Александр. Том 2

– Саша, – Лиза тронула меня за руку. – Не стоит этого делать. Я вполне могу подождать.

– Не спорь, – я поцеловал её ручку. – Никому лучше не станет, если ты разболеешься. Поезжай во дворец и отдохни.

– Да, хорошо, – она подняла руку ко лбу. – Наверное, я просто немного простудилась.

– Лиза, пускай Виллье тебя осмотрит, – сказал я, глядя ей в глаза.

– Хорошо, Саша, – она слегка поморщилась. Я так и не понял, что послужило тому причиной, ветер, снова донёсший до нас неприятный запах, или же тот факт, что Елизавета недолюбливала этого англичанина и не слишком хотела доверять ему своё здоровье.

Меня баронет, если честно, слегка напрягал. Нет, я не думал, что он плохой врач, вот только человек, который так запросто выдал заключение о том, что Павел Петрович скончался от удара, не вызывал у меня доверия. Ведь это могло означать только то, что его можно купить, главное – знать масть тех щенков, которых нужно предложить. Поэтому я планировал в ближайшее время заменить личного врача. Ещё бы понять, на кого его заменить, и будет совсем замечательно.

Я кивнул Челищеву, и тот с готовностью протянул руку, согнутую в локте, Елизавете, чтобы она на неё оперлась. Они вышли со двора мануфактуры, и практически сразу крики прекратились, а дождь снова принялся капать, стуча по шляпе и вызывая глухое раздражение.

Резко развернувшись ко входу в здание, я быстро направился туда. Оставшиеся со мной трое гвардейцев и Мертенс со Сперанским едва поспевали за мной. Вице-губернатор где-то потерялся по дороге, наверное, не решился зайти следом, потому что я его лично не пригласил. Так что когда наша не слишком представительная делегация вошла внутрь, то на нас никто не обратил внимания. Это была большая комната с огромными потолками. Скорее всего, мы попали в цех, в котором и собирали машину Робера вон из тех деталей, сваленных посредине.

– Ещё немного, и я начну к подобному положению дел привыкать, – проговорил я, разглядывая стоящих неподалёку людей, которые продолжали ругаться, размахивая руками. Правда, делали они это очень тихо, а вокруг них бегал Макулин и пытался призвать их к порядку.

Мертенс закатил глаза и бросился к спорящим людям. Когда он приблизился и зарычал, все разговоры прекратились, и на нас наконец-то обратили внимание.

– Ваше величество, – от группы отделился невысокий пожилой мужчина, одетый в длиннополый кафтан. – Мы вас не ждали.

– Хорошо, вы меня не ждали и поэтому решили слегка поскандалить, – скучным голосом ответил я, разглядывая ещё одну живую легенду, слегка наклонив голову набок. – О чём спор-то, Иван Петрович?

– Мы с господином Робером немного не сошлись во мнении о допустимых размерах вальцов, – Кулибин, а это был именно он, искоса посмотрел на своего оппонента. В его голосе уже слышалось старческое дребезжание, но взгляд оставался твёрд, и ни одного намёка на проблемы с головой не прослеживалось.

– Ваше величество, я прошу прощения… – в наш разговор попытался влезть Макулин.

– Пётр Кириллович, помолчите, – перебил я его, не отводя пристального взгляда от Кулибина. – Так, в чём именно вы не сошлись во мнении?

– Я говорю, что валы у машин должны быть больше, – хмуро произнёс Кулибин. – Тогда непрерывный лист бумаги станет шире, и при меньших физических затратах мы получим больше полотна, которое можно будет нарезать так, как захотелось бы. Он замолчал, а потом осторожно добавил: – Ещё бы сырьё какое другое придумать вместо тряпок.

– Господин Робер, – я повернулся к французу, который замер на месте, глядя на меня расширившимися глазами. – Я не буду спрашивать вас о том, почему вы пытаетесь отстаивать свою правоту. В конце концов размер машины как раз стал точкой преткновения для вашего теперь уже бывшего партнёра и братьев Фурдринье. Я даже в какой-то степени вас понимаю. Не слишком одобряю, потому что для меня главное – это начать выпускать как можно больше бумаги, которая будет вдобавок ко всему ещё и дешевле, чем та, что выпускается сейчас, – говорил я по-французски. Так как Сашка знал этот язык гораздо лучше, чем русский, то проблем с «воспоминанием» не возникло. – Оставим пока предмет вашего спора с господином Кулибиным. Я смотрел на Робера с весёлым любопытством: – Ответьте мне, пожалуйста, только на один вопрос, всего на один. Каким образом вы друг друга поняли?

