Последний Туарег

Сколько еще ему нужно было убить, чтобы Хасан остался доволен?

До тех пор, пока не останется ни одного, а их было много.

И будет еще больше, потому что вирус фанатичного экстремизма распространялся как пандемия, как «черная чума», которая не исчезнет, пока последний человек на планете не примет ислам и не признает, что нет другого бога, кроме Аллаха.

Газель Мугтар признавал это; он всегда принимал это без малейших сомнений в душе. Но то, чего он не мог принять, – это то, что те, кто продали себя тирану, убивая и пытая за деньги, достойны считаться «истинными мусульманами».

Однако, независимо от того, принимал он это или нет, они продолжали свой путь, невозмутимые.

По траектории их движения они должны были пройти примерно в двухстах метрах слева от его укрытия, что было значительным расстоянием, учитывая, что они постоянно двигались. Тем не менее, он рассчитал, что попасть в цель будет возможно, если использовать оптический прицел.

Он признал, что боится, и оправдал себя, рассуждая, что лучше позволить им продолжить путь и сохранить свою жизнь для выполнения других миссий. Как сам Хасан говорил: «Не рискуй слишком сильно, потому что нам не нужны романтические герои, а нужны эффективные исполнители».

Они прошли мимо, и он с облегчением вздохнул; если бы они все повернулись к нему спиной, он позволил бы им идти дальше. Но холодное высокомерие того, кто замыкал отряд и в этот момент, казалось, смотрел прямо на него, заставило его изменить решение.

Он позволил им удалиться еще на двести метров, поднял оружие, в последний момент открыл крышку, закрывавшую оптический прицел, прицелился в грудь того, кто, как ему показалось, наблюдал за ним, и выстрелил.

Сразу же он снова спрятался, дал пройти нескольким минутам, прежде чем осмелился снова выглянуть из-за камней, и был удивлен, увидев, что группа исчезает вдали.

Газель Мугтар так и не узнал, промахнулся ли он или те, кто уходил, просто еще не заметили, что последний из них уже мертв.

Когда путь был очень долгим и возникала опасность уснуть, некоторые всадники имели привычку привязываться к спинке седла, потому что, как гласила старая пословица: «Больше людей ломают шею, падая с верблюда, чем когда падает сам верблюд».

4

Разман Юха, также известный как Четыре Крови, получил свое звучное прозвище не из-за того, что был опасным преступником или жестоким садистом. Его имя происходило от гордости за свое происхождение: у него была одна бабушка сенегалка, другая – фульбе, один дедушка – француз, а другой – туарег.

По правде говоря, он был "арагейной" вдвойне, потому что именно так на языке тамашек называли людей, у которых отец был одной расы, а мать – другой.

Разман был одним из самых богатых и влиятельных членов уважаемого кочевого племени ирегейнатан, но уже почти тридцать лет как автомобильная авария оставила его с болезненными последствиями, из-за чего он редко покидал пределы своих обширных владений.

Его состояние было нажито на торговле солью, импорте консервов и пластиковых сандалий. Его огромный особняк, построенный на месте старинной крепости колониальной эпохи, был самым крепким и красивым строением на сотни километров вокруг. Дом стоял на берегу ручья с кристально чистой водой. Он не отличался роскошью, но в нем были предусмотрены все удобства, кроме телефона и телевидения, так как Разман считал, что телефон существует лишь для того, чтобы женщины слишком много болтали, а телевизор – чтобы мужчины слишком мало разговаривали.

«Семьи остаются семьями, пока они общаются друг с другом больше, чем с чужими», – любил повторять он. Разман действительно знал толк в семейных делах, ведь у него было три жены и одиннадцать детей.

Его главным удовольствием было собирать всех за ужином в большом саду вместе с друзьями, чтобы затем пить чай, петь, танцевать, курить кальян, рассказывать истории и декламировать стихи, как это делали его предки испокон веков.

Он принял Гацеля в комнате, которая раньше была кабинетом французского генерала, где стены были покрыты полками с книгами на разных языках. Поблагодарив гостя за помощь «в деле туарегов», Разман предложил ему оставаться почетным гостем до получения указаний от Хасана.

