Свет далеких звезд

Только на улице Агнесс вспомнила, что забыла ключи, зато по привычке прихватила сумку с ноутбуком. Поскольку в ней лежали кредитки, она могла себе позволить провести ночь в гостинице и обдумать все, что произошло между ней и мужем.

* * *

В постели гостиничного номера было неуютно одной. Агнесс за много лет супружества привыкла засыпать бок о бок с Майком. Он всегда был рядом. Именно он вслушивался в плач маленького сына и шел в детскую, включал ночник и музыкальную карусель над кроваткой ребенка. Но как бы Агнесс ни привыкла к близости, она вела не ту жизнь, о которой мечтала. Каждый день она думала о том, что должна изменить хоть что-нибудь, пока ее раздражение на домашних не перельется через край.

Агнесс отлично умела держать себя в руках, однако годы молчания и смирения брали свое. Она готова была отказаться от той, как ей казалось, чужой жизни, которую она вела, сказать Майку, что снимет квартиру в паре кварталов от дома и будет проводить с семьей только выходные. С каждым днем ей было все труднее жить в постоянном стрессе, упреках, самобичевании, любви к детям, отравленной сомнениями, что она хорошая мать.

Лежа в одиночестве, она почти нашла себе оправдание и внутренне окончательно отказалась от обычной семейной жизни. Агнесс почувствовала, что завтра сделает то, что должна была сделать несколько лет назад, глубоко вздохнула и, успокоившись, заснула.

Агнесс так и не изменила решения поговорить с Майком. Она понимала, что не только разговор, но и последующие недели будут очень тяжелыми. Сидя в кафе во время обеденного перерыва, она подобрала себе отличную съемную квартиру недалеко от офиса. Агнесс была готова к разговору. Вечером она стояла перед дверью своего дома. Осталось только нажать кнопку звонка.

– Добрый вечер, мэм! Чем могу помочь? – участливо спросил ее Майк, выглядывая из приоткрытой двери.

– Ты прикалываешься, Майк? – нетерпеливо спросила Агнесс. – Впусти меня.

Через стеклянное окошко двери в прихожей была видна вешалка для одежды. На крючке висел плащ Агнесс, тот самый, что был сейчас на ней, а в подставке стоял зонт-трость, который она держала в руках.

– Простите, я не понимаю… – Майк оглядел ее с ног до головы, мельком, не желая смутить. Выглядела Агнесс как всегда великолепно, и он решил, что она не может быть попрошайкой или городской сумасшедшей. – Если хотите, я могу вызвать полицию или скорую. Что у вас случилось, мэм?

Его вопрос прозвучал так естественно, что она поняла – это не шутка. Муж не узнавал ее. В дверях показалась Кэтрин. Она завязала волосы в высокий пучок, прихваченный заколкой Агнесс. На майке с Микки Маусом алело пятно от соуса для спагетти.

– Кто это, па? – личико Кэтрин не выражало ничего, кроме любопытства.

– Кэт, да что с тобой? – прокричала Агнесс. Кэтрин испуганно взглянула на отца. – Это же я, твоя мама…

Агнесс вдруг поняла, что ее не разыгрывают. Так притворяться они не смогли бы.

– Послушайте, мэм, если вы сейчас же не отпустите дверь, я все-таки вызову полицию, – прошипел Майк.

Агнесс заметила, что неосознанно вцепилась в дверную ручку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Однажды она обещала себе не пререкаться с мужем по мелочам, и в эту минуту она сделала то, что стало ее поражением – инстинктивно разжала руку. Дверь захлопнулась.

Агнесс чувствовала, что ею овладевает панический страх. Сердце бешено колотилось, давление совершило крутой вираж, в голове застучало с неистовой силой. Она облокотилась на холодные перила, боясь упасть с лестницы. Прохожие испуганно оглядывались на молодую хорошо одетую женщину, которой было явно не по себе. У них мелькала мысль о том, чтобы вызвать «скорую» или хотя бы поинтересоваться ее самочувствием, но дела гнали их дальше.

