скачать книгу бесплатно
Претор вышел к трибунам в приемную комнату дворца. Его заспанное лицо выражало недовольство.
– Что стряслось? Почему вы здесь? – спросил он, переводя взгляд со старшего трибуна на младшего.
– Пусть говорит Тициний, который знает больше, чем я, – флегматично произнес старший из трибунов Тит Деций Криспин.
– Я только что получил сообщение о том, что пираты во главе с самим Требацием Тибуром находятся в одной из городских гаваней, – возбужденно сказал Тициний.
– Тицинию не терпится получить обещанные сенатом двадцать талантов за голову архипирата, – с усмешкой заметил трибун Криспин и тут же добавил: – Искушение, конечно, велико. Если удастся захватить самого Требация, в Риме будут в восторге…
– От кого ты это узнал? Где доносчик? – спросил Нерва, обращаясь к младшему трибуну.
– Человек, сообщивший мне об этом, пожелал остаться неизвестным, – с небольшой заминкой ответил Тициний. – Он боится огласки и мести пиратов.
– Что же ты предлагаешь?
– Перекрыть выходы из гаваней и проверить все находящиеся в них суда. Для этого нужно немедленно и без суматохи поднять по тревоге весь гарнизон и вывести в море все имеющиеся у нас боевые корабли. Если сделаем так, пираты, сколько бы их ни было, будут схвачены. Прошу поручить мне это дело.
В словах военного трибуна было столько уверенности, что Нерва, махнув рукой, дал свое согласие.
Некоторое время спустя все солдаты сиракузского гарнизона были без шума выведены из своих казарм. В первую очередь были выставлены караулы на мостах через реку Анап и на мысе Племмирии. Несколько десятков критских лучников и прочих наемников Тициний отправил за город, чтобы они охраняли подступы к Лаккийской и Трогильской гаваням. Он предупредил начальников постов о возможном появлении двух всадников, которые будут пытаться проникнуть в одну из этих гаваней. Тициний строго наказал задерживать всех подозрительных. Сам трибун повел около сотни наемников к Предмостным воротам Ахрадины. Он почему-то считал, что пиратские корабли бросили якорь именно в Большой гавани, где на обширном пространстве они легко могли затеряться среди множества судов.
Пяти легким кораблям береговой охраны было поручено перекрыть выход из Большой гавани от мыса Племмирия до Ортигии, взяв на борт критских стрелков, которым Тициний приказал дополнительно вооружиться мечами и щитами на случай рукопашного боя с противником. В Малой гавани готовилась к выходу в море бирема с пятьюдесятью фессалийскими наемниками на борту. Командовать ими Тициний назначил одного из центурионов преторской когорты.
О том, что произошло дальше, читатель уже знает.
Наемники, спасшиеся с подожженной пиратами биремы, не досчитались девятнадцати своих товарищей. Всех их – убитых и раненых – поглотила вместе с кораблем морская пучина.
Нерва, наблюдавший за морским боем с высоты солнечной галереи «гиеронова дворца», был возмущен до глубины души неумелыми действиями командира биремы и трусостью наемников, оставивших корабль почти без боя. Охваченная огнем бирема скрылась под водой на глазах у претора и сотен жителей Сиракуз, сбежавшихся на восточный берег острова Ортигии.
С досадой и злостью Нерва думал теперь о том, что через несколько дней о случившемся станет известно в Риме.
Злополучного наварха потопленной биремы (он был гражданином Тавромения) Нерва приказал высечь розгами и отправить в каменоломни, а руководившего всей этой морской операцией «по поимке пиратов» военного трибуна Марка Тициния претор, в ярости топая ногами, ругал последними словами в присутствии своих советников, центурионов и акцензов.
Тревога в городе улеглась только к полудню.
В тот же день в Сиракузы примчался конный гонец из Палики. Он привез сообщение о том, что на священном участке героев Паликов некий латинянин по имени Варий собрал несколько сотен рабов и призывал их поддержать восстание, которое он намеревается поднять в ближайшие дни где-то на западе провинции.
– Возможно, это тот самый Варий, бывший квестор мятежных Фрегелл, – с угрюмым и озабоченным видом говорил Нерва своему отпущеннику Аристарху. – Два месяца назад Лукулл прислал мне письмо, в котором сообщал, что Варий примкнул к Минуцию, предводителю беглых рабов в Кампании. По-видимому, он ускользнул от Лукулла и перебрался в Сицилию, чтобы возмущать здешних рабов. Да, пожалуй, это не кто иной, как он! Лукулл предупреждал меня, что он очень опасен, этот фрегеллиец. Он хорошо знает военное дело и злобно ненавидит римлян.
