Когда Жребий падёт на тебя

– Ну-ну, не плачь, милая! Со мной всё хорошо. А с тобой – тем более! – Его глаза тоже горят от радости. И мне передаётся эта его радость.

– Не грусти, Лиса–Алиса! Скоро встретимся! Я у хороших людей. Езжай туда, куда Октай тебе сказал. Там тебя ждут. Бабуля там. Я нашёл её.

Я слушаю его родной голос и не могу остановить слёз, да и не хочу: они приносят мне покой и облегчение.

– … Алиса! – это кричит Иван, действительность возвращается вместе с салоном авто. – Что с тобой?! Ты где там?!

Я поднимаюсь и показываюсь в пространстве меж кресел.

– Я здесь. Всё в порядке.

– Ого! Ты плакала! Ты начала что-то говорить и на полуслове замолчала, я кричу-кричу.

– Да нет, всё хорошо.

– У тебя всё лицо в слезах! Тебе больно?

– Нет. Мне клёво! Я видела его.

– Кого? Босса?

– Ага, как тебя сейчас.

– Жесть. И что он говорил, говорил же что-нибудь?

– Говорил, чтобы ехали в Молёбки, там нас ждёт бабуля.

– О! Круто! Я давно хотел с ней познакомиться. Босс про неё рассказывал.

– Что рассказывал?

– Говорил: сильная она. Травами лечит. С птицами общается, с животными. Одно слово: Бабуля. Скоро сама с ней встретишься.

Вот здорово! Я познакомлюсь с настоящей ведуньей! Скорее бы! Но тут утомление навалилось на меня, и тревога придавила всю мою радость. Ангелы небесные! Да за что мне это всё?!!Я снова чувствую себя маленькой и беззащитной. Я никому не сделала зла, по крайней мере, я искренне на это надеюсь. Но тогда, зачем мне всё это?! Почему я не такая как все?! Почему я не могу жить как все нормальные девушки? Учиться в универе, ходить на работу, завести детей, водить их в садик и готовить обеды, стирать бельё, по выходным делать уборку, а в день зарплаты идти в торговый центр и покупать ненужные вещи? Почему я сижу в машине за тридевять земель от дома, рядом с парнем, у которого украли лицо, влюблённая в свои девятнадцать лет в умершего и воскресшего целителя, который вдруг пропал неизвестно куда?! Могла ли я месяц назад предполагать, что всё будет вот так?!! Моё лицо и так горит от слёз, но тут вообще открылись родники какие-то неиссякаемые! Как было бы, если бы он оказался бы сейчас рядом? Оплакиваю так и не наступившее счастье. Ложусь на диван, сворачиваюсь калачиком и отдаюсь потоку. Кто-то говорит мне: Поплачь-поплачь, пока есть время. Рано или поздно наступит момент, когда плакать ты не сможешь.

Воин.

XX.XX:XX.

Сначала я чувствую вибрацию и плавное покачивание, затем из небытия всплывает низкий звук работающего двигателя. На этом фоне издалека раздаётся мужской надсадный крик. Он так далеко, что ничего не разобрать, кроме интонации. Очень богатый спектр, в основном, негативный. Он всё ближе, и вот стремительно вливается в уши, и глаза открываются:

–… твою!!! Я тебя под трибунал отдам, майор! Ты пьяный, что ли?! Куда ты снижаешься, сука?!! Я приказываю, набрать высоту и лечь на курс!!!

Надо мной труба потолка салона самолёта.

– Товарищ полковник! – отвечает голос, тоже наполненный эмоциями, страх там, изумление, ещё много чего, – Машина не слушается! Как на автопилоте!

– !!!!!мать! Так выключи автопилот!!!

В самом центре картинки – маска из прозрачного пластика, плотно прилегающая к лицу. От маски, через хитрое сочленение отходит нетолстый гофрированный шланг.

– Он выключен, товарищ полковник!!! Нас туда тянет!!!

– Куда?!!

