Штурм Z. ЗОНА – СВО

Александр Бейр

Штурм Z. ЗОНА – СВО

Об авторе

Человек с непростой и интересной судьбой, ветеран СВО, штурмовик-снайпер.

Пролог

Сентябрь месяц, этого долгого двадцать третьего года, выдался довольно жарким у штурмовиков. Причём, во всех смыслах, что говоря о погоде, так и выражаясь о характере боевых действий в зоне Специальной Военной Операции.

Нескончаемая череда ожесточённых штурмов ВСУ-шных и наших позиций, лишь изредка прерывается на короткие паузы относительного затишья для нас.

Это когда штурмовые группы, такие как наша, выходят с передка, то есть покидают опорники и окопы противника, уступая место закрепам. Этаким подразделениям, чья основная задача состоит в закреплении и удерживании захваченных нами позиций. Ну, или отбитых у ВСУ-шников в очередной раз.

Именно такая пауза сейчас и образовалась.

И вот, наша малая группа расположилась в лесополосе, остановившись привалом по пути домой. Э-эм, ну не совсем домой, конечно же, а в точку временной дислокации подразделения. Роты, а вернее целого Отряда Специального Назначения с грозным и громким названием, разместившегося в захолустном селении, по типу – деревня обыкновенная, сильно разбомбленная.

А в этой лесополке батальонная бронегруппа стоит на скрытых позициях. Они-то и поделились с нами тушёнкой и всем тем, что их старшина послал нам, эм-м, из съестного.

Ба-а-хх…

Где-то там, откуда мы вышли недавно, жахнуло нечто тяжёлое и смертоносное.

Бдь-д-здынь…

Послышался выход тяжёлого боеприпаса, сопровождаемый характерным звоном металла, раздавшийся с наших позиций.

Это мы им в ответку шарахнули из чего-то неслабого и адекватного. Жёсткий бой идёт где-там, где мы уже были и потеряли многих бойцов, пока нас не сменили.

– Казак, а кидани-ка в меня банкой курятины! Братиша, ты же поближе всех к коробке сидишь, – мою, так и неначавшуюся, дремоту вероломно прервал Иванушка, достав из чехла нож-тесак, ни разу не маленький.

Иванушка – это у бойца такой позывной, а имя и вправду – Иван. Штатный хакер нашего подразделения, перепрошивающий всё на свете, что перепрошивается. Беспилотники и радиостанции всех мастей и марок – вот то, что возглавляет список его сегодняшних увлечений, сформировавшихся во время войны.

Волне себе заурядный паренёк с Дальнего Востока, того самого края географии, с возможностью ополоснуть ноги в Тихом Океане. Вообще, я для себя вывод уже давно сделал – тут много таких, вполне заурядных людей, отцов, сыновей и их дедов, которые ходят по улицам наших больших городов, не привлекая никакого внимания.

А если к ним присмотреться?

Выглядит парнишка компьютерщиком, таким, какой он и есть. Высокого и худощавого телосложения, и с обязательно длиннющими руками. Такие ребята нередко появлялись в жизни каждого, но на гражданке.

С ним я познакомился только на этом боевом выходе, впрочем, как и со всеми парнями основного состава этой малой штурмовой группы.

Почему так? Почему вокруг меня часто меняются группы и люди? Или – почему же такие как я в группах часто меняются? Или – отчего частенько нами заменяются те погибшие парни, такие как мы?.. Всё это – риторика, ответов к которой не существует.

Прерогатива, бремя, повинность, а может судьбоносный удел всему виной – без огневой поддержки снайпера штурмовой группе не обойтись, как и без пулемётчика. Отвлёкся.

Я без труда дотянулся до целой коробки с тушёнкой из мяса индейки, вскрыл упаковку и кинул добытую банку в руки просителя.

– Приятного аппетита, братиша, – высказал я пожелание, констатировав визуально факт успешной поимки пищи собратом. – Вот только, про хруст пыли на зубах… М-м, не заводи тот самый каскад полемика-философских суждений, – добавил я чистосердечное пожелание, снискав поддержку у остальных бойцов нашей группы.

– Действительно, Иванушка, – по-отечески заговорил седобородый Штурм с незамысловатым позывным Деда. – Сколь мы вместе, вот именно столь ты и мусолишь тему про пыль… Кхе-м, кх-х, – он прервался из-за кашля, постоянно беспокоящего его.

