Выносящая приговор

–– Добрый вечер! – послышался мужской голос за нашими спинами, вернувший меня в действительность.

Я обернулась. Позади стоял Курганов и, пряча руки в карманах брюк, рассматривал мою фигуру с неприкрытой наглостью.

– Ян, а ну-ка займись делом! – с необъяснимым недовольством приказал он, осмотрев меня с ног до головы, причем нарочно и очень даже демонстративно, наверняка желая, чтобы я заметила этот тщательный осмотр.

–– Хорошо, – согласно закивал Ветров и поспешил покинуть наше общество, дабы не провоцировать шефа на гнев.

–– Вы много трудитесь, Дарья, – растянул Руслан губы в улыбке, – а это, как известно, весьма вредно для здоровья.

–– А вы, я смотрю, и вовсе не утруждаетесь, оттого, по-видимому, и пышете здоровьем, – язвительно заметила я.

Курганов, вытащив руки из карманов, произвел контрольный осмотр моей фигуры, облаченной в серый брючный костюм, словно в стальные латные доспехи, именно для таких осмотрительных мужчин, как гендиректор «Каймана».

–– Как вы смотрите на то, что мы остаток вечера проведем в каком-нибудь более уютном местечке? – спросил он, не обращая ни малейшего внимания на мою язвительность. – Например, выпьем по бокалу вина…

Заслышав пьянящее слово с ярким виноградным ароматом, сердце дрогнуло. Так как Макар не позволял мне прикасаться к спиртному, я искала любую возможность расслабиться где-нибудь на стороне, как правило, на левой, чтобы получить порцию чего-нибудь горячительного, мечтая о забытье и крепком сне вне кошмаров.

–– Ну, если только по бокалу, – робко согласилась я, несмело кивая.

Небольшой, но вполне уютный бар располагался справа от клуба, через дорогу. Яркий интерьер в стиле диско привлекал внимание характерными для него деталями: разноцветными пластиковыми стульями обтекаемой формы и круглыми столиками, которые гармонично смотрелись в дуэте со стульями; маленьким танцполом, выложенным цветными кубиками стеклянной плитки, и виниловыми пластинками, изображенными на одной из стен помещения, возвращали во времена молодости родителей.

Опустившись на стул, я подняла глаза на премилую молоденькую официантку в красном фартуке, возникшую подле. Руслан сел напротив и принял из ее рук предложенную винную карту, сразу же уткнувшись на разворот выискивающим взглядом. Мне же было предложено меню, от которого я вежливо отказалась (что-то на меня нашло этим вечером, вызвав симптомы вежливости), впрочем, как и от карты вин, доверив выбор алкоголя мужчине (так как меня не интересовало удовольствие от процесса, а интересовало удовольствие от результата).

–– Бутылку красного полусладкого вина «Курни» и виноград, пожалуйста, – наконец определился Курганов. – Дарья, вы желаете что-нибудь еще? – спросил он, глядя на меня поверх кожаной папки карты.

–– Нет, спасибо. Вина будет вполне достаточно.

–– Какой виноград вы предпочитаете? – поинтересовалась девушка, обратившись к Руслану, который никак не мог наглядеться на мою неземную красоту.

–– Непринципиально, – ответил он так, будто бы отмахнулся от нее, и снова уставился на мое мистически притягательное лицо. Официантка добровольно удалилась. – Дарья, предлагаю вам перейти на «ты». Думаю, так будет более комфортно общаться нам. Да и к чему эти официальные замашки?

–– А мы будем общаться?

–– Я просто уверен в этом, – важно приподняв подбородок, решил обрадовать меня Руслан, а я фыркнула, не сдержавшись, ведь радости от такой перспективы не испытывала абсолютно. – Ну так что?

–– Мне все равно, – медленно и с любопытством окидывая взором полупустой зал, пожала я равнодушно плечами.

