Когда Жребий падёт на тебя

Все присутствующие издают всеобщий возглас удивления.

Лицо Виолетты, что транслируется на поверхности планеты-близнеца, искажается гримасой боли, и исчезает. Теперь это Аускани. Чистая и первозданная. Забулонцы одновременно издают возглас смятения и страха. Я понимаю, что Максим справился и выполнил свою миссию. Пирамида уничтожена, отправлена в пространство между мирами. Все планы Виолетты провалились, и Айван на Земле выздоровеет. Мой день рождения пройдет, и я вернусь домой.

6

Вдруг я чувствую чьё-то присутствие. Чего-то огромного, необъятного, неизмеримо древнего и мудрого. Подобное ощущение возникает при виде океана: невероятный размер и мощь. Но это всего лишь пара фигур в чёрных накидках с капюшонами. Под капюшонами ничего не видно – только смутное сияние. Один стоит за правым плечом, другой за левым. Обычные на вид люди, но их энергетика настолько сильна, что мир вокруг расступается – их фигуры окружает какое-то призрачное свечение, затмевающее действительность.

– Алиса, тебе брошен вызов. – слева ровный без эмоций голос – Ты обязана сыграть.

– Тебя вызвала Виолетта. – голос справа такой же, как и предыдущий.

– Либо ты принимаешь вызов, либо проигрываешь. Третьего не дано.

Эти голоса бесстрастны, в них не больше жизни, чем в муравейнике букв из газетных правительственных указов. И от них веет громадной энергией, о непослушании или противодействии которой не возникает даже тени мысли.

– Таковы Правила Игры.

– Каков твой ответ, Алиса?

Каков ещё может быть ответ после всего, что произошло?!

– Я принимаю вызов.

Вмиг исчез кубический ландшафт и прямоугольники красных войск. Я очутилась в тёмном помещении, хотя вязкая густая чернота за спиной говорит о том, что само это «помещение» невозможно никуда поместить, настолько оно огромно и бесконечно. Наверное, это оттого, что его интерьер прячется во тьме, и как только начинаешь всматриваться, появляется в деталях, будто твои глаза – два фонаря. Они выхватывают паркет из эбенового дерева, вписанный в окружность света, там же присутствует фрагмент бордового ковра, а может и шкуры какого-то неведомого животного, а вот и кусок тяжеленной золотой люстры с чёрными свечами. Я сижу в высоком и глубоком, не позволяющим взгляды в сторону, кресле напротив стола, обитого чёрным сукном, отчего создаётся впечатление, что это прямоугольник пустоты. Я вижу, что сижу в своём повседневном походном костюме: в кедах, футболке и джинсовой паре, Баркха в золотой альпинистской системе висит на золотой с затейливым витьём цепочке на шее. Баркха – единственное на что можно обратить внимание.

Виолетта, что сидит напротив и не спускает с меня взгляда одета в закрытое фиолетовое платье. Бриллиантовая диадема венчает собранные вверх волосы. Виолетта, в отличие от меня, выглядит как настоящая королева. Но, это сиреневое жабо, подпирающее её подбородок и закрывающее увядшую шею, этот чрезмерный макияж, что штукатурит морщины, эти явно крашеные рыжие волосы. Виолетта, что напротив уже не та, которую я застала у гроба Ильи, она выглядит очень потасканной и несвежей. И я представляю, как видится этот контраст между Жизнью и Смертью, Добром и Злом, Молодостью и Старостью. И тут я понимаю, что Вайламун, та платиновая блондинка, никакой не клон, а настоящая Виолетта, только седая. Мне жаль Виолетту. Мне жаль, что она непреклонна и никогда не примет поражения. А я сама не такая?

– НАЗОВИТЕ СЕБЯ! – раздаётся глубокий невидимый бас.

Я встаю, и говорю прямо в лицо Виолетте:

– Алиса, прямой потомок и воплощение Лизбет и преемник Эльсы, королева Острова на Земле и небесах!

– В ИГРЕ ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЧИТЕСЬ КАК ДЕВА!

По лицу Виолетты проносится тень презрительной улыбки, она отводит от меня взгляд и говорит, глядя куда-то вверх, под своды своей черепной коробки:

– Виолетта из клана Тот-Амона, богиня Янтаги и Аускани, Жрица!

– В ИГРЕ ВЫ ЗНАЧИТЕСЬ КАК ЖРИЦА!