Агнесс сползла по перилам. Пошатываясь, она тайком, словно вор, прильнула к окну их гостиной и заглянула внутрь.

В доме горел свет, яркий и уютный. Агнесс оценила интерьер со стороны и втайне похвалила себя за ремонт, который однажды затеяла с одним из модных дизайнеров. Ее семья собралась за столом. Незнакомка, одетая в любимый плюшевый костюм Агнесс, протягивала ее дочери соус для спагетти и весело смеялась. Затем она поднялась из-за стола и исчезла на несколько минут. Агнесс не моргая смотрела в окно. На улице совсем стемнело, начал моросить дождь. Незнакомка выплыла из кухни в клубах пара, ее руки в резиновых прихватках крепко сжимали поддон с дымящимся пирогом. Майк вскочил, расчищая место на столе. Женщина впервые посмотрела в окно и вздрогнула: ей показалось, что кто-то наблюдает за ней из ночной темноты. Агнесс тоже вздрогнула – у женщины было ее лицо.

Агнесс глубоко вздохнула и раскрыла зонт. Она встречала рассвет в офисе, стеклянные башни бизнес-центров и первые лучи солнца отражались в ее холодных глазах.

Глубоко в омуте

Неужели зло так привлекательно?

Михаил Лермонтов. «Герой нашего времени»

Луна пряталась за высокими елями, подглядывала в окна домов. Погрузившись в какой-то опиумный чад, деревня спала тягостным сном и никак не могла проснуться. Коровы дремали, качали головами, водили бурыми ушами. Ночные цветы благоухали, раскрывая бутоны навстречу запоздалой пчеле. Где-то монотонно в такт легкому ветру скрипела покосившаяся калитка.

От самого поля к лесу тянулась тропа. Она пролегла среди вековых елей и сосен, остро пахнущих хвоей. Мхи и лишайники под деревьями казались черными в непроглядной тьме, только между кронами сияла алебастровая луна. Сверчки здесь уже не пели, лишь изредка ухали совы, нарушая тишину леса. Отражая лунный свет, их круглые желтые глаза загорались и гасли. В опавших сухих иглах шныряли проворные мыши; листья папоротников качались то ли от ветра, то ли от ползущих между стеблями змей.

Мало кто рискнет пройти мрачной тропой в такую зловещую ночь, а заблудившийся путник испытает целую палитру чувств. Леденящий страх: влажная земля движется во тьме под ногами, прогибается и встает на место с плотоядным чмоканьем. Невыразимое восхищение: за черными стволами деревьев проглянет вдруг в лунном свете поляна, усыпанная кроваво-красной земляникой. На этом дары ночного леса не иссякнут. Путник вдохнет запах таинственного мира, ощутит на лице прохладную ладонь ветра. В конце тропы он увидит озеро, темные воды которого сливаются с таким же темным небом. Озерная гладь бликует, как чешуя рыбы, – серебро, золото, медовая бронза.

Потеряв бдительность, зачарованный путник, словно во сне, чудесным образом перейдет через вязкую топь и очутится на берегу. Он заглянет в кружащийся на поверхности водоворот, вдохнет запах цветов и мхов, помашет звездам на прощание и погрузится в глубину омута. Он не будет сопротивляться и не станет выплывать. Дурман ночи окутает его тело, а нежный голос из глубины споет ему о том, что надо просто закрыть глаза и довериться неизбежному.

* * *

На душе у Егора было неспокойно. Накануне одна из коров долго мучилась в родах, пока не околела вместе с теленком. Будто почуяв утрату, стадо лениво бродило по вытоптанному пастбищу. Гнать унылый скот на новое место было невозможно. Егор сердито отшвырнул ивовый прут, которым хлестал коров по бокам, загоняя их в стойло, и запер собак на псарне. Они с громким лаем кидались на заграждение, негодуя, что вместо дальней прогулки должны ютиться в тесном загоне. Время тянулось мучительно долго, и вместо того, чтобы пойти домой, Егор решил заглянуть к матери.

