Змей, умеющий говорить

– Спаси меня! – продолжал надрываться хозяин. Он пускал кровавые пузыри из носа и вытирал крупные слезы, бегущие по щекам. – Это разбойник! Это демон, а не человек! Меня! Старика! Позор! Какое унижение! Где стража!?

– Не бойся, несчастный! Если ты честно ответишь на мои вопросы, клянусь тебе святой Софией, он не убьет тебя, а если нет… От вида крови он приходит в исступление! – сказал Герман ласково гладя хозяина по голове.

Злобно сверкая глазами Фемел, пошевелился в углу, и хозяин закричал от ужаса закрыв лицо окровавленными руками.

– Все скажу, но пусть он уйдет!

– Я не могу ему приказывать… – ответил Герман. – Скажи мне, как тебя зовут?

– Аполлоний! Имя мое – Аполлоний!

– Откуда ты родом, Аполлоний? – тихим голосом спросил Герман.

– Из Афин, мой господин! Вот уже двадцать лет я живу в столице мира, и если вы меня пощадите, то проживу еще тридцать!

– Вытри свои сопли, подтяни слюни и хорошенько вспомни, что вчера произошло в комнате, которая расположена аккурат над твоей кухней. Не советую темнить Аполлоний. Не советую. Или это ты убил того несчастного, который висит вниз головой без единой кровинки в теле? Отвечай, куда кровь дел? Обжарил с чесноком и скормил другим постояльцам? – все тем же тихим голосом спросил Герман.

Вокруг сидящего на полу хозяина постоялого двора образовалась лужа мочи.

– Да будь ты проклят! – с отвращением прошипел Герман и отошел от Аполлония на несколько шагов.

– Милостивый господин, да разве ж я мог!? Это же не коза, купленная на рынке! Это же человек!

– С тебя станется… – проворчал Герман.

– Клянусь Богом, это не я!

– А кто тогда?

– Милостивый господин, я как увидел этот смертный ужас, это изуверство, я чуть из окна не выпал, когда кричал и звал на помощь! Доходы падают, налоги растут, а тут такое! Хорошо, что другие постояльцы не сбежали, кроме одного негодяя, который улизнул и не заплатил за последние два дня, а у меня, к сожалению, не было возможности гнаться за ним. Этот плут, этот пройдоха побежал в сторону пригорода, а я, наоборот, к городской стене. Я как честный человек и гражданин хотел остаться охранять проклятый труп, словно он мог сбежать, но потом я подумал, что нужно задержать убийцу и высунулся из окна, призывая на помощь. Смотрю и вижу спину этого негодяя, который не заплатил. Я ему кричал, да, где уж там. Он только раз оглянулся и дальше бежать. Добрые люди попытались его задержать, но он сунул одному и другому кулаком по рожам, они и отстали. А потом я выбежал из дома и побежал к городской стене.

– А у него было что-нибудь в руках?

– В руках… – задумался хозяин. – Он и правда, что-то прижимал к груди. Но со спины я не увидел, что именно. За что, господи, ты караешь меня так строго!? За что!? Вино я почти не разбавлял, масло почти не горчило, мясо почти не воняло, клопы в постелях почти не кусались, солома в матрасах почти не сгнила! За что, господи, ты послал мне такое тяжкое испытание!?

– Кто он? Тот, кто сбежал…, кто он? – продолжал допрос Герман.

– Так чтобы точно, то я не знаю. Судя по виду, – обычный горожанин, но деньги у него водились. Заплатил мне два золотых за проживание и питание, а при нынешних ценах этого хватило только на неделю. Я пытался подробнее расспросить, но он поведал мне только, что спасается от военной опасности с запада. Вот и всё. Два золотых… два золотых!

– Вот эти золотые и будут тебе, как покойнику на глаза, платой Харрону.

– Не губи меня, милостивый господин!

– Хватит причитать. Вспоминай, как он выглядел.

– Обыкновенно выглядел… два глаза, два уха, рот и нос.

– Волосы какого цвета?

– Рыжие, как у собаки, и лоб все время был закрыт повязкой.

– А шрамы или татуировки?

– Не замечал… Он редко выходил из своей комнаты. Жена моя забирала грязную посуду и приносила ему еду. Вот и все, мой господин. Может быть он общался с кем-нибудь из постояльцев, не знаю…

– Что можешь сказать об убитом?