–– Вот и хорошо, что ты «за»! – воодушевился он, достаточно странно интерпретировав мое равнодушие. – Значит, ты работаешь в газете «В курсе»?

Я нахмурилась и поместила на него взгляд, утратив интерес к неинтересной публике.

–– Ты ведь умеешь читать, – напомнила я и, скрестив руки на груди, намеренно хмыкнула, всем своим видом демонстрируя сомнения в его умении в принципе различать буквы.

–– Интересно, – начал Курганов с наигранной задумчивостью, – будущих журналистов в институте обучают стервозности и язвительности? Или вы рождаетесь такими?

–– Не знаю, – театрально повела я плечом, решив тоже показать талантливую игру профи, – я получала образование в университете.

Руслан негромко рассмеялся (наигранно, естественно), вызывая недоумение. Его веселую сценку прервала официантка, вернувшаяся к столику с подносом и, разместив по центру большую корзинку с разноцветными гроздями винограда, схватилась за длинное горлышко бутылки, намереваясь вкрутить спираль штопора в пробку.

–– Спасибо, я сам, – не позволил ей этого сделать Руслан.

Не возражая против самообслуживания, она ловко подхватила поднос и направилась к вновь прибывшим посетителям, нацепив на лицо улыбку радушия.

Курганов откупорил вино и, наполнив бокалы багряной жидкостью, протянул один из них мне, при этом глядя в глаза, да так пристально, что я даже на мгновение замешкалась, смутившись. Приняв подношение, я коснулась ободка губами и, предварительно их облизнув (что вызвало антипатичную мне улыбку у Руслана), сделала небольшой глоток, притаившись в ожидании желанной и долгожданной легкости, как лакомой добычи. Она должна была медленно и постепенно наполнять кровь теплом, дабы напряжение в мышцах таяло от повышения температуры тела. Вследствие чего сначала мышцы, а затем и голова лишаются усталости (и это ничего, что с каждой выпитой порцией голова продолжает лишаться чего-либо важного и значимого, а в итоге становится полой и безумной). Курганов последовал моему примеру и, отпив вино, сунул розовую ягоду винограда в рот. Когда же мой бокал опустел, я наконец ощутила то, что всегда дарило покой и умиротворение – неспешность всех процессов. Руслан поспешил наполнить его вновь (ибо нет никакого смысла таре бесцельно пустовать).

Я не помню, в какой момент на нашем столике появилась очередная бутылка, не помню, о чем говорил мне Руслан, и что отвечала я. Моя память была стерта алкоголем напрочь, подчистую, бесследно. Ощутив головокружение и тошноту, я пожелала покинуть бар – Курганов не стал возражать. Каким-то волшебным, загадочным образом мы оказались на парковке клуба (как это произошло я, между прочим, тоже не помню, а вот как искала ключ от машины, на удивление, помню отлично). Заметив черный брелок в моей руке, Руслан тут же замотал головой и схватил меня за запястье.

–– Ты что, в таком состоянии сядешь за руль? – опешил он, пытаясь отобрать у меня ключ.

–– В каком – таком состоянии? – шипящим, гневным голосом уточнила я, совершая попытку за попыткой освободить руку из его ухватистых пальцев.

–– Я тебя сам отвезу домой, – все еще желая отобрать у меня брелок, в ультимативной форме заявил раздраженный Курганов (а раздражала его, по-видимому, моя ловкость, ведь ключ-то по-прежнему был в моей руке и даже больше – мне удалось разблокировать центральный замок).

–– Ага, – продолжала шипеть я злобно, – а еще чего?

–– Да ты же на ногах еле стоишь!

–– Так я за рулем стоять и не собиралась, – дернула я резко руку, что и позволило обрести желанную, но, к несчастью, кратковременную свободу.

–– Дарья, не дури! – вновь ухватился Курганов за мое запястье, не оставив выбора.