– Многие, как и ты, быстро устранили немало фанатиков, но именно поэтому оставшиеся теперь начеку. Мы считаем, что пришло время сделать паузу, чтобы дать им снова почувствовать себя в безопасности.

– А что мне делать пока? – задал логичный вопрос Гасель.

– Отдыхай и наслаждайся жизнью без забот, ведь моя племя контролирует этот регион, и я гарантирую, что фанатиков среди нас не осталось.

– Как ты этого добился?

– Своевременно лишая некоторых людей языка. Никто не научился проповедовать экстремизм или призывать к насилию жестами – это выглядело бы смешно, и аудитория покатилась бы со смеху.

– Учту это, – согласился гость. – Если кто-то не нанесет столько вреда, чтобы платить жизнью, я заставлю его заплатить языком.

– Но постарайся не отрезать его слишком коротко, иначе у него будут проблемы с едой.

– И это я учту.

– Отлично! – Разман сменил тон на более серьезный. – Теперь я обязан тебя предупредить. Скоро ты встретишь моих дочерей и несколько служанок акли, которых я подбирал за их неоспоримую красоту. Прошу тебя не проявлять интереса к последним. Они принадлежат к более низкому сословию и могут принять твои ухаживания, думая, что этим доставят мне удовольствие. Но это не так, ведь такой подход всегда вызывает проблемы, а мои жены называют меня сводником. Что касается моих дочерей, они совершеннолетние и сами распоряжаются своей жизнью до замужества. Тут уж тебе решать, но будь осторожен – они такие же очаровательные и коварные, как их матери.

В ту же ночь Гасель убедился в правоте Размана. Четыре служанки акли, подававшие ужин, могли бы участвовать в конкурсе красоты, а три его дочери, словно источая мед, смотрели на гостя с выражением кошки, играющей с мышью перед тем, как ее съесть.

За ужином почти не разговаривали – традиция предполагала наслаждаться едой, а не словами. Но после десерта подали чай, и хозяин дома поднял стакан. Все мгновенно замерли, чтобы в полной тишине насладиться моментом.

Старик с уставшими глазами, но мощным голосом начал рассказывать историю – так ясно и увлекательно, что трудно было упустить хоть слово.

– В далекой молодости, – начал старик, – Аллах пожелал благословить одно племя трудолюбивых, верующих и самоотверженных людей, сделав их колодцы полными воды. Благодаря этому они смогли расширить свои поля и пастбища, разводить крепкий скот, который давал потомство, много молока и сыра. Вскоре начали прибывать караваны, чтобы поить свой скот. Племя процветало, как никогда прежде, и нигде на этой стороне Адрара Ифорас не было видно столь радостных и счастливых бедуинов…

Старик поднял палец, едва наклонив голову, намекая, что вскоре этот идиллический образ изменится.

– Ах… – воскликнул он, сделав короткую паузу. – Всем известно, что никогда не бывает дождя ровно столько, сколько кому-то нужно. Такое счастье не устраивало ростовщика, привыкшего, что за каждые пять монет, которые он давал взаймы, ежегодно получал две в качестве процентов. Именно эти проценты обеспечивали ему комфортную жизнь.

Рассказчик покачал головой несколько раз, давая понять, что ситуация была неприятной и совсем неустойчивой, и продолжил:

– Поскольку никто больше не нуждался в его услугах, он начал придумывать способы вернуть прошлое. Он подкупал некоторых из нас, чтобы они разносили ложные слухи о том, что наш успех вызван не благословением Аллаха, а потому, что наш старейшина заключил договор с джиннами. Сначала никто не верил этим слухам, но, как говорится, повтори ложь тысячу раз, и она станет правдой. Постепенно страх и недоверие стали проникать в сердца людей…

Старик рассказывал дальше, его голос то усиливался, то ослабевал, очаровывая всех слушателей. Его история была не просто развлекательной, но и поучительной, заставляющей задуматься о коварстве, лжи и последствиях человеческой жадности.