– Пьяница и развратник! Господи, прости мне эти слова о покойном, но повторю их еще раз: пьяница и развратник!

– Чем он зарабатывал на жизнь?

– Играл в кости в портовых харчевнях. Обирал моряков и торговых гостей. Негодный человек, прости меня, господи. А денег у него было иногда… – Аполлоний закатил глаза. – Я столько никогда не видывал, а потом пусто! Полный кошель, а потом пусто! Но в его последние дни деньги у него были – это точно!

– Когда ты зашел в комнату убитого, кошель с деньгами не попался тебе на глаза?

– О, нет, мой господин! Я так думаю, – Аполлоний перешел на шепот и воровато оглянулся, – что этот негодяй, сбежавший в ночи, и кошель с золотом украл, и убийство совершил!

– Ясно. Как звали убитого?

– Димитрий.

– А сбежавшего постояльца?

– Ерофей из Никеи, мой господин.

– Ясно. Еще несколько вопросов, мой друг Аполлоний… Зачем ты среди ночи пришел к Димитрию? Ты что-то услышал или увидел? Что тебя обеспокоило, мой друг, Аполлоний, что заставило тебя покинуть теплую постельку? – спросил Герман, ласково поглаживая Аполлония по голове. – У тебя такой чистенький ночной хитон, дорогой мой Аполлоний. Чистенький и гладенький, приятно посмотреть.

– Он из льна, мой господин, поэтому гладкий, – ответил хозяин постоялого двора, со страхом глядя на стоящего у стены Фемела.

– А сзади твой хитон в грязи и пыли, как будто ты вытирал им пол, лёжа на спине. Фемел, – обратился к помощнику Герман, – когда ты его бил, он падал на спину?

– Нет. Я ударил его в живот, и он упал на колени. Затем я нанес ему несколько ударов в голову правой рукой, а левой держал за шиворот.

– Это точно?

– Совершенно точно. Я за это ручаюсь.

– Значит ты мне лжешь, мой друг Аполлоний. Оторви ему голову, Фемел, – приказал Герман.

Отделившись от стены, Фемел ударил ногой в лицо сидящего на полу хозяина постоялого двора. Охнув он опрокинулся на спину и потерял сознание.

– Не убил? – спросил Герман.

– Нет, – с видом знатока ответил Фемел. – Минут десять полежит, а потом очнется и зальет все слезами. А что не так с его ночным хитоном?

– Когда я осматривал комнату убитого, заглянул под кровать. Там кто-то недавно лежал, судя по местами стертой пыли и сметенной паутине. Переверни на живот эту сволочь, давай осмотрим его спину. Ну, вот… – сказал Герман Фемелу, осмотрев грязный ночной хитон хозяина постоялого двора. – Это не уличная грязь, это пыль, копившаяся под кроватью годами.

– Когда он очнется, я выбью ее из него до последней пылинки, – злобно проговорил Фемел.

– Я думаю, это не понадобится. Он и так все расскажет. Всегда рассказывают. Бывают, конечно, случаи… уникальные, но не в этот раз. Помнишь, мы отдали Черепахе молодую служанку? Она прислуживала в доме патрикия Кирилла, обвиненного в заговоре против солнцеподобного. Патрикий, помнится, сознался сразу во всем, Черепаха ни разу до него не дотронулся, не успел просто, а вот служанка… Она держалась долго. Очень долго. До самого перехода из жизни временной в жизнь вечную. Черепахе очень нравится, когда не сдаются.

– Да, я ее помню.

– Я всех помню. Всех до единого. И этого буду помнить. А ты будешь его помнить?

Фемел отрицательно покачал головой.

– Ну да… ну да… Приходит в себя.

Хозяин постоялого двора застонал, открыл глаза, перевернулся на живот, встал на карачки и пополз к выходу.

– Друг мой, ты куда собрался? – спросил Герман.

– Спасите! На помощь! – кричал хозяин постоялого двора не переставая ползти к выходу.

– Друг мой Аполлоний, ты неправильно нас понял. Мы не желаем тебе зла. Просто мы любим правду. Правда она как… чистое небо над безмятежной поверхностью моря, как нежные руки любящей матери, как свежеиспеченный хлеб для голодного. Все любят правду. Аполлоний, перестань ползти. Если ты не остановишься, мой друг Фемел отпечатает свой сандалий на твоей печени.

Аполлоний остановился, сел, закрыл лицо ладонями и горько заплакал.

