Когда Жребий падёт на тебя

Она протягивает мне нож из воронёной стали с узкой блестящей режущей кромкой обоюдоострого лезвия. Я беру его в руку. Он массивный, удобный и невероятно хищный. Идеальная балансировка. Ручка и лезвие – один кусок металла, без всяких деревянных или пластиковых добавок на заклёпках, только чёрный витой шнур туго обтягивает рукоять.

– Это реликтовый клинок, Ваньша, – говорит Бабуля, и по тому, как её простонародная речь сменяется тоном академика, я понимаю, что она говорит самую суть происходящего.

– Давным-давно им был убит один из богов. Его кровью пропитан шнур. Клинок имеет огромную силу. Не стану рассказывать, как он очутился у меня – времени совсем нет. Я берегла его долгие годы, зная, что он пригодится. Пусть его сила станет твоей. К сожалению, нельзя его назвать Баркхой, ты не сможешь ощутить в полноте и воспользоваться всей силой, что в него заключена, но, исходя из твоего состояния, он должен помочь.

Нож, который сам вертится вокруг пальцев, зовёт меня на улицу. Выхожу во двор, где севшее солнце сменила луна в третьей фазе. Мне кажется это странным, но я очень хорошо всё вижу под её светом, и, когда неудачно бросаю нож в деревянный забор, мне не представляет труда найти его в невысокой траве. Второй раз оказался удачным: нож бесшумно впился в доски. Пришлось напрячься, чтобы, расшатав, вытащить его. После десятка бросков, семь из которых были удачными, я понял стратегию Бабули: отжимаясь, я быстро расходую силы без пользы, а метая нож, постепенно укрепляю мышцы. К тому же броски перемежаются ходьбой до мишени, наклонами или приседаниями в поисках ножа в траве. Целый комплекс упражнений, направленный на весь организм. Спустя какое-то время чувствую приятную усталость, но, в то же время, укрепляющую энергию от ножа, будто нож – контакты батарейки «Крона», а кожа ладони – язык. В голове никаких мыслей, только механическая работа. Говорят, травмированное сознание исключает из воспоминаний травмирующие факторы. Не исключено.

Прекращаю упражнения только когда нож выпал из моей потной ладони. Колени дрожат, я весь взмок.

– Иди, покушай и отдыхай, – такое впечатление, что Бабуля постоянно наблюдает за мной, и в нужное время обозначает себя голосом, прежде чем явиться, как и подобает всем воспитанным людям.

Быстро выпиваю свой бульон, и стремительно выпадаю из реальности.

– 289 часов 24 минуты.

У меня установился странный режим: днём сплю, а ночью упражняюсь в метании ножей, топоров, серпов и непонятно откуда взявшихся фрез, и циркулярных пил по дереву. Просто ниндзя какой-то! Всё, что можно было воткнуть в дерево шло в ход. Для меня до ранения оружие было чем-то сродни табу. В душе пацифист, я вообще не думаю о насилии, дабы не притягивать его в мою жизнь: вдруг вся грязь, что лежит на оружии, перейдёт на меня. А сейчас я самозабвенно часами в перерывах между принятием пищи и сном бросаю, втыкаю, хожу туда-сюда от забора, усеянного следами и размягчённого до состояния войлока постоянными ударами всех видов холодного оружия, снова бросаю. Я даже пытался метать тяпку, вилы и мотыгу, но понял, что такие крупнокалиберные экземпляры развалят Бабуле забор. И при этом почти никаких мыслей. Почти. Я пытаюсь вспомнить, что было со мной до появления Алисы, и не могу. Потому что я за время знакомства с ней прожил много больше, чем до её появления в моей жизни. В принципе, мне и вспомнить-то нечего, кроме босса. Максима. Макса. Топор, кувыркаясь, впивается в доску, завершая картинку-смайлик, нарисованную мной холодным оружием.

