Последний Туарег

Однако это оказалось трудным, ведь они жили под одной крышей, и, как бы велика ни была усадьба, ему не удавалось избежать встреч с одной из них.

Однажды днём Зайр, которая часто часами читала под деревом у берега реки, почти приказным жестом предложила ему присесть рядом. Как только он это сделал, она с явным намерением сказала:

– Предупреждаю, я не собираюсь тебя съесть, ведь я никогда не пробую плоды, если не уверена, с какого дерева они сорваны. К какому племени ты принадлежишь?

– Если твой отец не сказал тебе, я тоже не могу сказать, – ответил он.

– Мой отец довольно сдержан, когда дело касается тебя, и если ты тоже хочешь быть таким, я не буду настаивать… – загадочная девушка указала на книгу, лежавшую на траве, и спросила: – Тебе нравится Толстой?

– Кто?

– Лев Толстой, – пояснила она, постучав пальцем по обложке. – Автор.

– А к какому племени он принадлежит? – насмешливо спросил он.

– Он был русским и умер давно.

Гасель взял книгу, изучил название и прокомментировал:

– Возможно, он был русским и умер, но писал о том же, о чём все: о войне и мире.

– Мне это захватывает.

– Война или мир?

– Книга.

Он вернул книгу на место и извинился за свою явную неосведомлённость.

– У меня нет времени читать, когда я работаю, и возвращаюсь домой совершенно измотанным. Но в юности мне нравились романы Жюля Верна, особенно тот, где корабль путешествовал под водой.

– «Двадцать тысяч лье под водой».

– Не помню название, но помню, что герои сражались с огромным чудовищем.

– Гигантским кальмаром…

– Ну вот, – недовольно протянул он с лёгким упрёком. – Вижу, ты знаешь это лучше меня, так что мне нечего тебе рассказывать.

Привлекательная женщина чуть спустила очки, чтобы взглянуть поверх них на своего собеседника, который выглядел почти обиженным, словно ребёнок.

– Я не хотела тебя задеть, – сказала она. – Верн, Стивенсон и Лондон всегда были моими любимыми авторами, и я часто читала их романы своим братьям вслух.

– Если ты им читала, то только вслух, иначе они ничего бы не поняли, – отозвался он саркастически.

Зайр нахмурилась, словно её резко одёрнули, но почти сразу улыбнулась и ответила:

– Моя сестра уже предупредила меня, что ты любишь остроумно отвечать. Но я хочу, чтобы ты понял: у меня нет ни мужа, ни детей, ни обязанностей, ведь мой отец богат и обеспечивает меня всем. А ты работаешь, и, подозреваю, сейчас даже рискуешь жизнью. Так что тебе не стоит стыдиться того, что я прочитала больше, чем ты, ведь у меня было гораздо больше свободного времени.

– Это я понимаю, – искренне признал он. – Каждый должен знать свои ограничения. И, наверное, ты много узнала, столько читая.

– Одного знания недостаточно; кто-то однажды сказал: «Знание ради знания ничего не стоит, если не знаешь, зачем оно нужно». Ты знаешь, зачем тебе нужно твое знание, а я порой – нет. Я понимаю концепции, но не могу применить их к чему-то полезному.

– Меня больше всего восхищает, что ты можешь вообще что-то понимать, читая босиком на горячем песке, – заметил он. – Я бы точно обжёгся.

Девушка просто показала подошву своей ноги, на которой была мозоль, сравнимая с подошвой ботинка.

– В этом я остаюсь настоящей сахарийкой, ведь могу ходить по стеклу и даже по горящим сигаретам.

– Это не слишком похоже на дочь аменокаля.

– Тот, кто делает только то, что от него ожидают, становится предсказуемым, а это ставит его в невыгодное положение.

Гасель хотел бы спросить, о каких именно недостатках шла речь, но в этот момент к нему подошла одна из служанок с сообщением, что «господин» просит его зайти в кабинет.

Он нашел его, сидящего в белом кресле, курящего огромный кальян. Увидев, как он вошел, Четырехкровный указал ему на место напротив и сделал жест в сторону радиопередатчика, стоящего позади него.