Виолетта кивает, и я понимаю, что она в Игре не в первый раз, об этом же говорит сам факт вызова на Игру: Виолетте же надо было к кому-то взывать.

– ИСТЕЦ – ЖРИЦА, ОТВЕТЧИК – ДЕВА, ИСТЕЦ, ОЗВУЧЬТЕ ВАШИ ПРЕТЕНЗИИ!

– Она пришла и устроила войну, пытаясь захватить мои миры!

– ЭТО НЕ ВАШИ МИРЫ, ВЫ ПРИШЛИ ТУДА СВОЕВОЛЬНО!

– Но Забулон – мой мир!

– БЕЗУСЛОВНО. И ТОЛЬКО ПОЭТОМУ ВАША ПРЕТЕНЗИЯ ЗАСЧИТАНА ПРАВОМЕРНОЙ!

– А эта прощелыга захотела у меня его отжать, дала ход немыслимым жертвам!

– ИСТЕЦ, НАСТОЯТЕЛЬНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ – ВЗВЕШИВАТЬ КАЖДОЕ СЛОВО, ПОТОМУ ЧТО ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОНО УПАЛО, ВЗВЕШИВАТЬ ЕГО БУДЕТЕ УЖЕ НЕ ВЫ. ЭТО КАСАЕТСЯ ОБЕИХ СТОРОН!

– Прошу прощения перед судом и этой… прощелыгой, – говорит Виолетта, пренебрежительно двинув подбородком в мою сторону.

– МЫ НЕ СУД, МЫ – ИГРА!

– Как вам будет угодно. Но эти миры сущая ерунда, я могу даже простить их ей. А то, что она украла у меня Баркху, я простить не могу!

– ОТВЕТЧИК, ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ В ОТВЕТ?

– Эта… истец состояла и состоит в заговоре, сопровождающемся людскими жертвами, а на своём Забулоне устроила полный беспредел, и я пришла не захватить миры, а освободить их обитателей от злодейки.

– ОТВЕТЧИК, ВЫ НЕ УПОЛНОМОЧЕНЫ СУДИТЬ, КАЖДЫЙ – ТВОРЕЦ СВОЕГО МИРА!

– А мою Баркху она у меня ещё с младенчества отобрала, я её себе вернула, а её баркху забрала в тот момент, когда она угрожала моей жизни.

– ОТВЕТ ПРИНЯТ!

И что теперь? Что за Игра? Если в карты – хорошо, в них у меня нет равных.

– ПРЕТЕНЗИИ ВЫСЛУШАНЫ И ПРИНЯТЫ, ИСТОРИЯ КОНФЛИКТА РАССМОТРЕНА, АРГУМЕНТЫ ПРОАНАЛИЗИРОВАНЫ. КАЖДЫЙ ПО-СВОЕМУ ПРАВ. ПОЭТОМУ ВАС РАССУДИТ ИГРА. ОСТАЛОСЬ ОДНО. ЧТО ВЫ СТАВИТЕ НА КОН? ПОМНИТЕ, ВАШИ СТАВКИ УЧИТЫВАЮТСЯ И ВЗВЕШИВАЮТСЯ!

– Я ставлю свой портал между мирами.

Она снимает с каждой руки по завитому в несколько проволочных спиралей золотому браслету и кладёт в цент стола.

– ОТВЕТЧИК, ВАША СТАВКА!

– Моя ставка? – у меня ощущение, что я на экзамене, – У меня ничего нет.

– А вот у тебя на шее что висит? – говорит Виолетта с презрением.

Я хватаюсь за Баркху, дух захватывает. Как бы я сейчас хотела, чтобы она снова стала шестиметровой, но такое возможно только на Забулоне.

– Снимай-снимай, – насмешливо говорит мой враг в ангельском обличье.

Я, еле ощущая руки, снимаю с шеи цепочку с Баркхой и кладу рядом с блестящими кольцами.

– СТАВКИ СДЕЛАНЫ! – невидимый бас гремит, как торжественные трубы. Эхо раскатывается вокруг, придавая ситуации драматизма. Повисает пауза, значимость которой не может оспорить никто. Мне чудится, что где-то далеко отсюда клерк в сюртучке открыл книгу, сделал запись и шлёпнул печать. Назад дороги нет.

– ИТАК, ИГРА! У ВАС ТРИ СТАВКИ. И ТРИ БРОСКА. КТО ОДЕРЖИВАЕТ ВЕРХ, ТОТ И ПОБЕЖДАЕТ В ПОЕДИНОКЕ.

