Песнь о Железной Валькире

В центре зала, отделенное такими же занавесками, находилось явно операционное помещение. Оно было освещено ярче – над большим металлическим столом висел такой же бледный, стрекочущий фонарь. И свет этого фонаря отбрасывал на занавеску тени. Четыре тени. Они двигались, склонившись над столом, их силуэты были размытыми, но отчетливыми. Кто-то оперировал. Прямо сейчас. В этом зловещем логове хирургеона.

Джейд зашагала вперед, ее тяжелые шаги отчетливо зазвучали в непривычной тишине лазарета, эхом отражаясь от каменных стен и занавесок. Скьяги последовал за ней, стараясь ступать тише, но его сапоги все равно скрипели по плитам пола. Они миновали несколько секций с кроватями, из-за занавесок доносилось чье-то тихое дыхание или стоны, и подошли к той части зала, что была отделена под операционную.

Джейд не стала стучать или звать. Она просто протянула руку и резким движением отдернула белую, запятнанную штору, открывая вид на происходящее внутри. Скьяги заглянул ей через плечо, и увиденное вновь заставило его желудок неприятно сжаться.

Картина была, мягко говоря, не из приятных. В центре ярко освещенного пространства стоял металлический операционный стол, и на нем… лежал пациент. Или жертва? Скьяги не сразу понял, кто это. Тело было человеческим, но со стола свисал длинный, тонкий хвост, покрытый короткой шерстью, который изредка подрагивал. А на голове, среди темных, спутанных волос, виднелась пара заостренных звериных ушей. Зверочеловек. Но какой именно расы, Скьяги определить не мог. Грудь его была вскрыта, ребра разведены какими-то металлическими распорками, обнажая влажные, пульсирующие внутренности. Пациент, казалось, был жив – грудь его медленно вздымалась и опадала, а веки изредка подрагивали, хотя сказать наверняка, в сознании ли он, было невозможно.

Вокруг стола стояли четверо. Трое из них были похожи друг на друга, как капли воды: высокие, худые, с бритыми налысо головами. Их рты были плотно зашиты грубыми черными нитками, лишая их возможности говорить. Они были одеты в белые, стерильные робы и такие же белые перчатки из тонкой ткани, похожей на шелк, а поверх – в тяжелые кожаные фартуки, какие носят кузнецы, забрызганные темными пятнами. Они молча и сосредоточенно ассистировали четвертому – главному Хирургеону.

Фигура Хирургеона была закутана в белые ткани, но это была не роба и не монашеское одеяние, а скорее плотный рабочий костюм. Голова его была полностью скрыта белой тканевой шапкой, плотно облегающей череп и спускающейся до самых плеч, оставляя открытым лишь лицо. Но и лицо было почти полностью скрыто. Глаза прятались за большими круглыми металлическими очками с толстыми, непрозрачными линзами, не позволявшими разглядеть взгляд. А нос и рот закрывал громоздкий механизм из черной стали – сложный респиратор или фильтр, который постоянно тихо гудел и щелкал, прокручивая какие-то внутренние шестеренки. Из него ритмично вырывались облачка белесой, полупрозрачной дымки – то ли пар, то ли какой-то газ. На руках Хирургеона были надеты перчатки из черной, плотной ткани, но кончики пальцев были увенчаны блестящими металлическими когтями или иглами, невероятно тонкими и острыми. Именно ими он и орудовал внутри вскрытой грудной клетки пациента, зажимая сосуды, разрезая ткани, манипулируя органами с пугающей точностью. Иногда он брал этими металлическими пальцами тончайшие инструменты, которые ему подавали молчаливые ассистенты. Одежда Хирургеона, в отличие от фартуков помощников, была почти чистой, лишь несколько едва заметных темных пятен нарушали ее белизну.

Взгляд Скьяги также отметил десяток полупрозрачных трубок, подключенных к телу зверочеловека. По одним текла какая-то темная жидкость внутрь, по другим – такая же темная жидкость вытекала из него в стеклянные колбы. Что это было – кровь, лекарства, яды – Скьяги не мог разобрать.

Появление Джейд и Скьяги прервало операцию. Молчаливые ассистенты замерли, а Хирургеон медленно поднял голову, его скрытые очками глаза уставились на незваных гостей. Он выпрямился, и Скьяги увидел, что тот был довольно высок и сухощав. Хирургеон откашлялся – звук был сухим, хриплым, скрежещущим, словно говорил не человек, а механизм, или сама Смерть, простудившая горло. Голос пробирал до костей.

