Тахион

– Или… Мы можем пойти иным, более изощрённым путём. Будем действовать а contrario. Пусть это исследование получит максимальный пиар. Широкая огласка, ажиотаж. Не гасите общественный интерес. Пусть тот мальчик работает, продвигает свой проект. Нашего же йомена пока держите на поводке, не спускайте. Это может оказаться как полной глупостью, так и важной находкой. Мы выиграем в обоих случаях. Если это не более, чем фантазии, общество окончательно разочаруется в теоретических исследованиях, не видя в них никаких перспектив. Если же мальчишка преуспеет, его исследованием наверняка заинтересуются теоретики других стран. Вот тогда мы и ударим. По всем, кто достигнет критической точки. Или даже будет близко к ней.

– Выявить и истребить сразу всех профи, чтобы остальным было неповадно лезть. Мне нравится ход ваших мыслей.

– А законники? Как обычно?

– Да. Откупимся или надавим сверху. Детали смерти учёных мало кого интересуют. Нарисуем легенду. Смертельная доза излучения, что-то подобное.

– Да-да. Это всегда срабатывало.

– Вот и отлично.

Через день после данной беседы темноволосая девушка бежала по коридору института в его самое дальнее восточное крыло. Спустившись по лестнице на этаж библиотеки, она пробежала дальше по коридору в ту его часть, которая была практически не освещена. Наконец добежав до нужной аудитории, она резким рывком открыла дверь, на которой висела табличка «Не входить! Идёт экзамен!».

– Профессор, простите, я задержалась.

– Ах… Лусинэя, родная, не врывайтесь так, – с явным оцепенением произнёс тот, кого назвали профессором. – Присаживайтесь поближе к нам. За вами не было… хвостов?

– Нет. Так… Пара туристов на улице попросили сфоткаться с ними. До сих пор не привыкну к тому, что учёные сегодня как рок-звезды. Но я специально намотала круг-другой через центральные многолюдные залы. Всё чисто.

– Хорошо. Ваш полёт в сектор лунных куполов «Киклады» подтверждён и состоится, как и планировали, в мае следующего года. Ещё раз поздравляю вас, будущий космонавт Лусинэя Норагаян!

– Благодарю вас, профессор. Вы знаете, я не подведу.

– Знаю. Ты, Стивен Пенроуз, Джо Чен, – китайцы настояли на его кандидатуре, ты, возможно, видела его вчера – и Хлоя Астариди как представительница космического альянса малых государств проведёте в «Кикладах» полгода, чтобы изучить повторяющуюся сейсмоактивность в районе кратера Шумейкера.

– Я полностью готова, профессор. Тренировки прошли успешно, врачи также довольны, я прочитала и изучила всю информацию по этому кейсу, так что можете на меня рассчитывать.

– Лусинэя, дорогая, – профессор взял многозначительную паузу. – Ты ведь понимаешь, что твоё назначение – это не только и не столько приз за твои выдающиеся научные успехи и достижения. Не без этого, безусловно. Но эта миссия – прикрытие.

– Я помню, профессор, конечно.

– Ты должна понимать, родная наша, – в диалог вмешался ещё один мужчина средних лет с узким продолговатым лицом, – от того, какие сигналы ты получишь от своих коллег-спутников, зависит очень и очень многое. Но, что более важно, – мужчина придвинулся к сидящим и заговорил почти шёпотом, – мы должны быть уверены, что наши коллеги в США, Китае и малых государствах полностью солидарны в этой необходимости…

– Солидарны-то они солидарны, – вновь вошёл в разговор первый мужчина, – настроения во всех научных сообществах полностью консолидированы. Все ячейки «Фотона» докладывают, что по ключевой части вопроса разночтений практически нет. Мы стольких потеряли в ЭММИ, на нас все наплевали, в первую очередь эти вшивые правительства, устроившие…

– Тише, коллега, прошу вас, тише… – почти шёпотом произнёс человек с жилистым, но сухим продолговатым лицом, похожим на осенний лист.

Профессор повиновался и продолжил, но уже тоном ниже.

– Эти лицемеры и эгоисты только и умеют, что пиариться за наш счёт, выкачивать из нас всё, выжимать все соки, прикарманивать наши изобретения, коммерциализировать их, а нас… Нами можно пренебречь, как расходным материалом. Скольких они положили в годы ЭММИ, какую охоту на ведьм устроили. Что на Востоке, что на Западе. Дикость была, средневековье в двадцать первом веке… Причём зачем? Зачем, спрашивается?