Перед нами рядом с нашими ставками падает пара костей, два кубика слоновой кости с точками, инструктированными чёрными опалами, древние как Мироздание. Конечно, кости! Какие тут могут быть карты? Тут уж как кому повезёт.

– ПРАВО ВЫБОРА ХОДА ЗА ИСТЦОМ.

– Пусть начинает молодость, – пафосно говорит Виолетта. Она уверена в победе. И по-голливудски широко улыбается.

– ОТВЕТЧИК, ВАШ ХОД.

Три броска? Первый – Баркха. А что дальше? Главное, не думать, не позволять рефлексии колебать свою уверенность. Хватая пару кубиков, трясу в ковшиках ладоней. Бросаю. Где-то внутри начинает жечь от напряжения. Выпадает троечный дубль.

– ШЕСТЬ!

Виолетта бросает кости, просто ссыпав их с ладони. При этом она улыбается. Но её холодные жестокие глаза говорят о том, что эта улыбка не что иное, как оскал.

– ВОСЕМЬ!

Виолетта смеётся, надевает обратно браслеты. Она делает это неспешно, с кривой улыбкой. Потом берёт мою Баркху, улыбается ей, как своей, и прячет в лифе своего королевского платья, потом бросает взгляд в меня. Он свинцово-тяжёлый, и ледяной.

– ПЕРВЫЙ БРОСОК ЗА ЖРИЦЕЙ!

Победительница снисходительно кивает. А мне чудится, как сама Тьма торжествующе потирает руки, или что там у неё. Я понимаю, что представляю здесь Добро. На меня смотрят мириады невидимых глаз, именно такое у меня ощущение.

– ВТОРОЙ БРОСОК! ДЕЛАЙТЕ ВАШИ СТАВКИ! УЧТИТЕ, ЧТО СТАВКИ ВСЕГДА ПОВЫШАЮТСЯ.

– Я ставлю Аускани и Забулон, – говорит Виолетта, снимает с каждой руки по массивному перстню с бриллиантом и рубином и кладёт в центр сукна. Рубин горит, как капля крови, а бриллиант преломляет свет в объёмные радужные каскады. Они волшебно смотрятся на чёрном бездонном сукне. Но ярче бриллианта горят её глаза.

– ДЕВА, ВАША СТАВКА!

– Вот теперь у меня точно ничего нет.

– Так поставь жизнь! – говорит Виолетта насмешливо.

– ЕСЛИ ДЕВА ПОСТАВИТ ЖИЗНЬ, СТАВКИ БУДУТ НЕРАВНОВЕСНЫ.

– Тогда пусть ставит то, что ей принадлежит.

Но что? Остров? Я ушла с него, когда Эльса была ещё жива, так что, грубо говоря, юридически, он не мой. Тогда что?

И тут рядом с перстнями Виолетты откуда-то сверху падает игральная карта. Валет треф. Изображение достоинства трёхмерное и живое – зеркальное изображение бюста Вани, закованного в рыцарские доспехи. «J» – валет – Иван. Ваня! Я понимаю, что на кону стоит жизнь одного из дорогих для меня людей. Я ловлю себя на том, что скриплю зубами.

– СТАВКИ СДЕЛАНЫ! ПЕРВОЙ БРОСАЕТ ПРОИГРАВШАЯ СТОРОНА. ДЕВА, ВАШ БРОСОК!

Беру кости. Они жгут мне руку. Что за ерунда! Я даже слышу, как шипит слегка вспотевшая от волнения ладонь? Вдруг боль пронзает руку в двух местах так, что я отдёргиваю ладонь, а кости падают в разные стороны, одна чуть не улетает со стола.

– ШЕСТЬ!

Пять и один. Я смотрю на Виолетту, во мне вскипает гнев. Не честно! Она колдовала! Та, что напротив, довольно жмурится. Я хочу воззвать к голосу. Не честно! Но тут же понимаю, что Игра – вовсе не игра. Это бой, и никакой не «мальчик» по-английски, а смертельный поединок. А здесь уж все средства хороши, и никто тебе не арбитр.

Виолетта манерно берёт кости, томно закатив глаза, трясёт их три раза и бросает. Одна кость ложится раньше и шестёркой, Виолетта смеётся, она выиграла, а вторая кость показывает двойку.

– ВОСЕМЬ!

