Не в своём уме. Сборник рассказов

Никодим аккуратно раскрутил черепаху, чтобы она летала вокруг светила, и приступил к созданию жизни. Он заполнил блин разумными существами, немного подумал и раздал им всем рогатки. Потом подумал второй раз и раздал им копья, луки, автоматы, пушки и атомные бомбы.

На блине тут же вспыхнула война, и бог Никодим, растянувшись рядом во весь рост, с удовольствием следил за крохотными существами, кидавшими друг в друга бомбу за бомбой. Ему было немного стыдно, что он сделал совсем не то, что указано в подряде, да и заказчик вряд ли одобрит такое нецелевое расходование средств.

– Ну и пусть! – сказал в пустоту бог войны Никодим. – И так всю жизнь делаю то, что скажут. Нужно иногда и для себя пожить!

Праздник отменяется

Из моей жизни совсем пропали праздники. Такое часто случается, когда ты сильно вырос или стал самым умным. Происходит это по-разному. Чаще всего тревожные признаки проявляются уже в детском саду.

– Деда Мороза нету! – говорит тебе сосед по горшку, и ты, огорчённый этой наглой ложью, лупишь правдорубца игрушечным самосвалом по башке. Но он не собирается сдаваться и отвечает тебе той же самой монетой. А у него и самосвал лучше твоего, и горшок на три размера больше. Через пять минут ты соглашаешься и в слезах отступаешь, потирая свеженабитые шишки.

Но ты ещё не сломлен, ведь тебе уже четыре года, ты самостоятельный парень, можешь и сам разобраться в Дедах Морозах. Поэтому ты аккуратно проводишь соцопрос среди сверстников, пряча за спиной самый большой из своих самосвалов, и выясняешь, что многие уже пару лет не верят в волшебство. Ты коллекционируешь шишки на своей многострадальной голове и пустые пузырьки от зелёнки, а потом ты устаёшь бороться с системой и отмечаешь Новый год как все – прикидываешься, что рад.

У тебя в жизни остаётся один праздник – день рождения. В семь лет тебя не интересуют дни независимости, дни армии и флота, конституции, труда и милиции. Даже международный женский день тебе абсолютно безразличен, пусть учительница и заставляет тебя слепить открытку из пластилина по этому случаю. Ты ждёшь только дня рождения, потому что в этот день всё честно: родители сами дарят тебе подарки, не ожидая милости от высших сил. А если приезжает бабушка, то из неё можно вытрясти не только подарок, но ещё и пятьсот рублей на мороженое.

А потом случается беда – на двенадцатый день рождения тебе дарят свитер.

– Как же так? – говоришь ты родителям со слезами на глазах. Ведь ты ждал какого-то максимально бесполезного, но очень нужного подарка. А свитер тебе уже дарили осенью безо всякого праздника. И ещё один свитер зимой приносил Дед Мороз.

– Сынок, ты уже взрослый, – отвечают тебе, – наступает время нужных в хозяйстве подарков.

На хрена мне в двенадцать лет нужный в хозяйстве подарок? Да ещё на фоне серёжек для мамы и игровой приставки для отца. А тут ещё бабушка влезает со своими пятью сотнями.

– А это тебе на тетрадки, – говорит она с улыбкой.

Да горите вы в аду, тетрадки!

После всего этого ты и день рождения продолжаешь любить по инерции, потихоньку подключаясь к остальным взрослым праздникам, чтобы хоть как-то скрасить своё бессмысленное существование. К семнадцати годам ты становишься слишком взрослым, поэтому больше не грустишь по поводу испорченного свитерами и носками дня рождения. Ведь этот праздник делает тебя ещё на один год старше. Чему тут радоваться?

Но вскоре становится понятно, что и Новый год предательски старит тебя – он тоже раз в году. И 23-е февраля, и восьмое марта, и даже день милиции – все эти праздники делают тебя старше на целый год! Единственное, что остаётся тебе в этой жизни – пятница. С ней ты тоже стареешь, но не так быстро.

А вот у меня всё иначе. Я выше всего этого, поэтому всегда любил праздники, не обращая внимания ни на какие препятствия. Нету Деда Мороза? Кого это волнует?! Пока есть подарки, я буду прикидываться, что верю в сказки. Я буду читать стишки с табуреток, буду водить хороводы, петь песни про ёлочку и орать: «Снегурочка! Снегурочка!».