Аристарх посоветовал патрону со всей серьезностью отнестись к полученному доносу, ускорив выступление в Агригент.
– Из того, что нам известно, можно лишь гадать, в каком именно месте может начаться восстание, – рассуждал он. – Мы знаем только, что это произойдет где-то на западе. Что ж! В Агригенте ты будешь ближе к месту возможного выступления заговорщиков, даже если оно начнется у Панорма или Солунта. Как только весть об этом дойдет до тебя, ты сможешь действовать без промедления, подобно тому, как поступил когда-то претор Луций Корнелий Лентул, который, получив сообщение о заговоре рабов в Лации, тотчас вышел из Рима с несколькими десятками солдат и по пути, в каждом городе или селении, приводил к присяге всех способных носить оружие. В один день он собрал отряд в две тысячи человек и вскоре очень решительно покончил с мятежом. Думаю, тебе стоит поторопиться, мой господин, иначе мы рискуем вместо судебных разбирательств в Агригенте и Тиндариде заниматься таким неблагодарным и трудным делом, как война с рабами, которая не принесет ни славы, ни денег – одни только хлопоты, тревоги и опасности.
– Это уж точно, – проворчал Нерва, настроение которого было вконец испорчено всеми неприятностями, которые принес ему этот день.
Претор Сицилии внял советам своего мудрого отпущенника и немедленно вызвал к себе двух своих советников сенаторского звания, обоих военных трибунов, всех центурионов преторской когорты и десять наиболее уважаемых членов конвента римских граждан, известных в Сицилии богатых землевладельцев и публиканов, чтобы обсудить с ними создавшуюся ситуацию.
После того, как Нерва огласил подробности заговора рабов в святилище Паликов, все собравшиеся единодушно высказались, что положение действительно серьезно, что заговор рабов налицо, причем весьма опасный, так как заговорщики имеют теперь своих сторонников в различных областях острова. Было признано необходимым, чтобы Нерва, начав объезд провинции, произвел набор солдат в Агригенте, не дожидаясь известий о начале мятежа. Нерва тут же назначил своими уполномоченными всех десятерых членов конвента, приглашенных на совещание, и приказал им отправиться каждому в свое имение, где они могли бы прямо на местах принимать самые жесткие меры в отношении как своих, так и чужих рабов, если среди них будет замечено хотя бы малейшее брожение.
Закрывая совещание, Нерва произнес краткую речь:
– Я не особенно верю в то, что рабы отважатся на что-нибудь серьезное. Но в любом случае я не допущу повторения того хаоса в провинции, какой имел место тридцать лет назад. Сказать по совести, я только и жду, когда какие-нибудь дерзкие смутьяны поднимут мятеж. Пусть только попробуют! Я преподнесу им такой урок, что вся Сицилия содрогнется от ужаса! Вам, квириты, – обратился он к членам конвента римских граждан, – я приказываю немедленно отправляться в свои имения. Никакого снисхождения к подстрекателям бунта! При малейшем подозрении проводите тщательное расследование с обязательным применением пыток. Я предоставляю вам право по своему усмотрению отправлять на крест любого заговорщика из рабов, кому бы он ни принадлежал, а если заподозренным окажется свободный, то его следует содержать в оковах не меньше десяти фунтов весом и под надежной охраной до моего прибытия. Завтра же я отправляюсь в Агригент. Тебя, Криспин, оставляю здесь префектом гарнизона. А ты, Тициний, будешь сопровождать меня в объезде провинции. Сегодня же займись подготовкой к походу моей квинкверемы и четырех легких кораблей сопровождения. Проследи, чтобы все люди были хорошо вооружены, не исключая даже письмоводителей. Если оружия окажется недостаточно, обратись к проагору, который выдаст тебе его из городских складов.
В числе назначенных претором уполномоченных был и Публий Клодий, который, не теряя времени, выехал из Сиракуз в сопровождении шести вооруженных рабов. Эта поездка в полной мере отвечала всем планам откупщика, так как он получал почти неограниченную власть в области Гераклеи, что позволяло ему с еще большей уверенностью осуществлять задуманное им предприятие. Он был даже рад начавшейся шумихе, связанной с рабским заговором.