– Этого никто не знает, профессор.

– Никто не знает… – повторил за долголицым учёный, – но, что мы точно знаем, это то, что они нас страшно боятся и ненавидят. Все. Вся эта верхушка. От национальных правительств до заседающих в ООН. Катком прошлись по самым лучшим из нас. А сейчас устроили эту показушную свободу, чтобы, уверен, усыпить нашу бдительность, а потом полностью закабалить или уничтожить. И это их благодарность за наш пот и кровь? За ИИ, за квантовые вычислители, за прикладные технологии? Сыт я по горло бравадой всех этих политиков. Они себя дискредитировали, исчерпали и, если уж, простите, на то пошло, деклассировали в эволюционной цепочке.

– Всё так. Мы все с этим давно согласны, успокойтесь. И, когда Лусинэя полетит, я уверен, сигналы от её экипажа и всех учёных, что на Луне, в очередной раз подтвердят это. Просто надо думать. Думать спокойно. Вопрос в том, какие методы они предполагают использовать в рамках «Сумерек богов». Ведь идея с мятежом и вооружённым восстанием в научных куполах Луны ещё в силе.

– В силе, но о ней знают только члены «Фотона». Пока опасно делиться с остальными симпатизирующими коллегами.

– Ну, хорошо, допустим, мы сделали это. А что толку? Посудите сами. Ну, провозгласим мы лунную автономию. Её жизнь будет скоротечна и бессмысленно трагична. В лучшем случае они вступят с нами в переговоры, а потом захватят всех наших там. Или просто остановят поток жизненно важных ресурсов с Земли. Но вероятнее отправят десант космических сил и сравняют с лунной пылью. На Земле же устроят резню, как во времена ЭММИ. Поэтому думать надо, думать. В сторону эмоции. Тут важно иное. Мы не политики.

– Да, но, если надо, мы возьмёмся за оружие!

– Подождите. У них власть и ресурсы. Вдобавок, демагоги умеют мобилизовывать простых людей, играть на настроениях. Я уверен, что если мы пойдём на вооружённое столкновение, они это так все преподнесут, что, как и тогда, вы правильно вспомнили ЭММИ, учёные начнут спонтанно исчезать, умирать, а люди даже не шелохнутся. Избыток информации сделал нас бесчувственными. Люди прочтут новость: «Учёный умер… тут и там» – вздохнут и пролистают дальше.

– Что вы хотите этим сказать, Тимур Аскарович?

– Лишь то, Павел Геннадиевич, что цель, конечно, первостепенна, но средства надо выбирать с умом, очень и очень с умом. Я, как никто другой в «Фотоне», хочу скорейшего избавления от этой многовековой, самоубийственной ошибки социума. Этого… уродливого анахронизма, что сковывает человечество и наш научный гений веками. Политики и политические режимы дискредитировали себя как минимум тысячу лет назад. Доказали свою абсолютную профнепригодность и губительность для людей, остающихся их рабами по сей день. Мы должны, и мы добьёмся ключевой цели. Государствами и миром станут руководить учёные. Диктатура науки и научной элиты есть единственно возможная, оптимальная по всем аспектам и лучшая из всех форм правления. Всё так. Но, как говорится, primum non nocere, Павел Геннадиевич. И поэтому я предлагаю: они, как ядовитые змеи, лучше умеют жалить. Но на их коварства, жестокость отвечать тем, чем мы наделены от природы и за годы упорнейшего труда. Наше лучшее оружие – наш мозг. Положимся на него, не будем им уподобляться и придумаем более изощрённый, но действенный, безотказный метод. И главное – чтобы люди пошли за нами. Вот, где методы играют важнейшую роль. Кстати, о методах… Что думаете о вчерашнем, дорогая?

Лусинэя, сидевшая всё это время молча и внимательно слушавшая, посмотрела на Павла Геннадиевича, думая, что своё мнение сначала выразит он, но решила не мешкать:

– Я за ночь ещё раз прочитала исследование и теоретическую базу. То, что мы услышали вчера, и те материалы, которыми с нами поделились Саглуупов и Виктор…

– Кстати о Викторе: вы по-прежнему встречаетесь?

– Это имеет отношение к делу?

