Сны

– Вот! – победоносно воскликнул Юрий Николаевич. – И что из этого следует?

– Подождите, но ведь ребёнок хочет простых вещей – сладкого, вкусного, игрушку…

– Это неважно. Он может хотеть что угодно, хоть дом на Луне. Важен принцип. Ну, так как?

– Вы хотите сказать, что свобода выбора есть изначально?

– Именно, дорогой Андрей, именно! И во что бы вы ни верили – Бог, Природа, Биомеханика, Большой Взрыв – этот главный принцип в вас заложен той силой, что создала вас. С этим вы согласны?

– В общем…да, согласен.

– А то, что заложено изначально, как вы уже должно быть догадываетесь, абсолютно чисто от позднейших наслоений воспитания, обучения, всяких родительских «подарочков» и прочего, чем вас потчует социум, пока вы растёте. Ибо эти позднейшие наслоения как раз и мешают вам принимать истинный, лично ваш, выбор.

– Так что ж, мне надо дистанцироваться от этих наслоений? Чтобы осуществлять чистый выбор? Я же тогда не буду знать КАК выбирать, и ЧТО выбирать. И как я себя отличу, в таком случае, как идентифицирую?

– Хороший вопрос! Скажите, Андрей, когда вы были ребёнком и не умели ещё мыслить, не знали ещё что это такое, как вы себя отличали, опознавали?

– Я просто знал, что я есть. И всё.

– Прекрасно! – улыбнулся Юрий Николаевич. – Как же это сделать теперь, когда вы «научились» думать, критиковать, сравнивать, оценивать и прочее? Как просто знать, что вы есть?

– А этого достаточно?

– Для начала, вполне. Ну-с? – Юрий Николаевич вопросительно посмотрел на Андрея.

– Так я вроде и так это знаю, – с некоторым сомнением проговорил Андрей.

– Хорошо – хитро улыбнулся Юрий Николаевич. – Вот сейчас закройте глаза. – Андрей послушно закрыл глаза. – Как вы себя ощущаете в данную минуту? Что чувствуете?

– Холод.

– А кроме холода…внутри, так сказать? Что у вас там сейчас происходит?

– Картинки всякие…мысли.

– И где ВЫ среди всего этого?

– Не знаю, – Андрей открыл глаза. – Сдаюсь! Объясните, пожалуйста!

– В детстве вы не умели думать, у вас не было ещё причин для этого. Вы, дорогой Андрей, НЕ думали. Были разумеется зачатки мышления в виде отдельных слов или картинок, НО…всё остальное время вы БЫЛИ. Между словами и картинками вы БЫЛИ, СУЩЕСТВОВАЛИ. И, заметьте, почти все ваши желания сбывались. С разной скоростью, но сбывались. У вас даже не было сомнений в том, что бывает иначе. Захотел – получил. Ваш выбор осуществлялся мгновенно. Вы не осознавали этого, но он у вас уже был. И он был абсолютно свободен.

– А как это сделать теперь?

– Очень просто, – усмехнулся Юрий Николаевич. – Хотя и нелегко!.. Начните с малого – последите за своими мыслями. Просто, как наблюдатель. Потом заметьте малюсенькие, микроскопические промежутки между приходящими мыслями и возникающими картинками. Затем начните увеличивать эти промежутки. Потому, что именно в них вы сами себя и найдёте. Вы там. Вы настоящий, вы свободный, а следовательно и ваш свободный выбор там же… Однако, дорогой Андрей, а ведь мы с вами отдалились от предмета нашего интереса!

Действительно, они так увлеклись разговором, что были теперь далеко от стройки. К тому же совсем стемнело и холод с новым азартом набросился на Андрея.

– Простите, что заговорил вас, уважаемый Андрей! – Юрий Николаевич хитро усмехнулся и показал в сторону метро. – Я живу во-он там, за станцией. В основном гуляю там же, около дома. Однако, если самочувствие позволяет, и сюда наведываюсь, так что выходите, будем как два пенсионера прогуливаться и беседовать. Вы, часом, в шахматишки не балуетесь?

