Истории одного города…

Ничего не говоря, под продолжающийся снаружи обстрел, присутствующие практически одновременно опрокинули чашки с «чаем». И пока они жадно вдыхали воздух и занюхивали рукавами, Глеб неожиданно вспомнил о неизменных, еще со времен их первого знакомства, привычках Семена Аркадьевича: первая – это всегда и всех называть по имени отчеству; вторая – это с бессменной улыбкой заканчивать глубокую мысль выражением «поверьте моему опыту…»

– Слушай, Аркадьевич, может ты всё-таки познакомишь нас? – отставив свою тару, вдруг заговаривал сидевший справа от него мужчина, раскачивая на месте, словно на кресле-качалке и прижимая руками свое огромное пузо. – А то как то не по-мужски получается, выпивать выпиваем, а знать друг друга не знаем.

– И действительно, что это я! – опомнился старик, хлопнув себя по лбу ладошкой. – Дорогие мои, прошу любить и жаловать, Ломакин Глеб Васильевич – человек – золотые руки, уж поверьте моему опыту.

– «Золотые руки», говорите? – поднявшись и протянув руку для приветствия, сказал сидевший рядом с Глебом мужчина, лет пятидесяти. – Что ж, очень приятно. – Вениамин Честа – не отпуская руки представился он.

Пожимая крепкую, как сталь руку Честы, Глеб отметил про себя его пристальный изучающий взгляд и крепкое телосложение, спрятанное за спортивным костюмом. Прическу его он не рассмотрел, т.к. тот до некуда натянул серую вязанную шапку, но отчего то был уверен, что этот круглолицый мужик абсолютно лысый под ней.

– Вениамин Станиславович, чтоб вы знали Глеб Васильевич, заслуженный тренер по борьбе! Гордость, так сказать, нашего города. – подключился к беседе старик.

Глеб уважительно кивнул и отпустил руку нового знакомого, который, улыбнувшись краем губ, занял свое место.

Сидевший между Честой и Семен Аркадьевичем молодой человек, по крайней мере выглядевший как показалось Ломакину, моложе его, вставать не стал. Взглянув на него бесконечно уставшими глазами, он застыл в безмолвии, словно ожидая пока его представят. Будучи весьма смекалистым, Семен Аркадьевич не заставил его долго ждать и мгновение спустя сказал:

– Великов Павел Ильич, еще одна наша гордость, Глеб Васильевич. Музыкант в третьем поколении. Трудоголик областной филармонии.

«Немой» музыкант едва заметно кивнув головой и тут же отвернулся лицом к буржуйке. И хотя никто не упомянул инструмент на котором он играет, Глеб, обратив внимание на его ладони, был уверен, что это было неприменно фортепиано– уж больно длинные и тонкие пальцы, он грел вытянув вперед руки. Да и строгий костюм, толи черного, толи темно-синего цвета, в который он был одет, спрятав пиджак под пыльным тулупом, сам собой подталкивало воображение рисовать картинку, в которой этот щуплый малый, с надменным видом выходит на сцену и так же робко кланяясь, занимает свое место за фортепиано…

– Может кому «чаю» подлить? – сбивая с мысли Глеба, вдруг поинтересовался Семен Аркадьевич. – Есть хороший тост…

Коллектив снова засуетился, разглядывая содержимое своих чашек, но руки вперед протянули лишь заслуженный тренер и еще совсем не знакомый Глебу человек-«качалка» интересовавшийся его именем.

У Глеба тара тоже была пустой, но он решил пропустить.

– Так что за тост, Аркадьевич? – немного заплетающимся голосом спросил тот самый незнакомец, не дожидаясь пока наполниться его чаша.

– А я, дорогие мои, хочу выпить за тишину! – переключаясь на его тару, ответил он.

–За тишину? – удивленно переспросил Честа.

– Именно за нее. – подтвердил тот. – Разве не заметили, как вокруг всё стихло?

Присутствующие переглянулись и на несколько секунд замерли.

– Действительно угомонились, – подтвердил Честа и поднял руку с чашкой вверх. – За тишину!

Те у кого было что выпить – выпили, не произнося ни слова. Так приятно было это затишье. Ну а Глеб лишь одобрительно кивнул и чуть вытянулся вперед, пытаясь разглядеть ту самую старуху в противоположной стороне. Ее лицо слабо освещалось, различим был лишь платок на голове и ладони. Это были маленькие морщинистые кисти и хрупкие тонкие пальцы, которые она потирала время от времени друг о друга.