Мои мышцы окрепли, многотысячные повторения набили руку, и теперь всё что я метаю, впивается туда, куда нужно, и я думаю, что пора укрепить навыки в движении. Не знаю, откуда эти мысли, но тело само требует этих тренировок. Я стал другим. Возникает ассоциация с боссом… Максом, который после травмы и комы обнаружил в себе какие-то навыки. Неужели, я становлюсь Бэтменом? Да нет, это Бабуля воздействует.

Бабуля держится на дистанции, я вижу её только, когда она подаёт на стол, потом ем в одиночестве, зато из её закутка пахнет благовониями и не прекращается бубнёж, даже когда она возится у печки рядом со мной. У меня ощущение заряжаемого аккумулятора, я бы сказал, электрошокера. Думаю, когда зарядка достигнет нужного уровня, Бабуля заговорит.

Как ни странно, я не вижу снов. Закрываю глаза, потом открываю через секунду и начинается новый день. В моём случае ночь. Мне думается, что все эти перемены не от того, что я становлюсь Бэтменом, а от того, что Виолетта наложила на меня проклятие. А я ещё целовался с ней! Тьфу! И ещё на большее рассчитывал! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Возможно, и дистанция Бабули – что-то вроде карантина. Серп, свистя, впивается в дерево и покачивается.

И ещё изменение: теперь у меня в голове не играет постоянный саундтрек.

Однажды я решился выйти со двора, чтобы, всё же воспользоваться «тяжёлой артиллерией», можно же пустить в дело стену сарая в огороде вместо его же стены, завешанной утварью во дворе. Но, спустя пару бросков киркой и вилами, я понял, что у любого существа в диаметре пары километров сразу возникает образ дровосека. Если со двора в неширокий забор ножи входили почти бесшумно, то сейчас сам сарай являлся огромным барабаном, гудящим низкими вибрациями при ударе в его брёвна. Я решил, что не стоит себя «светить». К тому же, вилы и кирка благополучно вонзились в стену, заставив сарай гудеть: точность и сила броска удовлетворительны, на этом остановимся. Мои доводы по поводу «палева» оказались верными: когда я выдёргивал инструмент из брёвен, я услышал посторонние звуки, и, обернувшись, увидел стаю собак в пять голов, проникших сквозь штакетник огорода. Неожиданность их появления заставила сердце замереть, пропустив такт. Нет, нельзя собакам показывать страх. Это не мысль. Это чей-то голос, отдалённо напоминающий Бабулю. «Они чуют страх. Смотри им в глаза. Собаки – единственные существа, не выдерживающие человеческого взгляда». Масть, пол и размер членов стаи весьма произволен, единственное, в чём они одинаковы – в стремлении загрызть меня. Их глаза, как угли костра излучают жар злобы. Оскал их пастей и пена в углах зубастых капканов говорят о серьёзности их намерений, но более всего об этом говорит тишина. Они только едва слышно порыкивают, раззадоривая себя. Я вознёс молитву тому, что мой тыл прикрывает стена, а вилы и мотыга в руках успокоили. Я, совсем не думая, что делаю, улыбнулся-оскалился стае, и, отставив руки с оружием назад, склонился в подобии реверанса лицом к их мордам и низко раскатисто взревел: Ррр-а-х!!! Шавок как ветром сдуло! Они шарахнулись от меня с визгом, будто я был огненным столбом. Мне стало весело от чувства всемогущества. Бабулины травки и мои тренировки делают меня твёрже по принципу «завтра будет лучше, чем вчера».

Если честно, положа руку на сердце, не мутя и не лукавя, то меня немного нервирует вся эта подготовка. Так, наверное, готовили новобранцев в Афган – в тайне от самих новобранцев. И я задал свой вопрос:

– Я веду себя как «коммандос». Бабуль, в чём дело?

По лицу Бабули пролетела тень. Он долго молчала, и я знал, что дождусь ответа.

– Понимаешь, Ваньша, ты сейчас сильно и глубоко болен. Виолетта-гадина наложила на тебя очень сильное проклятье. Смертельное. И снять его может только она, так, как сделано было на кровь. Она украла твоё лицо.

