Байки старого шамана

Дед Софрон на это крепко задумался, а потом и спросил, зачем тогда Борису нужны бочки с омулем. На это тот отвечал, что обещал в Москве помощь в строительстве – и людьми, и провиантом, и прочим, а в обмен эту помощь засчитают, как будто бы деньгами. В качестве мастеров Борис предлагал использовать ссыльных, которых он уже выкупал с местной каторги в обмен на вечное их поселение, а в качестве рабочей силы – китайцев. Китайцы в отличие от монголов больше едят рыбу, поэтому для прокорма их нужна рыба, а так как рабов на строительстве будет много, то и качество рыбы не обязательно. Софрон, сообразив, что на вылов рыбы он сможет поднять всех своих слуг и аратов и за выловленное с ними честно расплачиваться, сразу обрадовался. А так как денег у нас в роду никогда много не было, в качестве своего пая дед вложил в дорогу все земли рода – от Мысовки и вниз по Улундинскому тракту – в сторону Кяхты. Не так чтобы было много, но это практически все, что имелось у нас тогда за душой.

Так друзья и соседи ударили по рукам, а на Байкале затеялось большое строительство баркасов, изготовление рыбацких сетей, смоление бочек и прочее. А на прощание Борис попросил, чтобы дед Софрон взял с собой своего старшего сына Савелия. Братья по вере не желали давать работу на будущей железной дороге «не своим», и поэтому свой инженер-путеец, по мнению Бориса, всем нам был нужен. Сам же Софрон поехал с Борисом в столицу, а оттуда – за море, в Англию, в Ньюкасл, для железной дороги пароход покупать. Тогда была такая политика, раз паромную переправу строили в наших краях, то на всех переговорах по приказу царя мы присутствовали, особенно в Англии. Англичане туземцев не жаловали, и нашим всегда было в радость поставить в этом деле для них запятую. Мол, вы своих сипаев пушкой расстреливали, а мы своих себе видим ровней. Ну, не то чтобы дед или дядя Борис там принимали решения, но нужный колорит на всех переговорах вносили. Опять же, раз они считались акционерами и совладельцами дороги, то и полагалось, чтобы в деле о пароходах им полагалась какая-то должность. Разумеется, раз речь шла об очень больших деньгах, то и речи не было, чтобы «по знакомству» стать капитаном или даже старпомом такого парома, но поскольку дед мой был шаманом и знал байкальские воды как свои пять пальцев, то его англичане учили на лоцмана. Верней, раз он и так уже был по профессии капитаном, то не самой профессии лоцмана, а работе с современными приборами. В итоге он до запуска парома так и капитанствовал на своем старом буксире, таскал баржи через Байкал из Мысовки, а потом был капитаном парома «Байкал», когда нужно было подменить их капитана или когда его попросту не было. Не многие хотели навсегда остаться жить в Мысовке, которая так и считалась выселками Троицкосавского монастыря. К примеру, когда паром запускали, то капитаном и старпомом на нем сперва стали два брата Заблоцких из Иркутска, которые были хорошими инженерами. Они тоже были капитанами временными и собирали паром, когда его по частям привезли по «северному морскому пути», а потом по Енисею из Ньюкасла, но переехать в Мысовку они не решились, так что дед долго был временным капитаном парома, когда смены ему не было.

Я хорошо помню те дни, когда дед, пока мы жили летом в Мысовке, надевал железнодорожный китель и фуражку и важно шел на работу на пристань. Он был единственным из бурят, кто ходил по Мысовке в форме, и поэтому араты принимали его за капитана, а он их не разубеждал. Настоящий шаман. А отца моего они тоже забрали на обучение в Петербург, правда, тогда в Ньюкасл он не ездил. Отец потом часто рассказывал, как дед повез его на учебу в столицу, сказав, что сделает его капитаном на пароходе. А в Петербурге вдруг выяснилось, что привезли его учить на инженера путей сообщения. Ведь в те годы паровозов-то еще не было. Они тогда назывались все пароходами. Так что отец мой думал тогда, что едет учиться в мореходку – быть капитаном того самого парохода на Байкале, который дед с дядею покупать в Англию ехали. Только как было ему в институт поступить, ежели был он до этого лишь помощником капитана буксира или капитаном, но на рыбацком баркасе. Ну, на этот случай у дяди Бориса Башкуева был хороший приказчик Владимир Горский, ссыльный из Вильны. Сам дядя моего деда больше собирал новые травы по округе для своего лечебника да разрабатывал рецептуру для колбасы, которой он мечтал накормить всю столицу, а всеми денежными делами у него занимался вот этот самый еврей по фамилии Горский. Правда, когда у него срок ссылки весь вышел и ему можно было вернуться, документы ему выправили то ли на Гурвича, то ли на Гурвица. Нет, по документам пишется «Гурвич», но латиницей, а когда с финнами приходится разговаривать, так они «цокают», потому что не умеют выговорить букву «Ч» и получается «Гурвитьц». Ну да это не важно.