Бдь-дь-дынь…

Ещё что-то ушло к ВСУ-шным позициям со стороны наших. И главное – мы находимся в таком месте, что всё летит через нас. Буквально – всё над головами проносится.

– Хорошо-хорошо, – Иван выставил вперёд руки в жесте сдающегося, но получилось не убедительно из-за ножа в одной руке и банки в другой. – Воздержусь, раз все так упорно настаивают!

Хрясть… Ширк, ширк-ширк, ширк…

Он смачно воткнул лезвие ножа в банку и лихо взрезал её, быстро добравшись до содержимого и затратив на добычу пищи как минимум движений, так и усилий.

Именно в этот самый момент ветер поднял очередную волну пыли с полей и накрыл ей всю лесополосу.

Ваня, естественно, прикрыл банку рукой, но от просящегося наружу комментария благоразумно отказался, ограничившись лишь красноречивым искривлением физиономии.

На его проявление стоической сдержанности Деда среагировал степенным кивком похвалы.

Пли-м-к…

Ожила наша радейка, находящаяся по обыкновению в чехле, надёжно зафиксированном на плитнике у старшого группы.

У него и гарнитура соответствующая имеется. Специально комбинированная с тактическими наушниками, крепящимися к шлему и поглощающими грохот разрывов с выстрелами, но оставляющими все остальные звуки окружения без искажений. Вплоть до мышиных шорохов, если чувствительность микрофонов выкрутить на полную.

Клёвая, кстати, приблуда эти уши. У нас почти у каждого имеются. В основном у тех, кто в штурмах уже более месяца. М-да, отвлёкся…

А тем временем, все уже подобрались, превратившись в очаг предельного внимания. Ведь к любым переговорам с командованием мы испытываем интерес, что вполне правомерно.

Ибо эти короткие сеансы связи проливают какой-никакой, а всё-таки свет на всё в сфере информации, связанной с боевой обстановкой. Как и с нашими конкретными действиями.

Измениться ситуация может моментально и радикально. Например, может нарисоваться срочная боевая задача для нашей группы. Или ещё что-нибудь эдакое. Да всё, что угодно. От слова – ва-аще!

Итак, мы прослушали отповедь недовольно насупившегося Медведя, нашего командира, или старшего группы. Не принципиальная терминология, посему можно называть его как кому удобнее. Даже просто по позывному сойдёт.

Медведь забрасывал оппонента из радейки неоспоримыми доводами о необходимости отдыха группы. И, как мы поняли, в очередной раз не был услышан командованием.

То что это командование – вполне очевидный факт для каждого из нас, судя по характеру диалогов старшого.

– Ну, и что там опять стряслося? – Деда автоматом озвучил общий интерес, но без особого энтузиазма, так как ничего хорошего ожидать не имеет смысла. – Видимо, очередная задница наметилась! Я прав? А?

– Прав, Деда, как всегда, прав. Тьфу блин… – выругался Медведь, но основные матершинные эпитеты проговорил про себя, шевеля лишь губами. – Откладывается, братцы, наш заслуженный отдых, – выдал он уже итак очевидное, окинув всех хмурым взглядом. – Срочно возвращаемся, пока мобики с контрабасами окончательно укреп не проспали. Стада баранов, мать их… Тьфу! – он эмоционально сплюнул. – Им, бляха-муха, на блюдечке позиции преподносишь, а они этим воспользоваться не могут. Как так-то? – он пожал плечами, изобразив в тоне ноты риторики. – Короче, мужики, два часа нам на сон я выбил, а с перекусом – то и все четыре отжал. Последовательность сами определите – сначала спим, или едим. А сидим мы тут до наступления сумерек, как раз птички меняться будут, – добавил он немного позитива для нас и взял себе банку тушняка.

Позитивная новость касается птичек и сумерек. Ведь именно в сумеречное время дроны противника меняются с дневных на ночные и наоборот. Посему, у передвигающихся групп и техники есть какое-то время оставаться незамеченными для хохлов, коих не нужн путать с Украинцами, ибо хохол – это нацист! А сумерки повышают процент успеха, или выживания, проще-то говоря.

– Кто из вас Медведь? Фу-у-ух, – выпалил прибежавший боец из ребят бронегруппы, облачённый в характерную робу танкистов.

– Ну? – односложным вопросом среагировал наш старшой.