Сунув ключ от «Челленджера» в карман, я, соглашаясь, кивнула. Не отпуская моей руки, он повел меня к большому черному внедорожнику (классика жанра). Не сдержавшись, я насмешливо улыбнулась (нет, ну правда, выглядело это слишком уж стандартно: большой качок в черном классическом костюме и такой же большой черный джип – милее милого).

Курганов распахнул передо мной дверь и помог подняться на подножку, а затем и вскарабкаться на высокое кресло. Усевшись за руль, он повернул ключ в замке зажигания – фары вспыхнули, наткнувшись на кирпичную стену здания, казалось, что именно это и послужило причиной гневного рычания автомобиля. Он даже вздрагивал так же, как и я от злости. «Джип» резко дернулся и откатился назад, позволяя рассмотреть не только многовековую кирпичную кладку и окна второго этажа, но и малозаметную, непримечательную вывеску с названием клуба. Руслан как бы вскользь коснулся моего профиля взглядом и, вывернув руль влево, направил чем-то недовольного гиганта в сторону дороги. Тот перепрыгнул невысокий поребрик, минуя закрытый шлагбаум, и выскочил на проезжую часть.

–– Куда тебя везти?

–– К Белому генералу, шеф! – посмотрела я на его выражение лица, ставшее прозаичным.

–– К кому? – задал Курганов ожидаемый мною вопрос.

«Ну естественно», – улыбнулась я, щурясь от удовольствия (хотя нет, щурилась я от превосходства).

–– У бульвара Скобелева останови, – продолжала улыбаться я, поглядывая искоса на его недовольную мину.

–– Как скажешь, – понуро буркнул он, понимая, что у него не очень-то получается выглядеть достойно в моих глазах.

Внедорожник резко сбавил скорость и тут же сиганул в темный переулок, зажатый меж двумя дряхлыми пятиэтажками. Вой поднялся вверх, к самым крышам, но ударившись о низкую облачность, рассыпался в пространстве. Автомобиль ловко прыгал по выбоинам и ямам, практически не замечая их под дорогущими покрышками (на которые я обратила внимание, кстати, еще на парковке клуба). Минут семь экстремальной езды по разбитым в хлам дорогам, плутания по неосвещенным придомовым проездам – и машина с пугающим рычанием выскочила на улицу Есенина, которая была ничуть не лучше предыдущих. Еще минут через пятнадцать внедорожник стал приятно пощелкивать поворотником, прижимаясь все плотнее к обочине своим грузным кузовом, а затем, юркнув в парковочный карман, заглох и даже фары потушил, будто бы пытался спрятаться от несуществующих преследователей.

Улица была как-то подозрительно пустынна. Купола храма отражали свет лунного диска, добавляя своему экстерьеру чуть-чуть мазков мистики и таинственности. Наклонившись вперед, я взглянула на Михаила Дмитриевича и вновь улыбнулась, поместив глаза на Руслана, тоже взглянувшего на бюст полководца, а после – и на меня. Этот странный, пронизывающий насквозь взгляд стер бесследно улыбку с моего лица. Его внимательные глаза обездвиживали, неспокойное дыхание волновало. Я не только слышала это тяжелое дыхание, но и видела его воочию. Пробудившаяся нервозность напомнила о необходимости покусывать губы, что я и стала делать. Естественно, это неосознанное действие привлекло внимание Руслана. Он уставился на мои губы, задышав еще тяжелее и громче. Моя подрагивающая все от той же нервозности рука попыталась наощупь определить расположение ручки на двери, чтобы помочь мне незамедлительно ретироваться, вот только салон внедорожника был таким же большим, как и его кузов, поэтому я даже до двери дотянуться незаметно не сумела. Курганов, обратив внимание на неугодное ему шевеление, мгновенно схватил меня за плечо, придвинувшись ближе. А затем все произошло так стремительно, что на то, дабы понять, осознать, осмыслить, проанализировать и дать оценку происходящему – попросту не хватило времени. Более-менее я стала осознавать суть происходящего, когда была уже достаточно возбуждена. Достаточно для того, чтобы ответить на его жадный и какой-то животный поцелуй, на его увлекающую в пороки страсть; достаточно для того, чтобы я полностью подчинилась инстинктам, исключая из своего обихода слово «верность».