– Что? – Робер захлопал глазами. – Простите, ваше величество, я не совсем понимаю… Я очень волнуюсь, – пробормотал он. – Ваш французский очень хорош, ваше величество, но я вас никак не могу понять.

– Вы с господином Кулибиным говорили на разных языках, каждый на своём родном, если быть точным, – я продолжал смотреть на него, не в состоянии скрыть любопытства. – Но, вы поняли друг друга, не так ли? И теперь я пытаюсь понять, каким образом это произошло. Потому что я могу допустить, что господин Кулибин знает французский язык, но вот вы вряд ли владеете русским, не так ли?

Робер молчал и продолжал хлопать глазами. Ко мне же обратился Кулибин, переводивший настороженный взгляд с меня на Николя и обратно.

– Ваше величество, о чём вы говорите? – он нахмурился, вслушиваясь во французскую речь. – Мы с Николя прекрасно поняли друг друга.

– Неважно, – я махнул рукой. – Вы сможете сделать машину большего размера, Иван Петрович?

– Я уже ничего не смогу сделать, государь, – Кулибин вздохнул. – Стар стал, черти раздери.

– Я не имел в виду, что вы сами начнёте таскать тяжести и прилаживать детали, – я скупо улыбнулся. – Объяснить, подмастерьям, что от них требуется, вы сможете?

– Да, конечно, – Кулибин нахмурился. – А…

– Если не будут слушаться, разрешаю их слегка побить. Красивый и прочный хлыст я пришлю вам с нарочным, – заверил я на мгновение опешившего изобретателя. – К тому же я точно знаю, что это возможно. Дидо уже почти приступил к созданию большой машины, чтобы продать своё изобретение англичанам. Так что да, это возможно.

Повернувшись к Роберу, я пояснил, о чём говорил Кулибину.

– Этот прохвост… – Робер сжал кулаки, а потом медленно их разжал, повернувшись ко мне. – Дидо через своего зятя давно пытался продать мою машину в Англию, – сказал он мрачно. – Не только Фурдринье, но и многим другим. Купс сказал, что не заинтересован в ней, потому что начал использовать вместо ткани солому, чтобы сделать основу для бумаги. И что он будет вкладывать деньги именно в это направление.

– Зачем вы мне это говорите, господин Робер? – я слушал его внимательно.

– Не знаю, ваше величество, – он вздохнул и развёл руками. – Я всё ещё нервничаю. Всё-таки впервые августейшая особа удостоила меня беседы.

– С кем ещё общался Дидо? – я хищно прищурился.

– С Брамом. Всё хотел приспособить его гидравлический пресс для отжима лишней воды из бумаги, – Робер стоял чуть ли не навытяжку, – но тот отказался с ним работать, так что ничего не получилось.

– В этом прессе нет ничего сложного, – скривился Кулибин. – Это даже неинтересно.

– А вот мне очень интересно, – я повернулся к изобретателю. – Но, боюсь, Брам был прав, в производстве бумаги прессу сложно будет найти применение.

– Ну почему же, – Кулибин погладил себя по короткой, но ухоженной бороде. – Не сложнее, чем этот пресс сделать.

– Займитесь этим, Пётр Иванович. После коронации я буду возвращаться в Петербург этой же дорогой. Давайте удивим друг друга? Вы порадуете меня работающей машиной для изготовления бумаги с использованием гидравлического пресса. Я же, в свою очередь, найду, чем порадовать вас всех, – и я обвёл взглядом всех находящихся в будущем цеху по производству бумаги. – Ну что же, не смею вас больше задерживать, господа. Я увидел всё, что хотел, – и, заложив руки за спину, направился к выходу. Но, сделав пару шагов, остановился и обернулся. – Солома не пойдёт, можете даже не тратить на неё время. Попробуйте древесину, – произнеся это, я быстрым шагом вышел из цеха.

Уже во дворе меня догнал Мертенс. Он встал по правую руку, и в молчании мы дошли до уже ожидающей меня кареты. Дождь на время прекратился, но у меня не было сомнений в том, что очень скоро он снова пойдёт. Развернувшись к губернатору, я почти минуту разглядывал его. Мертенс уже заметно нервничал, когда я произнёс.