– Да нет, – ответил Андрей. – Я не умею.

– Я пошутил. Полагаю, нам и так будет о чём поболтать. Ну, засим откланиваюсь, было очень приятно общение с вами. Всего доброго!

– До свидания, мне тоже было очень приятно! – честно сказал Андрей.

Юрий Николаевич прикоснулся указательным пальцем к краешку берета и бодрым шагом направился в сторону метро.

Андрею больше всего хотелось сейчас согреться и обдумать необычную беседу. Он знал единственный универсальный способ быстро оказаться дома, а потому наметив кратчайший маршрут и не боясь показаться странным, с наслаждением растягивая одеревеневшие мышцы, широкими прыжками побежал к дому. Ему стало весело.

***

…Солнце продолжает своё ежедневное восхождение, согревая сушу и море и пробуждая местных…

– …рассказать о себе и поделиться опытом. Российская креативная неделя в парке Горького даёт такую возможность. К креативным индустриям относится многое – от дизайна, искусства и музыки до телевидения, моды и урбанистики.

…Весной в Одессе особенно уютно. Ещё нет изнуряющей летней жары, на улицах и в парках много цветущих растений, а в воздухе витает густой цветочный аромат…

…находить новую жертву. Они не боятся нападать на кенгуру, хотя, как правило, предпочитают валлаби или детёнышей. Однако кенгуру несомненно являются грозными соперниками. При помощи своих сильных задних лап, они могут в беге развивать скорость, в среднем до шестидесяти километров в час…

***

«Опять эта проклятая бессонница!» – думал Андрей, расковыривая щербинку на бетонной стене. Когда-то он собрался с силами и начал в этой комнате ремонт, но поленился клеить обои и просто взял да и выкрасил стены. В радикально жёлтый цвет. Даже штукатурить не стал. Поэтому все ямки, выбоинки, вся та индивидуальность, с которой бетонная плита прибыла с завода железобетонных изделий, в покрашенном виде не смогла стать памятником Андреевой лени, а скромной похвальбой перед гостями была возведена в почётную степень «оригинальности», ставшей «восхитительным» результатом «творческого подхода»… Щербинка была сделана на славу и не поддавалась какому-то слабосильному ногтю. Ею можно было заниматься вечно. Или покуда не сломается ноготь. Размышлениям ковыряние нисколько не мешало – когда размышления топчутся на месте, они становятся чем-то таким же мучительно бессмысленным, как и расковыривание куска бетона. Надо было прекращать уже надоевший процесс. Андрей усилием воли оторвался от стены, встал и, подойдя к окну, отодвинул занавеску.

– Однако! – удивлённо проговорил Андрей вслух. За окном стоял такой плотный туман, что не видно было ничего дальше перекрёстка, располагавшегося прямо под стенами дома. Круглая площадь с башней и малоросликами тоже никак не угадывалась, как будто её и не было. С той стороны туман лишь неясно подсвечивался рассеянным мутным светом, должно быть от прожекторов.

«А ночью там кто-то есть? – подумал Андрей. – Ну да, наверняка. Сторож какой-нибудь, охранник. Как же без него? А может они там все и ночуют. Если это подворье монастыря, так там и живёт кто-нибудь. На монахов, правда, они мало похожи… Подворье…интересное слово…тёплое какое-то». Андрей улыбнулся. Как-то раз подруга Анюта позвонила ему на ночь глядя и велела быстро собираться. Он подумал сперва, что что-то случилось, но у Анюты был такой весёлый голос, что испуг Андрея тут же сменился на любопытство. По телефону Анюта ничего не стала говорить, сказала только что будет ждать у метро. Андрей как мог быстро собрался и прибежал к станции.