Неожиданно для себя, он вспомнил свою бабушку, представляя ее, на месте этой старухи. Она тоже часто разминала ноющие суставы пальцев, изношенные тяжким колхозным трудом. Однако, только его сердце забилось барабанным боем, а на глаза накатила тоскливая пелена, как его вновь вернул к реальности голос чудака Семена Аркадьевича.

–Глеб Васильевич! – Слегка сиплым голосом привлек он к себе внимание и откашлявшись в рукав шубы, продолжил. – Вот, знакомьтесь, пожалуйста, заслуженный шахтер Украины -Стафийчук Евгений Игоревич.

– Здравствуй, – сухо сказал Стафийчук.

– Здравствуйте, – в пол голоса ответил Ломакин.

– Довольно интересный человек, – не обращая на них внимания, продолжал Семен Аркадьевич. – Вот уж никогда не думал, что шахтеры бывают так интересны…

– Не ты один, Аркадиевич… не ты один… – с досадой заметил Стафийчук. – А почему, собственно, «золотые руки»? Ты что, все умеешь делать? – переключился он на Глеба.

– Нет, – честно признался тот. – Только внутреннюю отделку помещений.

– А-а, «шабай» значит! – не сдержавшись, съязвил Стафийчук.

– Ну не совсем так, Евгений Игоревич. – Тут же возмутился Семен Аркадьевич. – По-моему сейчас не то время…

– Ну да, прости. Я видимо маленько охмелел.

– Ничего, – отмахнувшись рукой, ответил Глеб. – Многие так говорят. Ну, если не говорят, то думают точно.

– Ну вот и славно, -широко улыбаясь сказал Семен Аркадьевич. – Не стоит сейчас накалят обстановку, уж поверьте моему опыту.

– Мир?.. – Подняв вверх ладони, словно сдаваясь в плен, предложил Стафийчук.

– Мир. – ответил Глеб, протянув ладонь, чтобы пожать руку Стафийчуку.

– Слушайте, Аркадиевич, – внезапно вступил в полемику заслуженный тренер, – так может паренек нас рассудит, а?

– Глеб Васильевич? – вскинув брови, протянул он, сказал Аркадьевич.

– А почему нет. Музыкант ведь не участвует. – добавил Стафийчук.

– И то верно. А что, давайте послушаем. Кому-то из нас троих может и повезет… – ответил старик.

– Давайте я? – развернувшись всем телом к Глебу, предложил Стафийчук.

Присутствующие, молчанием выразили своё согласие и он приступил, глядя прямо в глаза заинтригованному Глебу сказал.

– Так вот. Весь вечер мы только и делали , что спорили все об одной вещи, точнее, об одном вопросе – «Что дальше?» Все сказанное повторять не буду, только основные формулировки: во-первых, Семен Аркадьевич. Он искренне верит, что долго это длиться не может и что на очередном «Минске», там 5 или 8, все же примутся окончательные решения, подходящие обоим сторонам и все угомониться окончательно. Как по мне, все это хрень собачья; или к примеру я-привез детям денег, собранных из собственной пенсии и на тебе-попал в жопу… Обстрел, бомбежка, бегство сюда, в подземелье… И главное, я ведь говорил им поехали домой. Нет же. Говорят: «столько наживали – теперь не бросим». Они, кстати там, – указывая на «кроватные угодья» рукой, недобро скривился он, – оберегают теперь нажитое. Ну да ладно. Теперь не о том. Я приехал оттуда, с «независимой», и утверждаю наверняка, там так прорабатывают мозги, что если б я не видел того, что здесь твориться, то через год и сам бы поверил, что Донбасс оккупирован сепаратистами, а местные жители живут в страхе за собственную жизнь под дулом русского «Калашникова», поэтому их надо бомбить, – от последних слов Стафийчук, расплакался, так сильно ему стало не по себе. Однако спустя минуту, он взял себя в руки и глубоко вдохнув продолжил, не отводя глаз от внимающего Глеба. – И , наконец, мой новый друг Вениамин. Вень, ты прости, конечно, но это уж совсем не в какие, понимаешь?.. Предполагает, что скоро к ним присоеденится весь Юго-восток Украины и они чертовых «бендер» в границы их исторической родины – в закарпатские леса, туда где Советская власть, кстати с горем пополам добила последних из сопротивлявшихся… Правда еще пару десятков лет после ВОВ. – Он закончил, тяжело выдыхая, с досадой глядя на пустое дно своей чашки. Но потом все же добавил. – Так что ты думаешь? Возможен хоть один вариант?