Подарили свитер? Да пусть будет свитер. Я потом на бабушкины пятьсот рублей наемся мороженого и буду лежать месяц в больнице! Я умею отмечать праздники! И тетрадки мне всё равно купят.

Я постарел на год? Тоже мне, проблема! Я набрался мудрости и опыта. А переживать начну, когда мне исполнится лет сто, не вижу смысла беспокоиться раньше.

С остальными праздниками у меня такие же взаимоотношения. Я люблю их все! Но, видимо, это меня и сгубило.

– Егор, мы решили немного отметить Новый год, – пришли ко мне коллеги пару лет назад, – скидываться будешь?

– Пожалуй, буду, – сказал я и выдал им пятьсот рублей. Всё равно сидеть на работе 31 декабря было скучно, да и не работалось совсем.

Коллеги сбегали в магазин, притащили еды и выдали мне какую-то варёную курицу, утверждая, что никто лучше меня не сможет её разделать. А когда меня хвалят, я непобедим. Мы выпили за это животное, и я приступил.

Пока я мучил курицу, мы выпили ещё раз, а потом ещё. Через пять минут я просто стал откусывать от курицы, прекратив терзать её ножом. Иногда я передавал её по кругу, если были другие желающие закусить, и с каждым разом она возвращалась ко мне всё более потрёпанной.

Было очень весело до тех пор, пока я не проснулся. Башка болела, словно кто-то настучал по ней самосвалом, во рту было сухо, и очень хотелось сдохнуть. Я внимательно осмотрел потолок и по люстре понял, что я лежу у себя в кровати. Какие-то силы донесли меня вчера до дому, хотя, кажется, я пропустил бой курантов и выступление президента.

Я попытался повернуть голову и увидел сидящую рядом со столом жену.

– Проснулся? – вскочила она и подбежала к кровати.

– Ага, – сказал я и медленно сел, – извини, что я вчера в таком виде припёрся. Сам не помню, как напился. У нас нет минералки?

– Вчера? – почему-то спросила жена и посмотрела на меня каким-то странным взглядом. – Не вчера. Сегодня второе января, а тебя принесли ещё в декабре.

– Я что, спал два дня? – удивился я, ощупывая щетину на подбородке.

– Да, я скорую вызывала вчера, когда разбудить тебя не смогла. Они тебя потолкали пять минут, сказали, что проспишься, и уехали.

– Во дела. Я больше вообще никогда пить не буду! – пообещал я и тихонько пошагал в ванную, хватаясь за двери и тумбочки.

Я держал своё обещание до 22-го февраля, когда коллеги пришли вытрясать из меня очередные пятьсот рублей на праздник. Я выдал им деньги и предупредил, что пить буду только сок и компот, а к вечеру у меня будет чай с тортиком. Они покивали головами, ушли в магазин и вернулись без тортика.

Конечно, к середине застолья какой-то идиот стал упрекать меня, что я не пью в мужской праздник и отбиваюсь от коллектива. Не понимаю, почему мне стало стыдно, но я немного выпил под одобрительные крики. Уже через двадцать минут коллеги казались мне замечательными людьми, особенно хорош был тот, кто упрекал меня в трезвости.

С утра я снова проснулся дома с больной башкой. Жена опять сидела надо мной, только в этот раз в её голосе злости было больше, чем сочувствия.

– Опять? – спросила она.

– Что опять?

– Ты опять проспал два дня! Егор, тебе вообще пить нельзя! Тебя домой приносят!

Я ничего подобного не помнил, но пообещал, что этот раз – точно последний! В этот день я опоздал на работу на полдня, но начальник только потрепал меня по плечу и отправил в столовую за кефиром.

Естественно, на седьмое марта кто-то опять принёс меня домой без моего ведома, а я по новой привычке проспал два дня. Жена ругалась, а я снова раздавал обещания. Но на работе меня простили.

Потом были майские праздники, день России, а вскоре началась пора дней рождения у коллег. Всё это время я упорно держал намеченный курс, руководствуясь правилом, что год нужно проводить так, как ты его встретил. До праздника я обещал себе, что в этот раз не прикоснусь к алкоголю, но опять просыпался через два дня, пропустив все народные гуляния и салют.

