Когда Жребий падёт на тебя

Ванечка! Я подскакиваю к нему. Справа слышатся крики, но мне не до них, вокруг сверчками чирикают пули, но мне не до них. Ваня!

Он улыбается окровавленным ртом.

– Алиса, я знал.

– Молчи, молчи! Милинький мой, хороший, ты только молчи! – его силуэт становится расплывчатым. Слёзы, опять слёзы, так их! Абсолютно не вовремя! Не реветь!!! Наверное, так маленькие пацаны говорят себе после очередного падения. Соберись!!! Нужно заговорить кровь.

– Алиса, знаешь, какая музыка играет в моей голове?

– Какая? – машинально повторяю за Ваней, не важно, что он говорит, важно удержать нить, не упустить сознание. Накладываю руки на рану, мысленно заставляя пули лететь мимо, велю крови остановится, смерти отступить.

– Хорошая музыка. Бах. Сюита номер три, ре мажор.

– Здорово, – улыбаюсь ему. Хорошо, что не Шопен. Смотрю по сторонам. Справа двое бойцов. Один лихорадочно палит по нам из автомата, а второй, приставив руку с рацией к голове, по-видимому, вызывает подмогу.

Кровь Ивана, наконец, сворачивается и перестаёт течь. Я вижу, что лёгкое Вани пробито сзади. Слава Богу, рана не смертельная – пуля прошила его насквозь, не задев органов, при выходе вырвав из Ивана небольшой кусок плоти. Всё не так страшно. Главное, что он больше не теряет кровь. Видя, что состояние Вани стабилизируется, я осматриваюсь и замечаю, что боец, расстрелявший магазин, перезаряжается. Второй орёт в рацию.

Ну и что мне теперь делать?! Холодный, холоднее вершины Эвереста, гнев закипает в сердце. Да пошли вы все!!!

Ярость во мне скатывается ком и вылетает в сторону солдат. Они ничего не видят, а я знаю, что сгусток энергии уже летит, словно самонаводящаяся ракета к двум фигуркам. Боец с автоматом перезарядился и вскинул оружие. Его глаза, далёкие и неясные вдруг вонзились в меня. Глаза в глаза. И в них я прочитала ужас.

Что-то невидимое ударило автоматчика. Он пролетел пару метров и, свернувшись, словно тряпичная кукла, замер. Второй, раскрыв рот в немом крике, посмотрел на меня, при этом его лицо было обезображено ужасом бросил рацию, поднял руки, упал на колени и уткнулся лицом в землю. Потом он вскочил и бросился наутёк, не обратив внимания на скрученную марионетку своего боевого товарища. Что он увидел, интересно? Неужели я была такой страшной?

– Как ты, Ванечка?

– Нормально. Бах – это круто. Холодно только.

Я смотрю на него – белый, как полотно, всё же крови много потерял, но сейчас всё обошлось. Если бы не я, через пять минут Ваня отдал бы Богу душу. Ему больно, конечно, но всё-таки он жив. Он почти без сознания, как же его можно оставить в таком состоянии?! Так! Взять себя в руки! Никакой паники!

– Ванюша-дружочек, послушай. Мне надо идти.

– Иди. Конечно, иди. Я нормально всё! Оставь.

– Полежи здесь, потерпи, я к тебе вернусь. Но сейчас мне надо идти.

Как мне теперь идти? Куда? Зачем?

– Я же говорю, иди. Велик возьми.

– Сейчас, тебя перевяжу, – отрываю подол его рубашки, смотрю на Ваню, на его рану.

– Эх, сейчас бы спиртного чего-нибудь!

– У меня там. Немного есть. Коньяк. Достань.

Кидаюсь к Ваниному рюкзачку и нащупываю маленькую бутылочку! Ну, молодчина!

Обильно поливаю рану. Он даже не морщится.

– На, сделай глоток, – стряхиваю остатки ему на губы, враз потрескавшиеся.

– А у тебя откуда кровь?

– Где? Ух ты, и правда!