В общем, уговорились деды с Горским, что в обмен на свободу и деньги немалые, он, помимо прочего, и отца моего школьной премудрости выучит. И учился он у этого Горского года два математике, литературе, наукам естественным, чтобы в институте экзамены сдать. А заодно много они промеж собой разговаривали, что у нас в стране хорошо, а что плохо, и можно ли сделать так, чтобы все стало лучше. Так что приехал отец в Петербург уже сильно распропагандированным и первым делом, еще до экзаменов, разыскал ячейку местных марксистов. А путь от нас до Петербурга не близкий. Даже на лето отец ездил скорей за границу, а не на Родину. Был он платным студентом, ни в чем не нуждался, так что и охранка на него не косилась, бог миловал. Мне потом знакомые его сказывали, что прозвище у него было Ханыч. Кто-то решил, что раз хорошо живет, то ханский сын он – не меньше. Вот и прилипло к нему это прозвище. А он был не ханского, а шаманского роду, ну да это не главное. Опять же по делам железной дороги приходилось отцу много ездить, так что стал он курьером нашей партии. Под видом богатого отпрыска ездил по делам в Англию. К примеру, в 1902 году, когда в Лондоне собрался Второй съезд РСДРП, отец ездил туда по делам закупки новой паровой машины в Ньюкасл, а при этом захватил с собой «троих слуг», которые и были депутатами съезда, а потом провез с собой назад несколько нелегалов: они прятались в паровом котле, когда сюда ехали, а отец им еду в машину носил. Горский? Нет, тот, которого убили в Москве, был Загорский, эсеры его убили, а отца моего учил просто Горский.

Дело в том, что сам Горский загорелся со временем идеей колбасного заводика и отошел от марксистов. По условию освобождения ему нельзя было селиться в столичных провинциях, и поэтому дядя Борис построил свой колбасный заводик не в столице, а в далекой Финляндии. Почему там? Сперва от нас туда везли мясо, а мясо было хорошее, поэтому продать его надо было задорого, чтоб дорогу отсюда туда окупить. К тому же в Москве бурят тогда не было. Тут ведь дело такое – далеко мы жили от обеих столиц, а за любым делом глаз нужен. Поэтому хорошо, когда рядом есть свой человек, который за делом присмотрит. Когда дела ведутся в Китае – пусть даже и за стеной – своего человека туда прислать можно. Хоть он по облику и монгол, но мало ли в Китае монголов? Довольно надеть китайский наряд, с умным видом говорить цитаты Конфуция, и китайцы со временем привыкают, думают, что, мол, полукровка иль еще что. А как монголу затеряться средь русских?

Рассудили то дело так. В ту пору вся наша знать отправляла детей учиться. Понятно, что совсем одного, без родни, без хорошего знания русского языка отправлять мальчика боязно. К счастью, при Священном Синоде в ту пору была уже отдельная коллегия для буддистов. У нас в Прибайкалье знать была давно Православной, но на востоке за Озером местные бурятские племена агинцев и хоринцев исповедовали буддизм. Отсюда вокруг Синода в Санкт-Петербурге и возникла небольшая колония на Петербургской стороне – на Каменном острове, где богатые и знатные родовичи выкупали дома и разрешали там жить тем богомольцам и ламам, которые приезжали по делам в столицу. Мы в свое время с ними обо всем договорились и на подставные бурятские имена выкупили там пару домов, как будто бы мы тоже буддисты, ибо буддистам в России жить было проще, чем приверженцам Старой Веры. Вот именно в этой колонии и жил мой отец, когда учился инженерному делу в Санкт-Петербурге. А раз появилась колония, в ней можно было и спрятать того, кто бы стал тайными глазами и ушами за делами заводика. Ибо, по словам моего отца, хорош был дядя Горский, но совсем уж чистых и честных у нас не отправляют на каторгу, как бы они потом ни оправдывались. А в писании сказано, что тот, кто вовремя поможет грешнику не оступиться и вернет его на путь истинный, заслужит Царство Небесное. И поэтому нужен был за сиим гешефтмахером хоть какой-то надзор. В Москве это было сделать нельзя, поэтому решили строиться возле Санкт-Петербурга. Однако поблизости вокруг него мяса было мало, а провоз туда был слишком дорог. Пришлось отказаться от мечты дяди Бориса, чтобы везти само мясо, стали возить только сушеные травы и пряности, а сам заводик поставили в финском Выборге, чтобы было много воды для завода, чтобы была трава для свиней и коров и берег залива был у завода глубокий, а течения помогали везти груженую баржу к Петербургу. Учет и контроль, внимание к деталям – вот что самое важное для шаманского ремесла, равно как и на колбасном заводике. Так что Володя Горский из марксиста и бомбиста уже в этом веке стал фабрикантом Гурвицем, а дядя Борис и потом его невестка Агриппина его партнерами на той фабрике. Но до того как он стал фабрикантом, Горский хорошо про классовую борьбу да историческую неизбежность рассказывал. Вот так отец мой и стал коммунистом.