«К-хм… Чем обязан? – проскрипел он, его голос искажался респиратором. – Вы… прервали важный процесс. Зачем заявились?»

В этот момент Джейд шагнула вперед и одним движением откинула капюшон своего плаща, открывая свою металлическую голову, свои холодные, нечеловеческие черты.

Хирургеон мгновенно осекся. Его скрытое маской лицо, казалось, застыло. Он несколько секунд молча смотрел на Джейд, а затем его голос изменился, в нем пропала резкость, сменившись… почти подобострастием?

«Ох… Прошу прощения, – прохрипел он. – Не признал… Редкий гость в наших краях. К-хм… За чем бы вы ни пришли… если это в моих силах… я буду рад помочь. Если, конечно… – он нервно кашлянул, – если, конечно… вы пришли не за моей скромной персоной… С этим, увы… я помочь никак не смогу».

Было очевидно – Хирургеон узнал или понял, что перед ним. И это что-то вызывало у него страх, смешанный с каким-то странным уважением или ожиданием.

Хирургеон вновь закашлялся, и на этот раз в его хриплом, механическом кашле Скьяги уловил нечто, похожее на сдавленный смешок или нервный припадок.

«К-хм… Кх… Признаться, – начал он, когда кашель немного утих, его голос все еще дрожал, – лично я… не имел чести… встречать таких, как вы, госпожа. Но Коллегия Медикае… да, наша скромная Коллегия… хранит немало древних фолиантов и записей о… встречах… с Железными Людьми. Легенды, предания… большей частью, конечно. Но сам факт…» Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями или пытаясь подобрать слова. «Я… я испытываю… кхм… определенный трепет… перед столь… значимой фигурой. И, разумеется, я готов выделить вам… несколько минут моего скромного времени. Даже… даже несмотря на… процесс». Он неопределенно махнул металлической рукой в сторону вскрытого пациента на столе, словно это была не более чем досадная помеха.

Он хотел было продолжить свою витиеватую, подобострастную речь, но Джейд прервала его. Голос ее прозвучал так же холодно и прямо, как и раньше.

«Ключ от всех дверей, – сказала она. – Ты знаешь о нем? Или слышал что-либо подобное? Мне нужны сведения».

Из респиратора Хирургеона вырвалось особенно густое облачко белесой дымки, и пара линз на его очках мгновенно запотела, скрыв даже тот слабый блеск, что иногда виднелся за ними. Один из молчаливых ассистентов тут же, с какой-то заученной расторопностью, шагнул вперед и аккуратно протер линзы тонким белым платком, после чего так же бесшумно отступил на свое место.

«К-ключ… от всех дверей? – Хирургеон явно был сбит с толку. – Госпожа… такой артефакт… это было бы… достояние неизмеримой цены! Сокровище… достойное самого Железного Короля! Боюсь… боюсь, я не могу похвастаться знанием о…»

«Ты лжешь», – вновь прервала его Джейд. Ее голос не повысился, но в нем появилась стальная нотка, от которой у Скьяги пробежали мурашки. – «Или, по крайней мере, говоришь не всю правду. Ты знаешь что-то. Или подозреваешь. Подумай лучше, хирургеон. Я вижу – в глубине твоего… разума… мелькает тень знания. Ты просто боишься дать ему имя».

Хирургеон зашелся новым приступом кашля – на этот раз более долгим, пронзительным, сотрясающим все его сухое тело. Ассистенты встревоженно замерли. Когда он наконец отдышался, его голос звучал еще более хрипло и надтреснуто.

«Кх… кх… Да уж… от… от Железного Человека… не утаить… даже проблеск… собственных мыслей… – он тяжело вздохнул, и из респиратора вырвалось еще одно облачко пара. – Вы правы, госпожа. Я… я не знаю наверняка. Но…»

Он помолчал, словно собираясь с духом.

«Среди тех, кто служит в Храме-Горниле… среди младших жрецов, послушников, тех, кому еще не… кхм… не отрезали язык… бродят слухи, – он понизил голос почти до шепота. – Шепчутся, что господин Клиппот и его ближайшие… приближенные… ищут некий артефакт. Артефакт великой силы. Говорят, он спрятан где-то здесь, в Аклемасизе… или под ним. Подробностей этих слухов я не знаю, госпожа. И о правдивости намерений самого господина Клиппота судить не мне… Я лишь скромный врачеватель, далекий от игр сильных мира сего. Но… это единственное, что я могу предложить вашему вниманию из моих… моих скромных знаний. Слухи. Не более».