– Нет… Не сердитесь. К делу это отношения не имеет, но я бы не хотел, чтобы какие-то чувства встали у вас на пути. Сразу предупреждаю, не поймите неправильно. Я вам доверяю целиком и полностью. Ни разу ни у меня, ни у кого из «Фотона» не было причин усомниться в вашей высочайшей подготовке или лояльности. Поэтому вы и летите с целью координации наших действий с американскими, китайскими коллегами. Но ваш молодой человек…

– Бывший молодой человек.

– Да… Бывший. Тоже, как мы можем судить, юное и гениальное дарование. Мы все были в курсе общего характера его исследований, но результаты, которые он и Саглуупов вчера нам описали. Они… Меняют всё.

– Именно так, Тимур Аскарович. Именно поэтому Павел Геннадиевич лично присутствовал на встрече и попросил меня также присутствовать. Мы оба следили за достижениями Виктора в процессе этих четырёх лет. Вчерашние результаты весьма впечатляют. Но я не затем занимаюсь наукой, готова биться за неё, чтобы в последний момент поступиться принципами. Наш Кодекс гласит: «Все, что полезно „Фотону“, – полезно мне». Я приняла этот Кодекс и принципы ради ценностей, которые мы, уверена, разделяем. И я не…

– Тимур Аскарович, – в диалог вмешался Астахов, – Лусинэя и Витя встречались давно. И оба – ярчайшие таланты не только своего курса, но, я бы сказал, своего поколения. И то, что между ними были нежные чувства, может как раз быть нам всем на пользу.

– Что вы имеете в виду? – растерявшись от такого поворота, спросила Лусинэя.

– Ничего плохого, родная моя. У меня появилась одна мысль, и, мне кажется, мы её должны были реализовать ещё давно. Виктор блестящий специалист. Мне кажется, он заслуживает того, чтобы быть с нами.

– Да, согласен, – отозвался учёный с сухим лицом.

– Его ум впечатляет, и он стал бы крайне ценным звеном в нашей структуре. А то, что вы встречались с ним, Лусинэя, даже лучше! Он тебя послушает лучше любого из нас, если мы раскроем ему тайну нашей организации и предложим вступить.

– Да, он как учёный был бы нам полезен. Но он никого не будет слушать, профессор. Он инфантильный ребёнок, зацикленный на мечтах о великой славе.

– Так как же этой славе быть, если не с помощью нас?

– Но все же, – нащупав момент, вновь вступил в разговор длиннолицый сухожилистый ученый. – Мы могли бы рассчитывать на вас, Лусинэя?

При этих словах он прищурил один глаз, который, как стало понятно при приглушённом освещении аудитории, был модифицированным оптическим устройством, тоненькие красноватые электронити которого, малозаметно пульсируя, усиливали хрусталик глаза, насыщая зрачок дополнительной чернотой. Лусинэе стало не по себе от такого механизма: на ней будто застыл прицел робота-убийцы, который готовился через миг безжалостно атаковать её выстрелом лазера из этого самого глаза. Тем не менее, не подавая виду, она продолжила весьма твёрдо:

– В каком смысле? Если вы думаете, что… я его охмурять не буду…

– Да нет, что вы. Глупости какие. Вы просто лучше других, ближе других знакомы с ним. И ваше влияние на то, что он может к нам примкнуть, думаю, выше нашего. Поймите: одно дело, когда убеждает преподаватель, соратник, а другое – родственная, близкая душа.

– Вы, как посмотрю, знаток и ловец таких душ, – на этот раз с нескрываемым негодованием ответила Лусинэя.

– Ладно, вы меня неверно поняли, простите старшего коллегу, хе-хе-хе, – пытаясь смягчить ситуацию и неловко посмеиваясь, продолжил учёный. Его напряжённый красноватый глаз при этом будто разжался. – Давайте вернёмся к методам. Вы говорили о вчерашней презентации Виктора и о том, что вы с Павлом Геннадиевичем были ею впечатлены…

– Да, – после небольшой паузы сухо продолжила Лусинэя, – Виктор и профессор Саглуупов, кажется, действительно выходят на объединительную Теорию Всего. Но что нам с Павлом Геннадиевичем показалось ещё более важным в практической плоскости нашего дела, миссии «Фотона», так это некоторые выводные возможности, которые открывает исследование Виктора в случае его эмпирической реализации.

– Поясните.

– На первой презентации Виктор дал волю своей фантазии. Дальше он пресёк эти размышления, но в них были важные моменты, которые действительно потенциально могут иметь место в будущем. Я говорю о контролируемой передаче элементарных частиц.