– Вот и молодец. Какое приятное общество собралось на твоей кухне, Аполлоний. Три друга, я бы даже сказал, три брата. Аполлоний, мой желудок вдруг напомнил мне, что я пропустил вчерашний обед. Не хочется пропустить сегодняшний завтрак. Что скажешь, Аполлоний? Накормишь своих новых друзей? Ну ты что… обиделся что ли? Давай, Аполлоний, возьми одну из своих сковород и сжарь что-нибудь, и еще бы не плохо хлеба, овечьего сыра с зеленью и… вина, чтобы запить все это. Какая из твоих сковород самая чистая?

– На моей кухне все чистое! – сказал хозяин постоялого двора перестав плакать. – Всю эту проклятую посуду я натираю песком четыре раза в день. Четыре раза! Я себе пальцы стёр в кровь. На моих ладонях такие огромные мозоли, что я уже не могу почувствовать нежность груди моей любимой супруги, когда обнимаю её. Я искалечил себя! И ради кого!? Ради этих сволочей, которые таскают падших девок, играют в кости, а потом перерезают себе горло и подвешивают свое мертвое тело за ноги!

– Я полностью с тобой согласен. Давай я помогу. – Герман подошел к хозяину постоялого двора и помог ему встать на ноги. – Я очень тебя понимаю, очень. Я целый день бегаю по городу, как лошадь на ипподроме. К вечеру ноги опухают так, что становятся похожи на кувшины. А иногда, посреди ночи вваливается такой как он, – Герман скосил глаза в сторону Фемела, – и будит меня без всякого сожаления. Посмотри какого цвета мои глаза, – Герман оттянул вниз нижнее веко правого глаза. – Посмотри. Видишь? Он красный как закат.

– Ты мне рассказываешь о ногах! Это мне ты рассказываешь о ногах!? Посмотри на мои! – задрав подол ночного хитона Аполлоний выставил вперед свою левую ногу. – Посмотри на эти огромные вздувшиеся жилы. Видишь? У тебя такие же!? Я уверен, что таких жил у тебя нет и не будет еще лет десять бегай ты по городу хоть круглые сутки напролет.

– Шикарные у тебя жилы! В забеге они обошли бы мои на целый круг.

– А как их выворачивает в непогоду! – Аполлоний закатил глаза. – О, как их выворачивает на погоду! Городской палач не сможет их вывернуть так, как их выворачивает в непогоду!

– Раз уж мы заговорили о ногах, так может быть поджаришь нам две свиных ножки. А? Очень тебя прошу.

– Нет, мой господин, лучше я поджарю вам на оливковом масле свиную печень с луком и посыплю ее свежей зеленью. Помнится, вы хотели свежего хлеба с сыром… все это есть у меня. Будьте дорогими гостями на моей кухне.

– А что насчет вина?

– Есть! Есть отличное вино! Цветом как драгоценный рубин!

– Как темный рубин?

– Как самый темный рубин на всем свете!

– Отлично, – Герман хлопнул в ладоши. – Давай я почищу и нарежу лук, мой дорогой Аполлоний.

– Не стоит беспокоиться!

– Я настаиваю. Где у тебя лук? А, вижу! И нож нашел.

Хозяин постоялого двора сунул в печь тонких сухих щеп и как только они задымили и разгорелись подкинул в топку несколько больших поленьев. На разогретом масле зашкварчала нарезанная крупными кусками печень.

– Ах какой запах… – сказал Герман. – Уютно у тебя здесь. Немного закопчено, побелить бы…

– Некогда, некогда, мой господин, – откликнулся Аполлоний. – Все суета проклятая! А я уже и не замечаю черных стен. Вам с кровью, или поджарить как следует?

– Как следует. Да, чуть не забыл… У тебя есть пила, желательно острая?

– Пила? Какая пила?

– Обычная, такая железная пила. Дерево пилить.

– Откуда, я же не плотник. Есть топор. А зачем вам?

– Острый? – спросил Герман.

– Конечно острый! Я недавно точил его. Вот он, рядом с печью.

– Фемел, – сказал Герман, – возьми топор и аккуратно подруби ножку кровати, к которой привязана веревка, мне нужен узел. Как раз успеешь к завтраку.

– Сделаю, – ответил Фемел, взяв топор и вышел из кухни.

– Аполлоний, ты все дни проводишь на кухне, а где ты спишь?