Этим вечером, под звездным небом, вокруг тлеющего огня, слова рассказчика звучали как напоминание о том, как важно сохранять единство и доверие в самые благословенные и трудные времена и он продолжил: – Этот проклятый скупец понял, что, если он не будет возделывать землю, пасти скот, охотиться на антилоп или изготавливать циновки, и, следовательно, не будет получать ничего взамен своих денег, ему придется тратить их на выживание, что вызывало у него невыносимый дискомфорт. Именно поэтому он придумал хитроумный план, чтобы исказить священные замыслы Господа и вернуть всё к тем временам, когда он накапливал богатства за счет других.

Теперь наступила пауза длиной в несколько минут, чтобы присутствующие могли налить себе еще чаю, заправить кальян или, если нужно, сбегать облегчить мочевой пузырь. Но главное – чтобы слушатели могли обменяться мнениями или попытаться угадать, каким будет коварный план, с помощью которого столь презренный персонаж постарается вернуть процветающее племя в горькие времена нужды.

Когда дыхание восстановилось, желудки были согреты медовыми и миндальными сладостями, а интерес собравшихся поднялся до предела, опытный рассказчик обвел взглядом лица всех, кто сидел вокруг костра, улыбнулся одной из очаровательных дочерей своего хозяина и, наконец, решил продолжить.

– Этот гнусный паразит, который, как мы уже сказали, умел жить лишь за счет чужого труда, стал вызывать к себе соседей одного за другим и говорил им: «Ваши колодцы очень щедры и дают обильную воду, но я могу предоставить вам средства, чтобы нанять рабочих и расширить их, тем самым увеличив поля для посевов, а также количество и качество вашего скота. Примите мои деньги, чтобы обеспечить будущее ваших детей, и, если вы дадите мне в залог документы на свои земли, я буду взимать с вас всего одну монету в год в качестве процента».

Гасель Мугтар заметил, как среди присутствующих поднялся ропот, и, пока одни обменивались неодобрительными взглядами, другие внимательно слушали слова старца, который вскоре уточнил:

– Большинство бедуинов, люди добросердечные, решили, что с большими запасами воды, большим количеством земли и скота завтра они смогут передать больше богатств своим детям, поэтому они приняли это предложение. Они наняли рабочих и вспахали новые поля. Однако великое удивление постигло их, когда они обнаружили, что больше колодцев вовсе не означает больше воды, а лишь распределение той же воды на большее количество колодцев, ибо Господь, будучи щедрым, не бывает расточительным. Хитрый ростовщик это знал, и, как он и предвидел, через два года члены племени оказались в том же положении, что и вначале, но с двойным долгом, а через четыре года все поля и колодцы оказались в его собственности.

Новая тишина, новый ропот и выражение разочарования – никому не нравилось, когда истории у костра заканчивались трагедией. Поэтому рассказчику пришлось поднять руку, чтобы добавить эпилог, который заключал в себе суть и мораль рассказа, ибо, по его мнению, история, которая ничему не учит, бесполезна.

– Как я уже говорил, этот дьявольский ядовитый скорпион добился своего, но он не учел, что в глубине души члены племени оставались кочевниками. Уважая свои старинные обычаи, они согласились заложить всё, кроме своего скота. И вот однажды они собрались и двинулись в путь, погоняя своих коз, верблюдов, овец и ослов, оставив алчного ростовщика среди бесполезных богатств. Никто не мешал ветру покрывать песком поля. У него не осталось даже тех монет, которые пошли на оплату рабочих. И однажды ночью, в отчаянии, он побежал, споткнулся и упал в колодец, где вода доходила ему до пояса. Но выбраться он не мог, и никто его не слышал. Так он провел несколько дней, пока не умер от голода.

Раздались аплодисменты, звучали многочисленные похвалы, и даже самый придирчивый слушатель остался доволен справедливым концом столь презренного персонажа. А Шела, одна из младших дочерей Размана, почти подросток, с явным восторгом обратилась к сидевшему рядом Гаселю Мугтару:

– Великолепная история, которая снова учит нас, что эгоизм и жадность ни к чему не приводят, – добавила она с игривой улыбкой. – Но больше всего она учит нас, что лучше быть замужем.

– А это тут при чем? – удивился туарег.

– Много при чем, потому что, если бы у этого мерзкого ростовщика была жена, она бы его вытащила из колодца… А ты женат?

– Я слишком беден, чтобы позволить себе больше одной жены, а ведь известно, что одна жена доставляет бесконечные проблемы, – ответил он с явным юмором.