Интересно, что потом стало с фабрикой? Разбомбили ее уже в зимнюю войну, когда с боем у финнов мы брали Выборг. Зато до того она много хорошего принесла. Пока она работала, пара моих сватьев, по наказу наших товарищей, уехала жить в те края и на прибыли от фабрики пустила в тех краях свои корни. Или в сопредельной стране, ибо граница между Финляндией и Швецией для финских граждан была в те годы открытою. Так что не до конца отошел ото всех наших дел товарищ Гурвиц, а может, и не отходил никогда. В партийной работе ведь так: кто-то агитирует, кто-то листовки расклеивает, кому-то легче удаются грабежи для пополнения нашей кассы, а кому-то сподручнее для всей нашей партии зарабатывать. В этом смысле мы, староверы, были всегда на особицу. Деньги к нам легко шли. Слышали про купца Мамонтова или Морозова? Они, когда умирали, завещали все свои миллионы большевикам, нашей партии. Знаете почему? Потому что умирали они без наследников, а тихо не оставить капиталы большевикам было никак невозможно. Вот и происходили скандалы от этого. А ежели была у старовера-владельца, скажем, разумная дочь, как у Горского, или понятливый внук, как у дяди Бориса, то и деньги оставались все внутри партии. Так что мечтал дядя Борис построить свой колбасный заводик в Финляндии, а в итоге все мы навсегда стали большевиками. Я думаю, что вышло все к лучшему. Это и называется – исторической неизбежностью.

Другой исторической неизбежностью стали дела вокруг постройки желдорпути. Народу в наших краях по причине сурового климата всегда было немного. Причем много было кочевников или давешних кочевников. Это значит, что ни бурят-монголу, ни киргизу лопату в руки не дашь: к земляным работам они непривычны. Это значило, что в наших краях кочевое местное население можно использовать лишь для разведения скота на мясо для тех же работников, для подвоза воды, или шпал, или щебня, но не на самом строительстве. Местных русских при этом было немного, а из центральной России работники на строительство дороги не ехали. Зато в сопредельном Китае народу было навалом, жили там люди бедно, а местные чиновники были продажными, так что набирать народ на тяжелые земляные работы там было можно. Теперь представьте себе, на строительстве железной дороги было восемь тысяч русских работников, которые на стройке командовали, так как имели хорошую квалификацию и редкую специальность. А простые земляные работы исполняли двести тысяч китайцев, причем китайцев, мягко говоря, разных. Начинали строить сразу с двух сторон, из Миасса под Челябинском и из Владивостока, а к нам дорога позже пришла. И так как на востоке китайских работников было чуть больше, то с той стороны стройка быстрее шла. Но и намучились там с ними изрядно. Китайцы все время норовили работу бросить и через реку домой убежать. Получат расчет за месяц, ноги в руки и плывут через реку в Маньчжурию. А там хунхузы, которые не любили китайцев. Сидят каждый месяц на другой стороне у реки и ждут, когда китайцы, получив деньги, от работ побегут через реку. Поймают китайцев, отберут деньги, хорошо если просто зарежут, а обычно еще – поглумятся, помучают, а потом бросят труп в реку. Реки Амур и Уссури в тех краях – к нам текут и плывут китайские трупы с выдавленными глазами да перерезанным горлом аккурат после зарплаты каждый месяц мимо строительных лагерей в нашу сторону. Китайцы их видят, плачут, бросают работу, но все равно после новой получки кто-то сбегает и потом опять плывет с распоротым брюхом вниз по реке. А напасть на хунхузов нельзя, китайцы из-за этой железной дороги и так на нас косятся, думают, что мы вместе с дорогой хотим у них землю забрать. Все время они так и думали, и их чиновники предъявляли претензии. А в реальности потом выяснилось, что они сами и оповещали хунхузов, когда китайцы от работ через границу с деньгами пойдут.