– Когда я говорил, что могу всех порадовать, я не имел в виду вас, Василий Фёдорович. Вас я смогу порадовать, только если вы сделаете нормальные дороги хотя бы во вверенном вам городе, я не говорю уже про губернию.

– Ваше величество, – пробормотал губернатор. – Мы с Ушаковым Александром Андреевичем уже сегодня принесём вам план…

– Ах да, план, – я криво усмехнулся. Ну, слава богу, он догадался назвать полное имя его вице-губернатора. – А не поведаете ли вы мне, дорогой мой Василий Фёдорович, не покинул ли нас Ушаков Александр Андреевич так быстро, чтобы прямо сейчас в спешном порядке составить какой-нибудь план, якобы по улучшению города?

– Ну, что вы, ваше величество, как можно…

– Очень даже легко, – я задумчиво смотрел на него. – И тем не менее, я жду вас вместе с господином вице-губернатором и планом, в котором будет предусмотрен момент, когда император не промочит ноги, выйдя из кареты, а его лошадь не переломает ноги, проезжая по городу.

– Да, ваше величество, – Мертенс покорно склонил голову. – Мы никуда больше не поедем? Он выглядел растерянно.

– Нет, – я хотел ответить как-то более ёмко, но не стал. Тем более что ноге в мокром сапоге уже стало слишком некомфортно. – В Путевой дворец, – бросил я подскочившему ко мне Челищеву и сел в карету.

Дверь за мной захлопнулась, и карета практически сразу тронулась. Дурацкий приказ Павла о запрете офицерам передвигаться в закрытых каретах я отменил. Как и отмёл Сашкины лепетания в дневнике о том, что подданные должны видеть своего императора. Будучи цесаревичем, Санёк везде болтался без сопровождения. Как, собственно, и Костик. Может быть, поэтому брат так сильно возмущался, когда я ему приказал никуда не ездить одному. Я не знаю и не собираюсь действовать этим идиотским правилам. Кому станет легче, если командующего пристрелят на поле боя? А если на императора совершат покушение? И да, мне плевать, что обо мне в этом случае будут думать. Я ещё не оставил полностью идею сформировать несколько рот из отборных заговорщиков и швырнуть их под Аустерлиц в качестве братской помощи союзничкам. Без выделения дополнительных войск. Вот пускай там чудеса героизма показывают, а мне нужно пока более приземлёнными вещами заниматься.

Первое, что я сделал, когда попал в свои покои, это стянул мокрый сапог. Бросив его на пол гостиной, в которой расположился, и взглянув на новые сапоги, которые протягивал мне Кириллов, скривился от отвращения.

– Туфли домашние мне подай, и чаю вели заварить, а то будет обидно летом простудиться, – сказал я, вытягивая ноги и шевеля пальцами. Слуга быстро поклонился и пошёл к выходу из комнаты, когда дверь открылась, и вошла Елизавета.

– Медик тебя осмотрел? – спросил я жену, даже не пошевелившись, чтобы подняться. Мы были наедине, и Лиза уже поняла, что в таком случае она от меня чёткого соблюдения этикета не добьётся. Да она и не настаивала. Ей, похоже, это нравилось, создавало ощущение нормальной семьи.

– Нет, – она покачала головой и села на небольшой диванчик рядом с моим креслом. – Он занят, осматривает Екатерину, которая тоже чувствует себя не слишком хорошо. К тому же мне намного лучше. Скорее всего, это тот жуткий запах виноват, – она помахала рукой перед лицом.

– Да, возможно, – я внимательно посмотрел на неё. Больной Лиза не выглядела, но чёрт возьми, мы не можем в случае чего быстренько сбегать в больничку и сделать МРТ, к примеру. – И всё же, я настаиваю, чтобы ты показалась медику.

– Хорошо, Саша, я покажусь, но пусть это будет не Виллье? – она смотрела на меня умоляюще.

– Если у тебя есть какой-нибудь другой медик на примете, то я не против, – немного подумав, я кивнул. – А чем тебя не устраивает наш баронет?

– У меня от него мурашки по коже, – Лиза передёрнулась. – Я не могу сказать, мне просто неприятно даже думать, что он меня коснётся.

– Он врач, – напомнил я ей, но она только упрямо вздёрнула подбородок. – Ладно, как знаешь, я не настаиваю, чтобы тебя осмотрел именно этот врач, но хочу, чтобы тебя проверил любой хороший медик как можно скорее.

Елизавета хотела что-то сказать, но тут дверь в очередной раз приоткрылась. Я думал, что вернулся Кириллов, но нет, это был Сперанский.