– Это, бесспорно, было бы революцией в науке, но что в этом полезного для нашего дела?

– Пока рано говорить, но, думаю, мы могли бы понять, смогут ли по этому же принципу, что он вывел, передаваться на большие расстояния не только отдельные частицы, но и их пучки, а также связи между ними. Именно поэтому я задала свой вопрос вчера. Если допустить, что это возможно, мы могли бы передавать в разные точки мира неуловимые никем и ничем сигналы нашим сторонникам, лучше координировать наши действия, через, скажем, молекулярные шифры или даже… Или даже передавать нейронные потоки, импульсы к действию.

– Сейчас это звучит, как из области абсолютной фантастики, то, что называют ННП – напыщенным ненаучным пустословием.

– Да, сейчас это так. Поэтому на данном этапе предположения остаются предположениями. Все зависит от того, как далеко Виктор и профессор Саглуупов смогут продвинуться в экспериментальной части. К несчастью, об этом тоже вчера сказал Виктор, ни один научный центр мира не обладает возможностями для разгона частиц и экспериментов с такой энергией.

– О-о-о, милая Лусинэя, – с удовольствием улыбнулся Тимур Аскарович, – а вот тут вы ошибаетесь.

Учёный сфокусировал свой модифицированный глаз на поверхности стола, вокруг которого сидела троица. Тимур Аскарович прищурился. Электронити начали отчётливо проступать и пульсировать, заставляя глаз резко и сильно краснеть. На зрачке, подобно миллионам крошечных красных пылинок, проступили возникающие и тут же исчезающие цифровые символы, абсолютно неразличимые из-за своих размеров. Из зрачка прямо на стол ударила тончайшая лазерная струя, расширяясь при соприкосновении. К невообразимому удивлению Лусинэи, на поверхности стола тут же появились какие-то зарисовки. Тимур Аскарович, продолжая одним глазом смотреть вниз, испуская инфракрасный луч и тем самым создавая двухмерную геометрию какой-то пространственной схемы, а вторым глазом переводя взгляд то на изумлённую девушку, то на спокойно сидящего рядом профессора Астахова, обратился к Лусинэе:

– Во времена ЭММИ наибольшему удару подверглась теоретическая наука, вы это прекрасно знаете. Нас лишили почти всего. Тот же ЦЕРН и другие подобные кластеры сильно ограничили: что по мощностям, что по персоналу. Практически свели на нет смысл подобных центров. Но мы не отчаялись. Когда «Фотон» был создан, наше руководство решило, что мы обязаны сохранить свет науки, теоретической науки, для будущих поколений учёных. Лусинэя, Вы слышали о старом ускорителе частиц, что был под Новгородом ещё в начале века?

– Конечно… С-слышала. Его давно закрыли, списали. – Лусинэя пыталась не смотреть так упорно на глазной чудо-имплант, но перевести взгляд у неё никак не получалось.

– Ах, мой протез, – улыбнулся учёный, продолжая смотреть одним глазом на стол, а другим на собеседников, – наша разработка. Знаю, сложно привыкнуть. Но послушайте. Тот ускоритель частиц, что был под Новгородом. Его не списали. Не совсем. Лишь формально, так сказать. Он давно нигде не числится в качестве рабочей конструкции. В ЭММИ это было и вовсе опасно для нас самих. Даже сейчас мы опасаемся, что любая международная контрреволюция, особенно у нас в стране, сразу уничтожит подобную структуру и тех, кто с ней связан. Поэтому на бумаге или в цифре его нет. Нигде. Ни в одном отчёте или документе. Шахты запечатали. Сам же ускоритель разобрали на утильсырье. Но только формально. На практике же тысячи, десятки тысяч учёных десятилетиями под угрозой и страхом за собственную жизнь, в условиях жесточайших репрессий, можно сказать, по винтику сохранили эту технику, а затем по крупицам, не побоявшись, в обстановке абсолютной тайны и секретности пересобрали. Но только уже не у нас. В Центральной Азии. Создали для этого самый длинный подземный туннель в мире, пересекающий четыре государства. Все лучшие силы и умы «Фотона» со всего мира почти тринадцать лет работали над возрождением этого ускорителя. Мы назвали его «Уроборос».

– «Уроборос»? Уроборос значит «бесконечность природы».