За год из моей жизни исчезли все значительные события, я умудрился пропустить даже собственный день рождения. Что говорить, если на курортах меня находили какие-то весёлые соотечественники, и с ними я несколько раз пропустил даже иностранные праздники. Но самым интересным фактом была моя способность спать по два дня подряд. Я уже вот-вот собирался разобраться с этой проблемой, но тут в одну из пятниц коллеги предложили отметить окончание рабочей недели, и я проснулся в воскресенье.

Чёрт возьми, после этого из моей жизни стали исчезать субботы! А, проснувшись в воскресенье, я приходил в себя, отмокая в ванной с пачкой кефира в обнимку, пока за дверью на меня ругалась жена. Эта женщина знает так много плохих слов и так умело их использует, что я невольно задумываюсь – она знала их до свадьбы и скрывала это от меня, или выучила совсем недавно?

В общем, я решил завязать с алкоголем. Я же люблю праздники и хочу их помнить, да и неделя из шести дней не слишком мне нравится. И жена, чует сердце, скоро совсем перестанет с утра целовать меня в лысеющую макушку. А я ведь только для этого и лысею.

В этом году я разработал коварный план, так как все остальные совсем не работают. Сколько я не отпирался от рюмок, стаканов и бокалов, всё равно просыпался дома через два дня. И вот 22-го февраля, когда мы опять сели отмечать, я поступил иначе. Я с ходу бросился в бой, опустошая все наливаемые рюмки, переливая их содержимое изо рта в стакан с соком. В этот день основную алкогольную нагрузку взял на себя безымянный цветок с подоконника.

Через полчаса я стал изображать из себя немного пьяного, нести чушь и обсуждать политическую ситуацию на Ближнем Востоке. Потом стал пошатываться и пытался петь, а ближе к вечеру сделал вид, что заснул в углу на табуретке. Кто-то протопотал рядом, меня подняли и понесли со словами «Ну, с богом!». Признаюсь, было приятно попасть домой на руках сослуживцев, хотя они могли бы проявить ко мне чуть больше уважения и не бить меня головой о дверь в трамвае.

На лестничной площадке они позвонили в дверь и передали меня в руки вышедшей жены. Она почему-то не стала заносить меня в квартиру, а просто прислонила к стенке и заплакала прямо перед лифтом.

– Оксан, не плачь, я трезвый, – сказал я, вставая, – я прикидывался.

– Дурак ты, Егор, – ответила она, размазала ладонью глаза и ушла домой. Вот чего ей надо? Всё же в порядке.

Я вошёл в квартиру, сварил себе кофе и до ночи сидел на кухне, слушая по радио концерт в честь наступающего праздника. Жена сразу ушла спать, даже не стала разговаривать со мной.

– Ну и ладно, завтра поговорим, – подумал я после концерта, завалился на диван и уснул, замотавшись в плед.

Среди ночи я проснулся от того, что рядом кто-то разговаривал. Слышались два мужских голоса – один помоложе, а второй, судя по всему, принадлежал какому-то старому деду. Я не мог разобрать, что они говорят, но факт присутствия посторонних людей в квартире мне не сильно нравился. Я попытался открыть глаза, но не получилось. Руки и ноги тоже не хотели двигаться, голова не поворачивалась. Стоило начинать паниковать, но и с этим ничего не вышло. Зато голоса приблизились, и мне стало слышно, о чём они разговаривают.

– А с этим что? – спросил молодой. – Я просто смотрю, ты с ним постоянно возишься. Что-то сломалось?

– Да тут целая история, – в голосе деда слышалось раздражение, – один раз в жизни ошибся, теперь мучаюсь.

– Ну так расскажи, очень интересно, что ты тут каждую неделю правишь.

– Эх! Была моя первая смена на раздаче. Они же, мелкие эти, все одинаковые, все орут, ничего не понятно. Так я случайно сунул руку в чужой мешок и выдал этому. Вечером хватился – а уже поздно, не ту судьбу отдал! Начальник ругался лет десять, потом успокоился, расхождения-то с планом кое-как поправили. А три года назад глянули – боженьки мои, что там творится! Начальник опять орёт, уволить грозится. А мне куда увольняться? Меня бабка выгонит, до пенсии-то ещё лет триста!

– А что ты ему такого выдал?

– Сейчас покажу, – старик покряхтел, видимо, поднимая что-то тяжёлое, послышался шелест перелистываемых страниц, – смотри. Это настоящая судьба. Учился, женился, работал учителем географии в деревне, за всю жизнь не выехал дальше райцентра, много пил, помер в шестьдесят три года от тоски. Всё! Не, ты глянь, глянь! Две строки, и всё!

