Истории одного города…

Мать

Невольно содрогаясь при каждом залпе орудий, рассекающем прохладу сентябрьского утра, по грунтовой тропе, извивающейся чёрной коброй между разбитой асфальтной дорогой и сельским дворами, шла сутулая фигура. Двигалась она быстрее обычного, часто опираясь на трость, больше напоминающего изогнутую сухую ветку, которую держала в правой руке и изредка останавливалась на несколько мгновений, по-видимому, чтобы перевести дыхание.

Непроглядная тьма минувшей ночи спешно скрывалась за горизонтом, оставляя после себя безоблачную серую гладь. И хотя запоздалые солнечные лучи все ещё путались в дебрях старинного фруктового сада, возвышающего на холме в восточной части селенья, их света все же хватало, чтобы украсить остатки мрачной вуали буро-красным оперением.

Стекающие в соседний яр клубы молочного тумана словно волны стелились под ногами фигуры, вздымались при каждом взмахе все той же трости.

– Доброго вам утра, теть Клава! – радужно обратилась к фигуре рыжеволосая женщина, внезапно выглянув из-за штакетного забора одного из домов. – И куда это вы так спешите?

На несколько шагов фигура сбросила темп, обернувшись на голос, однако передумав, двинулась дальше, поразив рыжеволосую холодным, бесчувственным выражением лица.

– Неужели и вы нас покидаете? – вдогонку выкрикнула та, но не получив ответа , так же внезапно скрылась за забором что-то ворча себе под нос.

Удаляющуюся фигуру действительно звали тётей Клавой или привычней для односельчан и жителей соседних селений – Клавдией Ивановной Гулько. Эта пожилая учительница, посветившая жизнь просвещению сельской детворы, всегда старалась привить ученикам не только любовь к собственному предмету, а именно к истории, но и такие человеческие качества, как отзывчивость, приветливость и доброта. Вот только теперь она и сама о них позабыла. Измученная ночным кошмарам, старуха едва дождалась рассвета и тут же засобиралась в церковь, потому как иного избавления от странного, прежде не ведомого ей предчувствия чего-то ужасного, она не видела.

Наконец, за чередой дворов, в тени вышеупомянутого сада, у подножия которого стояла небольшая церквушка, показался православный крест. Заметив его, учительница снова ускорила шаг, как будто опаздывала на службу и больше не останавливались не на секунду, пока не достигла кованой ограды церковного двора, с декоративными золотистыми фигурами ангелов на ней. Прислонившись к прохладному металлу, она долго переводила дыхание, прислушиваясь к учащенным ударам собственного сердца.

Когда же дышать стало легче, а сердце практически выровняло свой ритм, она поправила цветастый платок, скрывающий белоснежную селену волос и перекрестившись, ступила за ворота. Внутренний двор, как она и предполагала, действительно был пуст. Ни голосов, ни даже пения птиц в нем не слышалось, как впрочем и в последние несколько месяцев, после того, как батюшка, сославшись на плохое самочувствие, покинул родную обитель, оставив ключи в дверном замке и несколько икон на иконостасе. Вслед за ним стали редеть ряды прихожан– местных жителей, по крайней мере тех, кому было куда уехать.

Провернув ключ, Клавдия Ивановна толкнула тяжелые двери, которые хоть с трудом, но все-таки поддались её натиску. Открывающийся полумрак, тут же встретил её приятным ароматом восковых свечей, давно пропитавшим стены помещения. Оглянув запустевшее здание, она снова перекрестилась и решительно вошла внутрь.

Ни секунды не гадая старушка направилась к иконостасу, скрывающему алтарь. Здесь, перед ликами Спасителя и Пресвятой Богородицы, она зажгла лампадки и долго крестилась, взирая на них так, как смотрит утопающий на виднеющейся вдалеке остров. Однако ужасные предчувствия никак не хотели покидать её и она, приблизившись к иконе Богородицы, опустилась перед ней на колени и отложив палку-трость в сторону приклонилась к полу головой.

– Пресвятая Богородица, Пречистая Дева Мария, – шептала старуха не отрываясь от пола, – велика милость Твоя в Царствии Божьем и на земле нашей грешной. Прошу Тебя, услышь молитву мою: Прости меня, Пресвятая Дева, за грехи мои ведомые и неведомые и если будет на то воля Твоя, прошу, избави… – но тут она запнулась, услышав шорох позади себя. Постепенно он перерос в неуверенные шаги, которые доносились всё отчетливее и отчетливее , пока не стихли прямо за её спиной.

