Тахион

Именно поэтому в машине Виктору пришло короткое сообщение от Луки, давнего знакомого Виктора и одного из самых молодых редакторов «Вестника». Лука Кайкаев был старше Виктора на семь лет и за последние годы уже успел построить солидную научную карьеру. Назначение на должность одного из редакторов «Вестника», самого известного русскоязычного академического журнала о физических науках и сопутствующих изысканиях, считалось знаковым достижением в судьбе любого учёного, говорило о его формальном статусном признании научным сообществом. Лука и Виктор познакомились в вузе на базе единого научного направления, поддерживали связь уже несколько лет и открыли друг в друге неумолимую тягу к успеху, граничащую с помешательством. Сильнейшие на своих потоках, обоих отличала искренняя гиковская любознательность, помноженная на синдром отличника, который благодаря этой самой любознательности с годами лишь окреп, заставляя остроту ума развивать научный перфекционизм, лишённый толерантности к каким-либо оговоркам, снисхождениям и слабостям. Из-за разницы в возрасте Лука демонстративно показывал всем, что наставляет своего младшего коллегу, подчёркивая, что Виктору просто необходимо его опекунство для успешной самореализации. Виктор же обычно отшучивался и игнорировал эти советы, считая их малосодержательными и полагая, что каждый учёный должен всего добиться сам. Это злило Луку, но Виктор не придавал этому значения.

Содержание полученного Виктором текстового сообщения от Луки было максимально коротким: «ННП?» – вопрошали символы на экране планшета. «ННП», – набрал Виктор в ответ. Через пару секунд раздался звонок, и на экране появился сам Лука, широко улыбающийся и подмигивающий Виктору:

– Ты же знаешь, существует только одно эн эн пэ, – улыбчиво поприветствовал своего знакомого Лука.

– Знаю-знаю. Но это то самое ННП. Всем ННП ННП. Ты же читал, – отвечая улыбкой на улыбку, восторжествовал Виктор.

– Тебе говорили о том, что ты скромный? – продолжал с той же улыбкой Лука, – это ещё проверять и перепроверять бесконечно.

– Вот, сразу видно, не обращаешь ты внимания на сноски. А ещё редактор главнейшего журнала современности называется! Мы там указали, что на «Джоконде» вычисления проверяли… У вас там все такие внимательные?

– Именно потому, что внимательные, твою молодецкую прыть хочу немного поубавить, – продолжал отшучиваться Лука. – Правило «Одного ННП» ведь и пошло из-за таких бравых торопыг, как ты.

– Смейся-смейся, – ответил Виктор, восторженно добавляя: – Лука, это оно. Это оно, понимаешь?

– Понимаю, друг, но не поверю, пока сами не проверим данные, – вмиг сменив акцент на строгий тон, заметил редактор «Вестника», но тут же вернулся к привычной улыбке и добавил: – Пока что твоё ННП всё то же, что и у остальных несчастных. Витя, с такими статьями только развилка: либо с треском на дно, либо… В девяносто девяти процентах это именно дно…

– «Безумству храбрых…», Кайкаев, – не дожидаясь, вставил Виктор.

– Это да. Но пока редколлегия окончательно не проверит, твоё «безумство» такое себе классическое, нормальное ННП в сборной солянке с остальными. И если это то самое классическое ННП, после него карьера учёного завершается. Извини, но ты знаешь это. Его просто не воспринимают больше всерьёз. Нигде и никто. Пожизненный остракизм.

– Григорий Евлампиевич взялся бы за это, зная, что это окажется очередной пустышкой? Не думаю, что он свой авторитет поставил бы под такой удар, подписавшись под работой, как мой научрук…

– Григорий Евлампиевич так тренирует всех молодых и голодных волчат, ты не исключение. Это стандартная практика, Витя: «окрылить» студента, дав ему самое сумасбродное задание на грани фантастики. Но Григорий Евлампиевич ведь умалчивает о том, что все эти молодые Икары, опалив крылышки, потом падают, как мухи.

– Стандартная для бакалавров, – перебил уже серьёзно Виктор, – подобная практика поддержать творческий порыв резко пресекается, когда фантазии шлифуются наукой, отсеивающей всё бесполезное.