– Моя спальня рядышком. Вон за той дверью, маленькая, но уютная спальня.

– Из спальни сразу попадаешь на кухню, из кухни в спальню. Очень удобно. Это хорошо… Давай вернемся к нашему скорбному делу. Что ты делал под кроватью в комнате убитого?

Хозяин харчевни задрожал и выронил деревянную ложку которой помешивал мясо в сковороде.

– Можешь не отвечать, – продолжил Герман, – я и так знаю. Ты очень наблюдательный Аполлоний. Ты заметил, что у Димитрия часто бывают большие деньги, которые он, игрок и развратник, не заслужил, а ты, честный труженик, заслужил. Твоя голова превратилась в яблоко, в котором поселился червячок. Маленький такой червячок. Не в прямом смысле, конечно, а в иносказательном. Подскажу тебе, червячок – это мысль. И он начал грызть тебя каждый день и каждую ночь, каждый день и каждую ночь без перерыва. Грыз тебя до тех пор, пока ты не решился пробраться в комнату Димитрия и выкрасть деньги, которые он, скорее всего, хранил в своей комнате. Ну а где же ему их хранить? Димитрий, по твоим расчетам, должен был провести всю ночь играя в кости в каком-нибудь кабаке, но ты ошибся. Он вернулся раньше, в сопровождении потаскухи, и ты, услышав его шаги и пьяный смех, спрятался под кроватью. Потом, потаскуха, каким-то образом угомонила Димитрия и в комнату проник третий… то есть четвертый. Потаскуха, и этот четвертый раздели Димитрия, подвесили его ногами к потолку, чтобы кровь вытекла вся и как можно быстрее. Затем они ушли, но ушли каким-то таинственным образом, словно растворились. Я ничего не упустил?

Аполлония сотрясала крупная дрожь, но он подобрал ложку и помешивал мясо, не отрывая глаз от сковороды.

– Когда они ушли, – продолжил Герман, – ты вылез из-под кровати и завопил во все горло. По какой-то непонятной для меня причине один из твоих постояльцев сорвался из теплой постельки, выбежал на улицу и устремился в противоположную, от твоего постоялого, двора сторону. Ты чуть не вывалился из окна, когда звал на помощь и сыпал проклятья в сторону убегающего постояльца. Аполлоний, ты поднял шум сразу после ухода потаскухи и четвёртого или спустя какое-то время? Я думаю, что почти сразу поскольку если бы эта парочка вышла через дверь твоего постоялого двора, их бы заметили и попытались задержать, как попытались задержать беглого постояльца. Как они ушли? Не хочешь мне помочь, ответив на этот вопрос?

Аполлоний молчал.

– Тебя, твою жену и других постояльцев “Хрустящей корочки”, так уж сложилась их судьба, отправят в башню Велизария у Львиных ворот. Там вы попадёте в руки Черепахи. Ты слышал о нем, как и любой другой житель столицы мира. Вы будете петь как птички весной.

– За что меня в башню! Я не государственный преступник! Сжалься господин! – закричал Аполлоний, рухнул на колени и пополз к Герману. – Не губи!

– Это уже не в моей власти. Миновать башню Велизария не получится. Уж очень странное это дело. Третий выжатый труп. А тут еще западные варвары на подходе… Да… Облегчи душу, дорогой мой Аполлоний, скажи мне, как ушли убийцы? И о чём они говорили, когда выпускали кровь из Димитрия? Мы уже потеряли много времени, понимаешь? Ты можешь нам помочь. А взамен, я дам тебе два больших шарика высушенного сока лилового мака. Один шарик тебе, второй твоей жене. Вы их проглотите и безболезненно уйдете в мир иной. Соглашайся, это хороший обмен.

– Я ни в чем не виноват! Ааа… – зарыдал Аполлоний и сел на пол.