Раз нельзя на сопредельную территорию против хунхузов ходить, значит было принято решение работников охранять. Поручили это местным казакам. Стали они у реки сами бегущих с работы китайцев ловить, то бишь им жизни спасать. Да только казаки тоже были разные, и стали китайцы жаловаться, что когда их казаки ловят, то на работу возвращают назад, а деньги все отбирают. Это сразу подхватила иноземная пресса, и даже вскоре в газете «Таймс» появилась статья, что, мол, казаки нарочно грабят работающих на стройке китайцев. Одно слово – «англичанка гадит». И поэтому от правительства поступил приказ в наших краях, когда к нам дорога придет, обустроить китайских работников, а денег у них не отнимать и не обижать ни за что.

Сказано – сделано. В наших краях начальство закрыло все каторги: Шилку, Нерчинск, Акатуй и другие – и переделало их под рабочие лагеря для китайцев, чтобы они с деньгами от работ убежать не смогли. Ибо одно дело первые лагеря на Амуре, где народ жил в соломенных шалашах с крышей из китайской бумаги, а другое – прочная царская каторга с крепкими и теплыми зданиями, высокими заборами и всеми прочими радостями. Охрану же для лагерей набирали из наших нукеров, причем на любой проверке должно было считаться китайцем: вроде это не китайцев поселили на царской каторге и охраняют подданные Российской империи, а сами китайцы туда поселились, и теперь сами себя охраняют, и к месту работ конвоируют.