– Только что звонил Хасан и попросил меня задать тебе вопрос, на который ты должен ответить с абсолютной свободой: согласился бы ты выполнить любую задачу, связанную с устранением джихадистов, или предпочел бы продолжить преследовать Омара аль-Кабира?

Это, без сомнения, был крайне деликатный вопрос, требующий обдуманного ответа, который последовал лишь спустя пару минут.

– Если мне нужно убивать, я предпочитаю убивать того, кто убивает за деньги, чем того, кто убивает из-за своих убеждений, какими бы глупыми они мне ни казались. То есть я выбираю продолжать преследовать Омара.

– Согласен.

– Проблема в том, что к этому моменту он, должно быть, уже далеко, и я понятия не имею, как продолжить след.

– Он углубился в эрг, и следы верблюдов исчезают на камнях, – сказал Гасель.

– Знаю, но нас интересуют не сами верблюды, а то, что они несут. – Увидев замешательство своего собеседника, отец Заира продолжил: – В качестве гарантии хорошие кожевенники оставляют на своих седлах подписи. Тот, которого ты знаешь, один из лучших, продал Омару пять седел. Наши люди, контролирующие деревни, оазисы и колодцы оттуда до Мавритании, будут следить за их появлением.

– Но это почти три тысячи километров, – напомнил туарег.

– Тысяча в ширину, но у нас тысячи глаз, так что это лишь вопрос времени.

– У меня времени достаточно.

– Тебе удобно в моем доме?

– Очень.

– Мои дочери не доставляют тебе проблем?

– Совсем нет.

– Это тоже вопрос времени, – насмешливо добавил он. – Не теряй бдительности, потому что я заметил, что пара девушек из прислуги смотрит на тебя глазами умирающей газели. Если инициатива пойдет от них, мои женщины не смогут обвинить меня в пособничестве. Теперь тебе остается только молить Господа дать тебе силы, чтобы противостоять напору, который может исходить с разных сторон.

– Ты удивительный человек, даже в эти удивительные времена, – заметил его собеседник. – Иногда мне кажется, что ты играешь со мной.

– Ничего подобного, ведь твоя жизнь висит на волоске, и я знаю, что это значит. Трое моих сыновей тоже сражаются за наше дело, хотя им приходится делать это в городах.

– Почему?

– Они учились в Европе и не продержались бы в пустыне и пяти минут.

– Я не имел ни малейшего представления.

– Думаешь, я способен проливать чужую кровь, не будучи готовым пролить свою? – спросил он с тоном, который, казалось, выражал обиду от самого предположения. – Это война, в которую мы должны вовлечься все – от богатейшего до самого скромного, иначе мы обречены на поражение. Мы не такие, как англичане, которые отправляли на поле боя новозеландцев, австралийцев или индийцев, пока сами занимались политикой дома, что им действительно нравится.

– Я мало знаю об англичанах.

– Тогда тебе стоит прочитать книгу по истории.

– Все вокруг только и делают, что советуют мне читать… – пожаловался водитель, указывая подбородком на огромную библиотеку, полки которой тянулись от пола до потолка. – Сколько времени уйдет, чтобы прочитать всё это?

– Века, потому что большинство из них на английском.

– А Заир их понимает?

– Намного лучше, чем я.

– Черт побери, женщина! Как она может быть такой умной?

– Знание языков обычно зависит не от ума, а от возможности и определенной предрасположенности, которая у нее, безусловно, есть. Хотя это не значит, что она не умна, ведь она действительно очень умна.

Его гость хотел что-то сказать, но передумал и сменил тему, поскольку, казалось, был вопрос, который беспокоил его больше, чем Заир или ее сестры.

– Хотелось бы прояснить кое-что, если ты уполномочен это объяснить… – сказал он после недолгого колебания. – Сколько себя помню, в Африке происходили и продолжают происходить революции и гражданские войны, которые иногда выливаются в настоящие резни, не особенно заботящие остальной мир… Почему то, что происходит в Мали, настолько важно, что вынудило французов вмешаться?

Хозяин дома задумался над ответом; казалось, он не хотел отвечать, но в конце концов достал из ящика карту, охватывающую большую часть континента, от Гвинейского залива до Средиземного моря.