– Именно. Бесконечность природы и нашей науки как единственно возможного пути постижения природы. Сейчас это нигде не зарегистрированная, самая секретная лаборатория, созданная и эксплуатируемая только в рамках и на благо нашей организации. Его проекцией и созданием занимались только учёные. Люди, абсолютно верные своей миссии, нашим принципам. Учёные, подвергнутые гонениям, в условиях тотальных лишений и рискующие жизнью целыми семьями и поколениями, только бы пересобрать ускоритель. И нам это удалось. Сейчас, к счастью, мы окрепли. Но пока, увы, продолжаем действовать негласно. Не знаю, как вам, Лусинэя, а для меня это не что иное, как научный «Quo vadis?». И мы знаем, куда. Мы чувствуем ветер перемен. – Мы и есть перемены, – глаза Тимура Аскаровича ярко блестели, но при этом отдавали каким-то темноватым хрустальным оттенком напускной самоуверенности, которая, впрочем, не мешала ему заражать коллег-учёных настоящим пламенем веры. Оптико-синтетическая подмена глазу при этом разжалась, а красноватые электронити стали блекло-розовыми, уже ничем не отличаясь от кровяных сосудов совершенно обычного глаза.

– На реализацию проектов таких масштабов наверняка потребовались сотни учёных. Как вы сумели сохранить это в тайне?

– Как я уже сказал, не сотни, а тысячи. И все они, осознавая принципиальную миссию «Фотона», нашего союза, согласились пожертвовать очень многим. Нам не привыкать работать в обстановке абсолютной секретности вдали от связей и контактов. Так было веками. Наши предки десятилетиями работали в подобных условиях, к примеру, над ядерным проектом. Мы сами для себя обустроили соответствующую подземную инфраструктуру. Вдобавок, мы, конечно, щедро платим: учёные-рабочие проекта «Уроборос» и их семьи сейчас ни в чём не нуждаются. Мы не нанимали никого постороннего, даже строителей. Копали туннели сами. Вот этими руками, Лусинэюшка. Быть учёным – это обладать истинным смыслом и содержанием. И мы никогда не теряем этот смысл: взяв в руки хоть карандаш, хоть планшет, хоть лопату или даже лазерную пушку.

Тимур Аскарович прищурился, быстро оглядевшись по сторонам, и продолжил:

– Мы постарались учесть сейсмические особенности наших регионов – Павел Геннадиевич знает об этом – и расположить подземный ускоритель с максимальной безопасностью даже на немаленькой глубине. С виду он похож на типичную старую заброшенную железнодорожную линию туннелей. Это удобная легенда, учитывая когда-то многомиллиардные инвестиции Китая в инфраструктуру региона. Но там кипит жизнь. Как и везде в «Фотоне». «Уроборос» сегодня – это самый большой, самый мощный ускоритель элементарных частиц на планете: он передаёт и разгоняет их от Душанбе до Алма-Аты и обратно. Длина его основного кольца более чем в десять раз превышает Большой адронный коллайдер в ЦЕРН-е. А мощности в двенадцать с половиной раз. Эта установка может быть использована также в направлении исследований Виктора, если они имеют под собой реальную ценность. Сейчас, рассказывая всё это Вам, я и Павел Геннадиевич подвергаемся большой опасности, Лусинэя, – учёный замялся для видимости, вынув из кармана платок и вытерев им лоб.

– Почему я не знала об этом раньше?

– Всему своё время, милая Лусинэя, – произнёс профессор Астахов, – мы дозируем информацию в целях… защиты собственных людей.

– «Фотон» значительно разросся за последние годы, – продолжил мысль Астахова Тимур Аскарович. – Организация насчитывает десятки тысяч учёных, и осторожность в данном случае – это один из ингредиентов нашего будущего успеха. Такого рода данные есть лишь у учёных высшего звена, к которым можно теперь причислить и вас. Простите, что без лишних церемоний и медалей. Вы знаете, насколько мы в этом аскетичны.

– Тимур Аскарович, это большая честь, – сбиваясь от волнения, ответила Лусинэя, – я буду работать с двойной, тройной отдачей.

– Вот поэтому, дорогая Лусинэя, мои слова, запросы и просьбы имеют лишь одну цель – благо всех учёных. Запомните это, пожалуйста.

– Запомню.