На правом плече куртка порвана и красненьким немного пропитана. Ага, пуля, вылетевшая из Вани, царапнула мне плечо.

– Нет-нет, не волнуйся, это просто царапина. Мне даже не больно!

Вот только бы грязь не попала. Пока занимаюсь перевязкой, мысли мечутся в каком-то белом сиянии. Все процедуры занимают массу времени.

– Тебе правда не больно? – спрашивает.

– Нет, не больно.

А ему… Смотрю на него, может, последний раз… Стараюсь выстроить для него защитное поле. Что я ещё могу для него сделать?

– Всё, Ванечка, мне пора. – Сдерживая слёзы, целую его. – Я не оставлю тебя. – Хватаю велосипед и еду.

Ну как так?! Ваня, Ваня! Виолетта сволочь, всё из-за тебя! Будь ты проклята! Чтоб твоё колдовство обрушилось на тебя! А Ваня твоё проклятие смыл кровью!

6.

Вот и поворот. Пара жёлтых полос уходит влево. Я хорошо запомнила дорогу со слов Бабули, но, как оказалось, тут и без подсказки легко найти нужное направление. Оттуда, из леса бьёт ключом источник какой-то могучей силы. То ли магнит, то ли генератор. Не задумываясь сворачиваю в лес, оставляю в кустах велосипед и углубляюсь в чащу, навстречу манящему зову.

Да уж, с велосипедом здесь не пройти. С раненым Ваней – тем более. Когда я ступаю под сень деревьев, я сразу же оказываюсь в еловом сумраке, словно вошла из солнечного дня в сырой подъезд. Похоже, что здесь не ступала нога человека. Поваленные бурей, вывороченные с корнем древние деревья, сломанные стволы, острые ветки, всё сплелось в один непроходимый бурелом, который почти невозможно преодолеть. Нет, такой лес мне совсем не по нраву. Ни тебе скамеечек, ни дорожек, ни тропиночек, что за удовольствие от такой прогулки! Смотрю на часы: ой, осталось полчаса. Нужно поторопиться!

Спустя минуту лесной прогулки с препятствиями, понимаю, что мой рюкзак мне больше не нужен! У меня же есть Баркха! Зачем теперь амулеты, свечи, фотоаппарат, Кузенька? Вот, пожалуй, паспорт с гримуаром возьму и всё. Прячу свою соломенную куколку, которая в пять сотен раз старше меня за пазуху, документы – в задний карман джинс, пью побольше и – прощай, рюкзачок! Прячу его в пещерку среди переплетённых корней. Вряд ли я вернусь за ним, так что нет смысла помечать место. Как же удивится находке какой-нибудь невесть как сюда попавший путник.

Налегке всё пошло гораздо быстрее, и спустя пять минут я вышла к распадку, заваленному деревьями, словно великан провёл граблями, устроив прямо передо мной порядочный холм. Конца и края ему не видно. Не обойти. Придётся лезть напрямик. Лезу вверх, цепляясь за ветки, оступаясь и снова подыскивая опору, добираюсь до вершины древесного холма. Дальше по брёвнышкам, где пешком, где на четвереньках, всё не так уж страшно. Главное, вниз не смотреть. Вот уже и половина пути позади. Я вдруг понимаю, что стало очень тихо. Почему-то в голове мелькает словосочетание: «рыболовные крючки вопросительных знаков». Не слышно пения птиц, жужжания насекомых, не стрекочет никто, не квакает. Звенящая тишина. Только хрустят подо мной кора и ветки, отдаваясь гулким эхом.

И вот до края моих мучений остаётся пара метров, я слышу со спины нарастающий вибрирующий голубиный какой-то звук. Он резко приближается ко мне, и я вижу источник звука: передо мной чуть выше головы на расстоянии пары метров висит матово-чёрный шарик, небольшой, с голову кота. Чеширского? Это от него идут волны вибрирующих звуков, и я чувствую, что что-то живое смотрит на меня, а у меня ощущение присутствия, пристального взгляда. Я машу шарику рукой… и теряю равновесие.