– Мали находится здесь. Как видишь, его северо-западный край, который считается самым пустынным из всех пустынь, можно также считать географическим центром Сахары. Если под предлогом превращения региона в туарегскую республику исламский джихад добьется создания признанного государства, они расширят свое влияние на соседние страны, уничтожая всех, кто будет сопротивляться, будь то туареги или нет… – Он презрительно фыркнул, казалось, готов был плюнуть на карту, и добавил: – Что касается меня, я отказываюсь позволить им вводить законы шариата, заставлять моих дочерей носить бурку или запрещать им любить тех, кого они выберут.

Гасель Мугтар внимательно посмотрел на карту и слегка кивнул.

– Действительно, это стратегическая точка, граничащая с четырьмя странами, – сказал он. – Понимаю, что французам невыгодно, чтобы через нее к ним был доступ.

– Единственные, кому это интересно, – это фундаменталисты, – настаивал его собеседник. – То, что они ищут под прикрытием этой якобы «туарегской нации», – не более чем маскировка, а туареги могут быть кем угодно, но только не прикрытием. Почти полмиллиона малийцев вынуждены были покинуть этот регион, семьдесят тысяч находятся в лагерях для беженцев, а остальные разбросаны где-то там, умирая от голода. А джихадисты, которые являются настоящими виновниками, внедрились среди населения, чтобы настроить его против наших людей. Они преследуют их, сажают в тюрьмы или избивают до смерти, как зверей… – хозяин дома несколько раз ткнул пальцем в карту, подводя итог: – Я всегда считал, что принадлежать к исламу значит принимать волю Аллаха, но народ, такой как туареги, не должен подчиняться интерпретации, которую какой-нибудь безумец пытается навязать в отношении заповедей Корана. Если бы существовал верховный авторитет, указывающий путь, как, например, папа у христиан, я бы принял его указания, нравится мне это или нет, но, к счастью или к сожалению, такого авторитета не существует.

– Но, насколько мне рассказывали, с этим папством дела обстоят не очень хорошо, и Ватикан превратился в гнездо коррупции, – с некоторой робостью заметил его гость. – Я даже слышал, что из-за этого сейчас существуют два папы.

– Это правда; многие из них были коррумпированы. Но нравится нам это или нет, они представляют собой единый авторитет, который задаёт нормы, которых нужно придерживаться, в то время как мы, мусульмане, вынуждены мириться с тем, как любой фанатичный имам интерпретирует священные тексты по своему усмотрению. Большинство аятов Корана весьма точны, но есть и такие, которые допускают двусмысленность, и сам Пророк предупреждал об этом в своё время: «Те, у кого в сердце сомнения, предпочитают следовать путём заблуждения, стремясь к разногласиям и жаждая навязать свою интерпретацию, но эту интерпретацию знает только Бог».

6

Омар аль-Кебир ненавидел бороров, которых он считал низшей расой из-за их нелепых ритуалов, а особенно из-за их экстравагантного макияжа: разрисованные глаза и огромные белоснежные зубы, которые они непрерывно чистили концом веточки.

Ему казались они нелепыми клоунами без достоинства, и его отталкивали их тесные глинобитные хижины. Но его люди были изнурены жаждой, а их лошади измотаны, поэтому, заметив одну из их убогих деревень, он решил послать вперед Юсуфа, чтобы предупредить местных жителей о том, что они приходят с миром и готовы щедро заплатить за воду.

Крохотный, хромающий старейшина согласился на сделку при условии, что они уйдут до захода солнца, так как большинство воинов увели стада слишком далеко из-за засухи. Он опасался, что могло бы произойти ночью в деревне, где остались только старики, женщины и дети.

Услышав это, Омар аль-Кебир строго пригрозил своим людям, сказав:

– Помните, что теперь мы – преданные слуги Аллаха, которые путешествуют во славу Его имени. Кто осмелится обидеть женщин или детей – а это предупреждение касается тебя, Альмалик, – будет собирать свои мозги с песка.

Его тон не оставлял сомнений в искренности его намерений, особенно учитывая, что внутри его раздирал гнев от осознания, что ему пришлось бежать, как перепуганный заяц.

Его подчиненные с ностальгией вспоминали те времена, когда они охраняли дворец Каддафи, а прохожие смотрели на них с трепетом. Но Триполи остался в двух тысячах километрах позади, и этот долгий бег, во время которого они потеряли большинство товарищей, стал для них суровым уроком.

