, и с печалью отметил, что это все люди, которые могут сейчас стоять на ногах.

Он опустил руку от солдатской пилотки и, чуть покачнувшись, поспешил доложить: – В данный момент, четырнадцать пехотинцев обслуживают четыре орудия. Прочие пятьдесят шесть человек и ВСЕ НАШИ ЗЕНИТЧИКИ, – он сделал ударение на последних словах: – находятся там. Парень показал на скромное кладбище, лежащее в сотне метров к востоку.

Вместе с многочисленной свитой, полководец непроизвольно взглянул в указанном ему направлении. Генерал думал увидеть землянки, в которых самым бессовестным образом, дрыхли бойцы.

Его острый взгляд наткнулся на длинный ряд могильных досок, сооружённых из ящиков для перевозки снарядов. Они торчали из маленьких холмиков недавно насыпанной почвы и ярко сияли своей новизной.

– За истекшие сутки, – продолжал монотонно докладывать Яков: – ранило и убило много бойцов. Вследствие этого, состав орудийных расчетов сменился, как минимум, трижды. Для удержания данной позиции требуется срочное пополнение, состоящее из шестнадцати артиллеристов и взвода пехоты.

Генерал с осужденьем смотрел на зенитчика, который посмел дать ему конкретные цифры того, что нужно батарее для боя. Насупленный взгляд скользнул по усталому донельзя человеку. Но вместо того, чтоб приструнить солдафона-окопника, начальник вдруг тихо спросил: – Как ваша фамилия?

– Лейтенант Малинин! – доложил седой доходяга и покачнулся, как пьяный.

– Яков, ты что ли? – выдавил из себя генерал.

Парень собрал свою волю в кулак и разогнал плотный туман, застилавший глаза. Он присмотрелся к грозному лицу полководца. Напряг засбоившую память и, наконец-то узнал в нём бывшего комиссара войскового училища. Того самого, что закончил месяц назад.

– Так точно! – вздохнул молодой лейтенант и едва слышно добавил: – Здравствуйте, Пётр Андреевич.

Лишь после сказанных слов, генерал совсем убедился, что перед ним стоял его недавний курсант. Один из лучших студентов старшего потока училища, который он вёл до отъезда на фронт в мае 42-го.

Генерал повернулся к притихшей вдруг свите. Ткнул пальцем в ближайшего офицера с артиллерийскими знаками в чёрных петлицах и приказал: – Товарищ капитан, примите у лейтенанта батарею зенитных орудий.

Штабной порученец аж вздрогнул от таких неожиданных слов. Причём, его тряхнуло так сильно, будто в тело ударила фашистская пуля. Офицер побледнел, как свежевыпавший снег и с трудом произнёс: – Слушаюсь!

– Контуженого командира и всех тяжелораненых красноармейцев немедленно отправить в санбат. – закончил говорить проверяющий. Словно стараясь запомнить окружавшую местность, он пристально глянул на плохо устроенные позиции батареи зениток. Открыл было рот, чтобы что-то сказать по поводу отсутствия брустверов у оплывших окопов, но промолчал.

Генерал коротко бросил: – Поехали дальше! – и направился к «эмке» чёрного цвета, густо припорошенной пылью. Привычно устроился на переднем сидении рядом с шофером и со злостью захлопнул узкую дверцу. О чём тут ещё говорить, если бойцы и так на пределе физических сил, а других ему взять решительно негде? Тут и угроза расстрела ничему не поможет.

На заднем диване машины устроились два адъютанта. Прочая часть пышной свиты бросилась к «ГАЗ-64». У советского «джипа» были крупные, лупоглазые фары, большие колёса и полукруглые вырезы вместо передних дверей.

Офицеры набились в открытый салон, вмещающий шесть человек, и быстро расселись на продольных скамейках, расположенных сзади. Машины тронулись с места и помчались на север, в сторону посёлка Спартаковка.

Через пару минут, подъехали две, знакомые лейтенанту «полуторки». В их кузовах лежали ящики с боеприпасами, медикаментами и армейские термосы с остывшей едой.

Зенитчики, державшиеся ещё на ногах, оставили возле орудий двух наблюдателей. Они спустились в низину и, без лишних слов, принялись за разгрузку машин.

Растерянный капитан стоял в стороне от солдат и совершенно не знал, что же ему делать теперь? Яков подошёл к офицеру, и хотел было представить бойцам нового командира их батареи.

Зенитчик вдруг пошатнулся и начал валиться затылком назад. Не отходивший от парня, сержант удивительно вовремя подхватил его под руку и удержал от падения. Подвёл к ближайшему ящику и, словно больному ребёнку, помог опуститься на доски.

