скачать книгу бесплатно
Тем временем Жаклин Кусто наклонилась ко мне.
– Сейчас можно что-то изменить? Может, уменьшить угол входа? – шёпотом спросила она.
– Нет. – Я отрицательно покачал головой. – Уже слишком поздно. На данном этапе зонд неуправляем, любая попытка изменить курс приведёт к разрушению либо от перегрузок, либо от перегрева. Теоретически мы бы смогли корректировать его полёт, когда скорость упадет до семи-восьми километров в секунду, но в это время он уже будет в плотных слоях, окутанный облаком плазмы, а она не пропускает радиосигнал.
– Температура обшивки пятьсот градусов, скорость падает, перегрузка полторы единицы, растёт, – сообщил Рик.
Зонд нёсся сквозь верхние слои атмосферы Сатурна, углубляясь в неё с каждой секундой, встречая на своём пути всё большее и большее сопротивление. Под воздействием воздушного напора скорость аппарата падала всё быстрее. Вместе с тем росла температура внешней оболочки, и в особенности принимавшего на себя весь основной удар теплового щита. Разогреваясь от трения, он начал светиться сначала красным, затем раскалился добела, разогревшись до двух, а затем и до трёх тысяч градусов. От такой температуры его абляционное покрытие начало стремительно испаряться, образовывающиеся в ходе этого процесса газы улетучивались в пространство, унося с собой тепло и тем самым защищая аппарат от перегрева.
– Регистрирую образование плазменного облака, – сообщила Дарья.
– Подтверждаю, связь с зондом ухудшается, – раздался позади голос Вильямсона.
– Сигнал телеметрии потерян, – спокойно сказал Рик.
– Радарный контакт тоже, – вторила ему Дарья.
– Макс, вы видите его? – спросил Андерсон.
– Да, – раздался в наушниках голос Барбьери. – Он прямо по курсу перед нами и ниже горизонта на пять с половиной градусов, мы ведём его нашими оптическими датчиками.
– Хорошо, постарайтесь не упускать из виду так долго, как только сможете, – ответил Андерсон.
Я приподнялся и подлетел вплотную к стеклу, взял в руки фотоаппарат с установленным на него мощным телеобъективом. В надежде сделать несколько фото я навёл камеру примерно туда, где по моим прикидкам должен был находиться аппарат, однако так ничего и не увидел.
Тем временем капсула с зондом продолжала свое падение, раскалённая добела, окружённая облаком бушующей плазмы, она неслась сквозь атмосферу газового гиганта, оставляя за собой длинный сияющий шлейф.
– Проходим расчетный пик максимальной тепловой нагрузки, – глядя на мониторы, сказала Дарья.
– Сколько ещё до восстановления связи? – спросил профессор.
– Ну, – командир задумалась, – если Сатурн не преподнесёт нам больше никаких сюрпризов, то порядка трёх – трёх с половиной минут.
– А если преподнесёт? – спросил я.
– Тогда, скорее всего, мы не свяжемся с ним больше вообще, – ответил мне Рик Харрис.
– Тихо, отставить лишние разговоры! – шикнул на нас Андерсон.
Всё глубже погружаясь в атмосферу, аппарат всё стремительнее терял свою скорость. Малейшее отклонение от траектории означало бы моментальное разрушение под тяжестью навалившихся тридцатикратных перегрузок. Любой живой организм сложнее муравья, оказавшись на борту, неизбежно погиб бы под воздействием столь колоссального ускорения. Даже для самого аппарата такое торможение было на грани его технических возможностей. Раскалённый щит зонда продолжал быстро испаряться, рассеивая тепло. Он исчезал, стремительно истончаясь с каждой секундой. К счастью, с падением скорости падала и тепловая нагрузка. Под конец торможения лишь полсантиметра абляционного материала защищало капсулу от раскалённой плазмы.