Как-то извернувшись, падаю на ствол грудью, обхватываю замшелое тело бревна руками и ногами, боль пронзает моё уже зажившее ребро, и, повинуясь закону всемирного тяготения, соскальзываю вниз. Повисаю на бревне, как баран на вертеле, пытаюсь подтянуться. Плечо обжигает боль, только бы не вывих! В лицо сыплется мерзкий холодный мох! Верчу головой, стряхивая мусор с лица, и смотрю вниз. Подо мной, в навале брёвен лежит и копошится клубок змей.

Через мгновение я уже стою на другом краю завала. Колени дрожат, зубы стучат! Как я выскочила оттуда, не скажу, не знаю. Какой кошмар! Я как-то забыла про змей! Они же сейчас в спячку впадают. Я чуть не погибла! Может и не ядовитые змеи то были, но я не хочу об этом думать. У меня ещё есть время, а зов всё громче, притяжение мощнее. Когда страх прошёл, вспоминаю про чёрный шарик, из-за которого я чуть не угодила в змеиное логово. Что же это было? Ведь на меня явно кто-то смотрел, я чувствовала. Только бы это были друзья!

Над головой в направлении зова пророкотали два вертолёта чёрного цвета. Ну вот, это не к добру. Как там Иван? Теперь, когда завал кончился, идти стало намного проще, я поднимаю палку-посох и стараюсь сильнее стучать ею о землю при каждом шаге, так змеи разбегутся, в смысле, расползутся. Да, места тут дикие. Часы вот ещё остановились…

И вдруг всё меняется.

Всё меняется так, как перелистывается страница. Вот лес, а вот уже что-то серое двухмерное, наполненное гелем вместо воздуха. Времени нет, оно отсутствует. Деревья видны, но сливаются с серостью вокруг. Прямо впереди огромный ярко-красный столб. Он живой, он движется со скоростью лавы, вращается. До него совсем близко. Видно, как по нему идут потоки какой-то энергии, снизу-вверх. И этот столб поёт, он зовёт. Я вижу множество сущностей, они витают вокруг этого столба, как бы прогуливаясь. Я вспоминаю одно из писем Гоши, когда там говорилось о каких-то энергетических узлах. Вероятно, это он.

– Привет, любовь моя!

Я отрываюсь от яркого зрелища. Малыш!

Он стоит рядом. Точнее, не он, а его образ. Он как живой, но только более яркий, весь светится. Но это Малыш. Это его оттопыренные уши!

– Идём! Я не мог оставить тебя одну. Немного помогу тебе.

– Спасибо, милый!

Он берёт меня за руку и ведёт сквозь лес, сквозь деревья и кусты. Я совершенно не смотрю под ноги, они сами находят дорогу, огибают стволы, перешагивают брёвна. Мы идём вперёд. Мы уже никуда не опаздываем.

– Иван остался раненый, я не могла его взять с собой, он бы не дошёл. Ему нужна помощь.

– Успокойся, Ваня сейчас не твоя головная боль. Бабуля о нём позаботится. Нам нужно добраться до места. Я с тобой, на подстраховке. Но в мире тебе придётся всё делать самой. Соберись! Идём.

Мы идём, взявшись за руки, словно в парке на прогулке. Я и его призрак. Впереди столб, зовущий и одиозный. Мне хорошо и легко…

И вдруг всё кончилось.

Снова обычный лес, а там, где был огненно-рыжий столб, просвечивает сквозь редеющие деревья поляна. Судя по зову, это и есть та самая, Центральная. Я одна. Но нет, я чувствую чьё-то присутствие. Это не фантом Малыша. И это не шары. Подхожу к краю поляны. Большая площадь ровной поверхности обрамлена с трёх сторон лесом, из которого я выхожу. Четвёртая сторона почти правильного прямоугольника – река на расстоянии километра от места, где я стою. Она прямо передо мной. В ширину Поляна в три раза больше. Об огненном столбе напоминает громадное круглое облако, зависшее прямо передо мной и над центром Поляны, где столб упирался в небесную твердь. Долго вглядываюсь из-за крайнего дерева. Чувствую. Что-то чужое. Точно, с правого края Поляны шевельнулась земля, превратилась в еле заметную голову в спецназовской «сфере». Приглядевшись, я обнаружила пять таких точек. Явно, кто-то на том берегу за рекой смотрит. Окружена!