Пожилая женщина уже едва справлялась с хозяйством. Даже единственная скотина – зловредная коза, чье вымя пахло прокисшим молоком – ее не слушалась. Егор в шутку грозился прирезать строптивицу и пустить на пирог. Но мать все повторяла, что мясо в пироге будет жестким и вонючим, гостям подать стыдно и самим есть тошно. А посему «дай ты ей помереть спокойно».

– Мне приснился дурной сон. – Женщина стояла у плиты, помешивая кашу в эмалированной кастрюле.

– Что приснилось? – Егор посмотрел на мать и вдруг подумал, что однажды ему будет не хватать ее заботы, ее ворчания, ее любви. У него защемило сердце. Он встал, крепко обнял женщину, поцеловал в седую макушку, пропахшую крапивным отваром.

– Ты чего пристал? – Мать улыбнулась, легонько оттолкнула его и продолжила. – Мне снилось, что ты ходил к озеру в лесу. Вот стоишь ты на крыльце, смотришь на меня, улыбаешься, а у тебя под ногами вместо ступенек черная гниль растеклась. И рядом проклятое озеро плещется. Я плачу, душа рвется.

– Ерунда, мать, забудь. – Егор сел за стол, пригладил рукой старую скатерть: в детстве он проделал в ней дырку зажженными спичками. – К озеру ведь прохода нет, топи вокруг.

– Вот что, уезжай-ка ты, сынок, отсюда в город, женись, будь как все.

Женщина устало опустилась на стул, пододвинула Егору чашку с чаем и блюдце с вареньем.

– Опять ты за свое… Нет, мать! Я не оставлю тебя одну, ты же знаешь.

Егор пробыл у матери дотемна. Подоил козу, угрожая начинить ею пирог, и та укусила его за палец. «Отомстила, молодец», – похвалил Егор, с уважением потрепав козу по облезлой спине.

Оборвав песню на полуслове, женщина задремала в кресле. Пела она протяжно, душевно, убаюкивала саму себя. Когда над деревней взошла луна, Егор укрыл мать шерстяным платком и тихонько вышел.

* * *

Торопиться ему было некуда. Егор всегда был замкнут и нелюдим, в свои двадцать лет он жил один, ни с кем не общался. Да и, по правде сказать, общаться-то было не с кем. Сразу после окончания школы молодежь разъезжалась из деревни в города. По вечерам Егор сидел на кровати и рассеянно смотрел в окно. Иногда ему чудился нежный женский голос, что звал его из темноты. Голова сама клонилась на грудь, глаза закрывались, и он проваливался в сон без сновидений.

До самого горизонта тянулись столбы линии электропередач. Егор шел от дома матери по дороге вдоль пшеничного поля, и круглая луна шла за ним по небу, не отставая ни на шаг. Он вспомнил, как однажды, еще ребенком, ехал в поезде и луна, будто приклеенная к окну вагона, всю дорогу сопровождала его. Она путешествовала вместе с ним, и Егор чувствовал такое единение с луной, как ни с кем другим.

Егор вздрогнул и застыл на месте. Отвратительно каркая, над головой пронесся ворон. Черная птица вопила, кружила над ним. Залетала то слева, то справа, будто пыталась разглядеть его получше. Тело Егора сковал страх, ноги подкосились, кровь застучала в висках. Он огляделся в поисках палки или камня, чтобы отогнать взбесившуюся птицу, но ничего такого рядом не было. А ворон снова пикировал на него с громким криком. Егор пригнулся, зажмурился и прикрыл голову руками. Днем он непременно посмеялся бы над своим страхом, но ночью все было иначе.