На следующий день, рано утром, в Большой гавани наблюдалось большое оживление, но ни у кого из жителей Сиракуз слух об отплытии римского претора не вызвал какой-нибудь тревоги или беспокойства. Это был привычный для сиракузян circuitus totius Siciliae, объезд римским претором своей провинции по судебным округам.
По меньшей мере сто двадцать легионеров принял на борт большой преторский корабль с пятью рядами весел. Кроме того, квинкверему должны были сопровождать четыре легких дикрота, на которых разместились более шестидесяти критских лучников, не считая вооруженных акцензов и прочих служителей из преторской когорты.
Первыми на квинкверему поднялись два сенатора, исполнявшие обязанности советников наместника провинции, и с ними военный трибун Марк Тициний. Следом к кораблю двинулись римские легионеры, лязгавшие оружием и доспехами.
Последним в окружении ликторов, нескольких вольноотпущенников и десятка рабов, тащивших на себе узлы и корзины, в гавани появился Публий Лициний Нерва с лицом несколько опухшим, потому что весь вечер накануне он провел в доме проагора Сиракуз, устроившего в честь претора прощальный ужин.
Поднявшись на квинкверему, Нерва тотчас отдал приказ к выходу в море.
Тут же на корабле раздались возгласы команд, забегали матросы и загремели якорные цепи.
Солнце уже высоко поднялось над голубой равниной моря, когда квинкверема, методично взмахивая пятью рядами весел, тронулась с места и, набирая ход, вышла из Большой гавани. Следом за преторским кораблем двинулись корабли сопровождения.
Преторская эскадра обогнула мыс Племмирий и взяла курс на юг, вдоль побережья.
Часть третья
ЖАРКОЕ ЛЕТО СИЦИЛИИ
Глава первая
У развалин Гелы
Вечером второго дня месяца таргелиона по греческому календарю (17 мая) на дороге, тянувшейся вдоль морского побережья неподалеку от Калвизианы, можно было видеть трех путников, быстро шагавших в сторону города.
Это были Квинт Варий, его соотечественник Маний Эгнаций и совсем еще молодой сириец Эвгеней, которые после описанного выше совещания рабов в роще Паликов той же ночью отправились в путь.
Они решили идти напрямик по трудной горной дороге к южному берегу острова. В Калвизиане они намеревались сесть на корабль и продолжить свое путешествие морем. Варий рассчитывал за два дня добраться до Мазары. Колония ссыльных фрегеллийцев, которую он хотел посетить в первую очередь, находилась в шести милях от этого города. Варий очень надеялся собрать там по меньшей мере сотню вооруженных соотечественников и вместе с ними стремительным маршем пройти по богатым имениям, расположенным вблизи города Галикии, призывая рабов к восстанию.
Изгнанники из Фрегелл обосновались на полпути между Мазарой и Галикиями. Долгие годы они жили там сплоченной коммуной. Варий был ее бессменным выборным старшиной. Его по-прежнему называли квестором. Все вместе они пахали и засевали землю, арендованную у местных землевладельцев, жили очень скудно и с тоскливой надеждой ловили вести из Италии, ожидая, что там вот-вот начнется восстание италиков за уравнение их в правах с римлянами.
Читатель уже знает (из первой части дилогии), чем закончилась последняя поездка Вария по Италии с целью побудить италийские общины к отпадению от Рима, если он откажется предоставить им права римского гражданства: везде ему говорили, что тайные гетерии временно прекратили свою деятельность ввиду угрозы нашествия кимвров. Отчаяние толкнуло Вария присоединиться к Минуцию, возглавившему рабский мятеж, и это был первый шаг, сделанный бывшим квестором Фрегелл на новом опасном пути. Хотя восстание под Капуей потерпело поражение, та легкость, с какою Минуций, не отличавшийся, с точки зрения фрегеллийца, большими военными дарованиями, в короткий срок смог создать боеспособное войско, разбившее римлян в открытом бою, еще больше укрепило его во мнении, что он сделал правильный выбор. В глубине души Варий считал, что широтой мышления и своей опытностью в военном деле он намного превосходит Минуция, отличавшегося самоуверенностью и легкомыслием.