Чувствую дуновение на своей руке, и голос Малыша, иди, не бойся, я с тобой.

Я покидаю сень леса, скрывавшую меня, и не успеваю пройти трёх метров, как слышу справа:

– Стой! Стрелять буду!

Иди, говорит Малыш, я уже близко. И я иду, не обращая внимания на лязг затвора. Спинным мозгом чувствую взгляд бойца, усиленный прицельной планкой. Ноги становятся ватными в ожидании выстрела. Да только в меня сегодня уже стреляли! Хватит!!! Гнев и протест рванулись из меня, скрипнули зубы, вспыхнула ярость, расходясь как ударная волна. Что-то долго не стреляет, сволочь. И давление разом исчезло. Оборачиваюсь. Боец стоит с выпученными глазами, его напарник – тоже. И есть от чего – автомат бойца висит в воздухе, однозначно глядя хищным стволом прямо в их лица. Да это же Малыш, точнее его призрак. Вот это да, какой он крутой. Если его фантом может воздействовать на материальное тело! Невероятно! Куда мне до него! А может, это я ему помогла.

Но радость от победы была недолгой: резко нарастая, налетел рокот, и, перекрывая облако, на поляну вырулили давешние вертолёты. Из одного, не дожидаясь посадки, посыпались чёрные фигурки вооружённых людей, а второй приземлился и открыл борт, из которого, как черти из табакерки, выскочили дядя Витя и Виолетта, чтоб её! Дядя Витя подносит ко рту рупор, и поляна огласилась его перекрывающим шум винтов казённым, пропущенным через бездушную железку голосом, и от этого ещё более мерзким:

– Спокойно, девочка! Вот мы и встретились. – Его слова, рикошетят от стен леса, создают эхо, – Давно, кстати, не виделись! Ты думала, я могу тебя оставить? Нет, девочка. Я и твоя… мама позаботимся о тебе. Сопротивление, как ты сама понимаешь, бесполезно. Твой Ваня у нас. Уже летит в Москву. И мы сейчас полетим.

Глаза Виолетты горят торжеством. Бойцы приближаются, чёрные на зелёном, окружают меня. Витые тоннели стволов их автоматов хищно уставились железным кольцом, ощерились темнотой и юркой смертью.

Я поднимаю руки. Но не как жест сдачи, нет – как мольбу. Тяну их к облаку…

И всё случилось.

Есть выражение: разверзлись небеса. У меня создалось впечатление, что облако всосалось в корпус того летательного аппарата из моего сна, что освободил Малыша. Он большой, круглый и бесшумный. Я улыбаюсь. Наши!

Дядя Витя, увидев мою улыбку, осекается на полуслове и смотрит на небо. И Виолетта смотрит на небо. Все смотрят на небо. Теперь мои глаза горят торжеством. Так вам!

– Что смотрите? – кричит дядя Витя своим витязям, обалдевшим от увиденного, – занять оборону, тащите ПТУРСы! Сбейте эту хрень!

Засуетились, забегали. Про меня забыли. Ан нет! Виолетта идёт в мою сторону, в её руке небольшой изящный кинжал. Ага! Вот какая у тебя Баркха! Достаю свою. Что ж, сразимся! Я тебе покажу королеву Лизбет!

Тем временем наша «тарелочка» спустилась ниже, заслонив небо, из центра ударил луч, и по этому лучу спустился Гавриил.

– Валите его на хрен! – кричит дядя Витя, – Принесите мне его уши!