Анюта потащила его через весь город, сказала, что на Старый проспект. По дороге объяснила молодому неучу, что сегодня большой Праздник. Во всех храмах проходят праздничные литургии. И на подворье ....ского монастыря, куда они и едут, тоже. Правда, на службу они уже опоздали и она скоро закончится. Почему же тогда так далеко едем? Потому, что надо. И Анюте, кроме того, необходимо переговорить срочно с батюшкой. Добрались. Бегом бежали от метро до этого подворья. Зимой было дело. На улице холод собачий. Внутри, резко по сравнению с улицей, жарко и душно. Полутьма. Сотни, а может и тысячи, свечей. Но всё равно темно. Сладкий запах благовоний. Толпа народа – просто не протолкнуться. Шум, гомон стоит. Не понятно, чего все так галдят. И что здесь, в храме, делают? Почему не уходят, раз служба закончилась? Ничего не происходит, стоят, ждут чего-то. Болтают друг с другом. Улыбаются. Но не все. Кто-то стоит серьёзен, думает. Вообще больше похоже на сумасшедший дом. И если бы не Анюта – солнечный человек, – ему бы опять стало плохо. Но он с удивлением отмечает, что дурнота всё не настаёт. Это было отчасти чудом. Он тогда позволил себе смелую мысль, что может быть так же, как и Анюта, подойти к священнику. Зачем – не подумал. Сознаться в чём-нибудь, а он что-то такое скажет…тайное, неземное… Но, быстро переговорив в сторонке, Анюта подхватила Андрея под руку и потащила к своим родителям – они жили где-то рядом – знакомиться и обедать. Почему-то она так и сказала – обедать. Странно. Ведь была глубокая ночь. Он успел на ходу всё же спросить Анюту, о чём она шепталась со священником, но та загадочно – по своему обыкновению – улыбнулась и сказала, что это тайна и никому об этом нельзя говорить. «И мне?» – спросил Андрей удивлённо. «И тебе», – ответила она и почти побежала, так что он едва поспевал за нею. Анюта говорила, что ездит на Старый проспект в каждый большой праздник. Но вместе они там были лишь тогда, единственный раз. Потом что-то всё время их разводило в дни этих больших праздников, а потом Анюта вообще вдруг, совершенно неожиданно для всех, собралась и уехала в Штаты… И не вернулась. Сначала писала Андрею. Чуть ли не каждый день. Плакала в письмах, говорила, что ей плохо, что Америка ужасная страна, что она там долго не выдержит. Андрей звал её назад. Рискнул пообещать однажды, что сделает её жизнь счастливой. Потом Анюта как-то совсем пропала и появилась года через три с известием о своей свадьбе с богатым американским джентльменом, владевшим ветеринарной клиникой под Бостоном. После этого Андрей потерял её из виду окончательно…

«Почему я о ней вспомнил? – подумал Андрей. – А, ну да…про подворье… Надо всё-таки завтра, что бы там ни было, просто зайти и всё. Что такого? Проходил мимо и зашёл на секундочку. Подумаешь! Чего бояться-то? Чего вообще в подобной ситуации можно бояться? Конечно, всё это глупости – все эти разговоры про сектантов. Кто такие сектанты? Я не видел их, не знаю что это такое. Может это вымысел. Газетно-телевизионный… Вот в «Антаресе», там были настоящие сектанты. Хоть и не религиозные, а долларовые. Вот где было плохо. И не просто плохо, а думал концы отдам. Настолько. И ведь гады, даже видя как человеку фигово – может сейчас при них же откинется, – нет, всё равно умудрялись пропаривать мозги умирающему. Можно подумать, что им какая-то выгода от того, что перед смертью я бы им сказал – да, я согласен быть с вами, зарабатывать, обирая других людей, ага… и подох бы у них на руках. И что им с того? Как бы мёртвый с ними вместе зарабатывал? Вот где настоящий бред. И, главное, все такие счастливые, у всех глаза навыкат от радужных перспектив. От неминуемо надвигающегося богатства. Вот это, я понимаю, сектанты. Ещё повезло, что живым выбрался. Очень повезло. Ну, конечно, пришлось чуток сгустить краски – чтобы поверили, что и вправду прямо сейчас, на их роскошном ковре, могу концы отдать. Поверили. Отпустили с миром. Напоследок наговорили кучу гадостей, но отпустили. А здесь-то чего бояться? Все спокойные. Даже когда бегают и суетятся. Глаз не видно с такого расстояния, но впечатление совсем другое – не затащат, не будут удерживать силком. Почему же я так боюсь? И главное чего? Того, что меня там к чему-то обяжут? А я не найду в себе сил отказаться? Или, что хуже, сам решу, что это для меня нужно и полезно. Но ведь, если я сам так решу, то это уже не может пугать. Или я буду бояться какого-то высшего осуждения? Или не высшего, а того, кто руководит там, конкретного человека. Он будет смотреть мне в глаза, а я подчинюсь и мне будет стыдно. Я стану покорным, слабым, сделаю всё, что велят…»