– Мостик, это обсерватория, мы потеряли визуальный контакт с «Ахиллесом», расчётная высота минус сто семьдесят километров от условной границы атмосферы, – сказал по системе связи Максимильян Барбьери.
– Понял тебя, Макс, – ответил Андерсон. – Даша, что на радаре?
– Пока не вижу его.
– Связь? – спросил профессор, обращаясь к Мейсу Вильямсону.
– Сигнала нет.
– Ладно, подождём.
В нервной тишине мы ожидали восстановления контакта с зондом, Сатурн плыл под нами, величественный и молчаливый.
– Есть сигнал! – воскликнул вдруг Рик. – Пошла телеметрия!
Висевший за моей спиной и задумчиво глядевший на разворачивающийся внизу облачный пейзаж Андерсон развернулся к пульту управления зондом.
– Это обсерватория, – зазвучал в наушниках голос планетолога, – мы тоже принимаем информацию с аппарата!
– Что там? Что показывают приборы? – нетерпеливо спросил профессор.
– Похоже… – Рик пробежался глазами по столбцам данных, – …Кажется, всё в порядке. Приборная скорость тысяча двести метров в секунду и быстро падает, тангаж минус тридцать градусов, высота минус двести два от условной границы… Тормозные щитки выпущены, скорость уменьшается, вот-вот будем готовы к сбросу оболочки… Выброс парашюта через пять секунд… четыре… три… две… одну!
«Ахиллес» падал в недра Сатурна. Его доселе белая обшивка стала угольно-чёрной от копоти. Сработали пироболты, и от оболочки зонда отделилась верхняя часть, выстрелил в небо и раскрылся тормозной парашют. Через пять секунд после раскрытия обгоревший тепловой щит отделился от спускаемой капсулы, устремившись вниз, в пучину бездонного атмосферного океана. Спустя еще несколько секунд после этого «Ахиллес» вновь вздрогнул от взрыва – бахнули пиротехнические замки, удерживающие вместе две яйцеобразных половинки защитной оболочки спускаемого аппарата. Лопнув чётко по соединительному шву, они отделились от зонда и улетели вслед за остатками щита. Стреловидный аппарат медленно спускался вниз на парашюте.
– Есть успешное отделение внешней оболочки! – сообщил Рик. – Приступаем к запуску двигателя.
– Макс, мы отстрелили скорлупу, доклад! – сказал Андерсон, обращаясь к планетологу.
– Ээ… да, пошли данные по давлению, химсоставу и температуре атмосферы, они нужны тебе прямо сейчас?
– Нет, пока для меня главное лишь то, что вы их принимаете, – ответил профессор.
– Давление полторы атмосферы, вертикальная скорость спуска – восемнадцать метров в секунду, – сказала Дарья.
– Воздухозаборник открыт, реактор запущен, температура в активной зоне шестьсот градусов, растёт, идет раскрутка двигателя, – отрапортовал Харрис.
Небольшой ядерный турбореактивный двигатель зонда, являвшийся миниатюрной копией атмосферных движков «Дедала», постепенно набрал обороты и вышел на холостой режим.
– Есть запуск двигателя, все параметры, похоже, в норме, гидравлика работает, автопилот запущен, авионика в порядке. Сэр, «Ахиллес» готов к отделению от парашюта, – отчитался второй пилот экспедиции.
Хлопнули пироболты, зонд отделился от парашютной системы и устремился в бездонный атмосферный океан Сатурна. Ощутив долгожданную свободу, компьютер «Ахиллеса» увеличил обороты двигателя. На протяжении нескольких сотен метров аппарат падал вниз, набирая скорость, затем выровнялся и полетел уже горизонтально, как надлежит самолёту.
– Подтверждаю переход «Ахиллеса» в горизонтальный полёт на высоте минус двести двадцать семь километров, – сказал Рик.
Люди на мостике облегчённо выдохнули, раздались аплодисменты.
– Отличная работа, дамы и господа! – сквозь общий галдёж раздался голос Андерсона. – Макс, ты слышишь меня?