– А получил он что?

– Во, сейчас, – снова послышался шелест, – учился, женился, семь раз поменял работу, много путешествовал, написал книгу, подрался с премьер-министром в прямом эфире, открыл свой ресторан, занимался благотворительностью, убил акулу, украл вагон с помидорами, два года работал священником, уронил церковный колокол с колокольни, снялся в кино, два раза терялся в тайге, получил ранение пушечным ядром! И смотри, тут дальше три страницы вот этого всего. Как такое поправишь? Я сначала ему праздники отключил – помогло немного. Теперь вот выходные отключаю, но с такими темпами скоро придётся его вообще в кому положить.

– А ты на последних конференциях по коррекции судьбы не был что ли? – спросил молодой голос.

– Какие конференции? Работы вагон, вздохнуть некогда! В три смены работаем.

– Ну и напрасно. Случай твой простой, давай покажу, что делать надо, – сказал молодой и я почувствовал, как что-то металлическое коснулось моего лба.

– И что? Он после этого поедет в деревню учителем?

– Нет. Мы просто график подкорректируем, серьёзных расхождений больше и не будет. Смотри, выставляем здесь единичку…

Утром я почему-то проснулся в кровати, завёрнутый во вчерашний плед. Жена ещё спала, я тихонько сполз на пол и пошёл умываться, вспоминая дурацкий ночной сон. Вечно мне чепуха всякая снится!

Я умылся, сварил кофе, на запах которого пришла Оксана. Сегодня она совершенно не сердилась на меня, и я не стал поднимать разговор про вчерашний вечер. Но себе я пообещал, что больше никогда пить не буду, и никто в этом мире меня не заставит.

Я сдержал обещание. Не пью совсем. Курить бросил. Выкинул с кухни старое радио с его ночными концертами, повесил там телевизор. Вообще, жить стало как-то приятнее в последние месяцы. На работе меня любят все, хоть я с ними больше и не пью. Я почему-то раньше не замечал, какие они все, в сущности, хорошие люди. Куда я смотрел?

Путешествовать, правда, мы перестали. Ну что там в этих заграницах? Насмотрелись уже. Сейчас дачу строю, буду помидоры выращивать. Только там лес рядом, я за грибами пошёл, чуть не потерялся. Но лес обещают вырубить. Мы с женой по музеям ходим, на церковь жертвуем, что рядом строят. Колокольня у них интересная такая, надо будет слазить, посмотреть.

Чуть не забыл! Ещё я рассказы стал писать. Жена говорит, что хорошие. Ну ей со стороны виднее. Лишь бы не забывала целовать меня в макушку, которая всё сильнее и сильнее сверкает на майском солнце.

Время ремонта

Борис даже не успел включить рабочий компьютер, как пришли электрики и объявили, что будут чинить выключатели.

– На часок отключим всё, починим, и снова будете работать! – ободряюще сказал электрик, который выглядел более главным, чем двое остальных.

– Да я вас уже пятый раз за месяц вызываю с вашими выключателями, – разозлился Борис, – вы можете один раз починить, но нормально?

– Мы нормально чиним, – сказал главный, помахав перед носом Бориса отвёрткой, – выключатели у вас такие, нормальные надо было ставить.

– Так вы же сами их и ставили!

– Какие нам выдают, такие и ставим!

Борис махнул рукой на это торжество логики, задвинул в стол клавиатуру и пошёл на третий этаж в буфет. Спорить было бесполезно, эпопея с выключателями длилась уже больше месяца. В конце марта во всех офисах заменили старые выключатели средневековой закалки на новые модные, но практически неработоспособные. Злые сотрудники били ладонями по бесформенным кускам пластика, но свет то не включался, то не выключался, а иногда коварное электричество пыталось дать отпор и плевалось искрами. Борис звонил электрикам, они приходили и каждый раз долго шатались по кабинетам, рассматривая выключатели, словно посетители неудавшейся выставки, пришедшие взглянуть на скучные картины. Во время прошлого визита один из электриков даже умудрился заснуть в пустом кабинете, пришлось приезжать вечером и открывать здание, чтобы вызволить бедолагу.

Поднявшись наверх, Борис увидел, что буфет уже открылся. Продавщица сонно раскладывала бутерброды и пирожки, в углу бубнил телевизор с новостями. Борис попросил кофе, буфетчица покивала головой, отвлеклась от бутербродов и заснула над кофеваркой. Пролившийся через край кофе разбудил её и заставил вернуться к кассе, где она передала мокрый стаканчик Борису и забрала деньги.