Он замолчал, и в наступившей тишине слышно было лишь мерное гудение его респиратора да тихое стрекотание бледных фонарей. Скьяги смотрел то на Джейд, то на Хирургеона, пытаясь понять, была ли это правда, или хитрая уловка, чтобы отвести от себя беду.

Джейд молча кивнула, ее металлическая голова едва заметно качнулась. Ответ, похоже, ее удовлетворил. Или, по крайней мере, она сочла его достаточным на данный момент.

Хирургеон же вновь зашелся кашлем, и на этот раз Скьяги уловил в нем новые нотки – влажный трепет, почти благоговейный, смешанный с плохо скрываемым волнением. Когда приступ прошел, он с трудом обрел дар речи.

«Госпожа… – его хриплый голос дрожал. – Ваша… ваша милость… безгранична. Я… я не смею просить многого… но если… если вы соизволите… оказать мне одну… одну крошечную услугу… в благодарность за те немногие крохи, что я смог вам поведать…»

Он замялся, словно боясь произнести свою просьбу.

«Я… я бы хотел… если позволите… чтобы один из моих… сервов… запечатлел… вашу шею, госпожа. Набросок. Лишь набросок! Это… это было бы… величайшей честью для Коллегии Медикае… сохранить образ… столь совершенного творения… для потомков… для науки…»

Джейд, к удивлению Скьяги, даже не стала раздумывать. Она молча сняла с плеч свой тяжелый темный плащ и протянула его… Скьяги. Тот инстинктивно подхватил плотную ткань, боясь уронить. Плащ в его руках оказался неожиданно тяжелым, и Скьяги ощутил под пальцами слабое, почти незаметное движение, словно внутри ворочалось какое-то существо. Он осторожно держал его, зная, кто или что это на самом деле, и стараясь не выдать своего знания.

Один из молчаливых ассистентов Хирургеона, тот, что был повыше и постройнее, тут же, с некоторой поспешностью, достал из кожаной сумки у пояса небольшую деревянную дощечку с прикрепленным к ней листом плотного пергамента и приблизился к Джейд. В другой руке он держал тонкий кусочек древесного угля. Он встал чуть сбоку от Железной Девы, которая оставалась неподвижной, как изваяние, и принялся быстро, но с невероятной кропотливостью и точностью выводить на пергаменте очертания ее шейных сегментов, сочленений, кабелей, что уходили под броню.

«Позвольте представиться, госпожа», – вновь заговорил Хирургеон, его голос все еще был полон благоговейного трепета. – «Я – Нарек. Просто хирургеон Нарек. А это… – он указал на рисующего ассистента, – …это Виза, мой лучший ученик и серв. А те двое, – он кивнул на оставшихся у стола, – Лукреция и Заккарий. Тоже верные помощники».

Он помолчал, наблюдая за работой Визы. «В Коллегии… мы не лишаем голоса, госпожа… И не вырываем языки… как жрецы Храма. Хотя… подмастерьям… да, им мы зашиваем рты. На… время обучения. Чтобы не болтали под руку… и учились хранить тайны… нашего ремесла. Молчание – золото… как говорят купцы. А в нашем… деле – еще и безопасность».

Скьяги наблюдал за этой странной сценой – Железная Дева, позирующая для рисунка, молчаливый ученик, выводящий ее нечеловеческие черты, и Хирургеон, рассуждающий о тайнах ремесла. Он не выдержал и решил задать вопрос, который вертелся у него на языке с тех пор, как он увидел эту громоздкую маску на лице Нарека.

«Хирургеон», – начал Скьяги, его голос прозвучал непривычно громко в этой тихой операционной. – «А зачем тебе эта… железная… морда на лице? Дышать мешает, небось?»

Нарек словно только сейчас заметил присутствие высокого, рыжебородого Норма. Его скрытые очками глаза медленно повернулись к Скьяги, он несколько секунд изучал его с каким-то странным, непроницаемым выражением, а затем вновь перевел взгляд на Джейд, пока Виза продолжал свой рисунок.

«А зачем… тебе, северянин, – проскрипел он, не поворачивая головы, – твои собственные… легкие в груди?»

Вопрос был неожиданным, и Скьяги на мгновение растерялся.

«Чтобы дышать, вестимо…», – пробурчал он.