Смущенный впившимися в него глазами, ожидающими ответа, Ломакин вначале взглянул на Стафийчука, а после на тренера и музыканта, который внезапно тоже решил послушать его, однако остановился он все же на невозмутимом взгляде Семен Аркадьевича. Его бесконечно добрые глаза хоть и впились в него, но ни капли не смущали.

– Вы знаете, наверно каждый из вас может оказаться прав, – неуверенно начал Глеб, – никто не может знать наверняка, но мне от чего-то хочется сказать избитую фразу – «За кем правда, тот и победит…»

– И это все? – удивился Стафийчук.

– Такое мнение? – уточнил тренер. – Всё, что ты можешь сказать!

– Успокойтесь, прошу вас. – обратился Семен Аркадьевич к возмущённым собеседникам. – Его мнение, как и наше тоже имеет право на существование. Не так ли? Евгений Игоревич… Вениамин Станиславович…

Видимо, проникнув большим уважением к этому старику в полушубке, присутствующие тут же угомонили свой пыл, но тот видимо и сам был не удовлетворён ответом Глеба и все-таки решил уточнить:

– Глеб Васильевич, а как же быть, если у каждого из нас своя правда?

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Ломакин, – тогда может тот победит, за кем правда перед Богом.

– О-о, прошу Вас, только не о Боге сейчас…– внезапно возмутился старик.

– Но как же?..

– Да так, Глеб Васильевич. Вы уж простите меня за тон, но я родился и прожил жизнь при коммунизме. Все что я имею, я заработал честным путем. Все что есть в этом городе, построили люди для людей. Построили при советах, прошу учесть. И никакой религии у нас не было… Поверьте моему опыту. – Закончил Семен Аркадьевич, изобразив на лице хоть и поддельную, но все же улыбку.

– Вы же сами спросили… – виновато ответил Глеб.

– О-о, я снова прошу прощения, Глеб Васильевич, – повторил старик. – Просто я всегда немного не в себе, когда вспоминают о Боге. Как истинный атеист я лично не понимаю, почему люди сами натворив дел, надеяться что он всё исправит… Кем бы он не был…

Больше не произнося ни слова, старик снял с буржуйки разогретый заварник и принялся разливать по кружкам «чай», так же безмолвно протянутым ему на встречу. В этот раз Глеб тоже не остался в стороне. Переглянувшись, все четверо снова выпили и снова занюхивали рукавами, жадно вдыхая воздух.

За стеной по-прежнему царила тишина. Взглянув на часы, Глеб удивившись, как быстро шло время, сказал вслух:

– Третий час уже, представляете?

После, он без команды вышел из комнаты и при свете фонарика отобрал более-менее подходящие для топки куски фанеры и досок. Набрав полную охапку, он вернулся обратно и скинул ее у ног Семена Аркадьевича.

– Благодарю Вас! – кивнув головой, сказал старик, присаживающемуся на свое место Глебу.

– Может повторим? – спросил уже совсем охмелевший Стафийчук, теперь уже раскачиваясь не взад вперед, а по окружности будто Юла.

– К сожалению, Евгений Игоревич, это были последние капли наших запасов. – ответил ему старик, перевернувши заварник вверх дном для большей убедительности.

Окончательно поникнув, Стафийчук из последних сил поднялся с места и не проронив ни слова направился к своей койке. Только теперь, глядя ему вслед, Глеб понял, что этот еще совсем не старый шахтер на пенсии, не так живо себя чувствует, как выглядит. Уж больно тяжело даётся ему ходьба на не сгибающихся, буд-то протезных ногах.

– Вот уж действительно нелегкая принесла, да? – обращаясь ни к кому и ко всем одновременно , в пол голоса заметил тренер, тоже провожающий его взглядом.

– Да-а, протянул Аркадьевич, переключаясь на потухающую топку. Ловким движением он открыл дверцу и принялся закидывать в нее дрова. Однако, когда она была заполнена он не стал закрывать ее, а словно под гипнозом влился взглядом в нарастающие друг на друга языки пламени, сказал: –А если все-таки простить друг друга? В один миг, просто взять и простить…– Толи от того что все уже устали, толи от того, что отсутствие спиртного заметно остудило их пыл и желание вступать в палемику, но так или иначе старику никто нечего не ответил. Под хруст и скрежет топки, каждый из них прогрузился в свои мысли и никто не заметил, как высохшая, дряхлая старушка поднялась с места и шоркая подошвами о пол подошла к Семену Аркадьевичу.