Онемевшая от страха, Клавдия Ивановна выровняла спину, но не подняться, не обернуться так и не решилась.

– Мама! Мама, это вы? – поинтересовался мужской голос позади неё, от легкой хрипоты которого тело старухи и вовсе обмякло, – Это же я, ваш сын Андрей.

Робко оглянувшись, словно боясь увидеть призрака, Клавдия Ивановна застыла в изумлении, увидев перед собой размытую полумраком мужскую фигуру, так сильно напоминающую её младшего сына. В её голове крутилась одна и та же мысль: " Не может быть…"

– Не бойтесь, Мама, – заметив её неуверенность, сказал Андрей и склонившись перед ней на колени повторил: – Это я… Я…

В редком отблеске света, спадающего с небольших окон, расположенных у самого купола, она сумела разглядеть бездонную зелень родных глаз, полную любви и нежности. В этот же миг старуха оттаяла и тихо протянула:

– Сынок…

С облегчением вздохнув, Андрей поднялся сам и поднял мать на ноги.

Где-то в далеке всё ещё стреляли из орудий, оглушая бескрайние степи пугающим эхом, а совсем рядом, пробудившись, село наполнилось пеньем петухов и лаем собак. Возможно, даже солнце наконец возвысилось над фруктовым садом, только вот им теперь все это было безразлично. Они так и стояли бездвижно у иконостаса с зажжёнными лампадками и наслаждались долгожданной встречей пропитанной тысячью несказанных слов. Старуха-мать, склонив голову на грудь сыну, едва слышно всхлипывала, а он, нежно обняв её, глядел куда-то вдаль, сквозь полумрак и толстые церковные стены.

– Но как же ты тут?– прервав затишье, поинтересовалась Клавдия Ивановна. – Как сумел пройти? Ведь вокруг, Бог знает, что творится!

– Мамочка! Это настоящее чудо! После стольких попыток созвониться с вами или прислать хоть весточку я наконец сумел не только добраться к вам, но и добраться на машине. – Хитро улыбнувшись, признался Андрей. – Хорошо, что есть ещё добрые люди, которые сумели найти лазейку. Ну как вы тут? Как здоровье? Что с домом?

– Ой, сыночек, ты так не спеши. Давай лучше ты мне расскажешь о себе. А я пока послушаю, приду в себя. Тяжело уже твоей матери даются такие внезапные встречи.

– Да что мне рассказывать… Все хорошо, все живы – здоровы… Очень ждут встречи.

– Встречи? – переспросила старуха, немного отстранившись от сына.

– Ну конечно, мамочка. Я же за вами приехал.

– За мной? – снова переспросила старуха, как будто не услышала с первого раза. В одно мгновенье радостный блеск её глаз сменился глубокой печалью. Наклонившись, она подняла без дела валявшуюся трость и опершись на неё с трудом выдавила из себя: – Я никуда не поеду, сынок. Не стоило тебе приезжать.

– Но почему? – возмутился Андрей, поражённый резкостью её слов.

– Потому, что я не могу бросить дом, в котором прожила всю жизнь.

– А что тут бросать… старую мебель и пять курей?

– Дело не в курах, Андрюшенька. Это мой дом и я не позволю растащить по дворам все, что я собирала и строила всю жизнь.

– Ой, мама! Поймите, сейчас не до ваших принципов. Ещё несколько дней и война доберётся и сюда. Вам нельзя оставаться!

– Прошу тебя, – виновато пряча глаза, вымолвила старуха, – хватит об этом…

– Господи! Мама! Да что с вами? – вновь приблизившись, спросил Андрей, взяв её за ладони. – Почему вы не хотите меня послушать?

Его ладони были крепкие, но она все же чувствовала их дрожь. И хотя ей было больно смотреть ему в глаза, Клавдия Ивановна всё– таки не сдержалась – таким разбитым и растерянным, она ещё не видела своего сына.

– Прошу тебя, сынок, уезжай… – сквозь ком в горле прошептала она.

– Если вы останетесь, то и я тоже…

– А как же семья? Как им жить?

– Но, ведь вы тоже моя семья… – вложив все своё отчаяние в слова, ответил Андрей.

Не видя иного выхода, Клавдия Ивановна все же решилась признаться. Сдерживая волнение и собственную дрожь, она старалась говорить как можно убедительней, без слёз:

– Пойми, сынок. Если я поеду с тобой, то придам Федю, который так же предлагал к нему переехать, а он для меня такой же сын, как и ты… Пусть даже вы совсем разные…

– Тогда поезжайте к нему, – перебил её Андрей, обрадовавшись появившемуся выходу из тупика,– я все пойму, лишь бы вы были в безопасности . – однако заметив сомнения в её взгляде, тут же добавил, – я пойму, мама. Честно.