Андрей отошёл от окна и лёг на кровать.

Когда это было, года два назад? Он работал на ярмарке, перед новым годом, и встретил там Варфоломея, того самого монаха, которого подвозил с продуктами в Коломяги. Оба искренне обрадовались встрече. Варфоломей сразу же передал торговлю напарнику, а сам пошёл вместе с Андреем попить чайку в одно из многочисленных кафе, разбросанных по ярмарке. Выбрали место потише – под трибунами, в полуподвале. Почему-то туда мало кто забредал в необъятных просторах самого большого в городе крытого стадиона. Можно было присесть и поговорить спокойно…

– Ну давай, рассказывай! – Варфоломей чуть отодвинул чашку от себя и чинно погладил рукой усы и бороду. – Значит, говоришь, ты тут, на ярмарке работаешь?

– Ага…ой! – Андрей от волнения встречи не рассчитал и обжёгся огненным чаем.

– Осторожно, – благодушно улыбнулся Варфоломей. – На вот, закуси печенькой.

Он вынул из широкого кармана своей меховой безрукавки полиэтиленовый пакет с монастырским печеньем.

– Остатки – сладки! – Варфоломей развернул пакет и протянул Андрею печенье. – Ты пробовал наше печенье? Постное, с мёдом…

– Пробовал, – Андрей взял мягкий жёлтый квадратик с выпуклым бочком. – Вы же меня тогда угощали.

– Когда? – Варфоломей наморщил лоб.

– Ну, тогда, когда я вас подвозил, помните? В Коломяги…

– А! – просиял Варфоломей. – Да-да, помню…Ты кушай, я тебе ещё потом дам, – он подмигнул, – со скидкой. А это доедай.

– Спасибо! – Андрей с удовольствием откусил ароматную, крошащуюся мякоть и зажмурился от восторга. Печенье было просто волшебным.

– Вкуснота-а! – протянул Андрей, блаженно улыбаясь. – Спасибо!

– На здоровье! У нас всё такое вкусное! – довольно заявил Варфоломей. – Я тебе подарю ещё нашего хлебушка, чёрного, бездрожжевого. Тут у нас его быстро раскупают, но, думаю, останется что-нибудь. А ты тут в какой секции сидишь-то?

– Я не в секции, я в оргкомитете, – сказал Андрей, делая осторожные глотки чая.

– О! Так ты важный человек? – усмехнулся Варфоломей. – Я тебя не задерживаю?

– Да нет, что вы. Я просто на подхвате. Сейчас не нужен – если что, позвонят. А вы надолго здесь?

– Это когда у нас выставка закрывается? – стал припоминать Варфоломей. – Двадцатого, вроде?

– Двадцатого, – подтвердил Андрей.

– Ну вот, сразу и уедем. Приберёмся тут, покидаем в машину и вперёд.

– Как! Прямо в ночь? – удивился Андрей.