– Деньги – это не всё, важны достоинства. А по тому, что я слышала, мой отец считает тебя чуть ли не героем… Ты действительно герой?

– Я просто выполняю то, что мне приказывают.

– Скольких джихадистов ты убил?

– Ни одного.

– Лжешь… – дерзко выпалила девушка.

– Помни пословицу: «Человек, который лжет любопытной женщине, не заслуживает наказания, а награды, ибо чрезмерное любопытство не приветствуется в глазах Аллаха».

Бесстыдная девушка не смогла сдержать веселый смех и воскликнула:

– Я не знала эту поговорку и подозреваю, что ты только что её придумал. Это мне нравится, потому что доказывает, что ты остроумный человек. Знаешь ли ты какое-нибудь стихотворение?

Её собеседник насторожился, предчувствуя опасность, которую таила в себе кажущаяся невинной просьба. Туареги любили поэзию, и умение декламировать, а тем более импровизировать стихи, выделяло человека в обществе, высоко ценившем остроумие и дар слова.

Как только загорался костер, хорошие поэты и рассказчики становились главными героями ночи, в то время как самые храбрые воины или искусные охотники отходили на второй план.

Он нахмурил брови, скосил взгляд на дерзкую девицу, которая пыталась поставить его в крайне затруднительное положение, грозящее обернуться насмешкой, и, немного подумав, ответил:

– Я заметил, что большинство ваших гостей – люди образованные, поэтому предполагаю, что они бы оскорбились, если бы грубый шофёр осмелился прервать их, чтобы декламировать стихотворение, которое, как бы оно ни было красиво, сразу утратило бы всю свою прелесть, прозвучав из моих уст. – Он хитро улыбнулся, заканчивая фразу: – Разве этого ты хочешь? Чтобы я обидел друзей тех, кто принял меня с таким радушием?

– Нет, конечно же, нет, – ответила она, явно разочарованная тем, что её жертве удалось избежать ловушки. – Ничего подобного я не имела в виду. Но предупреждаю, теперь я буду очень внимательна, ведь ты доказал, что ты чертовски хитрый и ускользающий тип.

– Это не слишком подобающий способ выражаться для хорошо воспитанной молодой девушки.

– Я вовсе не такая уж молодая и, к тому же, не хорошо воспитанная. У меня шесть братьев, и каждый из них грубее другого.

– А каковы твои сестры?

– Среди них всякие есть, так что тебе будет из кого выбрать.

– Я вовсе не намерен никого выбирать.

– Это мы ещё посмотрим, потому что, как говорит мой отец: «Мы должны наслаждаться своими радостями, пока можем, ведь никогда не знаем, когда придёт время наших бедствий».

– Странное поведение…

– Не такое уж странное, если учесть, что мой прадед родился в Париже и дослужился до звания полковника Иностранного легиона. И можешь себе представить, каким был Иностранный легион в те времена…

Два часа спустя Гасель никак не мог понять, как получилось, что он лежит на широкой кровати с мягким матрасом и нежными простынями, тогда как всего неделю назад он был съёжился между камнями, боясь, что шайка убийц вернётся, чтобы прикончить его, даже ценой того, чтобы перевернуть каждую камень в пустыне.

Тогда он ждал наступления полной темноты, прежде чем осмелиться высунуть голову. И хотя вокруг царили тишина и покой, он долго присматривался к окружению с помощью ночного прицела, вновь полагаясь на свою проверенную временем терпеливость охотника из степей.

Когда справа что-то зашевелилось, сердце у него заколотилось, но он успокоился, поняв, что это всего лишь змея, которая скользила в поисках мышей. Час спустя он заметил вдалеке фенека, но этот юркий лис с огромными ушами и вытянутой мордой, вероятно, почувствовал его запах или опасность, потому что спустя мгновение развернулся и исчез из виду.

Он потратил почти два часа, чтобы покинуть убежище, облегчиться, тщательно закопать следы своего пребывания и вернуться туда, где была зарыта его осёдланная лошадь.

Только тогда он ел и пил до сыта, спал, пока холод не дал понять, что пора снова отправляться в путь, нашёл Полярную звезду, Козу, которая всегда указывала ему путь, и направился на северо-восток.