– Вот именно, что не отсеивающей, – тоже серьёзно ответил Лука, – ННП, Витя. Напыщенное ненаучное пустословие. Жёстко, может, даже грубо, но ёмко и точно. Каждый учёный грезит совершить рывок, революцию, создать новую научную парадигму, настоящую ННП. Но большинство, кто дерзнёт заявить о чём-то революционном, моментально получает щелчок по носу. Потому что шума производят много, а содержание околонулевое. Научные работы самых голосистых громче всего и разбиваются. И звенит-то потом долго, Витя. Мы стали нетерпимо относиться к заявлениям о «великих» открытиях. И это правильно! Потому что под заявлениями пустота, а самые великие открытия уже совершены. Это неоспоримо. Стандартная модель стала аксиомой. Некоторые научные парадоксы нужно просто принять. Просто так устроен мир. Он не обязан быть элегантным. Дирак хорош, но истина дороже, Витя. Напомни мне, что выведено на входных воротах твоего любимого учебного заведения в Бостоне, куда ты всегда мечтал поступить?

– «Верую в науку, ибо истина абсурдна».

– Точно. И это абсурдное уже исчерпали, и истина найдена. Все остальное – ненужное ненаучное пустословие, – подчёркнуто повторил Лука. – Поэтому даже в условиях технологического прогресса последних десятилетий огромное количество ученых работает вокруг действующих и уже давно устоявшихся моделей в практической области. И именно это двигает их вперед. Это проторенная, но безопасная дорога. Стабильная формула карьеры. А теория… теоретическая наука себя исчерпала. Я всего лишь прошу тебя быть умеренным в ожиданиях. Конечно, верить в себя и Григория Евлампиевича, но по-дружески предлагаю: отзовите статью. Просто чиркни мне формальные две строчки, так-то и так-то, берём работу обратно на доработку. Никто не осудит ведь. Если сейчас работа перейдёт к главным редакторам, если я дам зелёный свет, обратного пути не будет. Они как спартанцы: со скалы столкнут любого неокрепшего аспиранта, посягнувшего на устоявшиеся модели. И даже на авторитет Григория Евлампиевича не посмотрят.

– Это, конечно, приободрил ты меня.

– Я просто прошу не спешить, друг. Не первый год знакомы ведь. И правила ты знаешь.

– Знаю, Лука. Но и ты знаешь, насколько я требователен к себе. Ты сам редактировал мои работы по критике ранних теорий струн и вторую – по матанализу излучения Хокинга. Элементарные частицы не те ребята, которые потерпят лысенковщины. Григорий Евлампиевич – гений, разглядевший в этом потенциал для инвестиций человекочасов. И пока всё идёт к тому, что его прозорливость оказалась верной.

– «Прозорливость»? Ты, случайно, не в группу анонимных детерминистов вступил? Вы с Евлампиевичем одного поля ягоды, как погляжу. Не намечтались. За каждой верификацией следует фальсификация, Витя, запомни. И она не пощадит никого, – запнулся Лука, но затем, казалось, снисходительно продолжил. – Пусть твоя будет не слишком болезненной.

– С твоим пафосом надо было в театральный подавать, а не в редактуру «Вестника». Или ты так о своём наставнике памятуешь? – отшучиваясь и стараясь приободрить самого себя, заметил Виктор, но тут же спохватился, задумавшись. – Я не это имел в виду… Извини… Не вини себя, Лука. Егор Харитоныч знал, на что шёл… Ты, как его аспирант, не мог что-то изменить.

– Ага… Знал… Поэтому сейчас сторожит «Джоконду», а не работает на ней. Точнее, как сторожит… В свои-то года… Ещё повезло, что это ему вверили… Что называется, в силу прошлых заслуг… Сидеть весь день в одной комнате… И это не он, а я, я от него отказался! Если бы не так, я бы тоже сейчас сторожил… библиотеку…

После этих слов Луки наступило короткое неловкое молчание, которое Виктор прервал, указывая рукой в окно машины:

– Слушай, я уже доехал до Института Вавилова-Черенкова…

– Да, редколлегия отправила сразу троих туда. Дело, говорят, серьёзное… Кто-то башковитый выступать будет! Грандиозное шоу намечается. Ньютон, посторонись!