Старуха опустила глаза, словно пытаясь отыскать нужные снова на пыльном каменном полу. Молчание вновь наполнило стены церкви, но ненадолго. Спустя несколько секунд, которые Андрею показались вечностью, она все же сказала с такой горечью в голосе, что его ладони ослабли сами по себе и руки безвольно повисли в воздухе: – но если я уеду к нему, то потеряю даже надежду увидеть тебя и внуков.

* * *

Медленно, едва передвигая ноги, шла Клавдия Ивановна из церкви. Со стороны даже казалось, что трость, без которой она давно не могла ходить, вовсе не открывается от земли, а просто тянется за ней. Давно оседшее на небосводе солнце светило ей в спину и согревало каким-то особенным теплом, от которого у неё был озноб. Немного опережая, но все же шагая след в след с ней двигалась её тень. Старуха видела её сквозь пелену горьких слез, вырвавшихся на свободу сразу после прощания с сыном, и эту извилистую дорогу, но совсем не придавала этому никакого значения. Просто шла – сутулая, измученная, с разбитым сердцем.

Далеким и неразборчивым эхом доносились до неё голоса людей проходящих мимо, с их размазанными силуэтами. Перед глазами, словно никуда не уходил, все ещё стоял Андрюша, с его натянутой на печаль улыбкой и бесконечным унынием в глазах. А ещё его последние: "До свиданья, мамочка! Я люблю тебя!"

Это расставание далось ей непросто. Не так, как в прошлый раз, когда два её сына, прожившие всю жизнь плечо к плечу, разъехались из отчего дома по разные линии фронта, проклиная друг друга из-за разных политических убеждений. Тогда, восемь месяцев назад, у неё ещё была хоть какая-то надежда. Теперь же она знала наверняка – Андрей прощался навсегда, пусть и сам не осознавал этого.

Неожиданно Андрей стал совсем маленьким, как в давно позабытом прошлом. Он сидит на ковре, в их небольшой спальне, играет оловянными солдатиками, отобранными у старшего брата. Лицо его сияет от счастья, глаза горят, губы что-то шепчут неразборчиво и не внятно. Ему сейчас три года или чуть больше. Рядом с ним за столом, с очень серьезным и сосредоточенным видом сидит Федя, уткнувшись лицом в школьную книгу.

– Клавдия Ивановна! Клавдия Ивановна! Что с вами? – донеслись до неё слова сквозь воспоминания, – Вам плохо?

Приподняв, тяжелую будто камень голову она заметила мужчину, стоящего рядом, и женщину державшую её под руку и пристально заглядывающую ей в лицо.

– Вам плохо, Клавдия Ивановна? – допытывалась она, не отводя глаз. – Может фельдшера позвать? Или таблеток каких принести?

– Нет… нет, – ответила старуха, прокашлявшись, – не беспокойтесь.

– Но, как же? Ведь вы стоите тут, вся бледная, о столб опершись…

– Не переживайте… уже все прошло. – заверила старуха еле шевеля губами.

– Может воды, хотя бы? – предложила незнакомка и бросила грозный взгляд на мужчину: – Юра что ты стоишь?

Мужчина, по– видимому, понимавший её с полуслова, тут же исчез. А спустя несколько минут вновь появился, но уже с железной кружкой в руках.

– Пейте, Клавдия Ивановна, – выхватив у него кружку, настаивала она, – пейте.

Сделав несколько маленьких, а после и пару больших глотков старуха действительно почувствовала себя лучше. Прояснился взгляд и дышать стало легче. Хотя своих спасителей она никак не могла вспомнить.

– Ну вот видите, – довольно улыбнувшись сказала незнакомка, – Хоть цвет на лице появился… Может передохнете у нас дома? Тут совсем рядом.

– Спасибо, милочка, но мне все таки лучше домой пойти. – ответила старуха, отлипнув от столба.

– Ну, тогда мы вас проводим, хорошо?

– Если только вы настаиваете…

– Юра, помоги. Что опять стоишь, как вкопанный.

По команде незнакомки Юра вновь ухватился за кружку и исчез.