Пальцы Руслана утонули в моих прядях, а тело стало напряженным и твердым от сократившихся мышц. Его горячий, влажный язык периодически касался моих губ, словно он знал мои слабые стороны; знал, что уничтожает здравый разум не хуже алкоголя. Дыхание Курганова было глубоким и быстрым, а губы с каждым разом становились все более настойчивыми и уверенными. Оттуда, где находился мой разум (если он вообще существовал), вернуться, не согрешив, абсолютно нереально. Но стоило ему, наклонившись к шее, вдохнуть аромат духов, как я молниеносно вернулась в реальность (опьяняющие ноты Кирке на моей коже никогда не оставляли мужа равнодушным. Казалось, Макар сходит с ума, когда его губы касаются моей шеи, а нос при этом жадно втягивает аромат любимых духов. Копируя привычки моего мужа, Курганов уберег меня от греха).

Освободившись от крепких объятий, я выскочила из салона, кинувшись вглубь бульвара, освещенного лампочными гирляндами и круглыми трехглавыми фонарями. Ноги машинально передвигались, а тело продолжало дрожать от возбуждения. Хватая морозный воздух ртом и ускоряя шаг, я быстро шла вперед, желая оказаться как можно дальше от Руслана и как можно ближе к дому.

Ровно пять минут ходьбы – и я достигла пункта назначения. Медленно выдохнув напряжение, которое не позволяло дышать свободно, парализуя легкие, я приблизилась к невысокому кустарнику, коснувшись ладонями снежной шапки, лежащей сверху. Снежинки таяли под горячей кожей, покалывая ее морозными иголками и устраняя тремор рук. Даже алкоголь словно дымка растворялся в крови, освобождая мозг из-под гнета, только это гадкое возбуждение ограничивало свободу, желая целиком и полностью подчинить как сознание, так и тело. Прижав мокрые, холодные ладони к щекам, я закрыла глаза (пытаясь убедить себя в том, что мной управляют гормоны, которым я не обязана подчиняться), как в голове сразу же возник образ Курганова, с какой-то звериной жадностью целующего мои губы. Горячая волна желания поднялась выше ватерлинии, лишив меня устойчивости. Пошатнувшись, я открыла глаза и осмотрелась, понимая, что необходимо попасть в квартиру и привести себя в чувство наконец, иначе это стремительное погружение на незнакомое мне ранее дно окончится очень плачевно для меня.

Заученный наизусть код домофона позволил свободно проникнуть в подъезд. Сердце, не сбавляя темпа ударов, продолжало с силой бить в грудь, напоминая, что его по-прежнему окружают острые предметы, в любой момент готовые вонзиться в тонкие мышечные стенки.

Поднявшись на шестнадцатый этаж при помощи лифта, я подошла к двери, вспомнив, что ключ остался в салоне «Доджа», где-то между кресел (наверное). Вероятнее всего, алкоголь неплохо справлялся с человеческими страхами и фобиями, позволяя чувствовать себя бесстрашным воином. Вот и я, как княжна Ростовская, полная решительности и храбрости, вжала кнопку звонка в стену, замерев в ожидании (но, к моему величайшему сожалению, ждать долго не пришлось). Три щелчка в замке – и дверь распахнулась. Я с ужасом уставилась на демонический прищур Макара, лишившись и решительности, и храбрости в одночасье. Он, переступив порог одной ногой, схватил меня за руку и втянул в квартиру, после чего нарочито хлопнул дверью (эх, бедные, бедные соседи!).

–– Ты где была?