При этой фразе я моментально вспомнил, что в доме Бабули я не встречал никаких отражающих поверхностей, и я не знаю, как выгляжу. Я потрогал себя за лицо. Всё вроде на месте.

– Она забрала твою жизненную энергию. Ведь ты ощущаешь себя как бы в тумане?

– Да.

– Мои труды и зелья держат тебя на плаву. А Клинок экранирует и защищает тебя. Виолетта-тварюга не может тебя контролировать на все сто. Это доказывает твоё самочувствие. А туман – это её воздействие.

Действительно, за несколько дней тренировок и терапии, я заметно окреп, а под повязкой на груди чувствуется перманентный зуд. Чешется – значит заживает. И туман бывает не густой. Ночью его почти совсем нет.

– Просто, – объясняет Бабуля, словно читая мои мысли, – в это время спит её ворон, на которого она надела твоё украденное лицо. Если бы это была сова, туман был бы ночью.

Бр-р-р! Моё лицо на во́роне! Меня пронзает судорога омерзения.

Иногда я чувствую запах Алисы. Он щекочет ноздри, и тогда туман редеет. Я думаю, что моё былое пристрастие к героину работает на врага: уж больно похож этот туман на небытие торчка и мглу, в которой я пробыл после ранения. Ранение разгоняет этот туман. Вернее, то, что последовало после ранения. Пуля, вращаясь, пронзила кожу, и, увязая в сэндвиче из мышц, костей, лёгкого и, сосудов, вылетела уже статическим куском металла, на излёте успев поранить Алису. Я прикрыл её своим телом. И моя кровь, покрывающая пулю, попала в Алису. В её кровь. Поневоле мы стали кровными братом и сестрой. Поэтому я и чувствую запах Алисы. Я чувствую, что ей сейчас тоже нелегко. Мне хочется увидеть её хотя бы во сне, но снов нет, только туман, спрессованный в мгновенье.

– 174 часа 13 минут.

– Ох, Ваньша, не завидую тебе. Я в жизни повидала много чего, но тебе…

Бабуля умеет подбодрить.

– Я могла бы к ложке дёгтя добавить море мёда, но от этого, в итоге, не станет слаще. Дело в том, что сейчас идёт война. И мы теряем инициативу. Ты, как и любой из нас – драгоценная душа, но Виолетта-стервозина заколдовала тебя. Сейчас они опережают нас, и ты, если откровенно, лучше бы помер. Так было бы яснее. Но ты, слава Богу, жив. Значит так надо.

Бабуля боится сказать, несмотря на то, что и так каждым словом забивает в моё сердце гвоздь. Боится сама себе признаться, что я сейчас, сам того не зная, могу быть лазутчиком врагов. Так вот почему она не появляется мне на глаза!

Бабуля смотрит на меня сострадательно.

– Блин, Бабуль, да я за вас, за Алису… жизнь отдам.

Она грустно улыбается:

– Ой, Ваньша, не спеши жизнь отдавать. Лицо верни сначала.

Что она хочет сказать? Она пристально вглядывается мне в глаза, будто что-то или кого-то там выискивая:

– Вижу, что в себе ты сейчас. Молодец, давай, лови волну и запоминай. Запоминай и борись.

Точно, туман почти исчез.

– Мы с Элей боремся за тебя, но так случилось, что только ты сам можешь побороться за всех нас. Придёт время действовать. А сейчас борись против тумана. Помнишь собак?

Я вздрагиваю, неужели она всё видела? Лицо Бабули неподвижно, но её глаза лучатся весельем:

– Как тогда с собаками, так и тут – никакого страха! За тебя большие силы стоят. А жизнь отдать ты всегда успеешь, тем более, что тебе больше и отдать нечего.