Несмотря на череду столь удручающих несчастий, никто не ставил под сомнение авторитет Омара аль-Кебира, признавая, что их жизнь была спасена лишь благодаря ему.

Они понимали его ярость, зная, что неповиновение приведет к тому, что его гнев превратится в ярость, и он выполнит свое обещание разнести их мозги по песку.

Итак, они собрались в тени рощицы вокруг колодца, сначала напоив верблюдов, как того требовал обычай. Их не удивило, что единственным человеком, который к ним приблизился, был тот самый хромой старейшина. Он внимательно осмотрел животных и сказал:

– Они выглядят измученными, а у некоторых лапы в ранах, так как они слишком долго шли по эргу. Я готов обменять их на тринадцать своих верблюдов, если вы подарите мне одну из лишних винтовок.

– Лишних винтовок у нас не бывает… – заметил Омар аль-Кебир. – И тринадцать верблюдов за пятнадцать – это не слишком честная сделка.

– Это так, если учесть, что мне придется несколько дней лечить их раны, а двое из них рискуют остаться хромыми. Если они отдохнут, они выживут; если продолжат путь, станут добычей для стервятников.

– Ты проклятый болтун, плетущий интриги, – ответил тот.

– Поэтому я здесь главный, – усмехнулся старейшина. – Но в верблюдах я разбираюсь.

Омар аль-Кебир хотел бы поторговаться, хотя бы ради традиции, но был слишком устал и понимал, что у ворчливого бороро было слишком много правды, когда речь шла о животных.

– Ладно! – проворчал он нехотя.

– Тогда я дам тебе семь бурдюков воды в обмен на пятьдесят патронов, ведь винтовка без боеприпасов бесполезна.

– Двадцать патронов…

– Сорок…

– Двадцать…

– Тридцать восемь, потому что предупреждаю: ближайший колодец, Гельта-Сенауди, находится в трех днях пути отсюда.

– Двадцать, – настаивал Омар аль-Кебир, и, предвосхищая старейшину, который, казалось, собирался продолжить спор, добавил: – А теперь я предупреждаю тебя: можешь выбрать между двадцатью патронами в мешке или одним в голове. В этом случае мы возьмем всё и разграбим вашу деревню.

Старик, чьи зубы оставались такими же здоровыми и белыми, как у подростка, широко улыбнулся и с выражением покорного смирения сказал:

– Это предложение, от которого невозможно отказаться. Я прикажу привести верблюдов и наполнить бурдюки.

Он кивнул на седла:

– Кстати! Что ты собираешься делать с сёдлами, которые вам не нужны?

– А что, чёрт возьми, ты предлагаешь мне с ними делать? – проворчал тот. – Использовать их как зонтик? Забирай их, и пусть одно из них послужит тебе седлом, когда будешь скакать в ад.

– Надеюсь, оно будет удобным, ведь говорят, это долгий путь… – ответил старейшина, явно довольный тем, как удалось провести сделку. – Я зарежу козленка, чтобы вы могли вкусно поужинать, и через два часа вы сможете уйти.

Он удалился почти вприпрыжку, чем вызвал вздох Юсуфа, который, подняв глаза к небу, пробормотал:

– До чего мы докатились!

– Проблема не в том, до чего мы дошли, а в том, куда мы дойдём, – заметил его начальник. – После четырёх лет засухи в Гельта-Сенауди вряд ли осталось много воды. Нам придётся уповать на Аллаха.

– У меня такое ощущение, что Аллах не уповает на нас, несмотря на все наши песнопения и восхваления. А что касается меня, я больше не собираюсь громко читать Коран. У меня сушит горло.

Это был сон?

Нет, это был не сон.

Но это мог быть сон.

Или могло быть так, что он видел во сне, будто ему снится сон.

Редко он испытывал такое же удовольствие, как во сне, но рука, которая ласкала его так интимно, была куда более искусной, чем могло бы быть любое существо из его снов.

Открыл глаза, и это было всё равно, что не открывать их, поскольку темнота была абсолютной. Но лёгкое дыхание, запах и прикосновение дали ему понять, что это была женщина, и что она была крайне возбуждена.

Он не задал вопросов, зная, что не получит ответов.