Шли они долго. Утренняя прыткость покинула старуху. Женщина поддерживала её за свободную руку. Мужчина плёлся где-то сзади. Впиваясь траками в асфальт, мимо них проехало четыре танка, облепленные, словно мухами, военными в черных масках. Вслед за ними тянулись несколько грузовиков с тентоваными кузовами.

Не подавая вида, они шли дальше, пока впереди не показался дом Клавдии Ивановны. Знакомые, выбеленные добела, стена прибавили старухе сил и она даже немного ускорила свой шаг, но вдруг почувствовала, что незнакомка придерживает её.

– Мы, наверное, пойдём, Клавдия Ивановна, – сказала она, косясь на грузовик, стоящий в тени старого орешника, напротив дома старухи. – Вы дальше сами, хорошо?

Уловив испуг в голосе незнакомки старуха закивала головой и отпустила провожатых в обратный путь:

– Спасибо, милочка. – сердечно поблагодарила она их в след. – И вам Юра тоже…

Не оборачиваясь, они двинулись обратно, а Клавдия Ивановна пошла к дому.

– Мама! Мама! Здравствуй, родная! – вылезая из кабины прокричал мужчина в заношенной военной форме так, как будто она находилась в ста метрах от него, а не в десяти. – А я сижу, гадаю – ты идёшь, не ты…

– Здравствуй, сынок! – ответила старуха остановившись.

Немного покачавшись, Федька подошёл к ней и жарко расцеловал в обе щеки, обдав при этом легким перегаром.

– Как же я соскучился за тобой…

– Да я уже почувствовала, как соскучился, – показательно помахав перед носом ладонью съязвила Клавдия Ивановна, не переносившая его пьяным.

– Да я немного, мам… работа такая, – попытался оправдаться Фёдор, но запнулся, пристально рассмотрев мать, – А ты что такая кислая? Случилось что-то… или не рада видеть?

– Да что ты, сынок, конечно рада. Просто устала немного… – объяснилась старуха, стараясь выдавить из себя улыбку, которая была больше похожа на гримасу.

– А-а-а, – понимающе закивал Федя, – Ну а в дом позовёшь?

– Конечно, сынок. Это же и твой дом.

– Ну и славно. Эй, Серый – обернувшись, обратился он к водителю, – давай за мной… И рюкзак мой прихвати.

Тяжело опираясь на трость старуха направилась к калитке. Обогнав мать, Федя сам открыл засов и учтиво пропустил её вперёд. Не спеша пройдя во двор, она тут же направилась к дому, похлопывая ладонью по карману с ключами, будто проверяя их наличие.

– А кто это был? – поинтересовался Федя, подозрительно рассматривая удаляющуюся парочку. – Ну, эти… что с тобой шли.

– Так это Семеновы были, – на ходу придумала старуха, зная о его придирчивости ко всему и всякому.

– Ага… а что они так резко ушли, – волочась за матерью допытывался он.

– Да я их и отправила, – остановившись у крыльца объяснила старуха.– Дурно мне стало, когда из церкви возвращалась, они и предложили провести…

– А они нормальные? – перебив мать спросил Федя.

– Да кто сейчас нормальный… – ответила она, достав из кармана ключи, – Поможешь?

– Конечно, – согласился он, смеясь над умозаключением матери.

Ловко преодолев четыре ступени в два шага, Фёдор вмиг щелкнул замком и вошёл внутрь, оставив дверь открытой.

– Ну а так, по селу, никого подозрительного не встречала? – продолжал он разуваясь.

– А кого я могу видеть, сынок? – поднимаясь по ступеням отвечала старуха – мать,– Я ведь, кроме как под ноги, никуда не смотрю. Да и за двор выхожу лишь на службу…

– Вот видишь, ма. Ты и на крыльцо еле-еле взбираешься.– выглянув в дверной проем, заметил Федя. – Зачем ещё и в церковь ходить? Тем более, в прошлый раз ты говорила, что батюшка смылся… Ой, прости, уехал… Вернулся что ли?

– Да, где уж там… – отдышавшись, с грустью ответила она и направилась на кухню.

– Тем более…Его нет, а ты все бегаешь.

– Так я же не к батюшке хожу, а к Богу, – указав пальцем в потолок объяснила старуха.

– Ну-у, опять двадцать пять, – облокотившись о дверную лутку возмутился Федя. – Посмотри вокруг, мама!

– А что смотреть! – остановившись у стола, удивилась она, – Я здесь всю жизнь прожила, все видела.

Измотанная старуха присела на стул у стола и подперла голову рукой. Ей никак не хотелось спорить со старшим сыном, тем более, после расставания с младшим.