И действительно, она права. Кто я такой? И почему во всё это ввязался именно я? Есть же миллионы других! Чем я заслужил или, наоборот, провинился за всё это? Я бы поменялся с каким-нибудь кочегаром или дворником. Даже согласен на кассира в супермаркете! Но, чудес не бывает… Кто бы говорил, разве то, что происходит – не чудо? Но всё равно здравый смысл отказывается верить: именно таких чудес не бывает – я есть я, ни кем меня не заменишь. Внутренний голос говорит, что мог бы поспорить по поводу моей незаменимости. Внутренний голос говорит: здравый смысл придумали те, кто им не пользуется. Также, как и моралью. Как законом. Так что, отбрось здравый смысл и иди вперёд.

Я стал замечать, что некоторые вещи начал видеть как-то по-другому. К примеру, я за секунду уже знаю, что произойдёт, как будто, я сам запаздываю по времени от картинки, что могу видеть. Вижу кошку, а через секунду входит кошка.

– Молодец, Ваньша, – говорит на это Бабуля, – ты начинаешь понимать. Это в тебе просыпается интуиция. У нас, у баб, она хорошо развита. Спокон веков так повелось, что мужики ходят где-то по охотам да войнам, строят планы, этим планам следуют, и мир вокруг по этим планам строят. А бабы в это время дома по хозяйству хлопочут, как-то меж собой уживаются, и выдумывают себе кучу сюжетов один другого краше, а потом, оп-ля! на каждый ваш план у нас есть свой алгоритм на любые случай жизни. Так мы управляем действительностью, это ещё называют интуицией. Травки мои хорошо на тебя действуют. К тому же я тебя на землю завязала. Ты как Антей от земли силу берёшь.

То-то я, как только почувствовал силу, выбирался под чисто небо поспать в теньке за сараем.

– Ты, смотрю, уже окреп. У меня тут кое-что есть. От мужиков моих осталось.

Она ушла за свою занавеску и вынесла пару автомобильных госномеров.

– А в сарае в углу под дерюжкой найдёшь всё что нужно. Надо машинку твою изменить. Скоро придётся тебе ехать.

– Куда?

– Узнаю, скажу.

Невероятно: у неё в сарае в углу под дерюжкой я нашёл оборудование и краску. Чёрная матовая нитроэмаль. Даже нашёлся полиэтилен, чтобы завесить стены сарая. Я уже не удивлялся, когда обнаружил хороший респиратор. Я ещё подумал, что это за мужики были у Бабули? А главное, когда? Я тоже буду выражаться прямо, не политкорректно, в Бабулином стиле: оборудование достаточно современное, в отличие от Бабули.

Так что пару дней мне пришлось перекрашивать Птичку. Теперь она была не синей. Что-то стало в ней хищное, фатальное. Она выглядит, как мини-Стэлс. Что ж, зато теперь меня никто не узнает. Наверняка вся Контора и другие смежные службы сейчас шерстят округу в поисках. Когда я заикнулся о своём портрете в розыске, Бабуля успокоила в своей несравненной манере: не волнуйся, тебя сейчас только Виолетта и узнает. Теперь я понял отсутствие зеркал. Я как-то, пока не было Бабули шмыгнул за её занавеску, схватил зеркало с ручкой, что лежало на столе – так уж мне было любопытно на себя взглянуть, но в зеркале ничего не отражалось, как в выключенном телевизоре. Я тогда в ужасе положил зеркало на место и оттуда долой. Ну, на фиг! Не дано, так не дано! Бабуля не заметила, а, если заметила, вида не показала.

– 108 часов 23 минуты.

Перед тем, как лечь спать, я, как обычно, выпил Бабулин чаёк. В этот раз вкус мне показался другим, нежели раньше.

– О, – говорю, – что-то новенькое. Ням-ням!

– Да пора, уж. Силу мы восстановили. Теперь надо дух прокачать.

Меня всегда удивляла способность Бабули говорить на разный манер. То она – простота деревенская, то – профессор философии или медицины, а то – малолетка-хакер.