Кем бы она ни была, она выбрала жаркую безлунную ночь, предполагая, что застанет его лежащим обнажённым на постели.

И так оно и было.

Её мягкие пальцы уступили место влажному языку, затем жадным губам и, наконец, бёдрам, которые прижались к его бёдрам. Она продолжала до тех пор, пока он не исчерпал свои силы.

Он уснул.

Отдохнул час, может быть, два…

И увидел сон.

Но это был не сон, хотя мог бы им быть.

Или, возможно, он лишь видел во сне, что ему снится.

В некоторые моменты он испытывал такое же наслаждение, но рука, что нежно ласкала его, была куда искуснее, чем могла бы быть рука существа из сна.

Он открыл глаза, и это было всё равно, что не открывать их, поскольку темнота была абсолютной. Но лёгкое дыхание, запах и прикосновение дали ему понять, что это была женщина, и что она была крайне возбуждена.

Но её аромат был другим, как и гладкость её кожи и то, как в этот раз она снова увлекла его за собой, оставив его полностью опустошённым.

Он спал час, может быть, два…

И в третий раз ему приснился сон.

Но это был не сон, хотя мог бы им быть, поскольку в этот раз участвовала третья женщина, не имевшая ничего общего с двумя предыдущими.

Когда он проснулся в четвёртый раз, уже рассвело, и он был благодарен за то, что сны не превратились в кошмары, ведь визит трёх страстных незнакомок за столь короткий промежуток времени, несомненно, был приятным, но чрезвычайно утомительным опытом.

Он закрыл глаза и остался лежать неподвижно, словно охотничья собака, пытаясь уловить запахи, впитавшиеся в его кожу, и связать их с кем-нибудь из женщин в доме.

Это оказалось невозможно, так как вокруг царил сильный аромат пота и секса.

Ему бы хотелось долго предаваться воспоминаниям о ночных переживаниях, но от всех упражнений у него разыгрался аппетит, и он принял долгий душ, заметив, как с водой в сток уходят все доказательства того, что его безжалостно и бесцеремонно соблазнили.

Иншаллах!

Если такова была её воля, кто он такой, чтобы возражать?

Весь день он искоса наблюдал за всеми девушками, пересекавшимися с ним в гостиных, на террасах и в садах, пытаясь уловить на их лицах лукавые улыбки или взгляды, полные заговорщической искренности. Но эти взгляды казались обращёнными не к нему, а друг к другу. В какой-то момент он почувствовал себя неловко, вообразив, что они смеются у него за спиной.

Этим вечером дом был украшен в честь визита Али Бахала, одного из самых известных поэтов Сахеля, который также славился своим мастерством рассказчика.

Как обычно, ужин подавали вокруг маленького костра, символизирующего единение, а не служащего источником тепла, поскольку влажная жара была невыносимой.

Согласно правилам этикета, за столом говорили мало, негромко и только с ближайшими собеседниками.

Гасель воспользовался моментом, чтобы внимательно следить за реакциями дочерей хозяина или служанок, которые время от времени подходили, чтобы обслужить его. Однако сколько бы он ни напрягал зрение или обострял обоняние, он не смог определить, кто из этих пышных красавиц посетил его ночью.

Ничто не изменилось.

Никто, похоже, не знал о тройном и захватывающем нападении, совершённом под покровом темноты.

Это было разочаровывающе.

Наконец, Али Бахал встал и сначала прочёл несколько своих стихов. Они показались Гаселю запутанными, поскольку были полны отсылок к событиям и персонажам, о которых он никогда не слышал, но восхищали утончённую аудиторию, особенно хозяина дома, а это было главным.

Затем последовала длинная эпопея о великом каиде, победителе бесчисленных сражений двухсотлетней давности. После необходимого перерыва, чтобы пожилые гости могли облегчиться, Али Бахал начал свой рассказ, хотя его голос был не таким ясным и твёрдым, как у того, кто рассказывал на прошлой неделе.