«Вот и мне – чтобы дышать», – так же лаконично ответил Нарек. Затем, после небольшой паузы, он все же пояснил, его голос был лишен всяких эмоций. – «Эти… искусственные легкие… сопровождают меня уже много лет. Это лишь внешняя… их часть». Он постучал костяшками металлических пальцев по своему респиратору. «Давно. Еще в юности… я пережил пожар. В нашей… старой лаборатории. Многие труды… уникальные образцы… могли погибнуть. Я… я спасал их. Не думал… о себе. Обжег… внутренности. Мои легкие… они истлели. Превратились в пепел. Хирурги Коллегии… мои учителя тогда… провели операцию. Без нее… я бы не выжил. Они изъяли… то, что осталось от моих легких… и заменили… вот этим». Он вновь постучал по респиратору. «Творение, выкованное в древних кузнях. Чьих кузнях – я и сам не знаю. Оно служит мне. Оно позволяет мне дышать. Жить. И продолжать свое дело».

В его голосе не было ни жалости к себе, ни гордости. Лишь сухая констатация факта. Скьяги слушал, и его первоначальное отвращение к этому человеку-машине сменилось… чем-то иным. Уважением? Сочувствием? Он не мог сказать с уверенностью.

Виза продолжал свою работу с сосредоточенностью ювелира, склонившегося над драгоценным камнем. Каждый штрих углем был выверен, точен. Он не просто рисовал – он словно препарировал взглядом сложную механику шейных сегментов Джейд, перенося ее на пергамент. «Искусство, достойное скальда, – подумал Скьяги, – только вместо слов у него уголь, а вместо саги – чертеж». И впрямь, это не удивляло его. Если этот юноша хотел стать таким же хирургеоном, как его жуткий учитель, ему нужно было овладеть не только скальпелем, но и глазом художника, способным увидеть и запечатлеть малейшие детали строения – будь то живая плоть или холодный металл.

В голове у Скьяги все еще роились вопросы, как встревоженные пчелы в улье. О Коллегии Медикае, о Железных Людях, о тайнах, что хранили эти стены. Но далеко не на все он хотел получить ответы. Некоторые знания, он чувствовал, лучше оставить погребенными во мраке, как нечистые трупы, что не должны видеть света дня.

Наконец Виза закончил. Он отступил на шаг, критически оглядел свою работу, затем аккуратно убрал уголь и дощечку с пергаментом в один из ящиков стола, стоявшего рядом.

«Госпожа… – вновь проскрипел Нарек, его голос звучал чуть более уверенно, словно оказанная ему честь придала ему сил. – Быть может… у вас… или у вашего спутника… есть еще какие-либо вопросы? Я… я готов ответить, если это в моей компетенции».

Джейд, все это время стоявшая неподвижно, медленно повернула голову. «На иные мои вопросы у тебя нет ответов, хирургеон», – ее голос был ровен, но в нем слышалась окончательность. Она подошла к Скьяги и легко, почти невесомо, забрала свой плащ из его рук, вновь укрываясь им от окружающего мира, превращаясь в темную, бесформенную фигуру.

Скьяги понял – аудиенция окончена. Он не собирался оставаться в этом зловещем месте ни на мгновение дольше необходимого и последовал за Джейд к выходу. Пока они еще не покинули стен лазарета, пока их шаги еще отдавались эхом в его тихих, сумрачных коридорах, он не выдержал и спросил:

«Джейд. Что… что теперь? Куда мы идем? И откуда ты знала… что этот Нарек… что он может что-то знать? Ты встречала таких, как он, раньше?»

Джейд не обернулась. «Нет, скальд, – ответила она, ее голос был приглушен плащом. – Таких, как он, я не встречала. И знать его я не знала». Она помолчала. «Я просто… знаю. Откуда и как – это не твоя забота. А сейчас… сейчас наш путь ведет прямо в Горнило».

«В Горнило?» – переспросил Скьяги, хотя уже догадывался, о чем речь.

«В Храм, – подтвердила Джейд. – В тот, что стоит в центре этого города. Туда, где Клиппот и его жрецы ищут свой артефакт».

Они вышли из здания хирургеона, и мир вновь обрушился на Скьяги всей своей оглушающей яростью. Жар, рев горнов, лязг молотов, крики – все это ударило по ушам, заставив его на мгновение зажмуриться. Отсюда, с этой узкой улочки, ему открылся вид на центральную часть города, на тот самый Храм-Горнило.

Зрелище было поистине циклопическим. Черные, закопченные стены вздымались к серому небу, теряясь в клубах дыма. Огромные котлы, размером с дом, кипели на открытых площадках в самом храме, и из них огненными реками текло расплавленное железо, стекая в какие-то формы или каналы. В небо уносились тонны мрачно-стального дыма, смешиваясь с низкими тучами, придавая небу оттенок ржавчины. Весь храм казался гигантским, дышащим жаром и смертью механизмом, сердцем этого безумного города.