– Да, Миша, что стряслось?

– Ваше величество, приехал граф Кочубей Виктор Павлович. Он просит ваше величество принять его.

Я невольно замер. Кочубей был одним из ближайших Сашкиных дружков. Если честно, то я ждал его гораздо раньше, но даже сейчас не был готов к этой встрече. Только вот встретиться было нужно.

– Пускай проходит, раз приехал, – решительно проговорил я, гипнотизируя взглядом дверь.

– Эм, ваше величество, вы не обуты, – напомнил мне Сперанский.

– А это как-то может повлиять на мою способность говорить?

– Нет, ваше величество, – и он вышел из комнаты.

Кочубей зашёл практически сразу. Он стремительно приблизился и поклонился, широко улыбаясь при этом.

– Ваше величество, я несказанно рад вас видеть, – быстро произнёс он по-французски.

– Я понимаю, ты был за границей, Витя, и не мог знать о том, что я предпочитаю говорить по-русски, – спокойно ответил я, стараясь не показывать, что немного нервничаю. – Вот только, Витя, ты не спешил выразить мне сочувствие в связи со скоропостижной кончиной моего отца, также как ты не спешил поздравить меня с короной. Я просто теряюсь в догадках и хочу знать, почему это произошло? – я пристально смотрел на него, отмечая про себя, как улыбка сползает с его красивого холёного лица.

Глава 4

Мы застряли в Твери, и никто не мог мне внятно сказать, когда сможем снова двинуться в путь. Дождь шёл, не переставая, уже третий день, заставляя нас всех на стенки лезть. Я злился особенно на состояние дорог, которые и не позволяли нам выехать из Твери. Я не претендую на автобаны, но приличную гравийку-то сделать можно, в конце концов, с насыпями и стоками воды в кюветы?! Не такая уж это великая инженерная мысль. С более сложными дорогами древние римляне вполне справлялись, а у нас в чём проблема? И я даже знаю ответ. Деньги. Деньги и недостаток рабочей силы. Вот основная причина, всё остальное вполне решаемо.

Кроме меня на стены лезли Мертенс и его заместитель Ушаков. В тот день они, естественно, не смогли предоставить мне никакого разумного плана по улучшению города. Я их отправил думать и пригрозил, что если они сегодня не явятся с нормальным планом, то кто-то может пострадать. Ну не один же я должен страдать, в конце-то концов!

– Этот жуткий дождь никогда не закончится, – пожаловалась Елизавета, стоя у окна и глядя, как по стеклу сползают капли. Они соединялись между собой, образуя в итоге ручейки, стекающие вниз и падающие на карниз. – У меня голова начинает болеть, когда я смотрю на эту безрадостную картину. Да ещё и мутит постоянно.

– Ты не беременна? – я подошёл к жене и, обняв её за талию, притянул к себе. Елизавета прижалась спиной к моей груди и закрыла глаза.

– Нет, и это усиливает мою меланхолию, – пожаловалась она. – Что со мной не так?

– Или со мной, – рассеянно проговорив это, я поцеловал её в пахнущую духами макушку. – Но если ты не носишь дитя, то почему тебя постоянно мутит? – я нахмурился, глядя на неё. – Лиза, тебя осмотрел врач?

– Саша, я не думаю…

– Я не прошу тебя думать по этому поводу. Если тебе будет так легче принять решение, то я тебе прикажу. Это не шутки, Лиза.

– Саша…

Я увидел, что она собирается со мной спорить.

– Чёрт возьми, Лиза! – она вздрогнула и посмотрела на меня, а я слегка сбавил тон. – Хорошо, раз ты не в состоянии принять самостоятельное решение о выборе врача, то я, пожалуй, сделаю это сам. Будь готова к тому, что сегодня в течение дня тебя осмотрят.

Она попыталась вырваться из моих рук, но я держал её крепко и не намерен был слушать возражений. Елизавета порывалась что-то сказать, но тут дверь приоткрылась, и заглянул Сперанский.

– Ваше величество, к вам гонец от Макарова Александра Семёновича, – доложил он в своей обычной невозмутимой манере.

– Та-а-а-ак, – протянул я, отпуская жену. – Меньше всего я хотел бы сейчас видеть гонца от Макарова. Самого Александра Семёновича с его ежедневными докладами мне безумно не хватает, но получать от него известия через гонца как-то не хотелось бы.