Днём он скрывался, а ночью шёл, и так продолжал, пока не добрался до места, где ему обещали встречу с проводником, отправленным неким Разманом Юхой, который, по словам Хассана, был членом имаджеганов и одним из немногих, кто имел право бить в барабан, вынудивший его убивать.

5

«Когда удача отворачивается от тебя, единственное, что ты можешь сделать, – это попытаться её отыметь».

Эта фраза была одной из любимых у Омара эль-Хебира, когда дела шли плохо. И в тот момент, когда Юсуф сообщил ему, что Мубаррак продолжал скакать, но теперь, вероятно, с самим Сатаной, сидящим на горбу его верблюда, он повторял её снова и снова, прежде чем приказать похоронить тело, засыпав могилу камнями, чтобы гиены не устроили пир из его останков.

Он сделал это не из сострадания или религиозных соображений, а потому, что понимал: за ним остается постыдный след из трупов, что могло заставить его людей чувствовать себя некомфортно, предполагая, что они будут следующими, кого бросят на съедение зверям.

Они неоднократно доказывали свою храбрость и, без сомнения, были готовы умереть в бою, но им не нравилась мысль о том, чтобы войти в вечность в виде окровавленных останков.

Омар эль-Хебир считал, что нет разницы, сожрут тебя черви или гиены, хотя признавал, что первые более сдержанные, ведь они не смеются во время трапезы.

Завершив «неприятную задачу прощания с другом», он взобрался на дюну и оглядел горизонт позади, задаваясь вопросом, как они могли пройти через этот безлюдный каменистый пустырь, не заметив врага. Кто бы это ни был, он использовал глушитель, так что даже шумное дыхание верблюдов заглушало звук выстрела. Однако он держался вдали от скал, и единственный выстрел должен был быть произведён с огромного расстояния.

Из этого можно было сделать два вывода: либо стрелок был исключительно искусен, либо ему невероятно везло. И, учитывая, что скоро стемнеет, а выяснять это было бы неразумно, Омар принял мудрое решение уйти оттуда как можно скорее.

Юсуф отказывался бежать, словно испуганная старуха, от человека, убившего четверых их товарищей, но его начальник был непреклонен.

– Когда мы вышли из Триполи, нас было сорок, а сейчас осталось только одиннадцать, – сказал он. – Нас приговорили к смерти, и это уже не изменить, но мы должны попытаться быть похороненными как можно дальше отсюда… – Он сделал жест, чтобы остальные изрядно потрёпанные члены отряда подошли ближе, и добавил: – Теперь наша «обязанность» – обратиться в радикальный ислам и найти группу джихадистов, которые нас примут.

– Думаешь, они согласятся? – заметил Юсуф. – Они обычно очень строгие.

– Согласятся, если мы убедим их в нашей искренней вере и готовности к жертвам. Хотя, возможно, нам отрежут головы, если узнают, что мы работали на Каддафи. Они обожают неумелых мучеников, но презирают профессионалов.

– А что мы скажем, когда они захотят узнать, кто мы, откуда пришли и куда направляемся?

– Ты что, думаешь, что они философы, ищущие ответы на вопросы, которые человечество задаёт себе с начала времён? – раздражённо спросил он. – Забудь об этом! Это всего лишь безмозглые фанатики, потому что, если бы у них был мозг, они бы не взрывали себя на куски, учитывая, как это должно быть больно. – Он загибал пальцы, говоря: – «Кто мы?» Смиренные последователи Господа. «Откуда пришли?» Каждый из своего дома. «Куда идём?» Туда, куда Господь пожелает нас призвать.

Его заместитель, знавший его слишком много лет, с презрением оглядел его сверху вниз, комментируя:

– Если кто-то поверит, что ты «смиренный последователь Господа», он должен быть настолько глуп, что его простое присутствие представляет опасность. Но, возможно, ты прав, и путь веры – единственный способ избежать смерти.

– Ладно тогда… – Омар эль-Хебир повернулся к одному из немногих не-туарегов в группе и спросил: – Ты ведь знаешь Коран наизусть?

– Почти весь.

– В таком случае ты будешь читать аяты, пока мы едем, а остальные будут повторять их вслух.