– Да я не про то.., – отмахнувшись рукой, вошёл в комнату Федя. Я про войну… про ребят, что гибнут так из-за этих сук… понимаешь? Нет здесь Бога, Мама. Нет!

Старуха глянула на него так, словно обдала кипятком. Ошарашенный Фёдор, никогда не видящий её такой, тут же замолчал, поняв, что переборщил. Но спустя несколько минут выкрикнул:

– Серый! Ну где ты возишься?

– Захожу, Федь. Захожу ,– ответил тот из коридора, споткнувшись о стоящую обувь.

– Ну, наконец-то, – выдохнув Федя, увидев товарища. – Заблудился, что ли?

– Здравствуйте! – поздоровался гость, войдя в комнату.

– Здравствуйте!, – кивая головой ответила хозяйка, пристально разглядывая обоих:

"Они были очень похожи" – подумал она. "Оба невысокого роста, оба круглолицые и весьма упитаны, даже выбриты были одинаково – наголо. Вот только Федя более разговорчив." Однако, опомнившись, тут же указала гостю на диван, стоявший в углу комнаты, взмахнув в его сторону тростью. – Вы присаживайтесь. Я пока чайник разогрею.

– Нет, нет. – протягивая Феде рюкзак, возразил гость, – Нам ещё колону догнать нужно. Я в машине подожду. До свидания! – попрощался он и вышел наружу.

– Мы харчи везём на передовую, – как-то резко поменявшись в лице, сказал Федя, а поставил на стол рюкзак добавил, – Здесь моя доля…

– Куда же мне столько, – растеряно улыбнувшись, удивилась старуха.

– Бери, – настоял Федя, хлопая по рюкзаку, – Тут консервы какие-то, тушенка… Вообщем разберёшься.

– Но…

– Никаких "Но". Кто его знает, когда снова приеду…

Последние слова встревожили старуху, вернув то ужасное ощущение потери, которое она испытала сегодняшним утром, прощаясь с Андреем. Она попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвернулся уставившись в пустой угол.

– Ты прости меня, мама. – тяжело дыша, прошептал Федя. – Прости за все.

– Да что ты, сыночек…

– Что говорил, что делал… Я ведь не со зла… Понимаешь?

– Сыночек. Миленький. Ну чего ты.

Федя развернулся к ней лицом и она сумела разглядеть его раскрасневшиеся глаза и слезы на щеках.

– Мне пора, – сказал он на прощанье и подойдя к матери, крепко сжал её в объятиях. – Я люблю тебя!.. Не провожай.

Клавдия Ивановна так и осталась сидеть на месте. Ни слов, ни слез у неё больше не осталось. Только жгучая боль в груди. Оглушив улицу, с трудом завёлся грузовик. Шум его двигателя ещё долго доносился до её дома, а потом как-то сразу исчез.

* * *

В эту ночь бои шли особенно напряженные. Всю ночь взрывы озаряли небо затянутое темными тучами. Казалось, что залпы доносились со всех сторон, а снаряды разрывались прям у её двора. Ни на минуту не прекращала содрогаться земля, ни на мгновенье не переставали дрожать стекла в старых оконных рамах её дома. Потом, ближе к утру, дождь и раскаты грома сменили боевые орудия.

Клавдия Ивановна не спала. Всю ночь она провела сидя в кресле, с маленькой иконой Богородицы в руках. Изредка, закрывая глаза от усталости она видела Андрея, с его натянутой улыбкой, а после заплаканные глаза Феди. Все это чередовалось, переплеталось, накладывалось один на один и она возвращалась из короткого забвения в свою гостиную, в своё кресло.

Около шести утра, как раз после того, как закончился дождь и свистящий за окном ветер разогнал исчерпавшие свои запасы тучи, пробудившееся летнее солнце пробивалось сквозь остатки разогнанных ветром туч ,освобождая небо для пробудившегося солнца, со стола, укрытого белоснежной скатертью, внезапно упала фотография в рамке. Всего одна. Та, где обняв друг друга радостно улыбались её сыновья. Удар этой рамки о пол был едва слышен, но для неё он был сильнее всех набатов, которые она слышала этой ночью.

– "Сбылся проклятый сон…" – подумала Клавдия Ивановна, окаменев от горя.

Катенька

Чёрной вуалью, скомканной чей-то небрежной рукой, скрывалась за горизонтом последняя февральская ночь, открыв перед жителями восточного мегаполиса бескрайнюю синеву неба. Редкие облака плывущие по нему , розовели в лучах восходящего солнца. Вместе с рассветом в городе и его окраинах воцарилась тишина, такая редкая в это нелегкое время.