– Твою жену, я думаю, нет смысла допрашивать. Муж таится от жены, жена от мужа. Дети боятся сказать лишнее слово при родителях, родители остерегаются откровенничать с детьми. Брат не доверяет сестре, сестра смотрит косо на брата. О, Аполлоний, печень сейчас сгорит! Где тут у тебя тряпка? –       Герман снял сковороду с печи и поставил на стол, взял двузубую вилку, сел на стул и начал с аппетитом есть. – Садись, мой друг, рядом. Твой последний ужин. Можно сказать, поминальная трапеза. Не хочешь? Напрасно. Не трогают меня твои слезы, на аппетит не влияют. А знаешь почему? Потому что, мы все, адские слуги и души свои замарали так, что уже не отмоешь. Ты не злись на меня, я когда-нибудь тоже попаду в когтистые лапы Черепахи. Позже, конечно, чем ты, но тоже не миную башни Велизария. Выпьешь? Это правильно. – Герман разлил вино в две больших глиняных кружки и одну из них протянул сидящему на полу Аполлонию. – Помяни Господи душу раба твоего Аполлония и упокой его в месте, где нет ни печали, ни плача, ни скрежета зубовного, – зубы хозяина постоялого двора громко стучали о край кружки, когда он пил вино большими глотками, проливая его на ночной хитон.

В кухню вошел Фемел. Он держал в одной руке деревянную ножку от кровати с узлом, а в другой руке топор.

– Дело сделано, господин. Этого куда? – спросил Фемел у Германа пнув хозяина постоялого двора.

– Позови с улицы солдат, охраняющих этот гадюшник и пусть тащат их в башню Велизария. Пять подозреваемых должны быть переданы Черепахе. У Аполлония выяснить следующие вопросы: первый – что он слышал, в комнате во время убийства? Второй – каким образом убийцы покинули дом незамеченными? У остальных выяснить все, что они знают о сбежавшем постояльце? Может быть удастся выяснится еще что-нибудь. Оформи вопросы Черепахе как положено. Записку запечатай и прошей как положено. Все понятно?

– А где его жена? – спросил Фемел.

– За той дверью. Волоки их отсюда, видеть их больше не могу. После того, как передашь их солдатам, возвращайся сюда, поедим по скорому и еще раз осмотрим дом, особенно комнату нашего дорогого друга Аполлония. Это все. Выполняй.

Глава 3

Высокий человек стоял перед каменной тщательно выбеленной стеной и внимательно осматривал ее поверхность. Заметив маленькое красное пятнышко, он ткнул в него пальцем и из-за его спины возник подручный в красном хитоне с ведром и кисточкой в руках. Подручный макнул кисть в ведро с известью, замазал пятнышко и снова встал за спиной высокого.

– Если бы человек был совершенен, то его кровь была бы густой и вязкой как мед и не брызгала бы во все стороны пачкая стены и инструмент, – сказал высокий ни к кому особо не обращаясь. – Человек не совершенен. Ангелы безупречны, но у них нет тел. Ангела нельзя схватить за руки, привязать к колесу и узнать, как там все устроено на самом деле. Говорят, что арабы с помощью хитрых заклинаний умеют заключать бесплотных духов в медные кувшины и держать их там тысячи лет. Я бы согласился ждать тысячу лет, для приобретения такого знания. Профаны не умеют ждать и наслаждаться процессом. Им подавай информацию сразу. Не дают мне тысячу лет, – обернувшись высокий привлек внимание подручного и показал ему один палец. Подручный скрылся за дверью унося с собой ведро и кисть. Спустя немного времени он вновь вошел, волоча за шиворот человека со связанными руками.

– Здравствуйте. Меня зовут Черепаха, – сказал высокий. Его маленькая голова с покатым лбом была абсолютно лишена растительности, ни волос, ни бровей, ни ресниц. Тонкая шея с треугольным кадыком торчала из толстостенного доспеха изготовленного из кожи носорога. – Мы сможем поговорить абсолютно свободно, у моего помощника пробиты барабанные перепонки и вырезан язык. В этом круглом помещении нет лишних ушей. Я вам представился и хочу узнать ваше имя. Аполлоний? Прекрасное имя. Оно означает, что вас посвятили Аполлону древнему богу света, покровителю Трои, победителю змея Пифона. У вас прекрасное имя. Забавно, но, когда другой победитель ещё одного змея, Георгий Победоносец, наложил крестное знамение на статую Аполлона, из нее полезли демоны, скрывавшиеся в ней. Скоро мы узнаем, что скрывается в вас.

Черепаха дал знак помощнику развязать руки Аполлонию.