– Это проявление неуважения… – пожаловался тот. – Я всегда был искренним верующим.

– Мы все искренние верующие, поэтому чтение Корана не может быть проявлением неуважения, – был его озадачивающий ответ. – А нам это очень пригодится – как сейчас, чтобы спасти наши жизни, так и потом, чтобы спасти наши души.

Бедуин не выглядел удовлетворённым такими вычурными аргументами, но он знал своего начальника, понимал, что ему не стоит перечить, и просто подчинился. Так что спустя несколько минут группа снова двигалась короткой рысью, но теперь, громко распевая, так что кто бы их ни увидел, не сомневался бы, что это горстка фанатиков, последователей учений Старца с Горы.

Тот, кого впоследствии стали называть этим любопытным прозвищем, на самом деле звали Хасан-и-Саббах. Почти девятьсот лет назад он основал в Египте радикальную исмаилитскую секту. Однако, будучи вынужден скрываться от врагов, он построил крепость на вершине горы к югу от Каспийского моря. Оттуда его последователи захватили крепости в Палестине, Сирии и Иране, создав то, что можно считать настоящим «исмаилитским государством», занимавшимся активным распространением так называемого «нового учения».

Те из них, кто участвовал в вооружённых действиях, называли себя фидаинами – «готовыми отдать жизнь за дело». Они превратились в настоящую армию фанатиков, специализировавшихся на терроре ценой собственной жизни. Их преступления носили показательный характер, поэтому они совершались средь бела дня и чаще всего тогда, когда цель была окружена людьми. Так как нападавший обычно был казнён на месте, исмаилиты накачивали новичков своей секты гашишем, до тех пор, пока те не «просыпались» в великолепном саду, полном изысканных яств, источников, прекрасных дев и всего, о чём человек мог только мечтать. Это заставляло их верить, что они действительно побывали в раю.

Через несколько дней их возвращали к реальности и уверяли, что всё пережитое было лишь предвкушением того, что их ожидает, если они принесут себя в жертву. От арабского слова hashshashin («потребители гашиша») произошло слово «ассасин», которое со временем стало употребляться для обозначения любого убийцы. Однако изначально оно относилось именно к последователям Старца с Горы.

Им разрешалось лгать, притворяться, скрывать своё происхождение и даже публично отрекаться от своих убеждений, если это помогало завоевать доверие будущих жертв. Смерть и предательство были их единственными принципами, и именно это делало их такими опасными в прошлом, делает их опасными в настоящем и будет делать их опасными в будущем, поскольку бороться с теми, кто готов умереть, веря, что таким образом попадёт прямо в рай, практически невозможно.

Как однажды презрительно заявил Хасан-и Саббах: «Когда придёт время триумфа, с богатством обоих миров в спутниках, король с тысячью всадников будет устрашен одним пешим воином».

Омар аль-Кебир, который прекрасно знал кровавую историю федаинов, был убеждён, что лучший способ сохранить голову – это выдавать себя за одного из них, пока ему не прикажут надеть пояс со взрывчаткой и подорвать себя в толпе.

Когда этот день наступит, он посмотрит, как выкрутиться, но пока лучшее, что он мог сделать, – это заучить наизусть суры из Корана, ведь в конце концов это никак не могло ему навредить.

Шела уверяла, что «среди её сестёр были самые разные», и Зайр была тому лучшим доказательством.

Она была единственной, кто не любил участвовать в пении и танцах в бурные ночи у костра, и обычно носила большие очки в роговой оправе, которые заметно подчёркивали красоту её глаз, казавшихся постоянно изучающими душу того, кто находился перед ней.

Её чёрные как смоль волосы спадали до талии, она всегда носила длинные туники и ходила босиком, так что, переходя через комнату с книгой в руках, напоминала призрака, блуждающего в поисках персонажа.

На первый взгляд она могла показаться холодной и отстранённой, но вскоре становилось очевидно, что она излучает сексуальность, и каждый её жест напоминал движения хищной кошки.

Гасель быстро понял, что, если Шела, со своей дерзкой и провокационной манерой, казалась опасной, то Зайр могла быть смертельно опасной. Поэтому он пообещал держаться как можно дальше от обеих.