– Да нечему тут удивляться, – говорит мне Бабуля, будто слышала мои мысли, что, опять же, меня уже не удивляет, – это для тебя тут глушь, а я на самом транзитном узле информации работаю. Инфа, она, знаешь ли, стареть не даёт. Всё, ступай спать, Ваньша.

Сегодня мне впервые за долгое время приснился сон. Вероятно, благодаря Бабулиному зелью.

Мне приснилась Алиса. Она была такой же прекрасной ведьмочкой, только с длинными волосами, даже длиннее, чем, когда я впервые увидел её. Она кружилась в каком-то странном танце. Её тело постоянно находилось в движении, даже вращалось вокруг собственной оси, но лицо, обращённое ко мне, находилось на одном уровне. Единственная стационарная точка. Вокруг этого лица двигалось всё: и её тело, и фон вокруг. У меня возникло впечатление, что Алиса не видит меня, а я втихаря заглядываю в её жизнь. Весь сон – как зашифрованное послание режиссёра в видеоклипе: фон и телодвижения Алисы рассказывают свою историю. Музыка в этом клипе – что-то из Баха, только если бы его играли Жан-Мишель Жарр и группа «Kraftwerk», а на хорале звучит горловое пение бурятских шаманов.

Я увидел слово «мусор», причём не графическое написание, просто многие смыслы стеклись в одну кучу, в ком. Я понял, что часы сочтены, а минуты тают. Что хорошо одному, может быть плохо другому. Что глубина и высота – одно и то же. Что ширина взглядов весомее полноты слухов. Что лучше быть, чем казаться. Что, чем сильнее человек стремится к счастью, чем больше рвёт жилы и чужие глотки в стремлении быть счастливым, тем дальше он уходит от цели: ведь человеку для счастья нужна всегда самая малость. Что конец – это начало. Я увидел, что скоро у Алисы юбилей. Что он не уступает по силе Рождеству: многое произойдёт в этот день. Что, если мы победим, этого никто не заметит, а, если проиграем – это аукнется всем. Что за один день можно прожить жизнь полнее, чем за десятки лет. Я увидел, как в далёкой-далёкой галактике все планеты одной из звёздных систем выстроились как на парад – в линию. И свет померк, а Алиса, перед тем как исчезнуть, сказала, глянув прямо мне в душу:

– Ваня, твоё поздравление будет самым дорогим.

Такой вот сон.

– 61 час 07 минут.

Когда я рассказал этот сон Бабуле, она на секунду задумалась, а потом улыбнулась:

– Хороший сон. В руку.

– В какую руку?

– Да рука здесь не причём. Ты всё сам увидел.

– Что всё?

– До дня рождения Алисы осталось двое с половиной суток. Они там, на Острове тоже готовятся к этой дате.

– На каком острове? Я не видел никакого острова!

Бабуля вводит меня в курс дела про Остров. Про Эльсу, которую она называет Элей. Про воспоминания Максима. Про Скачок.

Я сижу, совершенно ошалевший. Я почувствовал со всей явностью, как перевернулась ещё одна страница в моей жизни. Как она неотвратимо падает влево, в необратимое прошлое. А новая страница чиста.

– Есть мнение, – говорит Бабуля, – что Виолетта-мразота устроит Здесь в день рождения Алисы какую-нибудь магическую пакость. Алиска с Максимкой будут Там. И получается Здесь, прикрыть их некому. Кроме тебя. Ты остался один, но я буду помогать, ты не бойся. Короче, тебе надо остановить Виолетту–сучищу. Надо её найти. Эля считает, что Виолетта-марамойка уже в Москве. Мол, там у них логово. А это почти две тысячи вёрст. А ты как считаешь, сновидец?

– Я думаю, если так важна дата рождения, то не менее важно место, где родилась Алиса.

Глаза Бабули засияли:

– Вот и я так думаю. Что та Москва? Баркха. Деревня Синявки. Там Анна передала Алисе Баркху. Туда нам и надо. Тебе, то есть.