– Никто не простит, сынок. – сказала она тихим тонким голосом, который прозвучал для них громче взрыва снаряда, одного из тех, что разрываются снаружи.

Словно окаменелые, все четверо глядели на нее с откровенным шоком, граничущим с испугом. Она же, погладив Семена Аркадьевича дрожащей, легкой, словно детской, ладонью по плечу, тем же голосом добавила:

– Ни ты… Ни эти хлопчики… Никто не простит… В 45-м ведь никто друг друга не простил…

Спав с его плеча, ладонь безвольно повисла в воздухе. Не весть откуда в ее руке появилась свеча, тонкая , горчичного цвета, такие обычно продают в церкви. Немного склонившись, она подожгла ее от пламени буржуйки и выставив перед собой зашоркала ногами в сторону выхода. – Никто не простит… – закончила она где-то позади них.

Обомлевшие, они продолжали сидеть в безмолвии, даже когда по их ногам холодным ужом прошёлся сквозняк, впущенный ею в раскрытые двери.

Наконец когда их попустило, первым заговорил Аркадьевич, очень тихо, будто боясь, что она его услышит: – А ведь я думал, что она немая… Два дня ни звука…

* * *

Затишье продлилось до утра и после до самого вечера, загремело уже в сумерках и совсем в другом районе. Кое-как, в полудреме, Глеб дождался глубокого утра, расположившись с семьей на койке. А когда под шум засуетившихся соседей «по кроватным холмам» сон окончательно покинул его и его семью, вслед за остальными они покинули убежище.

Единственное что не давало ему покоя, не считая, конечно же войны, это слова ” немой “старухи: «Не ты… Не я… Не эти хлопчики… ». Лишь после долгих раздумий, он наконец понял, что она имела ввиду. Ведь действительно, все поколения, заставшие эту братскую войну с любой из сторон, уже точно не смогут простить друг друга… даже если остановиться. И так же, как после ВОВ, где среди одного народа так же встречались представители враждующих сторон, мы будем ещё долго терзать друг друга презирающими взглядами.

Блогер

– Всем привет! Гости мои канала и в особенности мои подписчики я рад приветствовать вас в этот прекрасный день в этом прекрасном городе? – Едва выйдя из автобуса затараторил на камеру телефона молодой человек c большими зелеными глазами и длинными русыми волосами, собранными в хвост. – Это я, ваш извечный лазутчик, искатель истины на просторах интернета и нашей огромной страны – Маркиз и мой канал «Истина с Маркизом». Наконец-то я осуществил свою давнюю мечту, а вернее сказать, достиг поставленной перед собой цели и приехал в Донецк. Да, да. Вам не послышалось. Я действительно сейчас нахожусь в этом городе, а точнее только-только прибыл на АВ «Южный».

Парень крутился с телефоном в руке, но на фоне его лица было трудно что-то разглядеть позади.

– Итак, вы спросите меня « Что ты здесь делаешь, Маркиз?» А я вам отвечу – все просто, я приехал, чтобы убедиться, что не смотря на постоянные боевые действия город живёт и не планирует сдаваться.

Закончив говорить, он жадно вдохнул воздух, потому как говорил на одном дыхании.

– Что ж, прошу вас, – отводя от себя камеру продолжил Маркиз, – лицезрейте город-герой?

Однако «лицезреть» особо было нечего. Остатки грязного снега, разбросанные по клумбам вокруг территории вокзала, удивительно сочетались, если так можно выразиться, с холодным серым небом и жирными лужами на асфальте, рисуя довольно мрачную картину последней зимней схватки с первыми мартовскими шагами весны. Как нельзя к месту оказались мазки унылых и каких-то озадаченных лиц снующих вдоль и поперек вокзала. Возможно кто-то скажет, что это обычная картина для этого времени года и любого другого автовокзала, но ведь это был Донецк, где-то там, на окраине, продолжают идти бои, от того эти первые впечатления жутким комом ложились на грудь.

– Молодой человек, – неожиданно раздался голос позади него. –Вы что ведёте сьемку? Покажите ваши документы!

Обернувшись Маркиз увидел перед собой крепкого парня в военной форме и тут же поменялся в лице, пряча телефон в кармане.

– Я? – как можно искренне удивился он. – Нет.