Но Гавриил подчёркнуто-театрально поднимает брови, красивым жестом бросает что-то небольшое, размером с коробок спичек на землю рядом с собой и также подчёркнуто-театрально затыкает указательными пальцами уши. Виолетта тем временем всё ближе и ближе. Вот она замахивается кинжалом. Я сжимаюсь, готовясь отразить атаку. Раздаётся звенящий щелчок, и наступает тишина, и всё на поляне застывает. Застыла Виолетта на замахе. Застыло лицо дяди Вити в выражении смешном, если изъять его из контекста. Застыли бойцы с автоматами. Застыли люди в чёрном, вытаскивавшие из вертолёта какую-то трубу на треноге. застыли листья, поднятые вверх ветром от лопастей, застыли лопасти, застыли птицы, разлетавшиеся в стороны. Только Гавриил с сияющей улыбкой идёт ко мне по Центральной Поляне среди толпы манекенов. Я осматриваюсь. Такое чувство, что я смотрела кино, и кто-то нажал на паузу.

– Здравствуйте, Алиса, – кланяется для того, чтобы взять и поцеловать мою руку Гавриил, – для меня большая честь встретить вас и проводить на борт нашего судна.

Он берёт меня под руку жестом галантного кавалера.

– Подождите, как мне вас называть? Гавриил, или Октай?

– Как вам будет угодно, – кланяется, – оба имени равно много для меня значат.

– Подождите одну секунду! – Я подхожу к застывшей в замахе Виолетте и заглядываю на самое дно её глаз. Да. Она всё чувствует! Её глаза пылают! Она хочет испепелить меня взглядом. Но я уже сильнее её! Ха-ха!

– Ты смешна, – говорю ей. И слышу в ответ то ли стон, то ли эхо душевного крика. Я вижу, что она боится меня, её горящий бешенством взгляд постепенно меркнет, яснее проступает мольба и страх.

Я берусь за её кинжал. И она импульсом воли сжимает кулак. Ты смешна! Небольшое усилие, и кинжал покидает пальцы Виолетты. В её глазах тоска и страх.

– Теперь это моё! За Ивана. Пока, «мамочка», живи без этой штуки, – треплю её по щеке и ухожу, разглядывая кинжал. У неё, наверняка есть ножны, но ножны без клинка – ничто. Они не принесут никакого вреда.

– Продолжим? – говорю, – так, как мне вас называть?

– Решайте сами. Буду рад помочь под любым именем.

– Вы такой галантный.

– Вы очаровательны.

– Это вряд ли! Просто вы меня не знаете.

– Ну уж нет, позвольте, я всё вижу ясно и чётко. Вы – само очарование! Пройдёмте же на борт, королева. Через пять минут всё придёт в норму, не хочется тратить ещё одну темпоральную гранату. А когда они увидят, что никого нет, будут выглядеть очень глупо.

Улыбаюсь. Необыкновенное желание пошалить охватывает меня. Я подхожу к фигурам в чёрном, вынимаю из их автоматов магазины и забрасываю в лес, связываю им шнурки. Напоследок подхожу к дяде Вите и прописываю ему пинка между ног. То-то он придёт в норму и удивится, когда закончится действие темпоральной гранаты! Козёл! Окидываю довольным взглядом свою работу: всё отлично!

Теперь можно и лететь.

7.

Внутри эта летающая штука, умеющая притворяться облаком, кажется ещё больше, чем снаружи. Всё тонет в мягком матовом свечении. Всё выпукло и гладко.

– Я понимаю, – говорит идущий рядом Гавриил, – всё произошедшее с вами в последний месяц невозможно осознать. Но, в то же время, я рад приветствовать вас. То, что мы сейчас с вами разговариваем – результат работы многих блестящих специалистов. А то, что с нами ваш друг – исключительно ваша заслуга.

– Он здесь?

– Да, буквально через половину часа вы будете иметь удовольствие лицезреть своего друга. Впрочем, вы можете увидеть его хоть сию секунду, но он сейчас не здесь. Плоды наших достижений – маленькие, чуть больше вируса, роботы, которые запрограммированы производить восстановление, ремонт и техобслуживание организма, сейчас вплотную занимаются своими прямыми обязанностями. И пока они это делают, ваш друг глубоко и спокойно спит.