– Хорошо. Теперь вы знаете, почему нам так важно продолжить следить за проектом Виктора. Пока он не член «Фотона», мы не можем ему ничем помочь, так как есть риски информационной утечки. Мы должны заручиться его доверием. Уверен, как и вы, он с большим энтузиазмом и глубоким пониманием воспримет информацию о нашей структуре. Но не торопитесь рассказывать ему о нас. Мы переждали с этим моментом, и сейчас важно, как я сказал, не навредить. Никому. Пока будем лишь наблюдать. Всему своё время. А дальше… Возможно, вам и Виктору ещё удастся увидеться и даже поработать вместе.

– Я поняла, Тимур Аскарович.

– Вот и молодчина. Сейчас можете идти, Лусинэя. У вас много дел. Впереди месяцы подготовки к полёту. Ещё раз поздравляю вас. Мы все на вас рассчитываем.

После этих слов, попрощавшись с покинувшей аудиторию Лусинэей, двое мужчин продолжили диалог.

– Павел, ты был прав: этого молодого человека мы были обязаны давно включить в нашу организацию. Саглуупов хоть и наш выдающийся коллега, а всё же принципиальный пацифист. Ещё и проколется. Но этот Виктор. Из него ещё можно слепить что-то крайне полезное, думаю.

– Без Саглуупова нам не втянуть Виктора. Парень слишком привязан к своему учителю. Если брать, то обоих. Сначала Саглуупова, а через месяц-другой и Виктора. Причём хорошо бы, чтобы именно Саглуупов ввёл Виктора в курс дела. С Гришей же я сам поговорю.

– Думаешь, он присоединится? Учитывая его миролюбие и всё в этом духе…

– Присоединится. Он мечтатель. А мечтатели самые ревностные творцы любых перемен. Ради научных идеалов он кинется на амбразуру.

– Будь по-твоему. Только здесь осторожность нужна. Мальчик ещё слегка по-юношески импульсивен. И как ты сказал, он зависим от своего учителя. Разделим потом их и попиарим его, пусть получит ту славу, о которой мечтает. В его годы мы все были такими. А затем, когда он поймёт, что может сам без посторонней указки двигать своё исследование вперёд, мы предоставим ему такую возможность. Либо, если заартачится, мы просто используем его наработки сами. Кто знает, может, Лусинэя права, и мы получим орудие принципиально нового порядка. Вот тогда-то и настанут «Сумерки богов». Мы сместим всех этих никчёмных, некомпетентных политиков по всему миру. Настанет новая заря. Новая эпоха, в которой самый одарённый, интеллектуальный класс будет справедливо править планетой на благо всех и каждого. Это будет новая форма власти, ещё невиданная в истории. Диктат науки над всем.

– Я с вами согласен, Тимур Аскарович.

– Вот и отлично. Я доложу Церберу, что всё идёт по плану.

Ранним утром того же дня состоялась закрытая встреча глав правительств девяти сильнейших государств мира, формально входящих в Совет Безопасности Организации Объединённых Наций. Организация претерпела заметные изменения после ЭММИ, однако кулуарное недовольство и скрытое презрение в адрес ООН нарастали. Встреча девяти проходила в обстановке строжайшей секретности, в том числе без участия самого ООН. Это были девять военно, политически и экономически мощнейших держав, обсуждающих вот уже несколько часов решения, которые, по их мнению, должны были сформулировать контуры будущего миропорядка.

– Эти вечные склоки малых и региональных стран дорого нам обходятся, так как в конфликтах перерезаются экономические артерии, попусту растрачиваются природные ресурсы. Они почти полностью исчерпаны. Мы, страны-члены Совета Безопасности, представляем восемьдесят пять процентов мирового населения. Мы в состоянии решить, что лучше для остальных пятнадцати процентов, тем более их граждане так рьяно стремятся получить паспорта наших стран.

– Ваши аргументы неоспоримы, господин премьер-министр Индии. Голод и бедность являются естественными двигателями миграции. Что думает президент Бразилии?

– Мы согласны, да. Консолидация поможет нам направить и распределить ресурсы более адекватным путём исключительно в наших руках.

– Точно. Остальные пусть приспособляются и входят в состав наших стран. Нам всем легче будет договариваться, если на планете будет девять государств, а не двести.

– Это бесспорно. И границы будут проходить по устоявшимся территориям.

– Согласен с уважаемым канцлером Германии. Нам необходимо, пока что лишь самым узким кругом, разработать «дорожную карту» действий. Эта модель будет эффективной не только на Земле, но и в небесных колониях. Мы спокойно и мирно разделим между собой участки Луны, будущие зоны на Марсе и все будущие территорий.