Я рассматривала смуглое лицо, сохраняя молчание, ведь стоило мне только произнести хоть слово, как муж вмиг бы понял и где я была, и даже то, что именно я там делала. А если вдруг мне бы взбрело в голову объясниться, используя ложь (что вполне естественно для меня), то этот изверг вдобавок без труда сумел бы определить, что именно я пила, в каких количествах и с какой скоростью я совершала данное противоправное действие. Но чем дольше я рассматривала гнев в бледно-голубых глазах, тем больше чувствовала исчезновение ватерлинии в горячих волнах желания, возбуждения и вожделения. Страх, словно палубу корабля, накрывали эти самые волны, безжалостно ударяя в бок и заставляя крениться влево, в сторону инстинктов.

Макар замер, тоже всматриваясь в мои глаза, будто подозревая меня в чем-то. Спешно стянув с плеч куртку и бросив ее на пол, я тут же повисла на его шее и впилась в губы поцелуем. Опешивший муж даже дышать перестал, настолько его шокировало мое неадекватное поведение, ведь никогда ранее и ничего подобного со мной не случалось (я, конечно, была очень инициативной всегда и во всем, но неадекватной – никогда). Я продолжала жадно целовать его, испытывая нестерпимые муки возбуждения и периодически издавая негромкий стон желания, чем-то походивший на урчание мартовской кошки. Макар попытался отстранить меня, схватив за плечи, но я-то знала, как этого не допустить, знала, что у нас одна слабость на двоих. Коснувшись языком губ мужа, я намертво вцепилась пальцами в ворот футболки и снова издала стон, дабы этот мужчина наконец-то понял, что побороть мое возбуждение ему тоже не под силу, как и мне. Грубый стон в ответ и такой же грубый ответный поцелуй позволяли радоваться своей победе так же бурно, как и чужому поражению.

Омерзительное зимнее утро, издеваясь, пускало солнечные зайчики мне в лицо, не позволяя оставаться в безкошмарном сонном мире как можно дольше (предпочтительно вечно). И все же алкоголь позволял спать сладко и крепко, а не блуждать по лесу, как Красная Шапочка – в поисках Серого приключения. Сощурившись от яркого луча, я раздраженно скривилась.

–– Просила же, шторы закрывать, – пробубнила я и, откинув одеяло, поднялась с кровати. – Ну что за человек?

Пульсация в висках являлась побочным действием моего красного полусладкого снотворного. Коснувшись их пальцами, я вспомнила Курганова, не соблюдающего инструкцию и продолжающего пичкать меня крепленой гадостью, превышая все допустимые дозы. Позже, оказавшись в кухне, я вспомнила генерала Скобелева, а вот какое он имел отношение к Курганову – нет. Наполнив высокий стакан водой и утопив в ней две таблетки аспирина, я уставилась на пузырьки, поднимающиеся пеной на поверхность.

–– Он целовал меня? – спросила я кого-то несуществующего и, оказавшись у окна, взглянула на купола Александро-Невского храма, отражающие теперь уже солнечный свет. – Вот черт!

Я вспомнила все. Абсолютно.

–– Черт, – повторила я и, осушив стакан, поплелась в спальню.

Необходимо было срочно привести себя в порядок и явиться в офис немедленно, если, конечно, я не желала слушать в пятисотый раз лекцию отца о том, что журналист – это прежде всего пунктуальность. Мои регулярные опоздания приводили папочку в бешенство (впрочем, как и безуспешно пытающиеся оправдать меня несуществующие пробки на Московском, находящемся, между прочим, на другом конце города и от дома, и от издательства), и он внезапно вспоминал о своих родительских обязанностях – воспитывать и поучать несмотря на то, что мне уже тридцать семь и я тяжело и неизлечимо замужем.