Джейд остановилась на мгновение, глядя на это исполинское строение. Не теряя твердости в походке, она зашагала в сторону тёмных стен храма.

Скьяги вздохнул, опустив руку на топор, что покоился на поясе и последовал за ней. Самые страшные секреты этого города, он чувствовал, были еще впереди.

Песнь ᚦ: Голос Под Вуалью

На Площади Клеймёной Крови,Где Вера – молот, Души – шлак,Мы зрели Суд, что слеп и страшен,Где Жрец Железный правил бал.Эльфийский род – на плаху брошен,Им выбор дан – клинок иль цепь.Один народ – другому ворог,В глазах лишь ярость, злоба, смерть.И Дроу-дева, рыжий всполох,Предав своих, пошла за ним,За Клиппотом, что скрыт под сталью,В Горнило, где куют их Тьму.Мы шли за ней, за Девой дивной,Путем извилистым, сквозь смрад.Встречали лекаря, что легкихЛишился в пламени былом.Стальные мехи в грудь он вставил,Дабы дышать, дабы творитьСвое искусство, жуткое, впрочем,Но жизнь продлил себе, хитрец.Он указал нам путь туманный –Слух шел о Кладе, что КлиппотИскал в подземельях Храма скрытно.И вот, когда сгустилась мгла,Когда заснул Аклемасиз злобный,Мы тенью скользкою вошлиЗа врата медные, что в СердцеВели того Горнила-Зверя.Ночь пала саваном на Город,Скрывая смрад и звон цепей.И мы, как тени, в сердце мрака,Скользнули в Храм, презревши день.Безмолвны стражи, взоры слепы,Их души съела тень и сталь.И вот мы там, где тайны крепли,Где зреет будущая даль…Не звон пиров там, не молитвы,Не плач детей, не смех девиц.Там грохот молотов по стали,Там жар печей, что кости сушит.Мы шли во тьме, меж гор железа,Где труд кипел, не зная сна.И зрели то, от чего разумСтыл в жилах, словно кровь зимой…Пред нами – Кузня Преисподней,Доспех не-мертвый, меч-гигант!Не для людей куют здесь козни,А для чудовищ, для титано-смерти!Здесь пахнет серой, болью, битвой,Грядущей, той, что мир сожжёт.

Мгла сгустилась, когда они перемахнули через внешнюю стену Аклемасиза, найдя слепую зону меж дозорными башнями. Первый, все еще в облике плаща на плечах Джейд, казалось, излучал какую-то особую тень, что помогала им сливаться с ночной темнотой. Скьяги двигался за Железной Девой, ступая осторожно, как волк по тонкому льду, его северное чутье обострилось до предела, ловя каждый шорох, каждое движение.

Даже здесь, во внутренних дворах, ведущих к циклопическому строению Храма-Горнила, жар был еще более удушающим, чем на улицах города. Он шел не только от далеких печей, но и словно от самой земли, от камней, из которых были сложены эти мрачные здания. А над головой, между высокими, безликими стенами, вились толстые, темные канаты, похожие на гигантских болотных змей, застывших в прыжке. Они были сплетены из какого-то прочного, неизвестного Скьяги материала, и по ним время от времени пробегали снопы синеватых искр, а иногда они и вовсе изрыгали короткие, слепящие потоки молний, с сухим треском уходивших куда-то в темноту.

Повсюду, освещенные тусклым светом редких факелов и этих странных, искрящихся канатов, двигались процессии жрецов. Все в тех же черных рясах и безликих железных масках, они шли размеренно, группами, словно совершая какой-то нескончаемый ритуал. То тут, то там между ними сновали безголосые служки, неся какие-то инструменты, свитки или чаши. А вот кузнецов, тех, что Скьяги видел на улицах, здесь почти не было. Лишь жрецы. И чем ближе они подходили к центральному храму, тем больше эти жрецы напоминали ему не служителей культа, а… ученых, мудрецов, подобных тому же Нареку, хирургеону, которого они встретили недавно. Та же сосредоточенность, та же отстраненность от мирской суеты, та же погруженность в какое-то свое, неведомое знание.

Несмотря на глубокую ночь, не похоже было, чтобы обитатели этого места спали. Активность здесь не затихала, словно и сам Храм-Горнило был живым, ненасытным чудовищем, требующим постоянного служения.