– Да ну тебя.

– Отзовите работу, Витя. Серьёзно. Четыре года работы и проверок для таких громких, кричащих результатов ничтожно мало. Нашим там скажите, что, мол, по техническим причинам переносим на неопределённый срок сегодняшний анонс. Они ведь все хищники. Если почуяли классическое ННП, их не остановить. Вот отсутствует у тебя инстинкт научного самосохранения, дружище. У тебя ведь, вот честно, очень большой потенциал. Не загуби его!

Глава 3. Красота в глазах смотрящего

Институт Вавилова-Черенкова был сравнительно молодым учебным заведением и основан в честь столетия с момента первых экспериментов и открытия электронного излучения, совершённого одноимёнными советскими учёными. Ещё не достигнув своего формального совершеннолетия, институт уже объединял ведущих специалистов и учёных естественнонаучных областей, так как, по выражению самих учёных, именно в стенах этой альма-матер любовь к науке подразумевала всю полноту свободы исследования: как практическую, так и бюрократическую. Как студенты, так и профессорско-преподавательский состав учебно-исследовательского заведения, его научный коллектив были движимы силой практически безграничного международного сотрудничества, имея возможность многосторонней профильной кооперации с коллегами со всего мира. Вдобавок институт был одним из первых научных центров, освободившихся от доктринальной бюрократии, характерной для завершившейся пятнадцать лет назад «Эпохи международных микро-инфарктов» (ЭММИ), когда одновременно расползающиеся и затянувшиеся военно-политические конфликты, вспыхивающие в разных точках планеты, вызвали коллапс всей международной системы и чуть не привели к новой глобальной войне и гибели планеты, обрубая при этом любые возможности международного научного диалога и выдумывая в последних мнимые угрозы против доминирующих в ту эпоху антинаучных идеологий. Коллектив института и сам институт, которому на момент завершения ЭММИ было всего два года, был самым активным научным звеном, выступающим за полную отмену абсурдных и дискредитирующих ценности современного общества пропагандистских постулатов. Если и можно было найти в России символ научного возрождения, то это были именно Институт Вавилова-Черенкова и его сотрудники, первыми сбросившие оковы околополитической паранойи, овладевшей не так давно всем миром. После ЭММИ институт интенсивно кооперировал со множеством схожих центров по всему миру, и в его стенах училось большое количество иностранцев. В честь этой борьбы за свободу научного познания перед институтом был установлен памятник собирательному образу трёх учёных, которые, согласно легенде, первыми организовали молчаливый протест против господствующих фобий и международной вражды, ратуя за безграничность научного сотрудничества и прогресса. Памятник представлял из себя высеченные в камне фигуры трёх людей в лабораторных халатах, без шлифовки их лиц. По задумке авторов, каждый человек, ассоциирующий себя с институтом, обучающийся либо завершивший там обучение, безотносительно к его возрасту, полу и национальности становился лицом науки. Памятник изображал держащихся за плечи друг друга людей, левый из которых, вставая с колена, срывал оковы, прибитые к его руке и брущатке, а правый держал на вытянутой вверх руке тоненькую лучину, символизирующую свет знаний. И весь контраст памятника, с одной стороны изображающего массивность и тяжесть гигантских оков и освобождение от них, а с другой – тончайший стебель надежды, о который крепко держалось научное сообщество, производил на любого прохожего, тем более учащегося института, неизгладимое впечатление. Сам же институт, построенный формально еще в годы ЭММИ, был создан в стиле доминирующего тогда направления нового монументализма, стремящегося скопировать массивность и тон сооружений, характерных для европейской архитектуры тридцатых годов двадцатого века. Колоссальная арка перед тремя зданиями института казалась скорее пещерным сводом, оба рукава которой были обрамлены, а точнее сказать, облеплены фигурами людей, сгорбившихся и тянущих в направлении центра арки: кто мешки, кто плуг, кто телегу. Авторы арки хотели изобразить труд тех, кто достигает вершин науки и тянет за собой тяжёлый багаж знаний. Но фигуры в лучшем случае напоминали аллегорические отсылки к Сизифу, а в худшем – тяглых крестьян или батраков, тащащих свои пожитки непонятно зачем к самой верхотуре арки. Там, на самой высокой центральной точке, располагались два габаритных бюста, собственно, самого С. И. Вавилова и П. А. Черенкова, которые при рассмотрении всей композиции целиком скорее напоминали двух крепких мужиков-баринов, к которым и идут на поклон тяглые. Несмотря на всю странность, двусмысленность и отчасти абсурдность данной композиции, люди, непосредственно работающие в институте, давно привыкли и к арке, и к изваяниям эпохи нового монументализма, так отчётливо контрастирующим с тремя фигурами молодых учёных с лучиной, установленными перед зданием института. Сама арка была прикреплена длинными стальными тросами к двум башням, формально опережающим центральное более высокое здание института. Обе башни и центральная часть имели характерные остроугольные шпили – нечто среднее между средневековыми замками и сталинским ампиром. Непосредственно учёным и студентам, работающим в институте, никогда не хватало времени облюбовать всё это великолепие. Да и привыкание сыграло свою роль. Как любил повторять Григорий Евлампиевич, «субстанция важнее пробирки», намекая на первостепенность работы главного научного центра Москвы в противовес его странному фасадному решению.