– Я ваш механ, до точки высадки подброшу! У меня – бэха, копейка. М-да-с, БМП–1, для тех кто не понял, или всё ещё в бронепоезде, хе-х! – сострил визитёр и улыбнулся в свои тридцать два. – Так что, мужики, не обессудьте – места плацкартные, сверху, на броне. Я бабочкины крылья открою – удержитесь уж.

– Без базара, братан, чай не впервой! Выдвигаемся по сумеркам? – уточнил Медведь и зацепив ножом смачный кусман мяса из банки отправил его себе в рот. – Сорян, мы тут трапезничаем в аккурат, если кто не заметил, или всё ещё в бронепоезде, – наш командир вернул ему его же шуточку, естественно, без злобы и с улыбкой.

– Приятного, – прозвучало запоздалое пожелание от механа. – Да-с, мужики. По вечерним сумеркам, – он подтвердил уже созревший и принятый всеми план выдвижения. – К двадцати двум будьте готовы, я подскочу и сразу же тронемся с ветерком, ну и со всеми святыми ангелами-хранителями! Мой позывной Ветер, если что, – добавил весёлый механ бэхи и исчез так же быстро, как и появился.

– А-аа, мужики, а про ангелов-то – это он серьёзно, или как? – забеспокоился Мишаня, самый молодой и, вообще, новенький боец в нашей группе.

– Не очкуй, парень, – с ответом поспешил Деда. – Слыхивал я про этого Ветра, и вот что имею сказать, мужики, кх-х, к-кхе-м, к-хх… – тут он закашлялся, поймав очередной приступ.

Подгонять Старого никто не стал, отнесясь к нечаянной паузе с пониманием.

Наоборот, парни воспользовались заминкой каждый по-своему, выполнив ряд неотложных действий. Кто очередную банку с тушёнкой открыл, кто галеты распечатал, шумно шурша целлофаном. А кто ещё что-то.

Короче, мужики, да и я в том числе, приготовились к прослушиванию несомненно важной инфы о механе.

– В общем так, братцы, – возобновил речь Деда. – Отчаянный мужик этот Ветер. Такие задачки с вывозом штурмов решает, что у тебя, Казак, да и у тебя, Медведь, да и у гого хош из нас – волосы на заднице вспотеют! А медалек у него – ведро, включая парочку «Мужиков», орденов. Да-да, – повысил голос Деда, сразу же среагировав строгостью на тени недоверия, зарождающиеся на некоторых лицах, чем враз пресёк эти настроения. – Помните наш первый штурм, когда люди ротами в Заднице Змея в фарш хохлы перемалывали? Конечно помните, как не помнить-то! – он сам констатировал очевидный всем ответ, за исключением разве что Мишани, как новенького в зоне СВО.

– Конечно, Дед, через себя и свою шкуру всё пропустили, – дал я ответ за всех мужиков. – Горнило войны, которое человеческими душами топится. По-иному никак не назвать, если сильно не ломать голову над аллегорическими сравнениями!

– Такое разве забывается, – мою мысль продолжил Иван, – чем только нас не крыли… И кассетками, и польками, и стопятьдесятпятками из трёх топоров херачили. Не говоря о том злополучном танке, что всем мозг вынес, да вместе с жизнями бесчисленными, ну и о бредликах. В той Змеиной Жопе от сотни штурмов за одну только ночь осталось хрен да маленько! – он махнул рукой в жесте отчаяния. – Да что я перечисляю, вы все сами всё помните, – добавил он, зло стиснув зубы и играя желваками.

– Хорош причитать, мужики! – Медведь поднял руку с раскрытой ладонью, остановив словоизлияния гнева праведного, вперемешку с нехорошими воспоминаниями. – Продолжай Деда! Что там с нашим мехводом-то?

– Угу, – докладчик сразу откликнулся и с кивком благодарности, ну и продолжил. – Я и говорю – дюже отчаянный персонаж этот Ветер. Вот покажут ему точку на снимке спутниковом, начнут рассудительно маршрут указывать, который главным кажется верным, а он – нате вам хрена да лысого. Иной раз и прямым текстом пошлёт всезнаек чёртовых, которые глядя на бумагу забывают про овраги. Короче, заявит, мол – точка понятна, а как я поеду – не вашего ума дело. Ну и привозит штурмовиков хоть в сам окоп к хохлам, если понадобится. И всегда вовремя, стало быть, к нужному часу и не растеряв по дороге, как зачастую бывает у нашего брата. Правда, дело такое с ним… Э-эм… – здесь наш рассказчик замялся, словно решая, говорить дальше, или же умолчать о чём-то несомненно важном.