– Вы меня успокоили, Гавриил. Я резко потеряла с ним контакт, и до сих пор не могу его восстановить.

– Причина, скорее всего, как раз в процессе восстановления.

– Это у него из-за травмы? Потеря памяти?

– Не исключено. Но я считаю, что основная причина – вмешательство извне.

– То есть, ему изменили его воспоминания?

– Или стёрли, причём неоднократно. Вы очень точно описали ситуацию.

– Я прочла в документе, что он в детстве попал в какую-то историю, суть которой так и не поняла.

– Да, именно это интересует нас в нём, извините за цинизм. Мы на нашем флайте не располагаем аппаратурой для восстановления памяти, но, думаю, скоро всё проясниться. Вы знаете, когда случилось то, что нас интересует?

– Нет. Даты там не было.

– Возможно, это совпадение, но то, что с ним произошло в детстве, случилось в день, когда вы родились. Скоро двадцать лет с того события.

Поразительно! В голове зашумело от чувства причастности к какой-то тайне.

– Но я не думаю, что это совпадение, – говорит Гавриил. – В этот день он пропал. На сутки. Его искали. Отец с ума сходил. Как они оказались в запретной зоне? Собаки по следу дошли до забора секретной части, потом дальше. Никого не нашли. Он будто испарился. А потом уже местный патруль при части обнаружил его. Через сутки. Его сразу же забрали в Контору, как и его отца. Мать находилась в другом городе, так что её не тронули.

Невероятно.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю.

– От Ильи. – Глаза его смотрят на меня с сочувствием, – Да, Илья был нашим агентом при Конторе. Он был вашим куратором вплоть до смерти. Использовать, извините за слово, вас в операции по вербовке Малыша – его идея.

В голове гулко стучит. Боже, когда закончатся все эти тайны и откровения? Когда я увижу его?

– Где Иван? Дядя Витя сказал, что он у них.

– Не беспокойтесь. Он блефовал. Иван сейчас у Бабули, не волнуйтесь. Ещё вопросы?

Голова идёт кругом. У меня столько вопросов!

– Кто вы?

– Мы – те, кто пытается спасти Планету от нас же самих. Мы – новый виток в спирали эволюции. Мы – те, кто не считает себя царями природы, мы – старшие братья. Хотя, я считаю, что это слишком амбициозно – старшие братья. Мы самые младшие. С нами никто кроме нас самих и разговаривать не хочет. А ведь Лизбет понимала всех животных.

Он кланяется мне. Мне ничего не остаётся, как сделать какое-то подобие реверанса.

– Так сложились звёзды. Так решила кровь. Так передалась Баркха. Вы – носитель духа королевы Лизбет.

– Я это уже слышала, – неужели всё это правда? – И я не знаю, что мне с этим делать!

Он снова кланяется и улыбается.

– Для этого вы здесь. Илья всё предугадал и может праздновать победу.

– Как же он может праздновать? Он же умер!

– Королева, вам ли не знать, что смертью ничего не заканчивается. Всё не так, как ты видишь.

– Вы хотите сказать, что он где-то…

Он снова улыбается, как учитель, объясняющий избитую истину непонятливому ученику.

– Когда вы спрашивали, как меня называть, Гавриилом или Октаем, я ответил, что оба имени для меня почётны. Октай – это образ, рождённый усилиями нескольких магов.

– Да, Бабуля и вы.

– Я? Я не маг, а всего лишь учёный. Бабуля, да… но большую часть дела выполнял Илья.

Илья? Как же так?

– Он продолжал вас курировать и после смерти.

У меня наворачиваются слёзы. Он всегда был для меня родным. В отличие от Виолетты.

– А Виолетта? Кто она?

– Представитель очень давнего клана магов. Ей уже более двух сотен лет. Держится на магии страсти, крови, и страха смерти. После того, как ты взяла её баркху – она вряд ли проживёт более года. Но существует проблема – мёртвая она может быть опаснее живой. Не одни мы владеем Силой. Она была приставлена к тебе и Илье дядей Витей. Тоже представителю другого клана. Этому около полутысячи лет.