Виолетта ещё громче закатывается, я вижу сквозь широко раскрытый рот её отоларингологические подробности.

– ВТОРОЙ БРОСОК ЗА ЖРИЦЕЙ!

Виолетта делает серьёзное лицо, надевает обратно перстни. Она снова делает это неспешно, «на публику», с кривой улыбкой. Потом берёт карту с Ваней, и, пристально глядя мне в глаза, прячет в рукав. У меня смутное, невыразимое чувство, я пытаюсь отождествить Валета Треф с Ваней, но всё выглядит как-то нелепо и похоже на фарс. Неужели я потеряла Ваню?! Вот так вот, бросив кубики можно решить Ванину судьбу?! Что за нелепица?

– ТРЕТИЙ БРОСОК! ВАШИ СТАВКИ!

– Ставлю свою власть и могущество, – говорит Виолетта, аккуратно снимает с головы диадему и кладёт в центр стола, она лежит на сукне, жизнерадостно искрясь радужными лучиками, и будто повисает в пустоте, – А что поставишь ты, королева без всего?

Её насмешливый тон вызывает у меня россыпь мурашек. Неужели? Нет, только не он!

– В ДАННОМ СЛУЧАЕ, ИГРА ПОЛНОМОЧНА СДЕЛАТЬ ПРАВО ВЫБОРА СТАВКИ ЗА ОТВЕТЧИКА.

На диадему падает ещё одна карта. Король Червей. На ней Максим. Он с бородой, на плечи наброшена тигриная шкура. Максим! Нет! Я так и знала! А ведь, в глубине души я готова была пожертвовать их жизнями. С ужасом признаю это. А ещё говорила о какой-то там Любви! Но не время ненавидеть себя.

– СТАВКИ СДЕЛАНЫ! ПЕРВОЙ БРОСАЕТ ПРОИГРАВШАЯ СТОРОНА. ДЕВА, ВАШ БРОСОК!

В этот раз это уже не просто пара костяных кубиков, это мой Макс, его эквивалент в этом мрачном месте. Ставлю защиту на воздействие Вилетты. Трясу кости в кулаках, представляю, как выпадает шестёрочный дубль. Кости скачут по сукну, белые на чёрном. Одна выпала шестёркой, а вторая, отскочив, летит, кувыркается, и вот уже угадывается траектория его падения, это шесть! Но в какой-то неуловимый момент, кость прокрутилась сильнее обычного, и лежит единицей кверху. Опять?! Так и есть! Виолетта злорадно скалится.

– СЕМЬ!

Эта дрянь знает, что делает, а я отстаю от неё на шаг.

Виолетта берёт кости, подносит к губам, дует на них и отпускает, как рыбок в аквариум. Кости не скакали, они стали, как влитые.

– ДВЕНАДЦАТЬ!

Что? Макс?! В ужасе смотрю, как хихикающая Виолетта напяливает на голову диадему, а моего Макса засовывает в другой рукав.

– ТРЕТИЙ БРОСОК ЗА ЖРИЦЕЙ!

У меня плывёт перед глазами, то ли это близкий обморок, то ли слёзы, которые я пытаюсь сдержать. Ещё чего не хватало – разреветься перед этими… Макс!

– ЖРИЦА ПОБЕЖДАЕТ В ИГРЕ! ЖРИЦА, ВЫ УДОВЛЕТВОРЕНЫ РЕЗУЛЬТАТОМ?

– Как я могу быть удовлетворена результатом, если она до сих пор жива?! Все её побрякушки и самцы мне по барабану!

– ЖРИЦА, ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ…

– Да! – перебивает Виолетта, – Я хочу это сказать! Я хочу Бросок Судьбы! Я ставлю свою жизнь!

В глазах Виолетты торжество и презрение. И уверенность в победе.

– ИСТЕЦ, ВЫ УВЕРЕНЫ?

– Как никогда!

– ОТВЕТЧИК, ВАША СТАВКА АВТОМАТИЧЕСКИ РАВНОВЕСНА. СТАВКА – ЖИЗНЬ ДЕВЫ.

Повисла пауза, тяжёлая как воздух перед грозой.

– ИТАК, ТРЕПЕЩИТЕ! БРОСОК СУДЬБЫ! СТАВКИ СДЕЛАНЫ!