Егор сидел в дорожной пыли. Руки мелко дрожали. Он открыл глаза, выругался, встал и отряхнулся. Убедившись, что безумной птицы поблизости нет, Егор побрел в сторону дома. Луна смотрела на него равнодушным белым глазом. По дороге за все время проехала только одна машина. Заслышав за спиной гул мотора, он предусмотрительно скрылся в тени придорожных деревьев – одинокому пешеходу ни к чему случайные встречи.

Егор увидел знакомые очертания крыши, услышал заливистый лай собак. Печная труба еще дымились, скрипучая калитка болталась на ветру. Вдоль дорожки к дому блестела высокая некошеная трава. Он подошел к деревянной двери, провел рукой по облупившейся краске, и, если бы его пальцы не были такими грубыми, он непременно подцепил бы занозу.

Вдруг Егор остановился. Со стороны леса доносилась еле слышная мелодия, тонкая, как паутина крохотного арахнида, развешанная между деревьями. Будто лишенный воли, с застывшим взглядом, он спустился с крыльца, вышел за ограду и пошел в сторону леса.

В глуши на деревьях крутили головами и ухали совы, ночные зверьки носились под сухими ветками и прятались в норах, цветы раздосадовано поворачивали головки к одинокому путнику, посмевшему нарушить их ночной покой.

* * *

Свежий ветер с озера перебивал резкий запах болотной гнили. Мелодия звучала все время, но теперь стала отчетливее. Невозможно было понять, реальна она или это просто игра воображения. У самой топи, что преграждала путь к озеру, Егора окликнул старческий голос. Из леса вышла бабка, седая, лохматая, с лицом будто мятый лист бумаги. Ее валенки просили каши, пальто истрепалось. Один глаз у нее был сплошь молочно-белым, зато второй смотрел внимательно и зло.

– И что это ты здесь делаешь, соколик? – ехидно поинтересовалась она.

– А ты?

Тихая мелодия смолкла. Егор вдруг пришел в себя. Он не мог понять, как оказался возле топи.

– Я первая спросила. Ночью в лесу бродить не стоит. – Бабка пригладила седые лохмы.

– Сам не знаю, что я тут делаю…

Егор уставился на свои покрытые пылью ладони. Его охватило удивительное чувство, словно прошлого вовсе не было, что он всегда стоял здесь, в ночи, перед вязкой топью, недалеко от самого желанного на свете места – озера.

– Ты пение слышал? – поинтересовалась бабка, погрустнев. – Можешь не отвечать, я и так знаю, что слышал. Понравился ты ей.

– Кому? – не понял Егор.

Но вместо ответа бабка предупредила:

– Не ходи сюда больше. Никогда не ходи, даже если она позовет.

– Ты чего… – не успел он договорить, как старуха подняла с земли пустое ведро и скрылась за деревьями.

«Не к добру это», – Егор будто услышал слова матери. Наваждение спало.

Он почувствовал себя лучше, когда вернулся домой, вдохнул привычный запах развешанных по стенам сухих трав и тлеющих в печи дров, а потом долго сидел на кровати, глядя в окно: луна огибала лес, готовилась уступить место солнцу. На рассвете все произошедшее уже казалась ему сном. Егор решил больше не выходить из дома по ночам.

* * *

Ближе к вечеру, пока не стемнело, он пошел проведать мать.

– Ты сегодня какой-то странный, – женщина всегда была чуткой к настроению сына.

– Да ладно тебе. Послушай, а что случилось там, на озере? – будто невзначай спросил Егор.

– Ты никогда не спрашивал, – насторожилась мать.

– Я… Ну, я просто так. – Егор почувствовал, как на него накатывает волна раздражения.

Мать подошла к Егору, сжала его руки, заглянула в глаза.

– Пообещай мне, сынок! – произнесла она жалко и просительно. – Пожалуйста, не ходи к проклятому озеру никогда!

– Не командуй мной, – вдруг сорвался Егор. Впервые в жизни он чувствовал такой гнев по отношению к матери.