Душ смыл следы передозировки снотворным, декоративная косметика сделала лицо чуть довольнее и добрее, волосы, стянутые на затылке в хвост, вычли из возраста немного лишних цифр, а брючный костюм сотворил образ деловой, добропорядочной, ответственной и трудолюбивой женщины. Прихватив куртку и ключ с комода, я наконец-то вышла из дома. На такси добравшись до «Каймана», я не с первой попытки, но все же выбралась из салона. Зато с первой закрыла дверь раритетной развалюхи, с горем-пополам доехавшей до клуба по ухабистым дорогам «горячо любимого» мною города.

Оставалось всего несколько шагов до моей безопасности, всего несколько шагов до моего недружелюбного, вечно бурчащего и злобно рычащего алого защитника, как где-то недалеко послышался легко узнаваемый звук мотора. Машинальный поворот головы – и я застыла на месте, позабыв и о безопасности, и о желании оказаться внутри нее: черный «Коммандер», больше не вызывающий у меня насмешливой улыбки, как-то торжественно въехал на парковку (не хватало только барабанной дроби и звука фанфар для более триумфального его появления).

Автомобиль притормозил справа от входа и заглох. Из салона выбрался Курганов, застегивая на ходу полы пиджака. Нащупав на брелоке кнопку разблокировки замка, я прижала к ней подушечку большого пальца, продолжая с опаской поглядывать в сторону джипа. Руслан достал из машины несколько разноцветных папок и, сунув их подмышку, закрыл дверь. Понимая, что он все равно заметит меня (дело времени) и эта неуклюжая обездвиженность бесполезна, я наконец аккуратно нажала на кнопку, надеясь, что моя злобная сущность беззвучно отключит сигнализацию. Но не тут-то было! «Демон» пикнул нарочно громче, чем обычно, еще и замками щелкнул демонстративно. Тихое зимнее утро, отсутствие транспорта на второстепенной дороге, прилегающей к парковке, полное безветрие – все это сделало меня центральной фигурой театра абсурда. Курганов повернулся и, машинально сунув свободную руку в брючный карман, каким-то странным взглядом осмотрел фигуру, облаченную в маскировочный костюм цвета мокрого асфальта. Вот только я не учла, что на фоне красного автомобиля эта маскировка произведет противоположный эффект. Он продолжал рассматривать меня, щуря глаза то ли от яркого солнечного света, то ли от слабости собственного зрения. Я впрыгнула в салон и вцепилась в рулевое колесо, напоследок глянув на Руслана: по-летнему смуглое лицо украшала довольная улыбка с хитрецой. Тремор рук, от которого я сегодня ночью с таким трудом избавилась, вернулся вновь. Прикосновение к кнопке «Старт» – и мотор громко загудел под капотом, а кузов задрожал от готовности рвануть с места. Безжалостно придавив педаль газа к полу, как большого черного жука, я вывернула руль до упора влево. Разозленный грубостью «Демон» зловеще зарычал, уничтожая тишину улицы громким звуком выхлопа, и рванул с места, присвистнув колесами. Расслабиться я смогла только тогда, когда клуб остался далеко позади.

«День промчался незаметно…»

Дописанная пилотная статья была распечатана и помещена в папку. Она с нетерпением ожидала встречи с Кургановым, в отличие от меня. Такого дискомфортного волнения, по-моему, я не испытывала никогда ранее. Вспоминая этого странного мужчину, я непроизвольно кусала губы, сама того не замечая. В чем заключалась его странность, вот так навскидку определить было весьма затруднительно, но она, несомненно, имела место быть. Курганов мне не нравился абсолютно. Он раздражал своей напыщенностью и необоснованной самоуверенностью, но при всем при этом вызывал желание оказаться в его обществе. Я всегда опасалась собственных желаний, ведь они еще ни разу не осчастливили меня. Желания, которым я потакала, безжалостно уничтожали, делая жизнь невыносимой и обременяющей. Одно из таких желаний сейчас целиком и полностью контролирует мою жизнь. Оно всегда запирает клетку перед уходом и старается не открывать ее даже по возвращении. Это желание, сулившее счастье, взаимопонимание, уважение, доверие, свободу, равноправие и независимость сейчас держит меня мало того, что в клетке под замком, так еще и в опутенках.