– Сказал «а» – так и договаривай, не томи, Деда, – правомерно попенял ему Витёк, наш немногословный пулемётчик от бога.

– За воротник залить любитель, – выдал Деда и руками развёл. – Постоянно пьяненький, а командование на это сквозь пальцы смотрит, из-за его невероятной результативности.

– Дык, то не грех в его-то положении, – на защиту механа встал Ванёк, и с ним согласилась основная часть нашей штурмовой группы. – Сами подумайте, каково это постоянно проезжать мимо валяющихся по обочинам двухсотых… Трёхсотых видеть…

– Или не иметь возможности их, трёхсотых, забрать, или даже остановиться, чтобы лишний укол промедола медику сбросить, – пробубнил насупившийся Витёк, отрешённо глядя в пространство перед собой.

– Согласен, – Медведь однословно и сдержанно поддержал всё высказанное. – А коль остановится, так его через полминуты камикадзе закидают кумулятивками, или минами фугасными разъеб… Ну вы меня поняли! – добавил он, с трудом сдержавшись от выдачи череды серьёзных ругательств. – Ладно, мужики, отбой. До половины десятого – сон. По возможности крепкий. Иванушка, а ты – наши глаза и уши на это время, а остальные – о-от-бой!

С этими словами наш старшой откинулся на плитник и прикрыл глаза, обозначив окончание всяческих диспутов.

Я последовал примеру Медведя и быстренько погрузился в тревожную дремоту, но так и не перешедшую в крепкий сон, что случается довольно-таки редко со мной в зоне СВО. Да, собственно, не только со мной, а, наверняка, с каждым.

Но сон мой не задался по-иному поводу. Предчувствие какое-то, особо тревожное, мне мешает. И теперь я лежу и вспоминаю в подробностях, как тяжело этот путь бойца, штурмовика, снайпера мне открывался…

Глава 1. Добровольческое начало

С чего бы начать?

Может с известия о наборе добровольцев на военную службу, заставшего меня в следственном изоляторе, где я и сделал свой выбор?

Или же с исправительной колонии, затерявшейся где-то в северном регионе нашей необъятной страны? Почему бы и нет!

Здесь всегда холодно, в основном капает дождь или сыплется снег, а лето случается всего-то на пару недель в середине июля.

Так что, согреться, как всегда происходит в тёплых широтах страны, тут не получится. В смысле, за эти короткие летние дни. Но зато, здесь хорошенечко промерзаешь за долгие месяцы зим. Это я тезисно о погоде.

– Мужики, я пройду, – я рукой указал на свободное место в четырёхместном ряду.

Мужики подобрались и пропустили меня. Впрочем так, как и всегда происходит при данной просьбе и иных результатов здесь не бывает.

В отрядной комнате отдыха, сопряжённой с пищёвкой через обычную дверь, всегда в этот час людно.

Сидеть в спальных кубриках никому нет охоты, ибо делать там вовсе нечего. Ну, разве что в шахматы поиграть, или книгу какую прочесть, сидя на табурете, слепленном из металла и дерева.

А тут можно посмотреть телевизор, где в это время транслируют новости. Новости – это самое главное в жизни колонии. Будет что обсудить в той же отрядной курилке. А сейчас, я всё чаще задумываюсь о жизни и о своём будущем, правда с поправками и в контексте войны.

Точнее, я думаю о реальном шансе очиститься перед собой и восстановить репутацию законопослушного гражданина. Вот только нет ясности, а какой же ценой это желание исполнимо.

Но в душе я согласен на всё и ради свободы намерен жизнью рискнуть. Ибо срок моего исправления запредельный и я не много теряю, если судьба соизволит жёстко со мной обойтись. Однако, у меня существует и крепнет своя заповедь – если я прав и в отношении меня поступили не справедливо, то я обязательно выживу! Буквально, эти слова я как молитву использую и проговариваю.

А намотали мне по полной программе из-за того, что я закусился и с операми, и с прокурорскими и двух адвокатов нанял, что бы и судейские голову треснули об свои молотки. Посему, у меня есть статья за «напугал воробья» и за «надругался над памятью почтенного дерева, спалив в его печке дотла».