– Да, Уилл.
– Зонд готов к выполнению научной программы.
– Понял тебя, мы уже вовсю получаем данные с приборов.
«Ахиллес» не был первым аппаратом, спущенным в оболочку газового гиганта. Самым первым был «Галилео» – нырнувший в атмосферу Юпитера в далеком 1995 году и погрузившийся на глубину 135 километров. Затем в 2038-м то же самое проделал «Да Винчи», на этот раз с Сатурном. Третьим подобным зондом должен был стать «Птолемей», запущенный в 2034-м, он достиг Юпитера через шесть лет, однако что-то пошло не так, и спускаемая капсула так и не смогла отделиться от основного орбитального аппарата, оставшись навеки прикованной к нему, так что этот спуск не состоялся. Как бы то ни было, все эти зонды представляли собой относительно примитивные болванки, оснащение которых, помимо научного оборудования, состояло лишь из простенького компьютера, радиопередатчика да небольшой аккумуляторной батареи, питавшей всё это хозяйство. Внешне они напоминали небольшую летающую тарелку, вот только, собственно, летать ни один из них не мог по причине отсутствия двигателей и крыльев. Всё что им было уготовано, – лишь медленно спускаться на парашюте в недра планеты, по пути ведя наблюдения с помощью своих научных приборов, до тех пор, пока колоссальная температура и давление не прикончат их. Обычно продолжительность работы подобных зондов не превышала нескольких часов.
«Ахиллес» разительно отличался от них. Будучи намного крупнее, он представлял собой, по сути, настоящий беспилотный самолёт. Благодаря не требовавшему топлива ядерному турбореактивному двигателю, он мог барражировать в атмосфере Сатурна на протяжении многих месяцев, то погружаясь в её глубины, то взлетая практически к самому космосу. Его короткие стреловидные крылья прекрасно подходили для полёта в условиях ураганного ветра, бушующего в верхних слоях газовой оболочки планеты-гиганта. Он был оснащён десятком различных приборов для изучения атмосферы, её структуры и состава. Полёт зонда целиком управлялся бортовым компьютером, всё, что требовалось от нашей научной группы, – лишь ставить перед ним задачи, и умная машина самостоятельно выполняла их без какого-либо вмешательства человека. Оказываясь в зоне видимости приборов корабля, зонд отправлял на его борт пакеты с полученными данными.
– Мостик, это лаборатория, мы получаем видеосигнал с «Ахиллеса» – не хотите взглянуть?
– Мейс, можешь вывести на экран? – спросил Андерсон, обращаясь к инженеру.
– Конечно, босс.
Вильямсон немного поколдовал над своим пультом, и через пару секунд на одном из экранов перед нами появилась картинка с камеры зонда. Мы сгрудились вокруг монитора – каждому хотелось лично, своими глазами увидеть, что же творится там, внизу, в недрах этого далёкого, чуждого нам мира.
«Ахиллес» летел среди бескрайнего моря из желтовато-оранжевых облаков, окружённый ими со всех сторон, – крошечное творение рук людских в недрах гигантской газовой планеты. В промежутках, свободных от туч, сверху над зондом то и дело мелькали лоскуты кристально-чистого голубого неба, внизу же атмосфера по мере увеличения плотности приобретала сначала жёлтый, а затем красно-бордовый оттенок.
– Это… это прекрасно! – выдохнула Кусто.
– Невероятно, небо совсем как на Земле, – сказал я.
– Атмосфера состоит в основном из водорода и гелия с примесями метана и аммиака. Мы ожидали увидеть нечто такое, – тихо сказал Андерсон.
– Вот бы мы могли спуститься туда, увидеть всё это своими глазами! – мечтательно промолвила Кусто.