Такси Виктора припарковалось в паре шагов от памятника трём учёным, и автопилот учтивым голосом сообщил о достижении пункта назначения. Утро было в самом разгаре, и рабочий день кипел уже на подступах к институту. Справа и слева мелькали группы учёных, активно передвигающихся и громко, но неразборчиво обсуждающих свои научные повестки; тут и там стояли небольшие самодельные стойки, в которых молодые исследователи, подобно продавцам летнего лимонада, зазывали окружающих. Они заманивали других таких же молодых соискателей броскими научными фразами, призывая обсудить их исследовательские работы, а иногда и поучаствовать в эксперименте. Со стороны вся эта картина производила впечатление муравейника или ярмарки и, по сути, являлась не чем иным, как настоящей ярмаркой идей. Учёные перемешивались с целыми толпами туристов, которых московские гиды водили хороводами в главный мозговой центр столицы. И вокруг института, и в его стенах всегда бурлила жизнь: обычно научная, но часто с примесью обывательского любопытства. С первого взгляда было абсолютно непонятно, как такая пёстрая публика и, особенно, голосистая научная молодёжь сочетаются с тем крайне консервативным подходом, о котором Лука упоминал Виктору в машине. Но по мнению определённого круга учёных, эта беготня и вечная активность скорее были фасадно-показательными, имеющими мало общего с фундаментальной наукой, ставшей неповоротливой и медленной, да ещё и в условиях, когда, по выражению того же Луки, всё главное уже было открыто. Эта шумная среда стала привычной для всех работников института, да и в целом всех научных предприятий и высших учебных заведений России и мира. Указанная громоздкость не мешала её ярко выраженной публичности, сопровождающейся огромным и продолжающим расти интересом людей к миру научного. Именно поэтому в период после окончания ЭММИ любая научная конференция, форум, публичная лекция или брифинг вызывали неподдельный и живой интерес граждан, считающих и себя частью этой научной субстанции и следующих за ней по пятам в реальном и цифровом мирах. Всё это уже давно стало обыденным для самих учёных, привыкших если не к статусу новых героев популярной культуры, то точно лиц, почти постоянно находящихся в центре общественного внимания. И на такое повальное увлечение наукой, разумеется, сами учёные смотрели положительно. Искренне радовалось старшее поколение, прошедшее через Эпоху международных микро-инфарктов и осознающее ценность яркой и прекрасной мирной жизни.

Двигаясь зигзагами через скопления людей в сторону центрального входа, Виктор машинально надел автономный наушник, осуществляющий в реальном времени одновременный перевод со всех языков мира. Такие наушники, заменившие смартфоны, помогали коллегам из разных стран общаться на родных языках, что давало возможность более точной передачи любых идей и мыслей. «Если мы не перелистываем страницу и не находим ННП, то хотя бы прогрессируем в плане прикладных инструментов», – на ходу объяснял Виктор самому себе, добавляя с нескрываем тщеславием и предвкушением: – «Но сегодня особый день. Сегодня мир изменится».