«Мне уже пятьдесят три года, – размышлял он, – жизненные силы на исходе, и недалек тот день, когда придется умирать в немощи, горько сожалея о том, что еще мог бы отомстить врагам за свою поруганную жизнь, но малодушно от этого отказался… Нет, римляне! Я еще заставлю вас вспомнить о Квинте Варии, последнем квесторе Фрегелл!».
Между тем в среде изгнанников за двадцать лет произошли большие перемены. Многие обзавелись рабынями и прижитыми с ними детьми. Кое-кто вышел из коммуны и завел собственное хозяйство. С годами люди все больше опускались, впадая в уныние и апатию. На последних выборах главы общины Варий победил лишь незначительным большинством голосов. Уже мало кто верил, что Италия поднимется против Рима.
Варий рассчитывал на то, что многие фрегеллийцы, обозленные отказом италиков от борьбы за права римского гражданства, захотят хотя бы отомстить римлянам, используя рабов в качестве орудия своей мести…
Спутники Вария, Маний Эгнаций и Эвгеней, были беглыми рабами.
Мания Эгнация, сына одного из уважаемых граждан Фрегелл, Варий знал еще семнадцатилетним юношей. Он тогда уже отличался большой телесной силой и храбростью. Вместе со своим отцом он отважно бился с римлянами на стенах осажденных Фрегелл. Их обоих в числе нескольких сотен наиболее активных участников мятежа римский суд приговорил к лишению «воды и огня», назначив им местом изгнания Сицилию. По пути туда отец Эгнация тяжело заболел. Эгнацию пришлось надолго задержаться с ним в Мессане. Там он ввел себя в большие расходы, наделав много долгов. Отец выздоровел, но сын не смог расплатиться с кредиторами и был продан в рабство. Его первым и единственным господином был жестокий и надменный сицилийский грек, который приказал заклеймить его и отправил на тяжелые работы в свое имение. Но Эгнаций вскоре бежал. Поначалу он явился в колонию фрегеллийцев, надеясь, что соотечественники дадут ему приют. Однако изгнанники в большинстве своем опасались того, что они, находясь под строгим надзором властей, могут быть изобличены в предоставлении убежища беглому рабу. Они потребовали, чтобы Маний Эгнаций немедленно покинул пределы колонии.
Долгие девятнадцать лет Эгнаций вел жизнь скитальца. Скрывая под широкополой шляпой свой клейменый лоб, он исходил из конца в конец всю Сицилию. Время от времени он приставал к шайкам разбойников, таких же, как и он сам, беглых рабов, участвуя в набегах на крестьянские деревни или усадьбы богатых землевладельцев. В разбойничьем мире Сицилии он хорошо был известен своей силой и храбростью.
Минувшим летом судьба свела его с молодым сирийцем Эвгенеем, бежавшим из галикийского поместья своего господина. С той поры они были неразлучны, скрываясь в горах от солдатских облав, занимаясь охотой на диких животных и воровством овощей на крестьянских огородах. Когда одежда их ветшала, они устраивали засады на больших дорогах, нападали на одиноких путников и отнимали у них, кроме денег, плащи и хитоны, оставляя им взамен свои лохмотья. Друзья проявили большое благоразумие, запасшись на зиму зерном и ручной мельницей. В Небродовых горах они нашли пещеру и жили там до наступления теплых весенних дней, питаясь пшеничными лепешками и дичью, которую добывали на охоте.
Однажды на их убежище наткнулся разбойник Гадей со своими всадниками.
Гадей известен был всей Сицилии лихими набегами и крайней жестокостью. Историк Диодор впоследствии писал про него, что он, «убивая во время разбойничьих набегов многих свободных, не причинял никакого вреда рабам». Гадей делал это демонстративно, как бы подчеркивая свое сочувствие их тяжкой участи. За это рабы при случае оказывали ему свои услуги: предупреждали об опасности или направляли преследователей по ложному следу. Между тем за Гадеем охотились даже частные лица, нанимавшие для его поимки целые отряды. Этот разбойник нажил себе в Сицилии много врагов. Некоторые богатые сицилийцы очень хотели свести с ним счеты за погубленных им родственников, объявляя большие награды за его голову, но тот был неуловим.