Выдвинув верхний ящик тумбы, я достала подаренный братом сборник стихотворений и, разместив его перед собой на столе, внимательно осмотрела лицо красивого молодого мужчины, вызывающего не только теплые положительные эмоции, но и леденящую душу боль, сожаление и неприемлемую мною жалость. Добрые голубые глаза привлекали внимание, а завитки на голове цвета спелой пшеницы вызывали желание прикоснуться к ним пальцами. Часто рассматривая в зеркале отражение собственных глаз, я видела в них то же, что вижу сейчас на этом изображении, в этих светлых глазах – отсутствие счастья. «А что, если в глазах цвета ясного неба в принципе не бывает счастья? В глазах брата тоже не было ничего подобного, даже когда на его шею вешали золотую медаль, там, в бескрайней голубизне радужки, я не замечала того, что хоть немного бы походило на эту эфемерную эмоцию. Да и в холодных глазах мужа тоже нет никакого счастья. А есть ли оно вообще?» – утопала я в безрадостных мыслях, рассматривая обложку книги с изображением Сергея Александровича Есенина до какого-то нездорового трепета любимого мною. Открыв сборник где-то посередине, я тяжело вздохнула и грустно улыбнулась. Он, словно отвечал на вопрос, пытаясь развеять все мои сомнения. Читая эти прекрасные строки, я с трудом сдерживала слезы:

О верю, верю, счастье есть!

Еще и солнце не погасло.

Заря молитвенником красным

Пророчит благостную весть.

О верю, верю, счастье есть…

Вернув книгу на место, я поднялась с кресла и несмело коснулась кончиками пальцев папки со статьей.

–– Я должна, – прошептала я, поднимая ее со стола. – Процесс достижения цели не уживается с трусостью.

Стянув куртку со спинки кресла, я прижала папку к животу и вышла из кабинета, продолжая мысленно убеждать себя в том, что мой характер позволит выполнить все пункты негласного плана и не отступить ни на шаг от цели.

Через полчаса автомобиль оказался на парковке, которую так стремительно покинул утром, оставив черные следы от покрышек на очищенном от снега асфальте. Я взглянула на по-прежнему стоящий у входа «Джип» гендиректора и, выдохнув ненужное волнение, покинула теплый салон. Дрожь в ногах от дискомфортного переживания не позволяла передвигаться уверенной, грациозной походкой, что превращало меня в маленькую неуверенную в себе девочку, готовую сдать позиции и подчиниться трусости, которая всегда жила во мне, просыпаясь совершенно не вовремя.

Да, я была труслива и от этого слаба. Маленькая, беззащитная, слабая, неприспособленная к существованию в недружелюбном стаде, – я предпочитала нападать, а не защищаться. Тяжело держать оборону, когда ты сломлен. Авангард, наступление, напор и натиск, видимость уверенности и решимости – превентивная мера наступления неприятеля. Я никогда не надеюсь на пакт о ненападении, ведь знаю, что оно неизбежно (благо, у меня было достаточно времени, чтобы в этом убедиться). Поэтому, каждый день переступая через собственную трусость, слабость и беспомощность, я иду в атаку, выставляя вперед штык, но не для самозащиты, а для нападения. Может быть, именно по этой причине все и считают меня невоспитанной и агрессивной? Поэтому сетуют на мою нелюдимость и асоциальность? поэтому не стесняются напоминать мне о моей стервозности? поэтому воспринимают меня как равного себе соперника не только женщины, но и мужчины? поэтому стараются сделать больно, вызывая еще больше агрессии и ненависти? Я не божья тварь, я есть творение общества.