– С чего начнем… Пройдите, пожалуйста к этому ложу Прокруста. Прошу обратить внимание, на то, что все инструменты в этом помещении выполнены из бронзы. Прошу вас лечь. Немного неуютно лежать на бронзовой кровати. Холодно. Скоро вы перестанете замечать эту особенность металлических поверхностей. Сейчас Сурдус, так я называю своего помощника, закрепит ваши руки и ноги ремнями. Они изготовлены из мягкой кожи, не ранящей тело допрашиваемого. Мы подошли к важной части данного мероприятия. С помощью этого инструмента я прослушаю ваше сердце. Тонкий конец трубки я вставлю себе в ухо, а широкий я приложу к левой стороне вашей груди. Прошу вас не шевелиться, – Закрыв свои голубые, холодные, почти прозрачные глаза Черепаха вслушивался в биение сердца Аполлония. – Поздравляю, у вас абсолютно здоровое сердце. Видите ли, в чем дело… За долгие годы каждодневных упражнений в моей профессии я научился по работе сердца допрашиваемого абсолютно точно определять какой уровень боли допрашиваемый может выдержать и не умереть. Это сверхважная задача, получить весь объем необходимой информации, прежде чем допрашиваемый умрет. Вам прекрасно известно, что мы находимся в башне Велизария, а она, в свою очередь, находится в той части городской стены, которая спускается к морю. Акустика превосходная. На море шторм и шум волн здесь слышен так хорошо, как будто мы стоим на берегу. Поэтому рот я вам затыкать не буду. Ваши крики смешаются со звуками моря. Начнем.

Черепаха сделал знак рукой и Сурдус потянул за рычаг и привел в действие сложную систему блоков, натянувших ремни, которыми были привязаны руки и ноги Аполлония. Черепаха снова подал этот знак и ремни натянулись сильнее.

– Подождем некоторое время, пока ваши мышцы, хрящи, жилы и сухожилия привыкнут к нагрузке, а затем продолжим. Мышцы состоят из волокон, которые переплетены друг с другом точно так же, как и волокна дерева, и способны выдержать большую нагрузку. Сурдус четырежды переключит рычаг прежде, чем волокна ваших мышц и сухожилия порвутся от натяжения, суставы выйдут из пазов, в которых они вращаются, и вы превратитесь в калеку. Сурдус переключал рычаг дважды. Прошу вас помнить об этом. Солдаты, конвоировавшие вас, передали вощеную табличку, завернутую в ткань, обвязанную шнуром и запечатанную сургучной печатью. На мой взгляд, это чрезмерные меры секретности, как вы считаете? Солдаты не умеют читать, а если бы и умели, что бы они вычитали? Два странных вопроса и не более. Вы сейчас непрерывно кричите, но я знаю, что вы слышите каждое моё слово, потому что только от меня зависит как долго вы будете страдать. Итак, если вы не возражаете, я озвучу первый вопрос: каким образом убийцы покинули дом незамеченными? Для меня это всего лишь набор слов, состоящий из отдельных букв и не более. Но для вас слова этого вопроса содержательны.

По знаку Черепахи Сурдус перевёл рычаг двумя щелчками в изначальное положение.

– Ремни больше на растягивают ваши конечности, но боль не ушла. Ваше тело уже не будет прежним. Я повторю вопрос: каким образом убийцы покинули дом незамеченными? Вскорости я подам знак Сурдусу, и он приведет механизм в движение. Боль, которую вы испытаете будет сильнее чем вначале, потому что ваши мышцы уже деформированы. Но на этот раз рычаг будет переведен в третье положение. Вижу, что вам очень страшно и больно, но вы не отвечаете на заданный вам вопрос. Вам удалось удивить меня. Такое случается не часто. Вы устрица с крепкими створками. Какую тайну вы скрываете? И что придает вам силы выносить боль и страдания? По опыту знаю, что некоторые из допрашиваемых надеются на чудо. Какое-то чудесное избавление от мук. Неожиданное помилование, которое принесет гонец из дворца, или землетрясение разрушит эту башню и оковы спадут, открыв путь к свободе. Или совсем уж невероятное, вы рассчитываете каким-то образом разжалобить Черепаху. Чтобы лишить вас этих вредных для вашего здоровья иллюзий я открою вам одну тайну. Наш великий солнцеподобный василевс переспал не только с каждой знатной женщиной, обитающей во дворце, но и с прачками и кухарками. Но эта тайна так себе тайна. Об этом осведомлена вся знать столицы мира. Я вам открою настоящую тайну. Одна из женщин наградила нашего василевса веселой неизлечимой болезнью и дни его сочтены. Об этом знают единицы. Аполлоний, вы попали в узкий круг избранных. У всего в этом грешном мире есть цена. Ценой тайны, носителем которой вы стали, будет ваша жизнь. Даже если вас помилуют или землетрясение разрушит башню и оковы спадут, я вас убью. В любом случае вы умрете. Если вы обретете свободу и там, за стенами этой башни, проболтаетесь о состоянии здоровья василевса и добавите при этом, что Черепаха посвятил вас в это, то мне придет конец. А я дорожу своей жизнью, так как занимаюсь любимым делом. И еще потому, что я являюсь самым свободным человеком в столице мира. Я могу говорить все, что пожелаю. Сурдус глух и нем, а нотарию-скорописцу негде спрятаться и записать мои слова. Теперь вы понимаете, что ничто и никто вас не спасет. Вы в любом случае умрете. Вопрос во времени. Как скоро это произойдет. Я могу дозировать боль в течении многих часов, а могу прервать ваши мучения быстрой смертью. Что вы изберете?