А дальше возникла щекотливая ситуация. Хунхузы постоянно за китайскими работниками охотились. И вот пришел день, когда целые полчища этих самых хунхузов-маньчжур напали на нашу дорогу, грабили и убивали рабочих китайцев, а полчища их вторглись на наше священное озеро Далай-Нур, куда впадает Керулен, колыбель самого Чингисхана! Китайцы поголовно бежали с работ на китайской земле и толпами переходили нашу границу. До наших земель те места, где все это случилось, были сравнительно далеко, но и у нас по всем улусам поскакали гонцы с известием, что хунхузы нарушили древнее перемирие и напали на Далай-нур, который их предводитель Хан Абахай, основатель династии Цинь, пообещал оставить монгольским в обмен на верность ханов Южной Монголии. Нас это мало касалось, ибо мы с Абахаем воевали и ни о чем в жизни не договаривались, однако дома у нас вскоре появился русский полковник, который собрал всех наших знатных родовичей с обеих сторон Великого Озера. Звали его фон Эссен, и он сказал нам, что хунхузы преступили все свои клятвы и мы должны помочь нашим младшим братьям в Китае, которые остались жить под Стеной. Монголы исстари воевали за земли для своих кочевьев вокруг Далай-нур, ибо в этой безводной степи вода – это Жизнь, и за нее не жалко биться с врагом до смерти. Дед сказывал, что у него лично было сомнение, что те предатели, кто пошел на службу к «гаминам» (это оскорбительное имя китайцев, которое я не стану переводить, хоть оно и сходно по смыслу с понятием «пидорас»), заслуживают, чтобы мы своими нукерами за них в войну вписывались, но горячие головы из «белых» родов (а у нас есть поговорка, что в «черных» родах попадаются умные монголы, а в «белых» – красивые) сразу же закричали, что мы пойдем на помощь нашим братьям против китайских агрессоров. Тогда Эссен дал нам грамоту от самого нового «Белого Царя» Николая (а Царь Александр как раз в те дни умер) о том, что мы имеем дозволение поднять свои бунчуки против хунхузского нападения и нашествия. А после этого к нам по Енисею и Ангаре стало прибывать оружие для войны против хунхузов. Наш род на это не подписался, ибо у нас была хорошая торговля с китайцами, равно как и наши сродники из иных «черных» родов, что кормились от торговли по Улундинскому тракту и Кяхты, а вот западная голытьба из «белых» родов все гурьбой побежала записываться добровольцами. А потом на долгие годы уехала воевать в Китае. После выяснилось, что хунхузы тогда воевали с японцами, которые побили их без числа, и огромные маньчжурские армии, дабы не быть разбитыми, стали отступать в нашу сторону. Тогда царское правительство испугалось, что десять миллионов китайцев с оружием в руках хлынет через нашу границу, и дабы этого не случилось, решило их связать боем на их территории. А русских на такую войну воевать не пошлешь, ибо все скажут, что Россия вторглась в Китай, вот и пришлось срочно формировать боевые отряды из наших бурят-монголов. Так что все выяснилось, но для публики тут у нас даже собрали хурал всех монгольских племен по поводу маньчжуро-китайской агрессии, и там было написано прошение к русскому Царю, чтобы тот не гневался на нас и оказал нам свою помощь. После этого мы вместе с японцами оказались будто молотом и наковальней, между которыми растаяли последние маньчжурские армии, а маньчжурская империя Цинь осталась в Китае совсем без сил и оружия. Монголы плохо копали насыпи для дороги или катали рабочие тачки, но воевать народ был всегда по жизни приучен, и хунхузские художества пошли на убыль. Японцы же, осознав, что такая война для них самих может плохо закончиться, осыпали серебром южных монголов – баргутов с чахарами – для того чтобы те пришли в наши края воевать за японцев вокруг озера Далай-нур, и с этого момента обычно считают начало Гражданской войны в Китае. В войне между братьями нет ничего хорошего, наши предки пришли из-под китайской Стены, и само близкое звучание слов «бурят» и «баргут» наводит на размышление. Для всех монголов озеро Далай-нур было священным, и в сражениях за него сошлись мы и те самые баргуты из Китая, к которым мы с самого начала якобы шли на помощь. Вот что бывает, когда в народе есть роды умные, а есть – красивые, и решения принимают последние. И все же раз война пошла за озеро Далай-нур – колыбель Чингисхана, то на нашей стороне была правда, раз враги наши воевали ради того, чтобы на Далай-нур появились маньчжуры с японцами. Враги в ответ говорили, что с нами на берега священного озера шли с севера русские, но и в те годы, и уже в советское время русские власти всегда подчеркивали, что Россия не претендует на область озера Далай-нур. В свое время им не верили. Но уже потом, когда СССР помог Монголии победить Унгерна, сам товарищ Сталин, как нарком по делам национальностей, подтверждая эту границу, в этом месте сделал особый выступ, уступая область озера союзной Монголии. Все скептики были посрамлены, а японцам и сказать было нечего.

Так что вся вина за начало Гражданской войны в Китае лежит на маньчжурах с японцами.

В ту пору японцы как раз в силу вошли. Пока мы строили дорогу в Китай, они напали на циньский Китай и захватили именно те области, в которые наша дорога шла и которые китайцы отдали нам под торговые концессии. Россия прибегла к международному арбитражу, и нам вернули те земли, ибо деньги уже были плачены, но японцы затаили на нас немалое зло. Поэтому за всеми печальными и трагическими событиями вокруг постройки дороги можно было искать их гадкий след – и не ошибиться.