Мысли Виктора прервал одёрнувший его сзади человек.

– Вьити-и-иа! – воскликнул молодой человек с задорным иностранным акцентом. Это был сутулый, но коренастый, словно тяжелоатлет-олимпиец или мастер единоборств, азиат с короткостриженными волосами, похожими скорее на велюровую ермолку. Но его главной особенностью была невероятно добрая, привлекательная улыбка, которая, пожалуй, могла поднять настроение любому, с кем он общался.

– Джо! Здорово! Вот это сюрприз так сюрприз!

Оба крепко обнялись, и сутулый молодой человек продолжил, но уже на китайском:

– Я сегодня утром прилетел, специально на конференцию Пиавел Гиеннадьевич, Вьиттиа, – было видно, как товарищ Виктора силился правильно произнести некоторые имена, хотя во всем остальном коммуникативных проблем между двумя не возникало благодаря наушникам.

– Так вот, – продолжал китайский студент, – я уже хотел идти на первую лекцию, но тут выяснилось, что профессор Астахов сам перенес свою лекцию. Вместо неё он будет присутствовать на твоей презентации!

– В смысле? Джо, а ты откуда знаешь? И он? Мы вроде как не объявляли публичных мероприятий, скорее обсуждение в узком кругу кафедры и редколлегии «Вестника Капицы».

– Друг мой, оглянись вокруг, – демонстративно и почти смеясь отозвался Джо, указывая на потоки людей вокруг института, – новости об открытиях в нашем веке распространяются ещё до того, как сами открытия совершаются! Ну что, оценил намек? О, великий повелитель тахионов! – рассмеялся Джо.

– М-да… – озадаченно произнёс Виктор, смотря по сторонам, – вот тебе и прямое доказательство формулы. Но серьёзно, кто сказал-то?

– Да ваш, ваш… Грегори Саглуупов… твой научный руководитель, если правильно помню, он?

– Да-да… Быстро, конечно, всё происходит. Слушай, сам как? Скучал по тебе!

– И я по тебе, дорогой Вьитииа! Ты представляешь, сам Пиавел Астахов отменил своё мероприятие ради твоего! Я так ждал его интереснейшей конференции. Две недели просил наших инструкторов в Шеньчженьском университете отправить меня. Зато теперь с удовольствием послушаю тебя! Я, как и все, только с общими чертами вашего исследования знаком. Надеюсь, после презентации мы найдём пару часов, потому что, ты знаешь, я темой скоростей выше фазовой скорости света в среде занимался ещё в старших классах школы. Так что жду от тебя ещё личной презентации для меня! Не знаю теперь, правда, как буду отчитываться за командировочные за другое мероприятие…

Оба рассмеялись и зашли в центральное здание института, направляясь к лифту и обсуждая проведённые вместе былые деньки, которых за пять лет дружбы Виктора и Джо скопилось немало. По пути Виктор спросил:

– Слушай, моя тема как раз в твоей области. А на конференцию Павла Геннадиевича давно собирался? Я, честно сказать, вообще не помнил, что ты и в экзогеологии специалист.

– Ахах, ну да… Ты преувеличиваешь, мой друг. Кстати, на конференции Астахова и Лусинэя должна была выступать. Конференция не состоится, может, и она придёт послушать тебя?

На миг настало молчание, которое быстро прервал Виктор.

– Не знаю… Не интересовался, – Виктор отвёл глаза и спросил в ответ: – А если бы пришла, что с того? Эта тема закрыта давным-давно. И вообще, Лусинэя в Швейцарии, вчера буквально Григорий Евлампиевич об этом обмолвился…

– Ну, он обмолвился, а ты запомнил сразу, – добро улыбнувшись, заметил Джо.

– Да нет, забудь… – выдал показную улыбку Виктор, добавив: – Всё в прошлом. Она летает теперь высоко. Прикладники задают тон всей науке. Мы, теоретики, давно не в моде.

– Скромничаешь или как раньше на комплимент напрашиваешься? – душевно улыбнулся Джо. – Пусть другие летают высоко, Вьитииа. Но ты будешь летать между звёздами!