– Вон туда, на поле возле речки!!!

– Мудак!!! Какое поле?!! Мы там не сядем!!!

Я пристёгнут к каталке. Меня окружают четверо матёрых бойцов с суровыми нерусскими лицами. Таким не захочется рассказывать анекдот. Они не заметили моего возвращения в реальность, так как все с огромными круглыми глазами и отвисшими челюстями смотрят кто куда, только не на меня. В их руках оружие, в сумасшедших глазах – решимость его применить.

– Твою мать!!! Что это?!! – кричит один из них, чёрный как сапог, выглядывающий в иллюминатор, смотрит куда-то вверх, челюсть с пухлой губой мелко дрожит.

Вдруг вибрация и звук двигателей с пугающей синхронностью сменяются тишиной и лёгким свистом трения корпуса самолёта о воздух.

– Что?!! Что ты сделал?!! – нотки истеричности с пугающей интенсивностью переполняют этот голос спереди.

– Ничего я не делал!!! – с надрывом орёт другой, – Он сам заглох!!!

– Почему мы не падаем?!!

Действительно, самолёт, лишившийся реактивной тяги, уже по дуге шуршал бы отвесно к земле. И тут спереди, повторяя вопрос одного из бойцов:

– Твою мать!!! Что это?!!

Да что же у них там, самому интересно. Силюсь приподнять голову, чтобы посмотреть на обстановку, но её держат какие-то провода. Чувствую себя Гулливером в стране лилипутов. Скашиваю глаза вправо-влево. Слева в видном мне иллюминаторе, закрывая верхнюю часть неба, виднеется что-то тёмное и весьма технологичное.

– Это та штука вверху нас ведёт!!! Нас тупо сажают, товарищ полковник!!!

– Сам вижу! Ах вы суки! Приготовить оружие! Полковника Орешникова сажать удумали, с-скоты!

Лёгкий толчок оповестил, что мы на земле. Слышна беспорядочная дробь передёргиваемых затворов.

Гадские транквилизаторы! Я беспомощен, как младенец! Могу только видеть и слышать.

– На счёт «три» открываешь дверь, а вы работаете по секторам. Один, два, три.

В поле моего зрения – один боец открывает дверь, остальные трое ощетинились стволами автоматов. Дверь открывается, возникший в поле моего зрения военный с погонами полковника передёргивает затвор пистолета. Раздаётся громкий щелчок извне и это не затвор. Щелчок, сливающийся со звенящим звуком распрямляющейся спиральной пружины. Затвор полковничьего пистолета, возвращаясь в боевое положение, замирает на середине пути. Также замирают все двигавшиеся до этого люди. В ушах стоит звон. То ли от щелчка, то ли от обрушившейся разом тишины. Все пассажиры самолёта выглядят сейчас, как манекены, как картинка виртуальной реальности в режиме паузы. В проём открытой двери входят люди в светлой униформе. Их несколько, транквилизаторы не дают мозгу возможность считать более двух. Они огибают статуи выставивших стволы бойцов.

– Привет! – говорит один из вошедших, отстёгивая меня от проводов и кандалов каталки, – Ты у нас легенда! Ого, как они тебя! – Смотрит в мои зрачки, светит фонариком. – Сейчас я сделаю тебе процедуру, тебя почистит от ядов, но придётся поспать. Проснёшься, как огурец!

Лицо простое, без особых примет: серые глаза, светлые волосы средней длины, для солдата длинноваты, лоб высокий, одухотворённое лицо, светлое. Он достаёт какой-то цилиндрический предмет из блестящего металла, прикладывает основанием к открытому участку кожи на кисти, нажимает на него большим пальцем. Я чувствую прохладную влажность на коже, затем эта влага быстро впитывается в кожу с лёгким приятным холодком. Меня выносят из самолёта. Бойцы, мимо которых меня проносят, стоят с насупленными бровями, с тревогой на лицах, со сжатыми зубами, в полной боевой готовности. Холодок от кисти правой руки распространяется выше, уже охватил всю руку. На фоне облачного неба возникает корпус округлого летательного аппарата, в разы большего, чем наш самолёт. Мне очень любопытно смотреть на всё это, но вибрирующий холодок доходит до лица, берёт в ласковые руки мой мозг, и изображение с наплывающим на меня ярким коридором меркнет. Последнее, что возникает в сознании – Алиса, где она, что с ней?