Нам был приказ – работать с китайцами вежливо, аккуратно и вдумчиво. Ни в чем рабочих не обижать, от любых бед и разбойников их спасать, и за каждого убитого хунхузами китайца головой отвечать будут наши охранники. В общем, сам погибай, а рабочего китайца с носилками, лопатою, тележкой и тачкой выручай. От работы их ничего отвлекать не должно. А нукеры наши и рады, готовы хоть неделями в боевом строю по степи скакать, лишь бы самих не заставили брать в руки лопаты и тачку. Так и шло это строительство в наших краях. В отличие от строительства амурской или уссурийской дороги китайцы у нас не бежали, от работы никогда не отказывались и не бастовали ни разу за все годы стройки. Опять же умерло их на нашем участке много меньше обычного. Секрета в том, почему у нас вышло так, а на Амуре и Уссури иначе, нет. У нас китайцы содержались в тепле и уюте в помещениях каторги, у каторги была защита хорошая – и от побегов, и от хунхузов. Опять же с беглецами проводилась работа. Чисто воспитательная. Побежит такой, его поймают, на самый край Монголии, на край Степи, отвезут, поставят перед первыми песками великой Гоби и скажут: «Хотел бежать, беги – Китай там. Ежели небеса сжалятся, то недели через три – если все время по дороге в Китай будешь идти, из песков выйдешь. Да, вот тебе бурдюк с водою, вот сушеное мясо, вот сушеный творог, ибо мы – люди хорошие, не звери лютые. Тем, кто в пустыню идет, обязательно еду и воду даем, обычай такой. Ты, когда устанешь, мил человек, ближе к гребню бархана ложись, на кости-то не смотри. Внизу никто не лежит, в Гоби лишь днем жарко, а ночью, наоборот, холодно. И холодный воздух там скапливается. Мы, монголы, к морозу приученные, а китайцы внизу бархана за одну ночь замерзают. Так что кости их потом все равно вниз скатываются. Так ты, ежели дойти хочешь, вниз не спускайся, а поверху иди. Тогда будет шанс. Наши предки этот путь оттуда один раз прошли, так что дойти можно. Проверено». И вот пока говорили мы бегуну все эти вещи, а он слушал, глаза его округлялись, становясь почти европейскими, а под конец бросался китаец перед нашими на колени и слезно просил не отпускать его никуда, ибо перейти одному человеку Гоби совершенно немыслимо. Это в Европах среди мягкого климата человек один сможет выжить, а в Китае – в толпе затеряется. А у нас – Великое Вечное Небо, бесконечная дорога среди камней и барханов и ты один аки перст перед Великой Пустыней и весь в Руце Божией, лишь сам во всем виноват и за все решения – сам ответчик. Или со всеми, одним караваном, или еще лучше – народом, или никак. Такова Истина.

Вот и не умирали шибко китайцы в наших краях. Нормально питались они тем же омулем, никуда с работы не бегали и работали исправно, споро и качественно. Китайцев тогда было так много, что рыбацкая артель уже не справлялась, и пришлось деду строить рыбозавод. Потом уже в дни Великой Отечественной на нем делали копченого омуля и посылали его по железной дороге на фронт и вообще в глубь страны. Земли у нас сравнительно скудные, пшеница еле всходит, так что все Прибайкалье в те годы выжило благодаря нашему омулю. Да и голода в 30-е, когда хлеб по всему свету не уродился, у нас не было. Опять же рыба спасла. Вернее, целый завод. И ведь рыбы не так много было, после войны она в Байкале считай что закончилась. Еще при Сталине в 1952 году закрыли завод, ибо решили байкальскую рыбу спасать. Но на войну и на голод всей стране этой рыбы хватило. А ведь подумаешь, что все начиналось с того, что дядя Борис хотел в столицу колбасу продавать, и начнешь в Бога веровать. Чудны дела твои, Господи. То бишь дорогу-то, может, и без его колбасы выстроили бы, но рыбозавода тогда не было бы. А может, и все равно бы он выстроился, ибо историческая неизбежность и марксистский детерминизм, не так ли? В общем, хоть бурят-монголы на постройке самой дороги и не шибко работали, но накормить китайцев смогли, от хунхузов их защитили. Работа была организована. За это нашему участку дороги от властей и начальства – всем поощрение. Опять же у отца моего было задание партии – приобщить китайцев к мировому рабочему движению, ибо он был схож с ними внешне, а русским агитаторам китайцы не верили. Китай всегда был огромной страной, и поэтому для эсдеков в те годы было важно создать в Китае филиал нашей партии. Чтобы, если здесь совсем уж прижмут, в соседней стране была уже рабочая ячейка – миллионов так на десять-двадцать.

А раньше как было: раз появились китайцы, то с ними вместе пришли и тамошние «боксеры», или ихэтуани, которые принялись среди китайских рабочих да и среди местных аратов порядки свои устанавливать. А с ними – опиум, проституция и все прочие китайские мерзости, про которые наши люди и слыхом не слыхивали. Сродники мои Шамбуевы из Девятого рода всегда на тракте в Пекин держали и дома с девицами, и трактиры с китайскою водкой, и балаганы, но опиума или там «мальчиков для развлечения» у них никогда не было. Людям порой надо развеяться или там «разговеться», ибо «не покапаешь – весь отдых насмарку». Что значит «покапать»? Это перед тем как выпить, монголы первые капли «жертвуют духам предков», вокруг себя водку «капая», то есть разбрызгивая. Это нормально, так всегда делали. Водку пей, да дело разумей. Опять же – встретил в пути красну девицу, грех с нею не прилечь на кошму, если силы есть. Но опиум или там проституты… Это выше моего понимания.