– Вампиры что ли?

– Вампиры – просто понятный образ. Существа, питающиеся жизненной силой людей, аурой, удачей… много как можно назвать Жизнь. Вирусы – более подходит, нежели летучие мыши. Только кроме крови сосут Жизнь. У этих родов Договор с бесами, они – их носители и исполнители их воли.

– А что такое Контора?

– Контора – это вечное перевоплощение псарни. С собаками – ничего общего. Собака – друг человека, а псы – это Тьма. Давление и контроль. Контроль и давление. Вот основная функция Конторы. Кто сеет Смерть, тот жнёт её. Контора возглавляется представителями местных кланов. Они так устроены, вернее, бесы не могут иначе, кроме как пауки пожирать свой клан, пока не остаются единственными. Как в фильме «Горец»50, помните Who wants to live forever? В каждой стране есть такие единственные, где один, где несколько, а бывают и тысячи их, как в Советском Союзе или Гитлеровской Германии, или Камбоджи, или Северной Корее. Знаете, вся эта бесовщина жутко заразная, чем выше уровень интеллекта и душевной дисциплины, тем выше иммунитет к этим тварям. Поэтому бесы чаще селятся в среде отсталых.

– Это немцы – отсталый народ?

– Всё дело в Гитлере и его государственном оккультизме. Он загипнотизировал целый народ.

Всё это время мы идём по извилистым коридорам, которые, кажется, меняют форму. Я чувствую себя какой-то молекулой, попавшей в ток крови живому существу, и меня несёт по венам и артериям. Но куда? К сердцу? А где здесь сердце?

И вот мы вышли в просторный зал, стены которого фосфоресцируют, освещая помещение изнутри. От этого свет мягкий и тёплый, как в лесу в солнечный день. В центре залы я вижу спящего Малыша. Его окружает странный, еле шевелящийся фиолетовый туман. Я очень хочу пообщаться с ним, ведь именно в этом фиолетовом тумане он общался со мной. Но я не могу. Ничего не получается. Словно он звонил мне из телефонной будки, а я только принимала звонок, и не могу позвонить в ответ.

Малыш висит над растущим из пола пьедесталом. Вот как у них тут – люди висят в воздухе, время замирает. Просто Страна Чудес, или Зазеркалье! Я смотрю на него. Как он изменился. Если бы не его уши, его и не узнать. Лицо разгладилось, исчезли морщинки над вечно насупленными бровями. Сколько ему лет? Выглядел на все сорок. А сейчас… меньше тридцати. И волосы на голове появились. Теперь это ровный ёжик из чёрных, тронутых сединой волос. Провожу рукой по своей голове. Мои длиннее.

– Можно его потрогать?

– Как вам будет угодно. Только он ничего не почувствует. Что толку трогать бесчувственную статую?

Я погружаю руку в фиолетовую дымку, и мне внезапно расхотелось прикасаться к нему. Гавриил прав. Не нужно. Ни мне, ни ему.

– Он вот-вот очнётся, и мы поговорим. А пока у нас есть время, и мы летим…

– Мы летим? Я не чувствую.

– Мы летим, и с весьма высокой скоростью. Через полчаса мы прибудем на место. Знаете, я никогда ещё не ощущал себя победителем. Нет, всякие олимпиады, околонаучные успехи не в счёт. Именно, победителем. В битве. Конечно, это не окончательная победа…

– Если бы вы знали, Гавриил Октаевич, как я устала за последнее время!

Кажется, что с момента ухода от Бабули прошла вечность, я всё время было напряжена и собрана как нервный узел, и я села на пол, оказавшийся тёплым и бархатистым на ощупь. Малыш стал мне не виден, но сил встать уже совсем нет, и, будто чувствуя мой дискомфорт, пьедестал втянулся в пол, оставив висеть Малыша на удобном мне уровне. Как всё здесь странно!