– Было бы классно, – согласился Рик, – жаль, что, скорее всего, это была бы дорога в один конец. Чтобы выйти на орбиту Сатурна из его атмосферы, взлётному модулю потребуется развить скорость двадцать пять километров в секунду. И это без учёта гравитационных и аэродинамических потерь. Это чертовски много, в три с лишним раза больше, чем на Земле.
– Что ж, думаю, на этом можно подвести итог под операцией по спуску «Ахиллеса», – произнес Андерсон. – Вы отлично поработали, друзья, теперь дело за научной группой. Все свободны, можете идти отдыхать.
Народ стал медленно расходиться, покидая рубку корабля. Я же, будучи вахтенным, остался на мостике – меня ожидало впереди ещё четыре с половиной часа дежурства.
– Я, пожалуй, подзадержусь ненадолго, послежу ещё за телеметрией и всё такое, – сказал Харрис.
Мы остались на мостике вдвоём. Я устроился в своём кресле, откинувшись на спинку, насколько это было возможно в невесомости. Рик уселся справа, на месте Даши. Работа была сделана, и напряжение, владевшее нами на протяжении нескольких часов, медленно отпускало. Какое-то время мы молча созерцали раскинувшийся под нами пейзаж Сатурна. Где-то там, далеко внизу, собирая научные данные, нёсся сквозь аммиачно-метановые облака «Ахиллес» – крошечный посланец человечества в этом газовом мире.
– Поверить не могу, что мы это сделали, – спустя несколько минут тишины сказал Рик.
– И тем не менее это свершившийся факт, – сказал я. – Зонд в атмосфере, и ты сам помог его туда спустить.
– Да не, я не про то, брат, точнее, не только. Вот мы сидим тут и пялимся на это, – он указал рукой на пейзаж за окном, – и совершенно не заморачиваемся, как будто так и надо, как будто перед нами не чёртов Сатурн, а… ну я не знаю, скажем, мост Золотые Ворота… всё так обыденно.
– Я думаю, лет через пятьдесят эта картина, может, и станет обыденной для людей, как твой мост, но пока это далеко не так. По крайней мере, лично для меня.
– Лет через пятьдесят? Только если… – Он усмехнулся, недоговорив.
– Что «только если»? – Я внимательно взглянул на товарища.
– Да брось, ты сам знаешь.
– Что? Что я знаю?
– Слушай, мы торчим здесь без связи с Землёй уже сколько? Месяц с лишним? И за всё это время мы не приняли ни одного сигнала? Я слышал, вы с Вильямсоном записываете передачи и транслируете их в аналоговом режиме без остановки, по кругу, пытаясь докричаться до хоть кого-нибудь.
– Да, в этом нет никакой тайны.
– И что, неужели за столько дней никто не услышал их и не отправил ответное сообщение?
– Может, и отправил, только у нас же приёмник накрылся.
– Ой, да брось. – Он отмахнулся от меня.
– Что?
– Оставь эту байку для кого-нибудь другого, ладно?
– Не понимаю, о чём ты? – Я напрягся.
– Какова вероятность того, что у нас выйдут из строя сразу три модуля, без которых наша система дальней связи не может работать и которые нам ну никак не заменить? Почему никто не пытается найти альтернативный способ связаться с Землёй, например задействовать систему ближней связи?
– Мы пытаемся её задействовать, но она намного слабее, а потому… – попытался парировать я.
– Какая разница, насколько она слабее? Нам надо принять с её помощью сигнал, а не отправить! Просто подключите её к главной антенне! – Его скулы интенсивно двигались под кожей туда-сюда, мышцы лица были напряжены, Рик явно находился в состоянии нервного возбуждения.
– Всё не так просто… – попытался начать объяснять я, но, поняв, что мои корявые отговорки могут вызвать лишь ещё больше подозрений, я решил перевести стрелки на кого-то, способного соврать более складно: – Слушай, лучше поговори на эту тему с Вильямсоном, это его сфера ответственности, и он объяснит всё лучше, чем я.
Какое-то время мы оба молчали, глядя в окно.