Короче – всё что было и не было присовокупили. А конвойные, как и обычные менты с приставами, потом долго про меня поговаривали – мужик ни за хер присел, оттого что поссорился с участковым.

А из дополнительных мотиваций, помимо жажды свободы, имеется почтенный возраст любимой матушки, которую я увидеть ох как хочу. Отвлёкся.

В принципе-то, если обобщённо говорить о жизни в колонии – так она вполне приемлема для любого среднестатистического человека и никак не похожа на фильмы с ужасными зеками, татуированными с ног до головы, вооружёнными заточками, с лезвиями в зубах и говорящими на блатной фене. Или ботающих по ней? М-мм, не знаю, как будет правильней выразиться. Нет тут этого ничего.

Сегодняшние зоны – это просто колонии с неким закрытым сообществом, где разный по сути народ живёт за колючкой, соблюдает режим и работает, подальше от глаз обычных и свободных людей.

Режим, кстати, жёсткий. Нельзя ничего! Даже такая мелочь, как присесть на постель чревато последствиями, грозящими карами вплоть до ШИЗо. Ограничения в сне, в отдыхе, в возможности покурить сигарету и в плане поесть, когда тебе этого хочется – ничего не получится.

Авторитеты – это люди возвышенные операми, режимом и ничего толком не решающие и никак свой авторитет не подтвердившие. Активисты, которых просто терпят и стараются не общаться с данной компанией. Ну, есть они и есть. Садятся в столовой отдельно, хотя на столах всё тоже самое, что и у всех. Даже очередь к раздаче отстаивают на ровне с остальными сидельцами. В чём их привилегии – до сих пор неизвестно!

К слову, в столовых колоний сейчас кормят приемлемо и порой даже вкусно, особенно если есть в наличии майонез, кетчуп и пара бульонных кубиков.

Основной контингент нашей колонии – это бывшие вояки, причём из серьёзных структур, грозных и комитетских. Менты всех званий и должностей, какие только бываю в полиции. Прокуроров немножко, адвокатов чуток, бывших судей пучок и даже парочка генералов. Есть и провинившиеся начальники зон и следственных изоляторов.

Правила жизни в данном социуме просты и общеизвестны. Не верь, не бойся, не проси, не сквернословь и будь вежлив со всеми. Следи за собой, будь чист и опрятен. Не жалуйся ни на что и придёт к тебе счастье. Не выделяйся.

В самом деле – я по-первости никак не мог въехать, а что не так-то в моём окружении? Ответ оказался простым и лежал на поверхности – я вообще не слышу ни от кого матерных слов! А на воле?

Народ тут собран со всех уголков нашей великой Родины, включая Чечню, Дагестан и такие края о существовании которых я не догадывался.

О чём это я? А о том, что наша зона образцово-показательная и, конечно же, красная. Процент людей с высшим образованием зашкаливает и переваливает за все восемьдесят процентов.

Дни однообразны донельзя и это самое угнетающее из всего происходящего в окружении человека отбывающего положенный срок исправления. Ну и никакого индивидуализма. Всё у всех одинаковое и любые шаги в сторону караются режимом незамедлительно и донельзя жёстко.

А как я именно тут оказался? Х-мм, это тайна которую я не разглашаю. Короче, умудрился я послужить Родине в известном всем Комитете, отвечающем за безопасность этой Родины, на Кавказе, ещё до первой Чеченской и начал свой путь я в СССР, а закончил в России.

Итак, только-только закончился ужин…

О чём же я думаю – а о том, о чём кипит вся наша колония – об изменениях набора на фронт.

Кто теперь займёт нишу – не ясно. О том ходят разные версии, вплоть до создания новой частной военной компании, подчинённой Минобороны.

На дворе конец июля двадцать третьего года, вечер обычного дня. Мир только-только успокоился от июньского мятежа Вагнеров, наехавших не по-детски на Министерство Обороны России. Что там оные не поделили – нам, естественно, неизвестно, а разрозненным слухам нет веры.

Казарма отряда рассчитана на сто человек, но содержится в ней всего-то полсотни. Это стандартная цифра в последние годы, из-за повального снижения числа заключённых.

На стене комнаты отдыха висит панель навороченного телевизора, диагональю метра так в полтора, что круто даже для свободы. Новости-новости…

Новости пропускать тут просто нельзя, а иначе кукушка уедет надолго, ведь иных источников получения информации с открытых и свободных просторов мы не имеем. Ну, разве что, по телефону родственники упомянут что-нибудь важное, происходящее в масштабах страны.