– А почему Александр Семёнович не поехал с нами, он что, не будет присутствовать на коронации? – удивлённо спросила Елизавета, мгновенно забыв про свои обиды.

– Конечно он будет присутствовать, – я вздохнул. – Ему ещё нужно проследить, как его служба начинает работать в Москве. Вот только он испросил позволение присоединиться к нам немного позже, потому что именно сейчас сильно занят.

– И чем же таким важным занят господин Макаров? – Лиза нахмурилась. – Что может быть важнее твоей коронации, Саша? Неужели какой-то мерзкий заговор?

И это говорит женщина, которая, может быть, и не принимала участия в заговоре против Павла Петровича, но которая его молчаливо поддерживала. Или же «у них шпионы, а у нас разведчики»?Этот принцип действует во все времена и применяется к любым условиям. Да, похоже на то.

– Саша, почему ты молчишь? – она приложила руки к вспыхнувшим щекам.

– Пытаюсь кое-что понять, – я криво улыбнулся. – И нет, Лизонька, не волнуйся, Александр Семёнович не расследует очередной заговор. Все заговорщики пока судорожно полируют драгоценности, чтобы блеснуть на коронации. Но господин Макаров действительно очень занят, он делит отставных лошадей, предоставленных Михаилом Илларионовичем Кутузовым с Архаровым и Вороновым. Поверь, на конюшнях, устроенных специально для нужд полиции и Службы безопасности, сейчас идёт бойня.

– Я не очень хорошо понимаю, – Лиза сжала пальцами виски.

– Я тоже не очень хорошо понимал, почему эти ведомства не были снабжены лошадьми. Но разбираться не буду иначе увязну. Главное, что конюшни начали создаваться, конюхи начали наниматься, а лошади, отслужившие своё в кавалерии, начали в эти конюшни поставляться. Большее я просто физически не успел сделать, потому что мы уезжали, – я вздохнул, прикинув объём предстоящей работы только вот по этим ведомствам.

– Ваше величество, – напомнил о себе Сперанский. – Гонец.

– Да, гонец. Ты проверил, что за послание он везёт? – спросил я, поворачиваясь к нему.

– Конечно, ваше величество, – Сперанский удивлённо посмотрел на меня. – Но вам лучше принять этого гонца лично, ваше величество, потому что я пока не понимаю, как реагировать на новости, которые он привёз.

– Впускай его. Надо же знать, что так спешно хочет мне передать Александр Семёнович.

– Слушаюсь, ваше величество, – Сперанский наклонил голову и вышел из гостиной, в которой мы с супругой с утра расположились.

Елизавета прошла к дивану и уселась на нём, с интересом поглядывая на дверь. Я её не отсылал. Если в документах, привезённых гонцом, будет что-то действительно секретное, то я просто ей об этом не расскажу. Лиза очень умная женщина и прекрасно понимает правила игры. Но на рожон не лезет и вообще пребывает почти всегда в прекрасном настроении. Всё-таки она любила Сашку, и я надеюсь, не перестала его любить.

Вот только привычка этих немецких дам, к которым относились моя жена, невестка и даже мать, писать бесконечные письма, в том числе своим немецким родственникам, заставляла меня даже в присутствии жены вести себя крайне осторожно. Я вообще поймал себя на мысли, что могу доверять не больше чем десятку человек из своего окружения, и моя семья, увы, в это число не попадает.

В комнату вошёл гонец. Шляпу он держал на согнутой руке, а волосы были влажными. Получается, что он скакал под дождём и прибежал ко мне, даже не обсохнув. Да и Сперанский, получается, долго его в приёмной не мурыжил.

– Капитан Гольдберг, ваше величество, – отчеканил гонец и сделал шаг в моём направлении, протягивая конверт.

– Ну что же, посмотрим, что мне хочет сообщить Александр Семёнович, – пробормотал я, забирая конверт из рук капитана.

Сургучная печать была вскрыта. Сперанский своё дело знал. Вскрытие писем – это не только отсеивание совсем уж ненужной для меня информации, но и определённая мера безопасности. И иногда случалось, что мой секретарь не знал, что делать с той или иной информацией. Тогда он сразу же притаскивал эти письма мне, не откладывая на утро, когда я разбирал отложенную им для меня корреспонденцию. Вот и сейчас Сперанский не знал, как поступить, и предложил мне решать самому.