Теперь на сукне стола ничего нет, только затягивающая пустота, но, тем не менее, я ощущаю вес наших ставок. Беру кости. Ого, какие тяжёлые! Трясу их в ладонях, и с каждым моим движением, они становятся всё тяжелей, чем они тяжелее, тем больше я ощущаю ответственность, я сейчас держу Судьбу за… Простите. Руки уже не могут удержать кости, ладони разжимаются, и кубики безвозвратно летят в пустоту сукна. Наверняка, такое же ощущение было у человека, что запустил механизм бомбометания над Хиросимой, он видел, как удаляется бомба, эта дьявольская штука, и, даже, если бы очень хотел, не смог бы вернуть улетевший миг. Точка невозврата. И она пройдена. Кубики мучительно медленно летят к визуально отсутствующему дну, моё сердце лихорадочно бьётся о рёбра, как птичка о прутья клетки. Глаза Виолетты прикованы к костяным кубикам, летящим навстречу Судьбе. Я чувствую, как она колдует, пока кости в воздухе, пытается повлиять на их падение. Вот, они ударяются, отскакивают, снова ударяются и отскакивают ниже, вот ложится грань с двумя чёрными мерцающими точками, а второй кубик ещё вращается в воздухе, вот его ребро задевает чёрную плоскость, и кость замирает. В центре белёсого квадрата единственная окружность точки.

– ТРИ! – гремит голос, буквально сотрясая меня, горячая кровь паники бросается в голову. Смерть?

Я слышу истеричный визгливый смех Виолетты. Он полон издёвки. Мои глаза становятся горячими от понимания, что сейчас бесполезно апеллировать к невидимым судьям по поводу нечестного поведения Виолетты. Всё! Кости брошены. Результат вырублен в памяти.

Виолетта, торжествуя, берёт кости в одну руку, небрежно покатывает их по ладони и бросает накатом. В этот самый момент я стала абсолютно спокойна.

Что за игры?! Что за невидимый голос?! Это же и есть ширмы, которые ставят мне враги! Ширмы могут лишь укрыть, но не украсть у тебя мир! Я не могу проиграть! Иначе бы я не оказалась здесь. Ширмы прочь! И я взмолилась, как тогда на поляне, пока Ваня строил шалаш, только те два часа я вместила в один миг.

Из меня рвётся торжествующий смех и сверкающий шар. Я не могу умереть в свой первый юбилей! Я – Алиса, прямой потомок и воплощение Лизбет и преемник Эльсы, королева Острова на Земле и небесах! Шар, что вылетел из меня, долетает до Виолетты, вспыхивает, и рядом с ней появляется вставший на одно колено дядя Витя с массивным жемчужным ожерелье в руках. Виолетту, как молнией поразило. Она, распахнув глаза, уставилась в голограмму. Я причитала в них, удивление, досаду, восхищение, надежду и… любовь? Да, это были глаза любящей женщины.

Кости ещё катятся, подскакивая, а я вижу, как лицо Виолетты будто разрывается: одно продолжает смотреть на дядю Витю, а второе – на игральный стол. Конечно в этот момент ей не до колдовства! Моё оружие – Любовь! Кости ещё катятся, а в глазах Виолетты я читаю понимание и ужас. Кости остановились.

– ДВА! – рокочет бас, а на сукне лежит единичный дубль. Доказательство, что Добро всегда побеждает. Жизнь сильнее смерти, Свет сильнее Тьмы.

– БРОСОК СУДЬБЫ ЗА ДЕВОЙ! ДЕВА ПОБИЛА ЖРИЦУ, – вещает рокочущий бас, и каждое его слово ложится на плечи Виолетты тяжким грузом.

– ДЕВА, НАШИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ, ЖРИЦА, ПРОШУ ПОКИНУТЬ ИГРУ! ПО ПРАВИЛАМ ИГРЫ, ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ ВСЁ ЧТО ВЫИГРАЛИ, А ВАШИ АРТЕФАКТЫ ПЕРЕХОДЯТ В СОБСТВЕННОСТЬ ИГРЫ.