Женщина отпрянула, как от удара. Егор выскочил за дверь. За его спиной раздался треск, словно в окно материнского дома билась крыльями птица. Он обернулся – ничего, только желтые квадратные пятна на траве вторили свету в окнах.

* * *

Егор, с палкой в руках, спешил к озеру. Он шел по тропинке через лес, натыкался на коряги, шарахался от теней, прислушивался к незнакомым звукам, доносившимся со всех сторон. Вскоре показалась черная топь, за которой блестело озеро. Пахло тиной. Он огляделся, но безумной старухи с пустым ведром нигде не было видно. Егор громко выругался, распугивая нечисть. Палкой он постоянно тыкал впереди себя, проверяя дорогу. Палка каждый раз увязала, но стоило ему поставить ногу, и топь становилась твердой как камень. Егор подошел к озеру: пение звучало громче, оно доносилось из глубины. Вода заглушала слова, оставалась только чарующая мелодия.

Егор ступил на берег, покрытый молодой травой и низким кустарником. Легкие облака разошлись, и теперь ничто не мешало любопытной луне следить за каждым его шагом. Над озером молча кружила черная птица.

Егор опустился на колени, заглянул в воду. Дно выстилали водоросли, тут и там торчали камыши, высились острые травы с крепкими стеблями. Вода вдруг закружилась, образуя воронку. Егор глядел в омут, не моргая, и вдруг понял, что пение стихло. Он зажмурился, а когда снова посмотрел на успокоившуюся гладь, то увидел бледное лицо. Егор вскрикнул. Но теперь на подернутой мелкой рябью поверхности воды перед ним качался лунный лик. Посмеиваясь над собственным страхом, он опустил руку в озеро, и ему показалось, что пальцев коснулось что-то теплое.

* * *

Прошло несколько дней. С тех пор как Егор видел мать в последний раз, она совсем сдала.

– Ты был на озере? – слабым голосом спросила она.

– Не был. – Егор поморщился, ему не нравилось лгать.

– Она зовет тебя?

Мать лежала в постели.

– Кто зовет? – насторожился Егор.

Мать смотрела в потолок.

– У соседки была дочь. Единственная. Опозорил ее жених, а сам сбежал в город накануне свадьбы. Потом и его родители уехали, продали дом. Дом возле леса, тот самый, в котором ты, сынок, живешь. Твой отец его купил до твоего рождения.

– А что с невестой? – с интересом спросил Егор.

– Так вот, утопилась она со стыда в том озере. С тех пор пройти к берегу можно только через топкую гниль. Прóклятая земля почернела от ее горя. Люди говорят, бедняжка там с тех пор и живет, в омут людей затягивает.

– Я там бабку видел. Страшная, вся в лохмотьях, – задумчиво произнес Егор.

– Так ты там был… – Женщина тяжело вздохнула. – Это ее мать. Она потом в лес ушла, сказала, что к дочке поближе быть хочет. Я-то думала, померла давно. Ан нет. Она говорила тебе что-нибудь?

– Чтобы я не ходил больше к озеру, даже если «она» звать будет, – покаялся Егор.

– Все же зря ты меня не послушался, сынок. – Мать отвернулась к стенке, слова звучали тихо, обреченно. – Иди домой, только сначала обними меня покрепче.

Егор приподнял мать с постели и крепко обнял. Она уткнула мокрое от слез лицо ему в шею. Опустились сумерки. Закрывая дверь материнского дома, Егор думал только о том, как ночью снова пойдет к озеру.

* * *

Он лежал на берегу, смотрел на отражение луны в воде.

– Выходи, пожалуйста, – снова и снова повторял Егор в надежде, что «она» его услышит. Он чувствовал, что в холодной воде кто-то есть, и был уверен, что этот кто-то его ждет.

Пение то стихало, то возобновлялось, вода на поверхности кружилась, образуя водоворот. Перевалившись на спину, Егор лег на мокрую от росы траву, закурил. В темноте огонек сигареты был похож на красного светлячка.