XX.XX.XX.

Я прихожу в себя и первое, что бросается в глаза – необычность интерьера. Все поверхности плавно и неуловимо перетекают друг в друга. Нет в интерьере строгости прямых углов и рамок параллелей. Но, в то же время, ясен функционал всего, что я вижу. Эта поверхность – явный стол, а этот дивный отросток – умопомрачительный торшер, верхушка которого теряется в мягком, но ярком белом сиянии. На фоне всего этого необычного, самым необычным было обычное человеческое лицо, ласково смотрящее на меня. Мужчина. Лет сорока пяти-пятидесяти. Глаза умные, окружённые весёлой сеткой морщинок. Для образа хрестоматийного профессора ему не хватает очков в толстой роговой оправе. От него веет теплом и добротой.

Я ощущаю себя очень лёгким, будто в невесомости. Я чист, как талая вода. Душу обволакивает мягкое тёплое облако. Я чувствую её – душу. Она походит на звезду: верхний луч прячется в середине головы, нисходит в своё средоточие – сердце, и расходится лучами по конечностям, заканчиваясь зеркалом верхнего, между двух нижних. Действие наркотиков аннулировано. И я стал воспринимать мир глубже. Раньше я не чувствовал этой звезды.

– Здравствуй, Гость, – говорит незнакомец, – Пока я буду называть тебя так, ведь у тебя было много имён. Я Гавриил, встречаю тебя у врат. Но ничего общего с моим именитым тёзкой, просто совпадение. Твой организм почистили, теперь он на уровне пятилетнего ребёнка. Занятно, да? Минус тридцать-сорок лет! – у него весьма довольный вид, будто он сам сделал эти «минус тридцать-сорок лет». – Ты мне не отвечай, просто слушай. Речевые функции ещё восстанавливаются, а когда ты уснёшь во второй раз, вивифика́биты, это от латинского «дающие жизнь», займутся твоей памятью и восстановлением тканей. Процесс займёт около недели.

Неделя?!! Я кричу ему глазами, так как не могу сказать ни слова: «Алиса! Где Алиса!»

Он улыбается:

– Не волнуйся и помни: всё не так, как ты видишь.

Меня пронзает молнией: так говорил Монгол из Алисиных снов!

Он кивает головой, будто читает мысли.

– Да-да. Это с моей помощью приходил во сне к твоей подруге Монгол. Образ создала она сама. Если в нашей борьбе с Бесами, как ты их называешь, Алиса была разменной картой – им был необходим ты – то в нашей игре ты был «живцом» – нам очень нужна Алиса, а точнее, вы оба. Я не думаю, что они оставят её в покое, но мы позаботимся об этом, ты отдыхай, свою работу ты выполнил блестяще.