Маний Эгнаций и Эвгеней провели несколько дней в обществе Гадея и его сотоварищей по разбою. Они упрашивали его принять их в свою шайку, но тот им отказал. Он объяснил им со всей откровенностью, что чувствует себя в большей безопасности, когда имеет дело со свободными, потому что беглые рабы, находясь в розыске, постоянно рискуют попасть в руки властей и могут, не выдержав пыток, наболтать лишнего. Что касается свободных, говорил он, то они, имея постоянные места пребывания, могли в перерывах между разбоями вести обычную жизнь, не вызывая ни у кого подозрений.
Когда Манию Эгнацию и Эвгенею стало известно постановление римского сената о союзниках, они решили попытать счастья и отправились в Сиракузы. Там они хотели записаться в очередь на прием к претору, но вскоре выяснилось, что указ сената не распространяется на беглых рабов, а также на тех, кто был обращен в рабство за участие в каком-либо мятеже или по приговору суда за совершенные преступления. Друзья приуныли. Биографии того и другого не позволяли им надеяться на получение свободы посредством преторской виндикты. Маний Эгнаций был участником мятежа во Фрегеллах. Эвгеней и его старший брат Дамон были проданы в рабство в наказание за нанесение побоев высокопоставленному приближенному сирийского царя. К тому же Эгнаций и Эвгеней были еще и беглыми рабами.
В Сиракузах оба друга встретились с Варием, который, недолго думая, посвятил их обоих в заговор.
Эвгеней, которого Эгнаций представил бывшему квестору Фрегелл как своего верного товарища и друга, Варию сразу понравился.
Это был красивый молодой человек, крепкого телосложения, грамотный и сообразительный. В беседах с ним Варий узнал о его брате Дамоне, который томился в оковах на мельнице неподалеку от Галикий. По словам молодого сирийца, таких, как он, кандальников, там было человек тридцать-сорок. Эвгеней, пока был в бегах, хотел каким-нибудь способом выручить брата из тяжелой неволи. Одно время он и Маний Эгнаций даже планировали силой освободить Дамона и его товарищей с намерением сколотить из них разбойничью шайку наподобие той, которую возглавлял Гадей.
Эвгеней убеждал Вария, что кандальники являются самым горючим материалом среди рабов и их не придется долго уговаривать, чтобы они первыми зажгли огонь восстания. Фрегеллиец решил возглавить галикийских рабов, взяв на себя роль застрельщика всеобщего восстания в Сицилии. В то же время он не терял надежды привлечь на сторону рабов своих соотечественников-фрегеллийцев.
Как-то Эгнаций и Эвгеней вновь повстречали Гадея, который занимался грабежами на Леонтинской равнине, и вскоре познакомили его с Варием. Гадей одобрительно отнесся к решению рабов взяться за оружие и обещал оказывать им всяческое содействие. Он даже выразил желание присоединиться к Варию при первых же слухах о поднятом им восстании. Он уверял, что под его началом более тридцати всадников, отчаянных храбрецов, готовых идти за ним в огонь и в воду.
После совещания рабов в святилище Паликов Вария охватила настоящая эйфория. По его мнению, все складывалось лучше всяких ожиданий. Самым главным было то, что состоявшееся в роще Паликов многочисленное собрание рабов из различных областей Сицилии обещало разнести по всему острову его идею о всеобщем восстании. Данные там им самим и другими участниками собрания священные клятвы казались фрегеллийцу надежным залогом того, что он не останется без поддержки, даже если будет осажден где-нибудь в горах превосходящими силами римлян. Больше всего он рассчитывал на Сальвия и Афиниона, которые намеревались поднять восстания в областях Гераклеи и Сегесты. Обещали привести к нему своих товарищей и беглые рабы сириец Дамаскид и македонянин Диоксен. Первый скрывался в горах близ Сегесты, а второй возглавлял около полусотни беглых рабов в областях Скиртеи и Мерганы.
Деньги, которые Мемнон дал Варию в дорогу, пришлись весьма кстати. На эти деньги фрегеллиец приобрел в Акрах новые плащи для себя и своих спутников, а в Гибле Геры, проходя мимо оружейной лавки, не устоял перед покупкой трех дорийских мечей в ножнах. Оставшихся денег должно было вполне хватить на оплату проезда морем от Калвизианы до Мазары.
Возле разрушенной Гелы, перед самым закатом, они решили заночевать.