– Выходи, я уже здесь, – шептал он.

За спиной послышался всплеск, песня поднималась из глубины, тихое бульканье звучало как музыка.

– Я не смотрю, не бойся.

Он устроился поудобнее, затаил дыхание и зажмурился крепко-крепко, чтобы не спугнуть желанную гостью. Звук падающих капель становился все ближе. Егор не удержался и открыл глаза…

* * *

Двое шли через темный лес. Парень держал подругу за руку, та поскальзывалась на мокрой траве и хихикала. Дойдя до топи, они остановились.

– Дальше хода нет, через топь не перебраться. – Парень поправил рюкзак.

– Может, обойдем? Я хочу посмотреть на озеро поближе, – канючила девушка.

– Нет, не стоит, пошли обратно. – Парень прислушивался к звукам ночи, готовый поклясться, что откуда-то раздается тихое пение.

– Что это вы тут бродите? – Из-за деревьев вышла лохматая бабка с пустым ведром.

– А вы? – парень заслонил собой девушку.

– Наверное, вас жду, – осклабилась бабка.

– Вы не знаете, как пройти к озеру? – поинтересовалась девушка.

Здоровым глазом бабка оглядела парочку с ног до головы и зло усмехнулась.

– Знать-то знаю, только вам туда ходить не надо, если хотите домой вернуться, – твердо сказала она.

– Нет, надо! Не тебе решать, – вдруг разозлился парень.

Бабка вздохнула и указала на палку, что валялась неподалеку от них.

– Напрямки иди. Бери палку и прежде, чем делать шаг, щупай почву. – Она задумалась. – Все так ходят, – добавила она с ухмылкой. – Да ты, соколик, видать, пение услышал?

– А я подумал, мне кажется.

– Нет, не кажется. – Бабка уставилась на юношу. – Это тебя зовут. А мне для доченьки ничего не жалко.

Парень поднял с земли палку.

– Ерунда все это, пошли.

Он посмотрел в сторону озера и решительно взял девушку за руку. Его глаза показались ей пустыми, неживыми. Она поежилась. «Это все лунный свет», – решила девушка, и пара двинулась дальше.

Светало. Бабка с пустым ведром вышла на опушку леса. Озерная гладь была уже почти спокойна. Никого вокруг. Только глубоко в омуте удовлетворенно, как дикий зверь после удачной охоты, ворчал водоворот.

– Кто-то расплачивается за свои грехи, а кто-то за чужие, – назидательно сказала бабка и, качнув пустым ведром, исчезла в лесу.

Последняя Библиотека

О тени прошлого, как

властны вы над нами!

Валерий Брюсов

Сгорбив костлявую спину, Эдгар сидел за столом на потертом табурете. Когда к нему подходил очередной посетитель, коих в Библиотеке появлялось лишь несколько человек в день, он, нахмурив брови и сдвинув очки на кончик носа, подносил сканер к подкожному чипу на запястье посетителя и сравнивал появившийся на экране компьютера идентификационный номер с номером карточки читательского билета. Если они совпадали, Эдгар разблокировал замок на массивной металлической двери при входе в читальный зал, желал посетителю «приятного чтения», как того требовали стандарты вежливости персонала Библиотеки, и провожал его взглядом до двери. Этих людей он больше никогда не видел.

Руководство Библиотеки – его Эдгар за все время работы так и не имел счастья лицезреть – раз в неделю и исключительно по спикерфону вежливо интересовалось его самочувствием, настроением и жизнью вообще. Как предписывали все те же стандарты, на дежурные вопросы Эдгар должен был отвечать «да, благодарю вас, сэр, все отлично!» и никак иначе. Голос в спикерфоне желал ему хорошего дня и замолкал ровно на семь дней. Но Эдгару было достаточно и такого внимания. Всякий раз, отвечая, он зачем-то вскакивал с места и с бьющимся сердцем, прямо как школьник на уроке, вставал по стойке смирно.