– Чёрт-те что, – ворчал Борис, перекладывая горячий и липкий стаканчик из руки в руку.

Он отхлебнул из стаканчика, чтобы не расплескать кофе на ходу. На вкус это было отвратительно, и Борис в который раз пообещал себе не покупать в буфете кофе. Он осторожно спустился на свой этаж и прямо в дверях чуть не наткнулся на своего начальника.

– Ты почему не работаешь? – спросил тот, даже не поздоровавшись.

– Света нет, электрики опять чинят выключатели, – ответил Борис.

– И что? – удивился начальник. – Теперь можно не работать?

– Как мне работать? Я компьютер включить-то не могу.

– Что у тебя всё время одни оправдания? Ты без компьютера ничего сделать не можешь? Приберись на столе своём, бумаги по шкафам разложи. Вообще, у вас тут такой бардак в кабинете, а вы чаи распиваете в рабочее время.

Мысленно ругнувшись, Борис протиснулся мимо начальника в офис и пошёл к своему столу. Пришедшие за время его отсутствия коллеги грустно перебирали бумаги, стараясь не смотреть в сторону стоящего в дверях начальника. Борис поставил кофе около клавиатуры и стал в случайном порядке перекладывать папки у себя на столе.

Через двадцать минут пришли электрики и сообщили, что проверили весь первый этаж и сейчас возьмутся за второй. Борис, уставший от бесполезного раскладывания всяческой ерунды, решил спуститься вниз и принести из кладовой несколько пачек бумаги для офисного принтера. Он отхлебнул глоток остывшего кофе, предупредил соседа Серёгу, что идёт на первый этаж, и спустился по лестнице.

На первом этаже было организовано несколько кладовых, которые можно было арендовать вместе с офисом. За последние три года туда сносили всё барахло, что не вмещалось в кабинеты, так как начальник разрешал выкидывать только обёртки от конфет. Из-за этого кладовая была забита настолько, что после открытия двери в неё можно было просунуть руку и ту часть головы, которая оборудована глазами. Больше ничего туда не помещалось.

Борис дошёл по этажу до двери, за которой находился коридор с кладовыми, открыл её и нажал на выключатель, но свет не загорелся.

– Ага, проверили они всё! Идиоты! – ругнулся Борис, пощёлкал выключателем и медленно пошёл в темноте в самый конец коридора к нужной двери.

Нашарив в темноте замочную скважину, Борис вставил в неё ключ, провернул его и открыл дверь, после чего нажал на выключатель в надежде, что хотя бы здесь свет загорится. В комнате стало светло, Борис по привычке протянул руку внутрь и застыл в удивлении на месте.

Вместо привычного хлама в комнате лежали деньги. Посередине прямо на полу был сложен аккуратный куб из пачек с пятитысячными купюрами. Вдоль стен стояли неизвестно откуда взявшиеся стеллажи, полностью забитые долларами и евро. Борис в задумчивости постоял, пытаясь осознать ситуацию, после чего зашёл внутрь и потрогал краешек куба.

– Настоящие, – сказал он сам себе и обошёл вокруг, всё ещё сомневаясь, что это не сон.

Вдоволь насмотревшись на оранжевый куб в центре, Борис переключился на стеллажи. Ради интереса он попробовал вытащить пачку долларов, но они были уложены так плотно, что практически не двигались. Оставив эту затею, Борис вышел из кладовой, запер дверь, выключил свет и побрёл в темноте к выходу.

– Откуда это всё? – думал он на ходу. – Неужели у начальника столько денег? Не может этого быть, у нас таких прибылей за сто лет не наберётся. Да и зачем ему привозить деньги на работу? И кто их носил сюда? Грузчики что ли? И когда? И почему никто не охраняет такое богатство?

Вопросы кружились в голове, и Борис решил поделиться секретом с Серёгой, чтобы не страдать в одиночестве. Он поднялся наверх, дошёл до своего стола, зачем-то стараясь выглядеть как обычно, словно явился на работу пьяным. Серёги на месте не было, равно как и всех остальных, только на подоконнике сидела Марина с телефоном в руке.

– Марин, а где все? – спросил у неё Борис.

– О, ты пришёл, – оторвалась она от телефона и спустилась с подоконника, – а шеф тебя искал и ругался на тебя бездельником.