Совсем поблёкшая Виолетта встаёт, высоко задирая нос, придерживая платье и остатки достоинства, достаёт из лифа Баркху с силой бросает на стол, Она подпрыгивает и застывает. Моя Баркха. А Виолета, как ковбой револьверы достаёт из рукавов карты и бросает рядом с Баркхой. Одна из карт, планируя и кувыркаясь, исчезает под столом, а вторая ложится рубашкой вверх. Виолетта плюёт на стол и удаляется во тьму, растворяясь в ней. Чернота вокруг меня расцветает умопомрачительным букетом фейерверка. Крепкие дубовые стены теперь освещены свечами в развесистых канделябрах. Стол, ставший вдруг обычным игровым столом с зелёным сукном, тоже освещён множеством свечей, появившихся неизвестно откуда. Игра. Кто они, эта Игра? Те, кто может поставить игорный стол в пустоте. Это уровень намного выше моего. Тут уже даже не магия, а, не знаю, Естество. Я ничего не ведала про Игру, а Виолетта знала, и вызвала меня на дуэль. Я оказалась сильнее, несмотря на отсутствие знаний.

– АЛИСА, КОРОЛЕВА ОСТРОВА, СПАСИБО ЗА ИГРУ. ИДИТЕ С МИРОМ.

Обнаруживаю, что одета в какое-то невероятное синее вечернее платье, как на бал. Я понимаю, что Игра была моей инициацией. Или инаугурацией. Теперь у меня есть Остров, то, что я могу поставить в следующей Игре. Помещение вспыхивает ярким светом, и я чувствую, как меня засасывает в световой водоворот. Идите с миром.

Мой день рождения истёк, я возвращаюсь на Землю, я чувствую это всеми порами кожи, и фибрами души, как после сырого подвала выходишь на яркое летнее солнце. Я возвращаюсь домой. Я представляю, как брошусь спать на мягкую перинку, потому что мои силы на исходе. Я сделала всё, что смогла, а, может, и, сверх того. Я возвращаюсь домой.

7

Обнаруживаю себя в неизвестном пространстве. Такого со мной ещё не было. По идее, мы с Максимом должны вернуться на Остров. Серое нечто, взбаламученное моим стремительным полётом в никуда, клубится сзади и снизу. Cквозь бурую круговерть слышу голоса. Они кажутся знакомыми. И говорят что-то почти понятное.

– Ты видела её ногти? – слышу уже ясно женский голос.

– А колготки? Машина вдребезги, эта, что с ней была – тоже, как паззл собирали, а она как с картинки.

– Да, бывают чудеса… она пришла в себя!

– Ой!

Что? Не может быть!

Мне становится дико страшно, я боюсь открывать глаза, но я их открываю, и вижу перед собой лица Гавриила и Бёрни. Они настороженные и испуганные.

– Где он? Где Макс?

– За рулём была женщина. Вы с ней три часа назад попали в автокатастрофу на шоссе. Вам повезло. Вы сейчас в больнице. А вашей спутнице не повезло. Но вы успокойтесь. Всё лучше, чем выглядит.

За рулём? Женщина?

– Она заснула за рулём? – спрашивает медсестра.

– Вскрытие покажет.

– Гавриил. Бёрни, – кричу, – что за балаган?!

Они не реагируют, будто видят меня впервые. Что происходит?!

– Бредит?

– Возможно. Сестра поставьте ей фенозепам.

Они не слышат меня, не узнают меня? Что, вообще происходит?! Я жду, что они крикнут хором что-то типа: сюрприз, или розыгрыш. Какая авария?!

Гавриил светит мне в глаза фонариком, щупает пульс, заставляет показать язык. А медсестра подкатывает ко мне с одноразовым шприцем.

– Эй, не надо лезть ко мне со всякими уколами! – кто эти люди, и почему я их знаю, а они делают вид, что не знают меня?

– Голубушка, – говорит Бёрни, или кто он там на самом деле, – не надо так, право! Мы всё делаем для вашей пользы. У вас парадоксальная реакция на стресс. Вам нужно успокоиться, и мы вам поможем.

Чёрта с два! Что происходит? Срываю с себя путаницу медицинской фигни. Где я? Кто я? Где Макс?

И тут я понимаю, что Виолетта, уходя, отправила меня туда, где тамошние Бёрни и Гавриил не знают меня и работают где-то врачами скорой помощи. В каком-то из великого множества миров. Я понимаю, что Игра не закончилась, а только начинается. Новый тур. Новые испытания. Причём, у каждого – своя Игра. Игра не кончится никогда – пока ты жива, Игра продолжается до конца, которого ты уже не сможешь описать. Как-то всё неожиданно и сногсшибательно. Максим. Где ты? Что я за дура?! Надо было жить и любить, а не играть в эти игры!

– Сестра, укол!

Возня, невозможность пошевелиться, укол, толчок в сердце, затем в голову, затем… нет никакого затем… Макс…

Эпилог

31 декабря 2012, 23:32.