– К тому же, это почти вдвое ближе, чем Москва. Но всё равно почти сутки пилить.

Возникает мысль о топливе, заправке, деньгах, но она тут же гаснет в уверенности, что у Бабули прикопана где-нибудь оставшаяся «от мужиков» бочка другая бензина.

Бабуля улыбается.

– За сараем, под вербой обрывок верёвки к ржавому колышку привязан. Потянешь за него, там и увидишь. А сейчас выпей. Это будет точка в твоей терапии. Спать будешь не долго, но крепко. А потом тебя на неделю хватит без сна. Время дорого.

Да, как и мой подарок Алисе, про который она говорила во сне. Беру кружку, пью жижку с новым вкусом, и, едва дойдя до постели, ощущаю мощный удар в голову откуда-то изнутри, вышибающий меня из действительности.

– 35 часов 42 минуты.

Проснулся я также быстро, как и уснул, будто тумблер щёлкнул. Первое, что я ощутил – полная тишина. Не жужжит муха, не тикают ходики, и не слышно никакого бормотания за занавесками. Я бы сказал, мёртвая тишина.

Каково же было моё удивление… да, нет, я испытал шок, заглянув Бабуле за занавеску! Бабуля лежала на спине у себя на кровати, мирно сложив руки на животе. Даже не прибегая к проверке пульса и дыхания, было видно, что пульса нет, как и дыхания. Последнее доказывал листок бумаги, лежащий на её груди, и который у человека дышащего непременно бы имел какую-то амплитуду, нижнюю и верхнюю точку хода при наполнении лёгких воздухом. Абсолютная мертвая неподвижность под стать тишине.

Вот тебе и раз! Без паники! Как же так, Бабуля? Как так? И, что самое главное, вовремя! Слёзы наворачиваются на глаза, мешая разглядеть строчки, написанные на бумаге. Эх, Бабуля!

«Привет, Ваньша! Сразу говорю: меня не трогать, никого не звать! Никаких глупостей типа похорон! Поверь, ничего страшного не случилось, просто так надо. Чтобы провести пешку, иногда полезно пожертвовать слоном. Но ты не парься, со мной и не такое бывало, и не раз. Я, как и обещала, буду помогать. Всё, оставь меня в покое.

P.S. На столе, возле твоей кружки, мой тебе подарок. Тебе понравится. Всё, прощаться не надо, ступай и не оборачивайся. Бог с тобой».

И что теперь? Спокойно. Бабуля говорила, что я останусь один, но она поможет. Может, она так помогает? Ничего себе, помощь! Не знаю, как это может помочь? Иду к обеденному столу, оставив бездыханную Бабулю за её занавесками. Что за подарок она мне приготовила?

На столе меня ждёт кружка с чем-то душистым и варган. Настоящий варган. Из кости, потемневшей от времени. Я приложил его к губам, потом, вспомнив о просьбе Бабули оставить её в покое, вышел из дома.