– … Разрешите мужики, дайте пройти, благодарю, – послышался негромкий говор моего нового знакомого, пробирающегося меж сидящих поближе ко мне.

Ромыча к нам этапировали совсем недавно. Парень спокойный, уверенный, подтянутый и спортивный, бывший спецназовец. Он нечаянно взорвал гранату в квартире, которую зачем-то на кухне хранил, от того и присел. Лет ему чуть за тридцать и повоевать уже где-то успел.

– Благодарю! От души, мужики, – протискивание Ромыча сопровождается неизменными и полагающимися каждому отзывами благодарности остальным.

Свободное место для парня отыскалось в заднем ряду и ровно за моею спиной.

– Опоздал, – констатировал я полушёпотом, подав голову чуть назад и полностью оперевшись на спинку деревянного кресла, какие раньше встречались в стареньких клубах посёлков и деревень. – Чо такой взбудораженный-то, Ромыч, а Ромыч? – я легко заметил смену его обычного беззаботно-спокойного настроения на несвойственно-возбуждённое.

– Николай, сорока на хвосте принесла то самое, – многозначительно прошептал он, придвинувшись к моему левому уху.

– Наша тема походу начала проясняется? – высказал я догадку и Ромыч кивнул. – Супер! После вечерней поверки обсудим, – коротко подытожил я, догадавшись о чём будет толк и опять попытался сосредоточился на новостях, хотя теперь это сделать довольно-таки сложно.

По центральному каналу, как раз, передают сводки с мест тяжёлых боёв.

И как бы дикторы и ведущие не пытались приукрасить обстановку на фронте, какие-бы приёмы не применяли, перечисляя достижения Российской Армии, я прекрасно осознаю хреновость нашего положения. Ну, не вот прям везде, а локально.

Двадцать третий год выделился немногими реальными успехами. В основном, это продавливание линий обороны противника, взятие отдельных укрепов и городов штурмовиками морпехов и Вагнеров. И пусть большинство из них такие же зеки. Об этом же не кричат, а оно так!

На Херсонском же и Запорожском направлениях дела вовсе не радуют, о чём и молчат телеканалы, ограничиваясь пространными заявлениями, утверждёнными пресс-службой командования. Всем понятно – ВСУ-шники там ожесточённо обороняются и оружием их напичкали знатно. Беспилотников у противника тьма, вместе с наёмниками из кучи стран.

А меня уже два раза заворачивали из добровольцев, ссылаясь на моё физическое состояние. Не мудрено, в принципе-то, я круто потерял в весе и сейчас едва до полсотни кило дотягиваю. Ковид в самой тяжёлой форме сказался.

А ещё я не понравился зам-начальнику колонии по режиму, давшему слово, что воевать он меня не отпустит, из-за моего свободолюбия и жизненного оптимизма, наверное. И я не один такой в этой образцовой колонии, кого заворачивают беспричинно.

Но сейчас он убыл в отпуск надолго и призрачный шанс прорваться на фронт вновь замаячил на горизонте. Главное успеть до его возвращения, что вполне возможно из-за продолжительных отпусков у всех северян.

Зачем мне это? Нужно и всё!

Я свободу люблю – никогда не мог справиться с негативом по отношению к любым указаниям в свой адрес. А тут везде сплошные указания с ограничениями. Когда захочешь – то не покуришь, не поешь, чая не попьёшь, ну, собственно и не пойдёшь туда, куда тебе хочется.

Кстати, информацию о парнях, имеющих реальный боевой опыт, собирают в колонии постоянно и куда-то отсылают, а мной заинтересовались ещё в следственном изоляторе. Где, кем, какая часть…

И вот, Ромка намекает на какой-то перспективный движняк, по будоражащему меня вопросу с добровольцами СВО. Как я должен себя чувствовать – уж точно никак не спокойно!

Короче, я еле дождался Ромыча после вечерней поверки. Нервы и мандраж не отпускают никак. Предчувствие однозначное – перемена в жизни грядёт и такая, что держись за атас и ховайся! А шестое чувство меня никогда ещё не подводило.

Мы сели в отрядной курилке и терпеливо дождались момента, когда остались вдвоём. Курим и нагнетаем режим ожидания.

– Ну, Ром, что там у тебя про сороку и хвост? – я сразу задал вопрос, прикуривая очередную сигарету.