Лейтенант посидел неподвижно какое-то время. Немного привёл себя в норму и тихо сказал: – Познакомьтесь. – он указал на сержанта, стоявшего рядом: – Мой заместитель. Он введёт вас в курс дел на данной позиции, а я, извините, что-то себя плохо чувствую. – Яков сполз на серую землю, вытянулся, и устало затих.

Эвакуация в тыл

Очнулся Яков, лишь после того, как его подхватили чьи-то крепкие руки. Парня подняли в кузов разгруженной бойцами «полуторки» и разместили на голых досках. Он слегка повернул тяжёлую голову, громко гудящую от неистовой боли.

Зенитчик дождался, когда пред глазами погаснут большие цветные круги. Поднял тяжёлые веки и разглядел, что рядом лежал тот любопытный боец, который спрашивал об устройстве орудия больше всех остальных.

Судя по грязным бинтам, густо пропитанным кровью, Павла ранило в грудь тяжёлым осколком. Он был без сознания и очень трудно хрипел при каждом прерывистом вздохе.

Чуть дальше устроили пятерку «тяжёлых» солдат, которых Яков не смог даже узнать. Лицо одного замотали так сильно, что видны были только щёлочки глаз, заплывшие чёрно-синими пятнами. Другой был ранен в спину. Он лежал на животе и смотрел в противоположную сторону. Все прочие находились далеко от зенитчика.

На прощание сержант МВДешников пожал руку всем отъезжающим. Перелез через правый низенький борт, и неловко спустился на землю. Видно, у него болела нога. Машина тронулась с места и на всех парах помчалась вперёд.

Несмотря на большие ухабы, по которым летела «полуторка», Яков сразу уснул. Лейтенант приходил в себя лишь время от времени. Обычно это случалось, когда оглушённого парня пытались поднять.

Стоило это сделать кому-то, как в черепе Якова немедля вскипала несусветная боль. Горячей волной она растекалась по мозгу и билась в висках с такой неистовой силой, что ни о каком забытьи не могло быть и речи.

Приходилось чуть поднимать опухшие веки и смотреть на окружающий мир сквозь пелену горьких слёз. Это помогало зенитчику немного отвлечься от сильных страданий.

Глядя поверх деревянного борта, Яков отметил, как машина петляла меж полуразрушенных зданий завода. Пару раз, она заезжала в пустые цеха, где укрывалась от атаки «лаптёжников».

Затем, грузовик миновал развалины большой проходной и вырвался в полностью разрушенный город. По двум сторонам от дороги тянулись сожженные жилые дома. Они стояли вдоль улиц, как закопчённые временем скалы.

Небольшое шоссе всё время шло под уклон. Лейтенант догадался, что оно ведёт на восток. Вот только, вместо санбата, обещанного ему генералом, бойцов привезли прямо к руслу реки.

Их уложили на плащ-палатки, залитые высохшей кровью, отнесли на пустой обрывистый берег и разместили там длинным неровным рядочком. Красноармейцы лежали плечом к плечу, словно на выставке.

Тем раненым, кто возмутился таким обстоятельствам, санитары сказали: – Так вас будет удобнее брать и носить на плавсредства. Так что, погрузка пройдёт намного быстрее. Все тотчас замолчали.

Яков с трудом приподнял гудящую голову и осмотрелся вокруг. Недалеко от сапог плескались мелкие волжские волны. В десятке шагов с другой стороны находился обрыв, высотой в несколько метров.

Те, кто мог двигаться самостоятельно, сразу вставали на ноги. Те, кто не мог, перемещались, как-нибудь по-другому. Но все они, шли или ползли, к песчаной террасе, резко вздымавшейся над урезом воды. Красноармейцы приваливались спиною к земле и защищали себя хотя бы с одной стороны, с проклятого запада.

Все остальные, а их оказались многие сотни, оставались лежать на открытом пространстве. Они с ужасом пялились в синее небо. Там очень часто мелькали воздушные машины фашистов.

Над Волгой вились самолёты с крестами на крыльях: «мессершмитты», «фокке-вульфы» и «хейнкели». Пилоты стреляли длинными очередями и поливали из пулемётов всё то, что виднелось внизу.

Иногда, истребители шли почти над землёй. Они проносились над песчаными пляжами и палили по беспомощным людям. Красноармейцы лежали бок о бок, как спички на длинной столешнице. Они не могли даже сдвинуться с места.

Чуть выше над Волгой, кружились десятки «лаптёжников». Они нападали на любую машину, танк или отряды пехоты, что двигались по улицам города. В глубине небосвода, парили ненавистные «рамы» и постоянно выискивали крупные цели.