Внешний мир встретил меня противной осенней моросью. Она окутала двор шевелящимся туманом. Довольно холодно. Из-под навеса крыльца выходить совсем не хотелось. В последнее время я совсем потерял счёт дням и часам. Какая сейчас дата? Который час? Но некий внутренний хронограф говорит, что до дня рождения Алисы осталось больше суток. Сажусь на ступени, прикладываю подарок Бабули к губам и дёргаю язычок. Раздаётся жалкий дребезжащий звук. Нет, губы амортизируют колебания варгана. Прижимаю инструмент к зубам и снова дёргаю язычок. Звук стал громче, звонче, а в верхнем нёбе почувствовалась щекотка. Я дёрнул язычок увереннее, звук тоже окреп, а щекотка стала острее, кольнула в самое темя изнутри. Уголки губ произвольно поехали вверх и звук тоже повысился. Бабуля права: её подарок мне понравился. Из-за водяной взвеси в воздухе звук распространялся плохо, и я без опаски стал осваивать инструмент. Оказалось, что можно менять тон, глубину и высоту звука, меняя объём воздуха во рту мимикой лица. Оказалось, что при вдохе звук совсем другой, чем при выдохе. Оказалось, и голос можно добавить. Много чего оказалось! Но самое главное: думаю, благодаря вибрации, моё сознание окончательно прочистилось от тумана в голове, в отличие от тумана на улице. И стала время от времени пропадать картинка перед глазами – выстеленная кирпичами дорожка к запертой калитке и глухой забор с воротами: мой космос всё время после ранения. Всё это время я не видел мир, а мир не видел меня. Картинка исчезает, до того момента, как я понимаю, что она исчезла, а как только я замечаю, что я нигде, картинка появляется. Единственная постоянная – звук варгана и вибрации, щекочущие мозг. Вместо видимой картинки возникает ощущение чего-то светлого и тёплого. Мне жаль Бабулю, потому, наверное, и вытекают слезинки, одна за другой, но боль потери смягчает щекотка. Возникает мысль, что варган – инструмент сугубо индивидуальный: ни разу не слышал о группе варганщиков, или варганистов, или как их там, да и варган – тихий сам по себе, его заглушит любая гитара. Следующая мысль: а может это вовсе и не музыкальный инструмент? Раз он тихий снаружи, значит, играет вовнутрь? И там, во внутреннем мире как раз и место для игры на варгане?

Как только во мне угасла вспышка этой мысли, мир вокруг окончательно изменился. Возникла какая-то тень мысли: вот что такое транс, и её резко сдвинула тишина и пепельно-серая 3D-модель топографической карты, нарезанная тонкими зелёными линиями на квадраты. Несмотря на чисто схематическое изображение, я узнаю речку Среднюю Иру, рассекающую 3D-поле, вижу 3D-мост, где мы стояли с боссом… Максом. Да, я прав: мне нужно туда, на место рождения Алисы. Значит, работает их магия!

– Работает-работает. Как же ей не работать, когда такие силы действуют.

Бабуля!

Мир снова становится двором, завешанным туманом, я оборачиваюсь на голос и вижу полупрозрачную фигуру Бабули. Она похожа на собственную голограмму, через неё просвечивает дверь в дом.

– Я же говорила, что буду помогать. Мне отсюда сподручнее. Чего рот раскрыл? Иди, готовь бибику.

– Бабуля? Ты же умерла!

– Умерла? Не дождётесь! Это что-то типа летаргии, я сейчас где-то между мирами. Я один раз так от преследования ушла. Тоже думали – мёртвая. На двое-трое суток у меня получается. Единственный способ быть с тобой, не уезжая. А варган тебе помог меня увидеть.

Офигеть! Я в шоке! Бегу в сарай, а Бабуля – следом, как привязанная. Она так всюду со мной будет?

– Да, Ваньша, как тень.

– И в туалете?

– Ой, чего я там не видела? Да и смотреть-то не на что.

– Ну, спасибо!

– Заводи, поехали.

– 7 часов 58 минут.

Наконец, закончился дождь, и можно поднажать. Бабуля рядом постоянно что-то рассказывает. Про Остров, про какого-то Гавриила, но не архангела, про Вальгаллу, Шамбалу, про несоответствие времени между Там и Здесь. Честное слово, как радио! И всё интересно, так, как крушит всё то, что я знал до этого. Я стараюсь прислушиваться, но не всегда это удаётся. Тогда Бабуля исчезает. Когда я теряю контакт, я могу поднажать, но, в то же время, мне ссыкотно действовать в одиночку. Когда становится особенно страшно, я сворачиваю на обочину и играю на варгане. И тогда снова возникает Бабуля и начинает свои рассказы.

Меня беспокоит то, что я абсолютно явно ощущаю у себя в сознании ещё какое-то присутствие.

– Это либо из-за того, что ты начинаешь чувствовать мир и себя, либо в этот момент Виолетта–жлыга общается со своим вороном.