Молодые учёные вышли из лифта и завернули налево. Издали было видно, как в конце коридора происходит какой-то ажиотаж, а двери кафедры обступили несколько десятков человек, стоящих плотным кругом и что-то живо обсуждающих.

– Так начинается история, Вьитииа! – едва успел произнести Джо. Толпа издали увидела выходящих из лифта молодых людей. Восклицания нарастали, а некоторые двинулись Джо и Виктору навстречу. Среди них были и однокурсники Виктора:

– Айзек, Рома, Дима, Ракель, привет, ребята. Леля, Андрей, Чанди, спасибо, что пришли! – поприветствовал всех Виктор, – здорово, Ник, и ты тут!

– Хоть ты и в высшей степени сноб, который меня бесит, я всё-таки не мог упустить этого случая. Предвкушаю ННП! – ответил сокурсник.

Из толпы раздался голос Григория Евлампиевича.

– Витя, ну ты даёшь! Зачем это? Мы же… – Григорий Евлампиевич не успел договорить мысль, так как его голос утонул в других голосах, беспорядочно выкрикивающих вопросы в адрес Виктора по мере приближения.

– Как долго вы проверяли модель?

– Вы что-то меняли в фундаментальных константах?

– Сколько весят виртуальные частицы?

– Чепуха! Докажите!

– Насколько симметрична модель?

– Вы вывели гравитон?

– Вы нашли тахион?

– ННП!

– Вы забыли про скрученные измерения!

– ННП!

– Покажите расчёты!

Ворох вопросов и нарастающий сумбур усиливался шумом пропеллеров пары-тройки мини-дронов, зависших над головой Виктора и снимающих происходящее в режиме реального времени.

– Григорий Евлампиевич, я думал это вы! – машинально произнёс Виктор, пробиваясь сквозь толпу к старшему коллеге.

– Да ты что, я сам в шоке. Сначала думал ты. Уже сердился. Думаю, зачем. Понятно, что результаты верны, но зачем настолько много шума и людей. А ещё и пресса!

– Это как раз пока не пресса, – для видимости вздохнул Виктор, – пока блогеры-энтузиасты, узнавшие о нас. Пресса будет потом… И это разлетится в мгновение.

– Да знаю, чего уж. Ладно, помоги людям спокойно войти на кафедру. Редакторы «Вестника» тоже тут, вон, там, видишь, обособленно стоят.

– Боюсь, кафедра всех не уместит, Григорий Евлампиевич, надо в синий зал. Но для этого у меня нет разрешения админ-директора.

В двух метрах из толпы выскользнул коротенький, но грузный мужчина, явно не в восторге от происходящего.

– Коллеги, спокойно! – заявил короткий мужчина приказным голосом толпе, но было видно, что его почти никто не услышал. Это и был админ-директор корпуса. Тогда мужчина обратился к Виктору и Саглуупову: – Григорий Евлампиевич, я всё понимаю, свобода в науке и прочее, но хоть заранее бы предупредили!

– Так я нашим на кафедру писал. Я сам, можно сказать, только что с самолета, Витя – с поезда. Мы только нашим профильным и редактуре «Вестника» сказали, остальные тут как взялись вообще, не понимаю! Мы потом думали организовать большое обсуждение, а не так вот… – Григорий Евлампиевич обвёл взглядом окружение, искренне вздохнув и недоумевая.

– Ладно, неважно уже. Ведите всех в синий зал, я распоряжусь, – сказал короткий админ-директор, но сам тут же обратился ко всем собравшимся, силясь не переходить в откровенный ор. – Коллеги, внимание! Прошу следовать за Григорием Евлампиевичем, вот он зонтом машет, в синий зал, пожалуйста, все! Не мешаем работе остальных, и так весь этаж перекрыли! Откуда дроны залетели? Уважаемые, вас приглашали? Прекратите снимать.

Толпа полуорганизованно двинулась за протянутым вверх зонтиком Григория Евлампиевича, попеременно выкрикивая вопросы, обращённые то к самому профессору, то к Виктору, который хранил молчание и был также искренне удивлён всему происходящему. Дойдя до дверей зала, админ-директор снова вынырнул из толпы и быстро набрал код. Двери открылись, и поток людей хлынул в зал. Админ-директор с укором посмотрел на Григория Евлампиевича:

– Это мне потом будут выговоры делать, не вам!