– Это для него нормально. Так куда все ушли?

– А, он их всех забрал чего-то там из Газели разгрузить, – сказала Марина, возвращаясь к телефону, – они только что ушли, догоняй. А то будешь потом лекции выслушивать, что не помогаешь коллективу.

Борис ещё ни разу в жизни не чувствовал вдохновения от перспективы разгрузки Газели, поэтому не торопился догонять коллектив. Поразмыслив, что ждать Серёгу придётся долго, он решил поделиться секретом с Мариной.

– Марин, слушай, пойдём со мной, я тебе кое-что покажу, – сказал он и, увидев её ехидный взгляд, поправился, – да не в этом смысле. Там такое, что это надо видеть!

Они спустились, дошли до неосвещённого коридора и начали осторожно пробираться в темноте. Марина развернула телефон и светила им себе под ноги.

– А сейчас – внимание! – сказал Борис, когда они добрались до кладовой. Он открыл дверь и нажал на выключатель. – Та-даааааам!

В кладовой буфетчица целовалась с электриком. От «та-дама» она взвизгнула, вырвалась и сделала вид, что случайно споткнулась. Электрик, не придумавший себе никакого оправдательного образа, просто стоял и хлопал глазами.

– Боря, ты что, дурак? – спросила Марина, захлопнула двери и нажала на выключатель. – Ты меня сюда припёр ради вот этого? Застукать эту парочку на месте преступления?

– Да подожди ты, – остановил её Борис, – чепуха какая-то, тут совсем не то было.

– И кстати, как они попали в нашу кладовую? Ты им ключи что ли дал? А потом позвал меня, чтобы их подловить?

– Да подожди, говорю! – крикнул Борис и Марина замолчала, в темноте был виден лишь её силуэт с разведёнными в стороны руками. – Тут двадцать минут назад деньги были, вся комната в деньгах.

– Да? А пиратского сундука с бриллиантами там не было?

Борис опять нажал на выключатель и потянул на себя дверь, коридор озарился ярким светом из кладовой. Внутри стоял массивный стол, рядом с которым сидел какой-то мужик, привязанный верёвками к креслу.

– Я всё скажу, – крикнул мужик, увидев, что дверь открылась, – пусть только вагон с помидорами…

От этого неожиданного крика Марина взвизгнула, попятилась назад и упала на пол. Борис быстро захлопнул дверь, вырубил свет и наклонился, чтобы помочь Марине встать.

– Что это такое? – спросила она, встав на ноги.

– Не знаю, – ответил Борис, – я тебя и позвал сюда, чтобы показать. Говорю же, в первый раз здесь были деньги, а ты не веришь.

– Кто этот мужик? – не отставала Марина. – Почему он связан?

В этот момент со стороны лестницы послышались шаги и в дверном проёме коридора показался начальник. Он пощёлкал выключателем, но свет не загорелся.

– Плотников, ты тут? – крикнул начальник в темноту.

– Да тут я, тут, – отозвался Борис.

– И что ты тут торчишь? Все ушли машину разгружать, а ты опять бездельничаешь? – начальник вошёл и стал медленно двигаться к кладовой.

– Да тут просто такое дело странное, – начал оправдываться Борис, – я даже не знаю, как сказать.

– Николай Ильич, у него там человек связанный! – пожаловалась в этот момент Марина.

Начальник вздрогнул от неожиданности и остановился на полпути.

– Самойлова, а ты тут что забыла? – спросил он и продолжил движение. – У кого человек связанный? Что ещё за человек?

– В кладовой у Борьки мужик какой-то! С верёвками! – ябедничала Марина, и привыкшие к темноте глаза Бориса различали её палец, указывающий на дверь.

– Плотников, что здесь происходит? – спросил начальник и остановился возле кладовой. – Какой мужик, какие верёвки?

– Так откройте и посмотрите, – сказал Борис, – сами всё и увидите. Дверь не заперта.

Начальник нашарил на стене выключатель, щёлкнул им и потянул на себя дверь. В коридоре вновь стало светло. Внутри кладовой стоял человек. Борис присмотрелся, моргнул, не веря своим глазам, но ничего не изменилось. Посреди комнаты стоял президент. В левой руке у него была маленькая баночка йогурта, а указательный палец правой он держал во рту. Увидев нежданных гостей, он вынул изо рта палец и спросил:

– Простите, а вы кто?