Едва на фарватере появлялся корабль или же катер приличных размеров, как разведчики вызывали артиллеристов по радио и выдавали координаты данного судна. Нужно сказать, что пушкари бесноватого Гитлера стреляли удивительно точно.

Большие фугасы прилетали с проклятого запада. Со свистом и шелестом они падали в воду по близости от теплоходов, вместительных барж или внушительных лодок с мотором.

Гремели ужасные взрывы. Ударные волны рвали железо в мелкие клочья. Поднимали обломки к белёсому небу и швыряли в разные стороны всё, что находилось внутри. Иногда, это было оружие, снаряжение и продовольствие, но чаше всего, мелькали останки солдат, спешивших в разрушенный город.

От таких попаданий, баржи с горючим тотчас занимались дымным огнём. Горящее озеро нефтепродуктов разливалось по Волге. Оно плыло вниз по течению, сжигая всё то, что попадалось на длинном пути.

И левый и правый берег реки, подвергались обстрелу из крупнокалиберных пушек. В гудящем от напряжения воздухе свистели большие снаряды. Горячие осколки фугасов летели в несчастных людей, оказавшихся рядом.

Здесь не имелось траншей и землянок, где могли бы укрыться бойцы. Во-первых, их некому было копать, а во-вторых, вода находилась рядом с поверхностью пляжа. Она тотчас заливала каждую ямку.

Меж «тяжёлыми» ранеными и увечными красноармейцами бегали бледные девушки в когда-то белых халатах. Санитарки метались по длинному пляжу и пытались хоть чем-то помочь искалеченным людям.

Их было мало, а тех, кто нуждался в лечении, удивительно много. Так что, бедные медики просто падали с ног от усталости. Похоже, что смены для них, в ближайшее время, уже не предвиделось.

Хорошо, что время от времени, они находили в себе толику сил. Забирали умерших бойцов и, волоком таща по песку, уносили куда-то в сторонку. Делалась это лишь для того, чтобы на свободное место устроить того, в ком ещё теплилась жизнь.

Как только сильно стемнело, движение на переправе усилилась. Число теплоходов и лодок значительно выросло. Яков снова попал в тот ужасный кошмар, который он пережил всего лишь три ночи назад.

Вот только, тогда он был крепок, здоров и полон энергии, а теперь оказался совершенно беспомощным. Его подняли с земли, словно бревно и погрузили на маленький катер, заполненный до последних пределов.

Здесь были бледные от голода женщины, старики и старухи, а так же дети всех возрастов. От постоянно вопящих младенцев, до очень худых, неуклюжих подростков.

Звбитый людьми, перевозчик сдал низкой кормою вперёд. Он развернулся на месте и, виляя из стороны в сторону, рванулся к левому берегу Волги. Висящая в небе, чёрная «рама» заметила его продвижение. Пилоты-разведчики дали команду своим пушкарям и стали работать корректировщиком стрельб.

Через короткое время, к артиллеристам фашистов присоседились «лаптёжники». Сверху посыпались снаряды и бомбы. Возле бортов часто вспухали фонтаны кипящей воды. Они на миг зависали в остывающем воздухе и обрушивались на открытую палубу.

Волны бурным потоком проносились по доскам, избитым осколками с пулями, и возвращалась в родную стихию. Они норовили смыть всех людей, что находились поблизости.

Кораблик швыряло, как в бушующем море. Каким-то неведомым образом, он всё никак не тонул. После воздушной атаки, катер сразу выравнивался и резво двигался дальше.

Яков лежал на мокром настиле. Вокруг находились десятки гражданских. Все что-то тихо шептали и закрывали глаза каждый раз, когда рядом гремел ужасающий взрыв.

Послышался вой «пикировщика». Перед глазами зенитчика вдруг появился прицел. Парень сильно задёргался. Он непроизвольно задвигал руками, будто крутил маховик вертикальной наводки орудия.

Яков «поймал в перекрестие» атакующий «юнкерс» и крикнул сорванным голосом: – Пли! – В голове полыхнул сгусток всёсокрушающей боли. Офицер провалился в безмолвную тьму.

Новый мучительный приступ, лейтенант испытал, когда его снова подняли на руки, уложили на плащ-палатку и понесли через остров под названием Зайцевский. Добравшись до главного русла, санитары сняли парня с брезента и устроили на жёсткой земле.

Ощутив под собой твёрдую, неподвижную плоскость, Яков снова лишился сознания. Он был в забытьи до тех самых пор, пока его не стали грузить на подошедший корабль.

Теплоходик рванулся через главный поток шириною в один километр. В небе опять появились «лаптёжники». Они нападали ещё несколько раз. Теперь ужасная мука длилась значительно дольше, чем под вблизи Сталинграда.