– Аллах велик, хвала Ему! – начал он. – То, о чём я собираюсь вам рассказать, произошло далеко отсюда, за рекой Конго, к югу от огромных озёр, которые подобны морям пресной воды в центре континента. Там живут дикари с необычными верованиями, поклоняющиеся звёздам. У них есть странные идеи, среди которых особенно выделяется одна: они верят, что, когда лев пожирает человека, его душа, оставшаяся без тела, чтобы покоиться в нём всю вечность, переселяется в ближайшего воина. Эта душа становится вторым духом, который не покинет его, пока он, вооружённый только копьём, не вступит в бой с хищником и не убьёт его. Говорят, у воина нет другого выхода, кроме как сражаться, иначе он будет мучим захватившим его духом, пока не начнёт думать, говорить и вести себя, словно погибший.

Он сделал паузу, чтобы глотнуть воды и изучить эффект, который его слова произвели на аудиторию, а также понять, насколько он сумел пробудить интерес. Ведь тот, кто не знает, в какой момент следует остановиться, а в какой снова начать говорить, придавая повествованию нужный ритм, никогда не сможет стать хорошим рассказчиком.

– Признаю, что то, что я рассказываю, кажется маловероятным для нас, – сказал он. – Но утверждают, что в один злополучный день, а произошло это почти столетие назад, английский охотник, любитель крупных трофеев, отправился в джунгли на поиски огромного льва-людоеда, который сеял ужас среди местных жителей. Его сопровождал опытный местный следопыт, и, к сожалению, никто не стал свидетелем произошедшего. Однако через две недели англичанин вернулся голодным, изможденным и больным. Он рассказал, что хитрый зверь напал на него неожиданно, обезоружил его, а когда отважный следопыт пришел на помощь, лев набросился на него и убил на месте. Англичанин признался, что единственное, что он смог сделать, – это сбежать в панике. Он долго блуждал без цели, пил зараженную воду, и только «воля Аллаха помогла ему в последний момент найти дорогу обратно в поселение».

Во время новой, тщательно рассчитанной паузы Гасель занялся тем, что изучал лица всех женщин, и убедился, что ни одна из них, похоже, не замечает его присутствия. Все их внимание было сосредоточено на том, что говорил Али Бахал. Был ли он тем мужчиной, с которым они провели ночь, или нет – это сейчас не имело никакого значения.

Согласно древней пословице: «Мужчина может удерживать женщину своим членом лишь какое-то время; его язык способен удерживать ее часами».

И это было явным доказательством.

– Знахарь племени вылечил белого охотника… – продолжил рассказчик. – Но вскоре начали распространяться слухи о том, что дух следопыта завладел его телом. Это подкреплялось тем, что он стал вести себя все более странно, перестав соответствовать своему положению, расе и культуре. Постепенно его идеи начали совпадать с идеями местных жителей, и он переживал долгие периоды меланхоличной ясности, чередовавшиеся с мучительной безнадежностью. В эти моменты он кричал, что некий голос приказывает ему снова отправиться в джунгли и встретиться лицом к лицу с кровожадным львом.

Али Бахал снова сделал глоток, с почти невыносимой медлительностью поставил стакан на поднос, посмотрел прямо на Размана Юху, словно чтобы убедиться, что тот доволен, несмотря на значительные расходы на организацию столь великолепного праздника в его честь, и понял, что настал момент достигнуть кульминации своего тревожного повествования:

– Опасаясь мести европейских властей, если те заподозрят их в колдовстве, местные жители обратились за помощью к представителю короля Бельгии, который в то время правил ими. Тот быстро прибыл с намерением вернуть одержимого несчастного в его страну. Однако охотник отказался, утверждая, что не может увезти с собой второй дух. Бельгиец решил, что должен репатриировать его вопреки воле, но не смог этого сделать, так как накануне отъезда охотник исчез, прихватив копье. Все попытки найти его оказались безуспешны, и больше о нем никто никогда не слышал. Но так же верно и то, что жители больше никогда не подвергались нападениям ужасного льва-людоеда.

Искусный рассказчик доказал, что его слава заслужена. Он поднял руки ладонями вверх, как бы показывая, что у него в руках ничего нет, и добавил:

– Это история, которую мне рассказали и которую я рассказываю вам, но в которую я никогда не верил, потому что всегда знал, что нет другого бога, кроме Аллаха, и что он делает так, чтобы духи храбрых, кем бы они ни были и где бы ни погибли, отправлялись прямо в рай, где обретут вечный покой и счастье.