Не дождавшись ответа, он быстрым перевалочным шагом удалился, а собравшаяся публика начала наконец рассаживаться.

Спонтанная презентация, ставшая, по сути, ещё и онлайн-мероприятием с вопросами на ответы собравшихся, длилась около двух часов. Ажиотаж сменился на внимательное созерцание, и все собравшиеся, в том числе учёные различных кафедр и направлений физики, специалисты смежных областей, люди в гражданском и зрители, следящие за конференцией через камеры дронов по сети, с искренним любопытством пристально слушали Григория Евлампиевича и Виктора, ассистирующего профессору. Григорий Евлампиевич был лаконичен и суммировал исследование в общих деталях. Вместе с этим во время презентации он неоднократно подчёркивал ключевую роль Виктора в исследовании в целом и на его отдельных стадиях. Как настоящий старший товарищ и заботливый наставник, он стремился максимально выразительно, но честно акцентировать внимание на том колоссальном объёме работы, который провёл Виктор за все годы исследования, одновременно справедливо замечая, что он сам лишь подкидывал Виктору некоторые версии, по которым представленная модель могла в теории развиваться. Но вся теоретическая апробация, работа с данными, синтез двух изначально казавшихся несовместимыми моделей в единое уравнение были целиком и полностью заслугой Виктора. Виктору, рассказывающему более подробно об этапах работы, верификации данных и поиске возможных ошибок или просчётов, было крайне приятно осознавать, как его действительно самозабвенный труд оценён человеком, которого сам Виктор считал своим главным благодетелем, другом и учителем. В Викторе интересным образом сочетались, с одной стороны, чувство тщеславия, вполне объяснимое для молодого человека его лет, достигающего успехов в учёбе и науке, мечтающего о славе великого исследователя, а с другой – искренняя застенчивость и относительное затворничество, которое помогало ему, не отвлекаясь, фокусироваться на исследованиях. Он больше всего на свете ценил время. А время, как считал он, нуждается в концентрации, иначе будет растрачено зря. Слава, о которой он мечтал так же, как и миллионы учёных, для него всегда была крайне интересным, но всё же бонусом, чем самоцелью. В глубине своих мыслей и чувств главным двигателем его усилий оставалось неподдельное стремление постичь подлинную природу вещей, помочь людям, сделать мир понятным и открытым – одним словом, стать тем, кто продвинет границы науки вперёд, заставляя людей верить в объединительную силу знаний и прогресса. Он был твёрд в убеждениях, что только наука может стать той сплачивающей опорой, которая позволит человеку устремиться к звёздам, оставив в прошлом склоки, обиды, разрозненность и войны. Идеализм, подкреплённый годами упорнейшей научной работы, дал свои плоды. Виктор выступал перед аудиторией уверенно, осознавая, что каждый новый слайд презентации, каждая новая представленная мысль, к которой он и его учитель пришли, являются поистине революционными. Он буквально чувствовал, что прямо в этом зале через каждое слово, которое он произносит, пишется история: не только его самого, аспиранта, мечтающего и достигшего новой научной вехи, но и людей, возможно, всего человечества, на которое косвенно могут повлиять результаты его работы. Одновременно сердцевину исследования, его главное уравнение, Виктор и Григорий Евлампиевич не раскрыли, считая, что эта часть является слишком узкоспециализированной и заслуживает того, чтобы повременить с публичным изложением её математической формы: уравнение было решено не публиковать, а в «Вестнике», куда прошедшим вечером и была направлена работа, изложить обобщенную суть предлагаемой концепции. Представители главного научного журнала на презентации вели себя скромно, предпочтя дать собравшейся публике «выпустить пар», завалить авторов релевантными и не очень вопросами, а потом уже самим включиться в процесс более детального ознакомления с исследованием. Было очевидно, что язык изложения материала был совершенно иным для широкой публики, чем для людей, искушённых в вопросах физики элементарных частиц. Виктор и Григорий Евлампиевич же, насколько это было возможно в подобных спонтанных условиях, старались максимально доходчиво и подробно отвечать на каждый вопрос.