Черепаха подал знак и Сурдус перевел рычаг на три щелчка. Спустя непродолжительное время Сурдус, по знаку Черепахи, перевел рычаг в исходное положение.

– В нашем деле самое важное, это знать меру. Меру боли. Я, своего рода, лекарь, только наоборот. Если лекарь не соблюдет меру в назначаемом снадобье, это может причинить вред больному. Лекарь старается не навредить телу, а я пытаюсь не навредить делу. Вы меня понимаете? Должен сказать, что вы держитесь хорошо. Это внушает уважение. Помню, как однажды я извлекал знания из одного прославленного полководца. За его плечами были сотни сражений, в которых он участвовал лично и многие из которых выиграл. Солдаты уважали его за храбрость и талант военноначальника. Все у него было: и красивая молодая жена, и богатство, и сыновья, почет и уважение. Было все, кроме мудрости. Соблазнился наш полководец сиянием трона и принял участие в заговоре. Заговор раскрыли, и полководец попал на прием к Черепахе. Я, помнится, посмотрел на его лицо, словно высеченное из мрамора, подумал, что доставать из него информацию придется долго, но я ошибся. Увидев мои инструменты, он начал рыдать как девчонка, ползать на коленях, хватать меня за край плаща, поливать мои сандалии слезами, и выдавать других заговорщиков. Проявилась его истинная сущность. Мерзкое зрелище. А вы держитесь достойно. Кричите, плачете, даже обделались, но информацию держите в себе. Уважаю. Когда в это помещение привели детей прославленного полководца, двух его сыновей, и одного из них подвесили на дыбе, а другого привязали к колесу, полководец начал рвать на себе волосы. А когда он услышал хруст выворачиваемых суставов сына, висящего на дыбе, то разбежался и со всей силы ударился головой об стену, запачкав ее своей кровью. Вы, наверное, обратили внимание, что в этом помещении применяют только те меры воздействия, которые не приводят к наружному кровотечению. Бывает конечно, что у допрашиваемого из носа из горла польется кровь, не без этого. Для таких случаев пол посыпан толстым слоем из смеси мелких опилок и просеянного песка. Сурдус аккуратно убирает пропитанный кровью песок с опилками и на это место засыпает чистую смесь песка и опилок. Получается очень опрятно. А в тот раз на побеленной белоснежной стене образовалось огромное кровавое пятно. Отвратительное зрелище. По прошествии какого-то времени полководец пришел в себя, но разум его оказался поврежденным. Он начал насвистывать какую-то веселую песенку и при этом жизнерадостно улыбался, периодически заливаясь смехом. Своих детей он уже не узнавал и, следовательно, их дальнейшая судьба его не заботила. Хорошо, что я, к тому моменту, уже получил всю интересующую меня информацию. Из моих слов вы могли понять, что во время допроса полководец не был связан. Почему он не бросился на меня? Его руки были похожи на корни мощного дуба, и ему ничего не стоило задушить одной рукой меня, а второй рукой Сурдуса. Как вы могли заметить, у нас нет оружия. Почему же он предпочел унижение и попытку самоубийства, а не убийство своих мучителей? Я думаю, это все из-за надежды. Надежды на какое-нибудь чудесное избавление. Нет, не вера в высшие силы способные сотворить чудо, а надежда на чудесное избавление. Согласитесь, что это не одно и то же. Надежда на чудесное избавление делает человека слабым. Мне можете поверить. В своем деле я мастер.