Всё готово к переезду. Вещи уложены в тюки и сгружены в большой прихожей; книги увязаны в аккуратные полутораметровые стопки и маленькими небоскребами торчат возле горы тюков, над которой возвышаются скрученные в рулоны и увязанные ковры, похожие на гусениц; стеклянная и фарфоровая посуда обернута газетами и уложена в детской пластиковой ванночке, стоящей на кухонном столе, а посуда из металла по принципу матрешки собрана в большой оцинкованной выварке. Комод и платяной шкаф, увешанные гроздьями перевернутых ножками вверх стульев, занимают вкупе с разобранной кроватью и матрасом, белеющим во всю стену пятном, почти все пространство коридора. Из открытых в зал дверей на них падает свет луны, выхватывая из темноты складывающиеся в картины фрагменты мебели. В зале, по самый потолок заполненном сияющей ртутью полной луны, стоят более громоздкие части интерьера: старая полированная стенка, старый книжный шкаф, диван. Остальные комнаты уже пусты. Одна, что на южной стороне, как и зал, купается в лунном свете. Она похожа на аквариум, наполненный серым сиянием. Мерцают взвешенные пылинки. Другая комната, что напротив, погружена в темноту, но вспышки фейерверков нарушают её, скачут по обоям цветными тенями.

Вдруг в серое сияние вмешивается жёлтый свет со стороны входной двери, мгновенно разбивая лунные чары. Сказочное сияние становится грязным.

– Ну, вот, здесь и можно встретить Новый год, – слышен голос девушки.

– Это и есть сюрприз? – уже другой женский голос, немного ниже первого.

– Да, мы бабулю в деревню перевозим, а тут у неё со здоровьем стало плохо, ждём, когда отпустит. А чего зря месту пропадать?

– Свято место пусто не бывает, – третий женский голос.

Загорается свет в прихожей.

– Тесновато здесь.

– Это в коридоре с прихожкой, а так уже все комнаты пустые.

– А телик где?

– На месте, где ж ему ещё быть? До последнего работает.

– Это хорошо, что мы у них закуски с бухлом набрали.

– Слышишь, Гамова, а неплохо твоя бабуля жила. Вы её в ссылку, что ли в деревню отправляете?

– Она сама попросилась. Говорит, купите мне домик в деревне, хочу напоследок свежим воздухом подышать.

– Ага, как кошка помирать куда-то уходит.

– Юль, а где у тебя бокалы, и вообще, посуда?

– Ой, Даха, нужно вот здесь где-то поискать.

– Ладно, я найду.

– Девки, расскажите, чего мы с вечеринки-то сбежали?

– А ты что так и не просекла? Ну, ты даёшь, мать! Юлькин устроил там, нажрался в зюзю экстерном, начал к Синицыной приставать, и прямо на глазах у Юльки!

– Э! А я где была?

– Кто же тебя знает?

– А, вспомнила, точно, вот умора, как я могла забыть, это вы меня сбили своим бегством. Мне же Митин чего-то там сказать хотел, взял шампанского, икры, завёл меня в комнату отдельно. Не успели мы с ним шампусика врезать, вы уже убегаете, и меня на прицеп прямо из лап Митина берёте. Фух! Головокружительные кульбиты! Но, Гамова, твой жжёт! Что будешь с ним делать?

– А не знаю. После решу. Как говорила Скарлетт О'Хара: не хочу думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра.

– Вот, Гамова, всегда тебе удивляюсь, как ты можешь так? Я б его уже порвала бы в клочья.

– Да ну! Ты его видела? Он же стоит, вихляется как шнурок, что с ним разговаривать? Наверняка, он им там заблюёт всё. А я такой Новый год не хочу!

– Это ты точно сказала, мать. Как встретишь, так и проведёшь. Нам и так, вон, чуть его не испортили этим календарём майя!

– Да бред! Конец Света! Просто майя надоело вести свой календарь, а тут развели хай: календарь майя заканчивается, всем кирдык! Бред!

– О, я стекло нашла, тут и бокалы есть. Кто бы догадался искать бокалы в детской ванной?

– Это если разобьются, из ванны просто стекло высыпала, и всё.

– Логично.

– А я фотки нашла. Старые. Юль, видела?

– Это, наверное, прабабка моя.

– Какие женщины красивые были!

– Как будто сейчас страшные.

– Нет, ты посмотри, глаза какие!