– Документы предъявите. – продолжал настаивать военный, перебив Маркиза.

– Да пожалуйста. – выказывая всем видом искреннее недоумение ответил Маркиз и протянул паспорт. – А в чем собственно дело?

– В республике запрещена съемка объектов особой важности. – объяснил военный перелистывая страницы документов.

– Особого значения? – переспросил Маркиз.

– Да. На одном из них вы находитесь.

– А, понял. Да я собственно искал фон, на котором можно будет сделать селфи. – объяснил Маркиз поникшим голосом.

– Цель визита? – возвращая российский паспорт владельцу, спросил военный.

– В гости приехал, к одногруппнику. Мы учились вместе в ДонНТУ.

– Хорошо. На первый раз я делаю вам предупреждение. Но советую больше не снимать.

– Я понял, э-э товарищ Сержант. –Разглядев погоны ответил Маркиз и тут же откланялся, направившись к ближайшей остановки городского транспорта.

Не выбирая направления, он заскочил в первую попавшую маршрутку, затерявшись в толпе попутчиков.

Включилась камера минут 30 спустя, когда он сменил направление пути пересел на другую маршрутку, следующую вдоль Университетской улицы. В отличии от неприглядного вокзала эта улица выглядела довольно живо и много ярче. Сквозь немного помутневшее от грязи стекло, можно было разглядеть и разноцветные вывески магазинов и неоновые огни реклам.

Вообще, если бы Маркиз был заинтересован или хоть на немного сосредоточил свое внимание на картине за окном маршрутки, а не снимал все подряд с отрешенным взглядом, то он наверняка бы заметил, что жизнь здесь не слишком то изменилась. Точнее изменилась, но все-таки кипит – меньшим потоком, но ездят машины; на месте исчезнувших магазинов, офисов и банков, постепенно появляются новые; улицы и парки по прежнему заполняют люди, пусть и с другими лицами…

Однако с того самого встречи с военным, его поведение резко изменилось, как и желание продолжать путешествие. В памяти всплыли ролики из интернета, в которых некоторые журналисты и блогеры обвиняли правоохранительные органы республики в откровенном беспределе. Присутствовала даже информация о задержании людей по псевдо-обвинениям с целью последующего их выкупа их же родными. Но самое страшное для него было то, что многие из них были россияне. Пропитавшись этим страхом, он категорически не желал проверять их правдивость на своей шкуре.

Камера снова отключилась. Парень спрятав телефон, вышел на конечной остановке этого маршрута, сделал глубокий вдох и попытался разогнать свои страхи и собраться с мыслями. Снующие вокруг люди отвлекали внимание и он даже попробовал сосредоточиться на внешнем виде нескольких из них, пристально встречая и провожая их взглядом, но этого оказалось недостаточно, перед глазами всё время стоял тот самый военный. Теперь осталась крайняя мера – достав из кармана рюкзака пачку нераспечатанных, но подготовленных заранее сигарет, он не задумываясь подкурил от зажигалки лежавшей там же. Вообще он курил редко и в основном кальян в хорошей компании, но в моменты особого напряжения мог позволить себе и пару сигарет.

Спустя пару минут, так и не докурив до конца, он выбросил сигарету и бросился к маршрутке с надписью «Киевский проспект». Заняв место он снова включил камеру телефона и на экране, в беззвучном режиме вновь замелькали дома, деревья, люди.

* * *

– Дорогие мои, я снова с вами и мы по-прежнему в Донецке, – прежним смелым тоном сказал Маркиз глядя прямо в камеру. Отведя камеру в сторону он принялся снимать окружающие его дома и двор с полуразрушенной детской площадкой. – Ребята, это Путиловский район, хотя скорее то, что он него осталось. Вы знаете, – внезапно сменил тон он вновь навел камеру на себя, – когда водитель высадил меня на остановке со словами: «дальше никто не возит», я не знал что здесь будет так ужасно… Посмотрите, – приблизив разрешение и вновь отведя телефон в сторону продолжил он, – что стало с этим районом. Обгрызанные снарядами и пулями стены домов и стволы деревьев, выбитые окна и двери, разрушенные крыши… Не знаю, не могу сказать точно, – не спеша двигаясь вперед сделал он вывод, – но мне от чего-то кажется, что здесь совсем никого не осталось. Представляете, я даже ни одной собаки еще не встретил.