Теперь вкратце расскажу о нас. Мы – альтернативное человечество. Да-да, ни больше и не меньше. Можно нас ещё назвать Новыми Человеками, у Стругацких подобная формация людей называлась люденами, людьми над людьми, или рядом с людьми, но уже не людьми в известном понимании термина. Дело в том, что любому шагу эволюции закономерно предшествует кризис, край пропасти, когда – либо упасть, либо научиться летать, то есть преодолеть границы вида. Человечество в настоящее время переживает кризис, этого не будет отрицать любой из его представителей и мы – те, кто делает шаг. Согласитесь, Человечеству пора повзрослеть, пора отложить рогатку и построить скворечник. Это я образно подаю, каюсь, испытываю удовольствие от лексических оборотов. Мы теперь отдельная ветвь, избравшая свой путь. Мы не будем совершать революций, как мои бывшие соотечественники. Всё случится само собой, это же эволюция. Если хотите, эволюция души. Мы просто ушли в сторону. Мы не будем отращивать себе жабр и пятых рук, мы совершенствуем дух. Это коренные обитатели Планеты могут эволюционировать организмами. Мы же, созданные по образу и подобию, можем эволюционировать только духовно, либо технологически. Поэтому – наука. Новая созидательная взамен старой разрушительной. Старый Человек изжил себя. К сожалению, это факт. Ещё немного и он исчезнет с лица Земли. За последние полвека они уничтожили около сорока процентов окружающей среды, изменили климат, натворили множество необратимых дел. При современном темпе роста технологий можно прогнозировать полное уничтожение биосферы в течение 30-50 лет. Наша задача – не допустить этого. Прости, что всё это похоже на лекцию. Перескакиваю с «ты» на «вы». Я в своей прошлой жизни преподавал в университете. К тому же, в твоём лице я говорю со Старым Человечеством.

Нашей программе скоро сорок лет. За это время, благодаря нашим методам, мы сделали очень много, и далеко ушли. Уже подрастает поколение Новых Человеков, рождённых у нас, без глупых предрассудков и стереотипов прошлого. Что за программа, спросите вы. Это утомительно объяснять непосвященному, причём, обоюдно. Лучше увидеть. Добавлю, что мы не подчиняемся ни какому из земных правительств. Они нам неинтересны. Вы убедились недавно, что наши возможности позволяют игнорировать любые поползновения старого мира. Заметьте, без применения силы. Вообще, невмешательство – один из наших принципов.

Постепенно речь лектора стала отдаляться от меня.

– Ещё один из принципов: не принимать решений, ведущих к необратимым результатам. Абсолюта не существует. Человек не более значим, чем дерево или креветка. Все являются неразделимыми клеточками огромного организма – Планеты. Давно наш вид назван homo sapiens – человек разумный, хотя разума в действиях Старого Человечества не усматривается на протяжении всей его истории. Настало время обрести настоящий разум. В нашем обществе нет денег. В нашем обществе нет ссор. Мы пускаем науку на созидание полезных вещей, помогающих жить человеку, а не на оружие, как Старое Человечество. Львиная доля нашей работы направлена на воспитание детей. Они изначально не рабы. Ты не представляешь, на что способен человек, если его не нагружают рабскими стереотипами! Не представляешь, сколько в каждом из нас талантов! Мы не признаём энергии, которая нарушает экологическое равновесие. Никаких углеводородов! Только природная гигантская сила. Бесплатная, разумеется. И неисчерпаемая. Например, ты сейчас в нашем летательном аппарате, мы их зовём фла́йтами. Вот, флайт! Никакой реактивной тяги, никакого топлива, загрязняющего окружающую среду! Всего лишь Планета, которая является огромным магнитом и электромагнит аппарата. Многие из нас в детстве играли с магнитами и знают, что при определённых обстоятельствах магнитики отталкиваются друг от друга. Сколько угодно летай, и никогда не упадёшь. На этом принципе основаны наши «летающие тарелки». И не нужно топлива.

Его голос убаюкивает. Видимо действует их лечение. Меня неотвратимо сволакивает в сон. Он вкрадчиво приникает в меня, и я растворяюсь в мерцающей серебристой мгле.

XX.XX.XX.

Я нахожусь… невозможно сказать, где я нахожусь! Это что-то белое. Без границ, очертаний и форм. Я понимаю, что лежу. Сила тяжести говорит мне об этом, но не зрение. Лежу на боку. На правом боку. На чём-то мягком и упругом. Всё вокруг ослепительно белое! Меня поймут только люди, которым капали в глаза атропин, и они вышли в солнечный зимний день на улицу в сугробах. Всё вокруг белое. Я вижу только кисти своих рук, потому что белая пижама на мне сливается с белым вокруг. Я переворачиваюсь на левый бок и вижу Алису. Она лежит рядом, смотрит на меня, и в её глазах столько радости, что меня взрывает изнутри! Я что-то говорю тебе, но совершенно не понимаю смысла слов. Говорят только наши глаза! Ты молчишь, но я всё читаю в твоих прекрасных глазах!