– Прямо, а что такого? – не понял Варфоломей.

– Не боитесь?

– Чего, брат Андрей?

– Да это я так… Просто, я ночью побоялся бы ехать. Я вообще… – Андрей помялся, – до сих пор темноты боюсь.

– О как!.. – поднял брови Варфоломей. – Так ты боязливый, оказывается?

– Если честно, – Андрей покрутил в пальцах кусок печенья, – я всего боюсь. С детства.

Варфоломей внимательно глянул на собеседника:

– Я погляжу, у тебя это больной вопрос? Верно подмечаю?

Андрей смущённо кивнул:

– Ну да…у меня их так много…страхов всяких…

Варфоломей отхлебнул чаю и спокойно сказал:

– Первое, брат Андрей, – всего ты бояться не можешь. Не бывает такого. И на себя лишнее не наговаривай. А второе – страху нельзя давать воли. Иначе он сядет на тебя и ножки свесит. И чем дольше сидит, тем он сильней, а ты слабее, понял?

– Понял. Но бывает, что ничего не можешь поделать с этим.

– Как это не можешь? Ты, брат Андрей, плохие вещи говоришь. Не нужно даже допускать такую мысль, не то, что её думать. Ты ведь тем самым своему страху силу даёшь.

– А если не заметил, как он…сел на тебя? То есть, я вот ощущаю это по-другому. Будто он внутрь меня попадает и как бы начинает пускать корни, расширяться.

– Как бы ты там ни чувствовал, а позволять ему нельзя.

– И что же делать?

– Что, что? Молитва помогает. А что тебе ещё может помочь?

– Может, какой-нибудь аутотренинг, – предположил Андрей.

– Аутотренинг – это от лукавого, – спокойно сказал Вафоломей. – Кто больше – твой аутотренинг или Господь?

– Понятно.

– Вот то-то и оно. Ты, брат Андрей, запомни одну истину – всегда обращайся за помощью к тому, кто больше и сильней. В данном случае я имею ввиду только Господа. Он самый большой и самый сильный. Только тут надобно понимать, что за сила подразумевается.

– Я понимаю.

– И что ты понимаешь? – придирчиво спросил Варфоломей.

– Ну, не физическая сила, или там какая-нибудь ещё, а… – Андрей надолго задумался.

– Вот, – вкрадчиво проговорил Варфоломей. – Вот тут многие запинаются… Какая сила-то, о чём речь идёт, а?..

– Да…я не знаю, как сказать, – смутился Андрей.

– А сказать ты не можешь, – поучительно ответил Варфоломей. – Потому как не ведаешь истины. А в чём истина Господа, а? Как ты думаешь? Единственная…

– Единственная? – повторил Андрей.

– Иной нет! – поставил точку Варфоломей.

Андрей нахмурившись, размышлял.

– Хорошо, – серьёзно сказал Варфоломей. – Дам тебе подсказочку одну…

– Давайте, – Андрей поднял взгляд на Варфоломея.

– Какое главное свойство Господа?

– Свойство… Он…э-э-э…милостив и прощает.

– Так. А милость-то и прощение из чего проистекают?

– Из любви? – неуверенно проговорил Андрей.

– Из неё, родимой! – воскликнул Варфоломей. – Так ЧТО у Господа является силой?

– Любовь, – улыбнулся Андрей.

– Вот именно! – радостно возвысил голос Варфоломей. – И она же – единственная истина во всём мире! Истина Господа! Воспринял?

– Мгм, – Андрей принялся за сладкие остатки. – А как мне это поможет не бояться?

– Брат Андрей, ты меня удивляешь! Что значит «как поможет»? Если ты в Любви, то для страха просто не остаётся места! Вот как поможет!

– Так а что мне конкретно делать, чтобы было больше любви?

– Во-первых, друг мой, больше молиться. И желательно не в уютной квартирке, а в храме. Почаще бывать там, приходить на службы, познакомиться с приходом, это желательно…

– Для чего?