Открыв письмо, я принялся читать, внимательно вдумываясь в каждое слово. Дочитав до конца, почти минуту смотрел на лист невидящим взглядом, потом встряхнулся, словно меня охватил озноб. Преувеличенно аккуратно свернул письмо и убрал его в карман. После чего посмотрел на капитана.

– Вы знаете, что здесь написано, капитан? – негромко спросил я его.

– В общих чертах, ваше величество, – очень осторожно ответил Гольдберг. – Я не так давно вернулся из Англии, и Александр Семёнович сразу же отправил меня догонять ваш поезд.

– Вот как? – я внимательно осматривал его. Высокий, подтянутый, темноволосый и темноглазый. Женщинам, скорее всего, нравится. И особенно им нравится этот едва уловимый флёр опасности, который окружает капитана. Словно передо мной стоит хищник, пока спокойный и контролируемый, но готовый сорваться в любой момент и ринуться на добычу. – Как ваше имя, капитан Гольдберг?

– Иван Савельевич, ваше величество, – он на секунду замешкался, прежде чем ответить. Словно не ожидал, что я могу спросить нечто подобное.

– Идите отдыхать, Иван Савельевич, – приказал я, продолжая его пристально разглядывать. – Полагаю, вам следует поехать в столицу в составе нашего поезда.

– Это большая честь, ваше величество, – он наклонил голову и заметно побледнел. Наверное, думает, что же сделал не так, и не стоит ли ожидать ареста. Выпрямившись, он развернулся и направился к двери.

Я проводил его взглядом и посмотрел на задумчивую Елизавету.

– Что за новости привёз этот бравый капитан? – сразу же спросила она, заметив мой взгляд.

– Александр Семёнович пишет, что бывшего английского посла, лорда Уитворта убили, представляешь? Какие-то оборванцы осмелились напасть на столь важную персону и зарезали его прямо в Лондоне. Просто кошмар! – я покачал головой. – Мне нужно срочно написать королю Георгу соболезнования и пожелать ему обратить внимание на безопасность в его столице. Шутка ли, в него самого не так давно стреляли, лорда Уитворта убили. Я начинаю беспокоиться за жизнь и благополучие своих подданных, что гостят сейчас в Туманном Альбионе. Граф Воронцов, например. Он так здорово помог своей стране с бумажным станком, не удивлюсь, если поможет с чем-то ещё и не раз.

– На короля Георга покушались? – Лиза прижала руку ко рту. – Это ужасно!

– Да, почти в то же время, как моего отца хватил удар, только год назад, – я задумчиво посмотрел на неё. – И бывают же такие совпадения!

– Это чудовищно на самом деле, – Лиза встала, набросила на обнажённые плечи шёлковую шаль и прошлась по комнате.

– Да, чудовищно, – я быстро подошёл к ней и поднёс её руки к губам. – Лизонька, мне срочно нужно уйти. Соболезнования Георгу это действительно очень важно.

Не дожидаясь ответа, я вышел из гостиной. Сидевший в приёмной Сперанский вскочил на ноги, как только меня заметил.

– За мной, – на ходу кивнул я ему, направляясь в комнату, заменившую мне кабинет. Сперанский схватил со стола свою, ставшую уже неизменной, папку и поспешил следом. Как только мы оказались в кабинете, я повернулся к нему. – Что ты слышал и знаешь о короле Георге?

– Эм, – Сперанский явно растерялся.

– Миша, мне нужно сравнить наши знания, чтобы подумать о своих дальнейших действиях, – терпеливо заметил я.

– Он болен, – осторожно произнёс Сперанский. – Король безумен, но его безумие пытаются скрыть.

– А ещё в него стреляли в театре. Я задумчиво потёр подбородок: – Что за мания у убийц стрелять в театрах?

– О чём вы говорите, ваше величество? – переспросил Сперанский.

– Так, ни о чём, просто мысли вслух. Я снова задумался, а потом задал очередной вопрос:. – В короля Георга стреляли в результате заговора?

– Нет, насколько всем известно, нет, – покачал головой Сперанский. – Какой-то сошедший с ума солдат, возомнивший себя новым мессией.

– Как удобно, – я подошёл к окну, глядя на дождь. – Только наши идиоты сами бросаются под пули, ну, или в императорские спальни. Варвары, что с нас взять. В цивилизованных странах всегда найдётся сумасшедший, слышащий голоса, нашёптывающие ему всякое. И что, принц Уэльский совсем ни при чём?

– Нет, ваше величество, – Сперанский позволил себе улыбнуться. – Принц Георг очень переживает за отца.