Я понимаю, что тело моё лежит неизвестно где, лечится, а сознание без всяких вайфаев общается с тобой. За ту неделю я познал твой дух, но сейчас ты абсолютно новая! Ты стала на уровень выше! Двукратно сильнее! Если не трёх… Как жаль, что меня нет рядом! Не плачь!

– Не грусти, Лиса–Алиса! Скоро встретимся! Я у хороших людей. Езжай туда, куда Октай тебе сказал. Там тебя ждут. Бабуля там. Я вспомнил её.

И тут громоподобный голос звучит, растворяя образ Алисы в белизне:

– … Алиса!

Узнаю голос Ивана. Слава Богу, он с ней!!! Я успокаиваюсь и растворяюсь.

XX.XX.XX.

Снова передо мной довольное лицо Гавриила.

– Привет! Мы восстановили твою целостность, но титановую пластину решили оставить. Чтобы пули отскакивали. Но возникли проблемы в другом. Восстановить память не удалось. Пока не удалось. Нам стало ясно, что с тобой уже работали. Твоя настоящая память заменена искусственными воспоминаниями. Дело рук Конторы. Нам потребуются время и усилия, чтобы добиться положительного результата. Ты до сих пор ещё не можешь говорить, но после сна, когда вивифика́биты, закончив дело, выйдут из организма с мочой, ты будешь, как новенький. А с памятью поработаем.

Я тянусь к нему, кричу ему глазами: Алиса!!! Наверное, так же ведут себя собаки.

– Всё будет хорошо! Спокойно! Напрягаться ни к чему, отдыхай.

Я сам чувствую, что снова падаю в сон, последняя мысль: скоро.

Дева.

1.

Снова веду машину. Состояние странное: я проспала пять часов – за это время Иван проехал около трёх сотен километров. Осталось ещё сто пятнадцать. Уже близко, но я ничего не видела во сне. Как говорится: спала, как убитая. Но я совсем не отдохнула, мышцы ноют, во рту горечь, такое ощущение, что я заболеваю, знобит, хочется просто закрыть глаза и лежать, ни о чём не думая. Но Иван выглядит плохо, надо взять себя в руки.

Серая лента шоссе в мрачной аллее леса тянется в бесконечность. Глаза устают от серости вокруг. Мне кажется, что это дорога будет мне сниться в страшном сне, как земляника, которую собирала однажды в детстве, а «насобиравшись», видела кровавые ягоды, после того как уснула. Сначала чувство голода очень терзало, но его притупляет постоянное питьё.

Ситуация, прямо скажем, необычная. Несмотря на усталость и отчаянье, я чувствую в себе необычайный подъём, будто я проглотила микроскопический Чернобыль. Ко всему этому примешивается странный пейзаж. Многие века слоятся, как редкий туман. Чем дальше я забираюсь по карте, тем глуше и заповедней становятся места. Какие-то древние полузаброшенные поселения, долгие безлюдные перелески, заросшие поля, природа стирает следы цивилизации, возвращаясь к первозданной гармонии. Даже примитивный мусор на обочине дорог – уже редкость. Целомудрие. Вот слово, возникающее при ощущении данных мест. Я понимаю Малыша, который рассказывал про какой-то путь, дорожку, энергетический стержень, по которому тебя влечёт судьба. Я чувствую притяжение. Как запах свежего хлеба для голодного человека, как капля крови для акулы. Усталость, перейдя на новый уровень, стала просто жаждой. Теперь меня ведёт притяжение. Я выключаю GPS-навигатор, понимая, что лучше сориентируюсь без него, и чувствую, как мне становится легче.