Таким образом, Яков то вдруг терял, то обретал связь с реальностью. Наконец, он как-то понял, что его привезли на «полуторке» к Ахтубе. Зенитчик даже запомнил, как въехали на убогий паром, и переплыли неширокий рукав великой реки.

На двух берегах той протоки стояли «ручники» Дегтярёва и без остановки строчили в белесое небо. Сверху падал очередной «пикировщик» с тнвтонскими крестами на крыльях. Он поливал огнём переправу и пытался попасть увесистой бомбой в маленький плот.

Затем, машина оказалась на суше и поехала в гору, к посёлку «Верхняя Ахтуба». На станции железной дороги Якова снова подняли. Занесли в обычный плацкартный вагон и, как очень «тяжёлого» уложили на нижней койке в открытом купе.

Во всех проходах устроили раненых, способных двигаться самостоятельно. Те из них, кто не мог уже больше стоять, сидели и неподвижно лежали на грязном полу.

Часа через два, погрузка успешно закончилась. Эшелон, собранный из санитарных вагонов, тронулся с места. Стуча колёсами на раздолбанных взрывами стыках, он двинулся на юго-восток, к посёлку «Верхний Баскунчак».

К той самой маленькой станции, которую зенитчик с земляками-бакинцами удачно объехал в «полуторке» НКВДешника. Хорошо, что у «синих фуражек» нашлось тогда место в маленьком кузове.

Поезд медленно шёл, а вернее сказать, еле-еле тащился. Мало того, он вдруг замирал каждые несколько вёрст. За те несколько дней, что Яков был в Сталинграде, здесь совсем ничего, не изменилось в лучшую сторону. Составы на обоих путях, стояли вплотную друг к другу.

Так же, как прежде, на запад направляли здоровых крепких людей и новую, с иголочки, технику. Оттуда везли только раненых или гражданских, бегущих от фрицев. И те и другие смотрели на встречный поток, но все угрюмо молчали.

Свежие военные части пользовались большой привилегией. Путейцы их пропускали в первую очередь. Иногда открывались короткие «окна» в другом направлении.

Тогда санитарный состав устремлялся вперёд. Он проезжал какой-то участок железной дороги и опять замирал. Стоя в голой степи, он собой представлял неплохую мишень.

Советские истребители куда-то исчезли в начале жаркого лета. Они до сих пор, почти не мелькали над пыльной землёй. Самолёты фашистов свободно летали над трассой. Они бросали тяжёлые бомбы на составы и станции и стреляли из всех пулемётов.

Им было совсем безразлично, кто там внизу, кадровые военные, идущие на битву с врагом, или же просто гражданские, бегущие в тыл? Не замечали они и красных крестов, нарисованных на крышах теплушек.

Им не было разницы, кто из советских людей погибнет сегодня, а кто только завтра? Главное, побыстрее очистить прекрасную землю от всех «утерменшей». Ведь именно здесь, должны расселиться арийцы, представители высшей, человеческой расы.

Если санитарный состав шёл по путям то, услышав вой самолётов, машинисты тотчас тормозили. Медики бросались наружу и, словно юркие мыши скрывались в ближайших оврагах. За ними спешили те раненые, кто был способен хоть как-то ходить.

А вот все «тяжёлые» оставались на месте. Те, кто мог шевелиться, сворачивались в плотный комок и прижимались к наружным стенкам вагона. Все очень надеялись, что длинные строчки из пуль пройдут по оси длинного поезда и не заденут их тело.

Всем прочим, не удавалось свершить даже такого простого движения. Они лежали пластами. Одни лишь молились всевозможным Богам. Другие смотрели на потолок застывшими от страха глазами и бормотали такие ругательства, какие приходили на память.

Налёты фашистов случались с таким интервалом, что можно было, сверять ручные часы. Причём, производились они помногу раз за день. Далеко не всем пассажирам удавалось их пережить.

Бегущие от войны, горожане гибли от взрывов авиабомб, попадавших в вагоны. Их настигали осколки, летевшие в разные стороны, и кусочки свинца, посылаемые фашистами с неба.

Многие люди умирали от тяжких ранений, полученных ещё в Сталинграде, а так же от новых увечий, что настигали в пути. Санитарный состав, забитый у Волги до последних пределов, каждый день избавлялся от холодеющих тел. Их выносили наружу и клали длинным рядочком вдоль длинных путей.

Время от времени, появлялись мобильные отделения железнодорожных бригад. Так же, как и везде, бойцы разъезжали на разбитых «полуторках». Они собирали покойников в открытые грузовые платформы. Везли в ближайшую балку и хоронили, немного присыпав серой землёй.