– Я не знаю, что вы скрываете, Фёдор. Но что-то тут нечисто, что-то во всей вашей истории не сходится, я это нутром чую, – сказал Рик уже более спокойно.
– Это паранойя, дружище. Она до добра не доведёт.
– Я знаю, однако, согласись, у меня в данный момент есть основания для того, чтобы стать параноиком, – помолчав немного, сказал он. – Вы можете вешать лапшу на уши этим ботаникам-учёным или новичкам вроде Кусто, но не мне. Знаешь, я уже много лет в этой профессии, я летал к Марсу и немножко понимаю, как тут в космосе всё устроено. Шанс, что все три блока накроются одновременно, – один на сотню тысяч. Что Земля не сможет наладить с нами связь альтернативным способом – один на тысячу. Не пойми меня неправильно, я не претендую на лавры срывателя покровов, не собираюсь вставлять вам палки в колёса и рассказывать всему экипажу о моих подозрениях. – Он замолчал, ненадолго задумавшись. – Даже несмотря на то, что в упор не могу понять, что за игру вы ведёте. Но раз уж Андерсон и Климова задумали что-то, наверное, это и впрямь необходимо.
Я молча думал над сказанным Риком. С одной стороны, он всегда казался мне психологически устойчивым, плюс у него и впрямь был солидный опыт дальних космических полётов, а это значило многое. Скорее всего, расскажи я ему правду об истинной причине потери связи с домом, он согласился бы с нашим решением скрыть её. Но, с другой стороны, я не мог ввести его в курс дела без санкции Андерсона.
– Слушай, я понимаю твоё беспокойство, но всё, что я могу сейчас сказать… – Я задумался, подбирая правильную формулировку. – Всё, что сейчас происходит, имеет на то свои причины. И я знаю, что в это, возможно, трудно поверить, но мы действуем из лучших побуждений, ради блага всей нашей экспедиции.
– Понятно… – Рик напряжённо сглотнул, глядя куда-то вдаль. – Понятно… – повторил он.
– Всё очень сложно, Рик, – добавил я.
– Да, я так и понял. – Он вздохнул и посмотрел на меня. – Будь всё просто, тогда незачем было бы скрывать это от остальных, да?
«Дерьмо, ну и хреновый же из меня конспиратор», – пронеслось в голове.
Мы вновь погрузились в тишину.
– Знаешь, мне уже который день снится Джесс, – после нескольких минут обоюдного молчания тихо произнёс он. – Причём один и тот же сон, как мы гуляем с ней по осеннему парку: ярко светит солнце, деревья вокруг все уже жёлтые, и ветер срывает с них листья, закручивает их вихрями и гоняет по аллеям. А она собирает их в огромный ворох, они пахнут… ну, знаешь, как пахнет осенняя листва? Потом мы выходим на большую поляну, и Джесс подкидывает всю охапку вверх, и ветер уносит их прочь, а она танцует и смеётся, и я смеюсь вместе с ней… Странно, – отрешённым взглядом он посмотрел куда-то вдаль, – но я не помню, чтоб мы хоть раз гуляли в парке вот так, осенью.
Я с удивлением посмотрел на него – столь резкая смена темы разговора показалась мне довольно странной.
– Слушай, я понимаю, ты тоскуешь по ней, и… – начал было я.
– Нет, брат, извини, но ты не понимаешь, – прервал он меня. – Тебе в принципе не понять, что я чувствую сейчас, у тебя ведь есть Даша здесь, на корабле. Ты счастливый сукин сын. Я даже завидую тебе по-хорошему. – Он вновь посмотрел на меня и, немного подумав, добавил: – Вам обоим завидую. Вы везунчики, правда. А я… знаешь, я ведь сделал ей предложение за пару недель до старта, мы собирались пожениться после возвращения. Боже, какой же я козёл! Я бросил её, Фёдор. Я оставил мою Джесс там на четыре грёбаных года…