Иван спит на штурманском месте. Я не смогла заставить его перебраться назад. Что это? Упрямство? Или уважение? Он совсем сполз вниз, перетянутый ремнём безопасности., Лицо хмурится, даже во сне нет ему покоя. Вероятно, я выглядела ничуть не лучше..

Малыш! Я хотела увидеть его во сне, но не смогла. Я скучаю по тебе! Я знаю, что должна быть сильной. Да, я сильная. Сильная! Слёзы опять наворачиваются на глаза, но я выдержу всё, я сильная!!! А как же хочется побыть слабой! Прижаться к нему, вздохнуть глубоко и счастливо… и не думать ни о чём – просто впитывать его тепло, как цветок – свет солнца.

Я вспоминаю рассказ Ивана. Я не понимаю Виолетту. И потому мне страшно. Почему они взяли Малыша, а нас с Иваном оставили? А вдруг им нужна Бабуля, и они хотят выйти на неё через нас? Но Октай и Малыш направили нас к ней. А вдруг, это Виолетта колдует? Хоровод вопросов, призраки в кафтанах времён Ивана Грозного, пролетающие сквозь меня … надо было спросить Малыша, как можно приглушить всё это! Я не могу собраться с мыслями!

Сворачиваю на обочину, останавливаюсь, чтобы рыдания не мешали вести машину. Никогда не была я такой слезливой.

Ой, ну вот! Разбудила Ваню! Стоило мне дать себе волю, как он проснулся, заворочал своим носом, принюхиваясь.

– Что случилось?

– Ничего. Спи!

– Ты плачешь.

– И что? Я не имею права?

– Конечно! Если так хочется…

Он ещё издевается надо мной!

– Просто мне очень страшно, – и всхлипы не дают мне высказать всё, что у меня на душе.

– Ну-ну, королева! – он выходит из машины, открывает мою дверь, берёт меня под руку, усаживает на своё место, пристёгивает, целует в висок.

– Спасибо тебе, Ванечка! Ты очень хороший.

– У одного писателя вычитал: если кто-то представляет собой полное ничтожество, о нём говорят: зато он человек хороший.

– Зря ты так.

Он садится за руль. И снова бесконечный конвейер дороги. Лицо у Вани хмурое. Он храбрится. Он, конечно, не может вместить в сознание всего сразу. А я – тем более! Как отвлекают эти стрельцы! Честное слово, лучше бы они по-монгольски говорили! Зачем ещё мне их монологи! Теперь они настойчиво лезут в голову! Что им от меня надо? Вождение хоть как-то отвлекало!

– Близко!

Иван?

– Что?! Что близко? – смотрю на Ивана, сосредоточенно ведущего машину.

Он смотрит на меня удивлённо.

– Что близко? – спрашивает.

– Ты сказал: Близко!

– Я молчал.

Ой-оё-ой! Что-то близко!

– Зачем ты GPS выключила? Я только сейчас заметил.

Что значит, сейчас?

Иван включает GPS-навигатор. Цифра «22». Близко! И тут мне горячей кровью в лицо: Близко! Б-ли-з-ко! Чувствую, как это слово, ниоткуда возникшее в голове, растягивается, будто фонограмму замедляют до той степени, что появляются новые слова. Снова ребус! Я вижу пешего стрельца в длиннополом малиновом кафтане. В руках он держит алебарду и кричит что есть мочи, причём его крик в моём воображении (или как это назвать?) становится большим транспорантным текстом с объёмными буквами:

– Благороднейшая Госпожа! Не веЛИ каЗнить! Берегись! КО всему добавлю: тебя ждёт засада!

Весь этот транспарант сливается в одно слово: БЛИЗКО!

– Ваня, – говорю, – Тут мне сказали, что нас ждёт засада, – смотрю на него. Вид у него уже гораздо лучше, чем до того, как я уснула.

– Эх, – говорит Иван, бесшабашно улыбаясь, – так и знал, что погубишь ты меня, Алиса! Но ничего! Так погибнуть я согласен!