Камера продолжала снимать, а Маркиз видимо онемев от эмоций продолжал неспеша двигаться вглубь района. Дорога, пролегающая вдоль дворов, была усеяна лужами, довольно сильно напоминающими воронки от минометных снарядов. Просверленный осколками и пулями профильный забор вокруг футбольного поля, светился словно дуршлак. Приблизившись ближе, он заснял и кротовые норы хаотично разбросанные по полю, и беспорядочно развороченные, бывшие когда-то совсем новыми пластиковые красно-синие сиденья. Потом снова была разбитая дорога с разнесенными по клумбам кусками тротуарной плитки, прежде уложенной на тропинки ведущие к подъездам дома. И снова дома, которые по движению в направление аэропорта, все больше наминали изувеченный город, усеянный сломанными скелетами деревьев и бытовым хламом, гонимым ветром из угла в угол.

Он все еще молчал… Молчал и шел вперед. Где-то вдалеке послышались хлопки, характерные для залпов орудий, которые сменились разрывами снарядов содрагающих воздух. Маркиз остановился. Ему показалось что этот гром среди ясного неба доносился все громче и громче, так, будто удары этих снарядов приближались к нему. Он замер, стараясь даже не дышать, но несколько минут спустя все стихло.

– Ребят, я испугался, – признался он на камеру. – нет, честно, еще чуть-чуть и стало бы сердце. Я не представляю, как люди все это время пережили… А может все еще живут…

Он снова пошел вперед продолжая снимать окружающий его ужас. Еще большей жути ко всему прочему добавляли черные, как смоль тучи. Беспросветной пеленой они затянули небо над ним, оставив серый просвет где-то вдалеке.

– Ну что ребят, наверное придется вернуться в город. Снять себе номер в какой-нибудь недорогой гостинице, – снимая небо над головой, объяснился Маркиз, – сами понимаете, по такой погоде не на снимаешься. А завтра, я снова попытаюсь добраться до конечно цели, разрушенного Путиловского моста… Жаль сворачиваться… Очень жаль.

Не выключив камеры парень двинулся в обратном направлении, убрав телефон в карман куртки. Резкие порывы ветра, по– видимому и виновные небесной черноте, касаясь земли подрывали с нее всякий хлам вперемешку с листвой и вырываясь из подворотней, а иногда выскакивая из-за углов домов, швыряли весь этот мусор ему вслед, словно подгоняя его.

Однако пройдя всего сотню шагов, а может и того меньше, парень услышал странный пронизывающий воздух свист, исходящий из неоткуда и отовсюду одновременно и взрыв, где-то в паре кварталов отсюда содрагнувший землю.

Секундное замешательство Маркиза, сменилось оглушающей сознание паникой. Не видя другого выхода, он бросился к ближайшему дому, пытаясь укрыться в первом из попавшихся подъездов, но тот оказался закрытым. Тогда, не теряя надежды, парень устремился к следующей двери, но и она наглухо закрыта. Потом были еще двери и даже дома, но все оказалось четно пока от безысходности и накатывающейся на него «морской волной» страха, он вдруг не понял, что не в силах больше передвигаться, так как ноги вжались в землю будто каменные.

На грани безумия, под не прекращающееся взрывы снарядов, вцепившись в ручку одной из дверей, он без конца мотал головой из стороны в сторону, впиваясь взглядом то густо растущие деревья то в разбитые и полуразбитые гаражи, то следующие дальше дома, пока не заметил разбитое окно первого этажа слева от себя.

Не секунды не раздумывая, он закинул в него рюкзак и тут же, опершись на фундамент и вцепившись в остаток рамы, последовал за ним, с грохотом падая под подоконник.

– Вот дерьмо! – воскликнул Маркиз, заметив сочащуюся из ладони кровь. –Только этого и не хватало.

Сжав ладонь в кулак, которая после этого отозвалась острой болью, он принялся целой правой рукой шарить по карман штанов и куртки, глядя как из сжатого кулака капля за каплей капает его собственная кровь, в полумраке кажущаяся черной. Наконец, вынув из нагрудного кармана платок он кое-как перемотал руку и снова сжал ладонь в кулак.

– Сука, телефон! – воскликнул Маркиз, прощупав карманы куртки.

Через пару минут лежащий под окном экраном вниз телефон заснял, как под леденящую душу череду взрывов из окна выглянул Маркиз с перекошенным от страха лицом. На какое-то мгновение оно все же украсилось довольной улыбкой, но всего на доли секунды, когда его взгляд уперся в мобильник, после чего парень снова скрылся в квартире, не решаясь его забрать.