От когда-то знаменитого и многолюдного города Гелы, соперничавшего своим богатством и красотой со многими греческими колониями, остались одни развалины. Неподалеку от них в долине обмелевшей реки, тоже носившей название Гела, виднелось чахлое поселение земледельцев. Территория самого города была совершенно заброшена. В эпоху римского владычества немало цветущих ранее греческих колоний пришли в упадок. Такие знаменитые города, как Гимера и Гербесс, лежали в руинах, среди которых паслись овцы и козы. Мегару Гиблейскую разрушил Клавдий Марцелл, и город с тех пор так и не был восстановлен.
Пока Маний Эгнаций и Эвгеней разводили костер, Варий доставал из дорожного мешка провизию. Ужин обещал быть скромным: копченая баранина, соленые маслины, пшеничные лепешки и кислое вино, хорошо утолявшее жажду.
В это время они увидели группу людей, переходивших реку вброд. Один из путников ехал верхом на муле. Судя по всему, это был состоятельный человек, следовавший по своим делам в сопровождении охранявших его вооруженных рабов.
Когда путешественники приблизились, стало ясно, что человек, сидевший на муле, не кто иной, как римский всадник. Принадлежность его к этому высокому римскому сословию нетрудно было определить по тунике с узкой пурпурной каймой и массивному золотому кольцу на пальце правой руки.
Один из рабов, двигавшийся позади телохранителей римлянина с тяжелой поклажей на спине, вдруг остановился и нагнулся, чтобы ослабить или, наоборот, подтянуть на ноге ремень своего башмака.
– Этого молодого человека я знаю, – сказал Эвгеней товарищам. – Несколько раз встречался с ним в Сиракузах. Его зовут Антиной.
– Кажется, и он узнал тебя, – заметил Маний Эгнаций. – Пойди, поговори с ним. Может быть, у него есть какие-нибудь новости для нас…
Эвгеней, подойдя к рабу, обратился к нему с приветствием:
– Да сопутствуют тебе боги, брат! Если не ошибаюсь, тебя Антиноем зовут?..
Раб, не поднимая головы и делая вид, что он занят подтягиванием башмачного ремня, зашептал скороговоркой:
– Слушай, что скажу, если не знаешь… Заговор раскрыт. Из Палики пришел донос, и претор теперь рассылает своих людей по городам, чтобы предупредить проагоров о возможных беспорядках. Публий Клодий, мой господин, послан в Гераклею. Я слышал, как он говорил своему приятелю, что у него на руках предписание претора с самыми широкими полномочиями по набору солдат и проведению дознаний среди рабов. Сейчас мы направляемся в Калвизиану. Не советую вам идти туда. Городок небольшой, а наш господин, увидев вас троих, уже высказал свои подозрения на ваш счет. Прощай, брат! Будьте начеку.
Он дружески подмигнул Эвгенею и, поправив поклажу на спине, продолжил свой путь.
Молодой сириец, вернувшись к товарищам, рассказал им о том, что сообщил ему раб Клодия.
– Что ж, – хмурясь, сказал Варий. – Было бы очень наивно полагать, что верховный жрец Паликов не донесет на нас претору.
Поразмыслив, он изменил свое первоначальное решение идти в Калвизиану.
– Этот парень прав. Не стоит рисковать из-за каких-то двадцати лишних миль, которые нам придется пройти, минуя Калвизиану. Попробуем сесть на корабль в Агригенте. Город большой – в нем легче будет затеряться, не вызывая подозрений. Отдохнем немного до наступления темноты и продолжим путь…
Глава вторая
Агригент. – Морской переход до Мазары. – Колония изгнанников
За одну ночь и до середины следующего дня Варий и двое его спутников проделали утомительный путь в двадцать четыре мили, добравшись до Агригента.
Они вошли в город, не привлекая к себе внимания сторожей, вместе с группой крестьян, спешивших на рынок со своими тележками, груженными раннеспелой капустой и зеленью, и сразу направились к Морским воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая в гавань.
Город отстоял от моря на добрые три римские мили.
Через полчаса быстрой ходьбы путники пришли в многолюдную и шумную гавань.
Им сразу повезло. В гавани Варий случайно повстречал знакомого кормчего большого грузового судна. Кормчий согласился за умеренную плату доставить всех троих в Мазару. Корабль следовал из Одиссеи в Лилибей и в Агригенте сделал остановку, чтобы дать отдых гребцам и запастись свежей водой. Кормчий предупредил, что кибея выйдет в море на рассвете следующего дня.