Эдгар редко выходил из Библиотеки на улицу. Ему было вполне комфортно сидеть за своим столом в тишине просторного холла, ведущего в читальный зал. Единственный раз он спросил у спикерфона, куда деваются люди, которые заходят внутрь. На что голос мягко ответил, что читатели выходят из другой двери и что ему не следует беспокоиться. После этого, словно в назидание, Эдгара лишили половины зарплаты, и больше он не проявлял опасного любопытства.

Специально для него в подсобке была обустроена каморка, не ахти какая просторная, но Эдгар мог спокойно отдыхать там после рабочего дня. А через пару лет он заметил, что месяцами не бывает дома. Вне Библиотеки ему нечего было делать. У Эдгара не было доступа в читальный зал, однако в контракте было прописано, что он сможет получить туда пропуск по истечении пяти лет службы без нареканий, выговоров и прогулов. А пока он пользовался другими помещениями Библиотеки: огромной столовой самообслуживания, где приготовленное машинами-автоматами меню было питательно и разнообразно; купальней на заднем дворе, полной горячих источников и потаенных уголков для уединенных размышлений. По вечерам Эдгар с удовольствием ужинал заказанной в ресторане едой, смотрел телевизор в своей каморке и засыпал под мерное жужжание какого-нибудь ток-шоу. Библиотека давала ему все необходимое для жизни, а невидимые нити, которые связывали его с миром, давно оборвались за ненадобностью. Эдгару не нужно было смотреть на небо, чтобы чувствовать себя живым. Ему достаточно было, задрав голову так высоко, как это возможно, глядеть на куполообразный потолок Библиотеки, украшенный искусными голограммами облаков, птиц и солнца. На потолок, уходящий так далеко вверх, что было непонятно, то ли он опирается на стены, то ли свисает с неба.

* * *

В тот день Эдгар, как обычно, сидел за рабочим столом, подперев рукой подбородок. За пять лет «службы без нареканий» он заметно сдал. От недостатка солнечного света его кожа посерела, морщины сетью испещрили лицо, глаза потускнели, уголки губ опустились. Мимо него, подавая читательские билеты, важно шествовали редкие посетители, чтобы навсегда исчезнуть за тяжелой металлической дверью.

Задумавшись, Эдгар аккуратно раскладывал на столе блокноты с гербом Библиотеки, на котором красовался лев, кусающий орла за загривок. Вдруг за его спиной что-то шевельнулось. От громкого хлопка Эдгар подскочил на своем табурете: из пневматической трубы, конец которой уходил под потолок, выпал конверт. Эдгар перехватил его на лету. В конверте лежало что-то металлическое и тяжелое. Несравнимо более тяжелое, чем ему положено быть, судя по маленькому размеру конверта. Эдгар сразу понял, что это такое. Сколько подобных предметов прошло через его руки за пять лет работы! Но то были чужие предметы, а этот – его. Он с трепетом вскрыл конверт, в котором лежал читательский билет. На гладкой металлической поверхности не было ничего, кроме десятизначного кода, такого же, как на чипе самого Эдгара: набор букв и цифр, которые он знал так же хорошо, как собственное имя. На обратной стороне карточки в левом верхнем углу был выбит герб Библиотеки.

Эдгар так взбудоражился, что с трудом дождался окончания рабочего дня. Сканируя коды на чужих билетах, он представлял себе, что уже входит в темное помещение за металлической дверью, и новый, доступный лишь избранным, мир открывается для него. Как только под сводами Библиотеки прозвучал громкий звонок, возвестивший конец рабочего дня, Эдгар немедленно встал и направился к входу в читальный зал. Толкнул дверь, но она не открылась. Как он мог забыть! Эдгар подошел к сканеру, поднес к нему читательский билет, а потом и запястье. Чип, вшитый под его кожу, засветился красным, сканер чирикнул, и скрытый замок внутри двери щелкнул.