Пробужденная ею Катенька, как некогда прежде называла её покойная матушка, сладко потянулась на согретом ночью ложе. Смятое одеяло неприятно давило в бока девушки. Непринужденно откинув его в сторону, она обнажила своё худощавое тело в короткой ночной рубашке. Её веки были все ещё тяжелы, а перед глазами то и дело всплывали сюжеты едва растаявшего сна, но изнывающее от слишком долгого времени проведённого в постели тело принудило её взять себя в руки и присесть на край дивана.

– "Удивительная тишина…" – подумала девушка, вглядываясь в полумрак поглотивший комнату. – Завораживающая… – уже вслух заметила она и по привычке потянулась за телефоном, обычно лежавшим у изголовья, но найти его так и не смогла.

– Ну как всегда – опять где-то приткнула, – укорила себя Катенька, с сожалением вздохнув, но тут же опомнившись, отмахнулась от этой мысли, вспомнив, что уже больше чем пол года мобильная связь в их районе отсутствует.

Пробиваясь сквозь плотные шторы утренний рассвет ложился на стены с едва различимыми рисунком обоев и тут же переливался на острые углы хозяйской мебели. Рассматривая её очертания Катенька и не заметила как, погрузилась в себя. Путаясь в бесконечном потоке мыслей, заполонивших её окончательно пробудившееся сознание, она попыталась сосредоточиться хотя бы на одной из них, но все оказалась тщетно.

– Да что такое! – вспылила она, приложив пальцы к пульсирующим вискам, ожидая, что массаж последних хоть как-то поможет ей, однако и он был бессилен. – Ещё и этот запах…

Комната действительно была пропитана странным резким запахом, напоминающим смесь растопленного воска и сырости, обычно присутствующей в старых, плохо проветриваемых подвалах. Прикрыв нос, девушка постаралась не обращать на него внимания, но все же, не выдержав, кинулась к окну.

Легко раздвинув мрачные шторы, она тут же попыталась открыть форточку, которая, как назло, никак не поддавалась. Тогда, ухватившись за ручку двумя руками, девушка навалилась на неё всем весом. Мгновение спустя форточка поддалась, оглушив комнату протяжным скрипом. Высунувшись в окно, Катенька жадно вдыхала морозную свежесть первого весеннего утра, которая, заключив её в объятиях, не спеша заполняла всю комнату.

Наконец неприятный запах исчез, а вместе с ним растворился и хаос в голове девушки. Её всю трясло от холода, а на бледной коже выступила мелкая дрожь, но закрывать створку она не стала, а лишь немного прикрыла, боясь вернуться к исхудавшему, но такому дорогому ей дивану, однако замерла, вглядываясь в удручающий пейзаж за окном.

–Господи, что же они натворили!? – прошептала она, едва сдерживая слезы. – Как же теперь нам жить?

Желая сбежать от реальности, девушка прикрыла лицо ладонями и попыталась представить себе что-то более приятное, но вопреки всему из головы никак не исчезала увиденная картина за окном. Да и как можно было стереть из памяти эти обглоданные снарядами серые стены домов, с их, по большей части, забитыми каким-то хламом окнами, или чёрные скелеты каштанов, стоявших по обе стороны раздроблённой бронетехникой дороги, укрытой грязно-серым покрывалом из снега и разбросанного мусора. Даже угнетающая и одновременно почему-то завораживающая безлюдность казалось ей неотъемлемой частью этого хаоса.

Осознав, что ей никак не избавиться от всего этого в своей голове Катенька ощутила резкое желание сбежать куда-нибудь, пусть даже на край света, но… Оно тут же исчезло, стоило лишь солнечным лучам прорваться сквозь монолит многоэтажек, расположенных неподалёку и согреть её теплом, ослепив бездонную зелень глаз. Прикрыв их, она наслаждалась этим новым чувством и окунулась в свои воспоминания.

В них она вот так же стояла у окна далеким июньским утром. Так же было ясно и солнечно. Легкий ветер, прорываясь сквозь пышную крону каштанов, доносил до неё прохладу растаявшей ночи. Где-то в далеке слышался гул машин, а под окном, скрываясь в тени деревьев, неспешно шагали прохожие.

Она ожидала прихода мужа, который с минуты на минуту должен вернуться с работы. От предвкушения встречи у неё дрожали колени, а сердце вырывалось из груди словно это была их последняя встреча.