– Что для чего?

– Знакомиться с приходом?

– А ты сам-то как думаешь?.. В мирских интересах люди поддерживают друг друга, создают сообщества, так же и здесь. Тебе это будет полезно. Прежде всего, для того, чтобы можно было получить помощь, или разъяснение, или поддержку. Ты должен быть по возможности постоянно занят, вовлечён. Душа твоя не должна знать праздности. Праздность – самый худший враг для души, брат Андрей, её погибель, запомни!

– Я правильно понимаю, – спросил Андрей, – если я буду ходить в храм, буду молиться, общаться с верующими, то…

– Стоп! А ты что, не верующий, что ль? – резко спросил Варфоломей. – Чего это ты себя отделил сразу?

– Да нет, это я так…просто сказал. Я не имел ввиду…

– Вот видишь, твои оговорки тебя выдают. Твоё настоящее отношение. Они, мол, верующие, а я другой.

– Так те, кто в храм не ходят, они же действительно другие.

– Это всё чушь! – махнул рукой Варфоломей. – Я тебе так скажу – они не другие, они просто выделываются! Вот ты, как считаешь, чем верующий отличается от не верующего?

– Я не думал об этом.

– Тогда прямо сейчас подумай. Я подожду…

Андрей отложил очередной вкусный кусочек печенья и подпер щёку рукой.

– Верующий принимает Бога без доказательств.

– Это ты говоришь о слепой вере, или фанатизме! Ответ неправильный. Думай ещё!

Андрей снова задумался.

– У верующего есть моральные правила, которыми он руководствуется в жизни.

– Нет! У неверующего они тоже могут быть. Думай!

Андрей вздохнул.

– Неверующий не верит в жизнь после смерти.

– Фиг! Он может верить, что будет ему реинкарнация, прости Господи!

Андрей почесал затылок.

– Да уж! Непросто!

– Да уж! – иронически повторил Варфоломей. – Ну, будешь ещё думать?

– Буду.

– Давай!

Андрей закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Он попытался представить себе, чем отличается верующий человек… И тут…

– Понял! – Андрей улыбнулся и взглянул на Варфоломея. – У верующего есть сила сделать невозможное!

– О, любопытно! – заинтересовался Варфоломей. – И что это за сила?

– Любовь, наверное…

– Не наверное, а точно! Чего стесняешься? А чья она, сила-то?

– Бога.

– Правильно, брат Андрей! Сила Бога! И только верующий может ею пользоваться. Она ему даётся по вере его! Молодец, семинарист! Жуй своё печенье, заработал!

Андрей потянул в рот недоеденный кусок, но остановился на полпути:

– Постойте!..

– Что такое?

– А неверующий что же, ему Бог силу не даст? Кого-то он любит больше, кого-то меньше, так получается?

– Хм…нет, брат, не так, – серьёзно ответствовал Варфоломей. – Господь любит всех. И прощает всех. И ты можешь придти к нему в любой момент. И он тебя примет. Но ты подумай вот о чём… – Варфоломей погладил бороду и продолжил. – Он-то видит нас не как бессловесное стадо, которое надо тащить куда-то, принуждать, заставлять верить. Нет. Он ждёт от нас разумности и дал нам свободу проявления воли. Когда мы своим, собственным, осознанным желанием приходим к Нему. Понимаешь? В этом Его любовь к каждому из нас. И, если ты придёшь и попросишь, тебе дадут. Даже если не попросишь, а просто поблагодаришь, всё равно Он ведает все твои нужды и ты получишь то, в чём действительно нуждаешься. Однако, ты уразумей следующую вещь – когда тебе нужно позарез сделать то, что для тебя невозможно, и ты попросишь в открытой, истовой молитве, молитве, в которую ты вложишь всё, что у тебя есть, всего себя… Короче, когда ты попросишь у Него невозможного, Он даст тебе особую силу, и ты сделаешь это невозможное. А для невозможного есть только одна сила во Вселенной – Любовь! Уразумел?