Они пробирались тенями, выбирая самые безлюдные улочки и переходы, планомерно двигаясь к громаде центрального здания. Джейд вела уверенно, словно знала здесь каждый камень, каждую тень. Скьяги лишь дивился ее чутью или… знанию.

Приближаясь, он увидел то, что раньше было скрыто от глаз городской застройкой. Огромные котлы, о которых он лишь догадывался, здесь были видны во всей своей чудовищной красе. Из их жерл непрерывным потоком изливались целые реки расплавленного, светящегося металла – не простого железа, а чего-то иного, более текучего, с примесью синеватых или багровых искр. Эти огненные реки текли по широким каменным желобам, уходя прямо внутрь исполинского храма, словно кровь, питающая сердце гигантского зверя.

И чем ближе они подбирались, тем больше Скьяги видел вещей, выходящих за пределы его понимания, вещей, для которых у него не было ни слов, ни образов в его примитивном, как он теперь понимал, северном уме.

Металлические алтари, гладкие, без единого символа, которые не были окроплены кровью, но почему-то светились изнутри холодным, ровным светом. Жрецы, склонившиеся над ними, не читали молитв, не приносили жертв в привычном понимании. Они что-то делали с этими алтарями, водили по их поверхности руками в железных перчатках, и алтари отвечали им вспышками света или тихим гудением. Ритуалы? Но какие?

Доспехи. Огромные, циклопические доспехи, сложенные на гигантских стеллажах или подвешенные на цепях. Они были не по росту ни человеку, ни даже йотуну из северных легенд. Каждый наплечник был размером с добрый щит, каждый шлем мог бы вместить голову быка. И выкованы они были не из простого железа, а из какого-то черного, матового металла, поглощающего свет.

Оружие. Топоры, что мог бы поднять лишь великан. Мечи, длиной в человеческий рост, с лезвиями, которые, казалось, были выкованы из застывшего пламени или ночной тьмы. И еще какие-то странные приспособления, которые Скьяги даже не мог назвать оружием, но чувствовал исходящую от них угрозу – длинные трубки с непонятными механизмами, диски с острыми краями, посохи, увенчанные кристаллами, что тускло пульсировали в темноте. Все это было оружием, несомненно, но как им пользоваться, для каких рук оно было предназначено – оставалось загадкой.

И все эти невероятные, устрашающие вещи – доспехи, оружие, светящиеся алтари – безголосые служки и жрецы в масках грузили в огромные металлические ящики. Ящики были прочными, окованными железом, и на каждом из них были нанесены какие-то символы, цифры, знаки – непонятный для Скьяги паттерн, система маркировки, известная лишь посвященным.

Он смотрел на все это, и его северная душа, привыкшая к простоте и суровой правде жизни, трепетала. Это была не просто кузница. Это был арсенал. Арсенал для войны, какой еще не видел этот мир. Для Великой Войны. Войны богов, демонов или… чего-то еще более страшного.

Огненная река из расплавленного металла бурлила и шипела, излучая такой нестерпимый жар, что Скьяги казалось, будто сама преисподняя разверзлась перед ним. Они шли по узкому каменному карнизу, выложенному кирпичами, который нависал прямо над этим пылающим потоком. Воздух здесь был густым, тяжелым, наполненным ядовитыми испарениями, от которых першило в горле и слезились глаза. Скьяги чувствовал, как пот градом катится по его лицу и спине, пропитывая одежду, а подошвы сапог начинали неприятно прилипать к раскаленным камням. Даже могучий троггот, он был уверен, не выдержал бы долго в такой атмосфере.

Но тут плащ на плечах Джейд, тот самый, что был котом-Первым, шевельнулся. Он словно раздулся, и часть его ткани окутала лицо Скьяги, плотно прижавшись к носу и рту. И, о чудо, дышать стало легче. Воздух, проходящий сквозь эту странную ткань, становился прохладным и чистым, лишенным ядовитых примесей. Скьяги благодарно кивнул бы духу, если бы мог, но сейчас все его силы уходили на то, чтобы не свалиться в огненную реку.

Джейд же, казалось, не замечала ни жара, ни ядовитых испарений. Она двигалась по узкой каменной дорожке с кошачьей грацией и уверенностью, словно прогуливалась по парковой аллее. Скьяги же, пытаясь не отставать, напрягал всю свою ловкость, все свое северное чутье, чтобы просто удержать равновесие на скользких, раскаленных камнях. Каждый шаг давался с трудом, каждый мускул был напряжен.