В последние дни на всем южном побережье Сицилии стоял нестерпимый зной. На море было полное безветрие. Широколистные и более нежные растения в садах поникали еще до полудня. Жители прибрежных городов стремились быть поближе к морю, чтобы хоть немного уберечься от жары.
Маний Эгнаций предложил товарищам искупаться в море. Варий и Эвгеней не возражали.
Наскоро пообедав в харчевне, они покинули гавань и выбрались на открытую прибрежную полосу в восточной части залива.
Отсюда к городским стенам поднималась от моря благоустроенная, убитая мелким щебнем дорога. Она вела к Морским воротам Агригента. По ней в тот час двигались к побережью запряженные лошадьми или мулами легкие двуколки зажиточных горожан. Женщин рабы несли в нарядных крытых лектиках.
В пору своего расцвета Агригент был одним из богатейших и красивейших городов Сицилии. Философ Платон, трижды побывавший в Сицилии по приглашению сиракузского тирана Дионисия, заезжал в Агригент и, глядя на великолепные дома его жителей и поражаясь их страсти к роскошным пиршествам, заметил, что агригентяне строят так, словно собираются жить вечно, а едят и пьют, словно завтра расстаются с жизнью. В римскую эпоху Агригент медленно приходил в упадок, но еще долгое время соперничал в красоте и с Сиракузами, и с другими крупными городами Сицилии. Город был средоточием величественных храмов, среди которых особенно выделялись грандиозный храм Зевса Олимпийского и немного меньший по размерам храм Посейдона. В храме Асклепия стояла прекрасная мраморная статуя Аполлона, на бедре которой мелкими серебряными буквами было написано имя Мирона, а неподалеку от агоры находился облицованный мрамором храм Геракла с бронзовой статуей его самого. Агригент был родиной Эмпедокла[64 - Эмпедокл (приблизительно 490—430 гг. до н. э.) – философ, поэт, политический деятель, врач, вождь демократии. Автор поэм «О природе» и «Очищения», от которых сохранились 450 стихов. Наибольшую известность приобрело его учение о происхождении органических веществ. В теории Эмпедокла, как и в теориях всех его современников, диалектические объяснения переплетаются с метафизическими.], а из правителей его наибольшей известностью пользовался жестокий тиран Фаларис, печально прославившийся тем, что заживо сжигал людей в железном быке. За тридцать лет до описываемых событий, во время грозного восстания рабов под предводительством Эвноя-Антиоха, Агригент не избежал участи Энны, Моргантины, Катаны, Тавромения и других городов, захваченных мятежными рабами. Римляне овладели Агригентом после продолжительной осады и жестоких уличных боев, но, к счастью, наиболее прекрасные строения города тогда не пострадали, а на месте разрушенных и сгоревших домов в беднейших кварталах со временем выросло много новых общественных и частных зданий.
Песчаный берег моря, куда пришли Варий, Эгнаций и Эвгеней, был усеян голыми телами купальщиков.
В небольшом отдалении от того места, где располагались мужчины, раскинуты были палатки, скрывавшие от любопытных взоров обнаженных купальщиц, которые то и дело со смехом и веселыми криками выбегали из своих укрытий, бросаясь в море. Это были богатые жительницы Агригента. Они съехались сюда вместе со своими рабынями и охранявшими их слугами.
Со стороны моря безопасность всех этих баловней и баловниц судьбы оберегали два сторожевых корабля. Они стояли на якорях примерно в одном стадии от берега. На мачтах под тенью суппаров сидели матросы-наблюдатели. Задачей их было вовремя увидеть корабли пиратов и дать сигнал тревоги всем отдыхающим. Такая предосторожность была не лишней, потому что морские разбойники с особым старанием занимались похищением состоятельных людей, за которых потом родственникам приходилось платить выкуп.
Маний Эгнаций стащил через голову тунику, обнажив свой могучий торс. Он с мечтательным выражением лица посмотрел в сторону разбитого на берегу женского палаточного лагеря.
– Какие красотки! – воскликнул он. – Особенно вон та бесстыдница, которая выходит из моря. Взгляни, Эвгеней? Какая прекрасная натура для богомаза, решившего изобразить Венеру Пенорожденную!
– Лучше не расстраивайся, – насмешливо посоветовал Эвгеней.
Раздевшись, все трое с разбегу бросились в воду.
* * *