– Да!.. – Андрей задумчиво разглядывал остывший чай. В чашке отражалась лампа, висевшая над столом. Свет от неё проникал вглубь, достигая дна чашки, и одновременно отражался ярким пятном на поверхности тёмной, полупрозрачной жидкости. Андрею показалось чудесным то, что благодаря свету можно видеть чай насквозь, до дна, и в то же время любоваться и не отрывать глаз от источника на поверхности…

– А я как-то пойму, что достиг такой Любви? – спросил Андрей, всё ещё глядя в чашку. – Или я могу лишь стремиться к ней?

– Это брат Андрей, не результат, это процесс. И процесс этот нужно сделать постоянным, непрерывным, до конца.

– До конца жизни, в смысле?

– Да, до конца жизни.

– А если я боюсь прямо сейчас? Что мне вот прямо сейчас сделать?

– Ты сперва попробуй хотя бы к Господу обратиться. Только честно, с искренней молитвой, и посмотри что будет. Я вот ещё знаешь, что делал? Как только начинал чего-то бояться – сразу шёл кому-нибудь помогать, служить людям.

– И работало?

Варфоломей усмехнулся:

– Если бы не работало…то мы б тут с тобой не беседовали. Вот так!.. Ну, ладушки! – Он поднялся из-за стола. – Пойдём-ка, а то там брат…кстати, тоже Андрей, замучился, наверное, народ-то вишь, прибывает к вечеру. Пошли, дадим тебе с собой хлебушка…

Торговля у тёзки, брата Андрея, шла бойко и напряжённо. Варфоломей сразу же вовлёкся в помощь и пришлось ждать, когда схлынет очередная волна покупателей, чтобы снабдившись монастырскими подарками, распрощаться с Варфоломеем.

Андрей планировал до конца ярмарки снова навестить Варфоломея, но не получилось. В последний день, монахи, видимо всё распродав, быстро свернулись и ещё до закрытия отправились в долгий путь домой…

«Да, – подумал Андрей, глядя на отражение заоконного света на потолке, – по Варфоломею у меня любви нет…раз боюсь. Тогда уж и думать нечего. Думай-не думай, а вот страх есть, и я вынужден расписаться в собственном бессилии что-либо с этим страхом сделать. А если ещё учесть, что он у меня не один проживает, то… А вот что бы Варфоломей сейчас сказал? Спросил бы, наверное, этак строго – чего, мол, ты два года делал? Почему не пришёл в храм? Почему не сделал то, что я посоветовал? Что бы я ему ответил?.. Мямлил бы опять что-нибудь, типа «не знаю», «не думал», или чего хуже – «не было времени». А ведь все так говорят. Все говорят, что нет времени заняться собой, обратить внимание на себя, разобраться со своими, карманными, чертями… А когда оно будет, это время? Когда будешь помирать и делая последний вздох, вдруг поймёшь, что жил не так, как хотел, уживался со своими страхами, страдал от них вместо того, чтобы избавиться, не сделал ничего толкового потому что всё время чего-то боялся – жены, начальника, мамы, папы, осуждения, ошибок, ленился попросту… Или однажды всего-навсего не вошёл туда, куда стоило войти…хотя бы просто войти… И из-за вот этого пустячка вся жизнь пошла чёрт знает куда…совсем не туда, куда ты хотел бы… Из-за сущего пустяка… Разве такое бывает? Разве такое можно допустить? Ведь это не то невозможное, о чём мы говорили с Варфоломеем. Что тут невозможного?..»

В этот момент, со стороны башни, за подушкой тумана что-то сверкнуло белой вспышкой. Затем, чуть справа, опять. Затем чуть левее, снова. И засверкали вспышки, будто с десяток сварщиков в разных местах, одновременно принялись за свою работу, но без стройности и порядка или же согласуясь с каким-то своим, непостижимым и только им самим ведомым планом.