– Ты что это? Не смей!

– А что?! Кому ещё такое в жизни перепадало?!

– Не надо, не говори так! Ты меня пугаешь!

– Ладно, королева! Всё будет хорошо! Прорвёмся! Очень хочется мне босса увидеть.

– Мне тоже.

– Опа!

Из-за поворота возникает милицейский «уазик».

– Может, просто, менты? Обычный патруль? – говорит Иван.

Молчу. Приближающаяся фигура в форме и бронежилете поднимает жезл.

– Твою ж мышь! Что делать, Алиса?!

– Не волнуйся, доверься мне!

– С удовольствием, королева!

Прищуриваю глаз, почти смыкая ресницы, всё расплывается, и я мысленно стираю с трассы наше изображение. Чувствую, как покрываюсь холодным потом. Медленно жезл выскакивает из рук гаишника, повисает в воздухе,

– Ого! – говорит Иван,

лицо гаишника обретает пустое выражение, как перед падением на льду, мы проскакиваем мимо, и он не видит нас, только волна горячего, пахнущего работающим механизмом ветра всколыхнула его форму.

– Как у тебя это получилось?! Как тогда у босса?!

Если бы я точно знала, как… всё по наитию. Оборачиваюсь и вижу застывшего стража дорог, быстро удаляющегося от нас.

– Ты молодец, Алиса!

А я уже знаю, как выехать к Бабуле.

– Сейчас будет поворот направо, пропусти его, следующий – наш. Там по просёлочной дороге выедешь к деревне. А там до конца улицы и налево.

2.

Наконец, мы останавливаемся, и внезапно прекращается головокружение, появившееся на меня, как только мы свернули с трассы.

– Здесь? – спрашивает Иван.

– Да, – дышу как можно глубже, похоже, что меня укачало.

Дверь открывается, и Ваня помогает мне выйти. Перед нами глухие ворота, покрашенные в рыжий цвет. За ними – бревенчатый дом. Я едва могу идти, ноги противно дрожат, в это время открывается калитка, спрятавшаяся в воротах.

– Ох ты, милая моя! – слышу я из образовавшейся пустоты, – Заходите, заходите!

На свет появляется невысокая проворная старушка. Её лицо в обрамлении глухо повязанного платка испещрено морщинами, глаза теряются в глубине узких щелей, но покалывают, щекочут живыми иголочками.

– Где это вы своего мо́лодца забыли? А я его жду-пожду!

Она берёт меня за руки, и я наполняюсь прохладной укрепляющей силой, тошнота мгновенно улетучивается. Она улыбается.

– Ох, какая красоточка, – говорит она, оглядывая меня, – повезло внучку! Здорово, Ваньша!

Ваня стоит бледный, руки вытянул по швам. А я вижу, как её взгляд, проходит по нам как сканер.

– Бабушка, – говорю, когда она закрывает за нами калитку, – извините, не знаю, как вас зовут…

– Да какая разница, как меня зовут? Разве в этом дело? Зови Бабулей. Я, деточка, за свою жизнь много имён переносила. По четвёртому паспорту пензию получаю.

– Бабулечка, за нами следят.

– Знаю, деточка, уже второй дён торчат на дороге, да шляются по селу. Только это у них не выйдет. Они мой дом никогда не найдут. Будут кругами ходить, а не найдут. Тут уж вы будьте спокойны. Даже с собаками не найдут.

От её ласковых поглаживаний мне становится легко и спокойно. Наверное, так успокаивает прикосновение мамы.

– Бабуля, – говорю и слышу свой такой жалкий голос, что слёзы который раз навернулись на глаза, – он ушёл ночью на свою охоту и не вернулся.

Бабуля сосредоточенно слушает меня, кивает.

– Потом, когда мне Ваня куклу принёс, я увидела, как его отбили у врага. Я не знаю кто. Он приходил ко мне в видениях, сказал, что он в надёжных руках и наказал к вам ехать.