скачать книгу бесплатно
– Я сегодня же отправлюсь туда. Кажется, у меня есть что сообщить нашим друзьям… Прощай, брат! Еще увидимся, надеюсь.
– Прощай. Да сохранят тебя боги!
Расставшись с Дамаскидом, Мемнон быстро зашагал по тропинке, ведущей через кладбище вдоль городской стены в сторону крепости Эвриал. Он решил возвратиться в Трогильскую гавань по суше, обойдя город по северному склону Эпипол.
Потом он узнал, что в этот же день, незадолго до заката, многие из собравшихся у Ахрадийских ворот рабы поодиночке и группами двинулись по дороге, ведущей через Даскон в сторону Леонтин. Только самые законопослушные из рабов уныло побрели по дороге в Акры или разбрелись по ближайшим имениям, откуда они пришли в Сиракузы с надеждой получить свободу согласно сенатскому постановлению.
Добравшись до Трогильской гавани, Мемнон нашел Требация на берегу в специально разбитой для него палатке против стоящей на якоре «Амфитриты».
Узнав о готовящемся собрании рабов в роще Паликов, Требаций захотел отправиться туда и, как он с усмешкой выразился, «своими ушами послушать речи рабов о свободе и справедливости».
Мемнон попытался его отговорить.
– Стоит ли тебе подвергать себя опасности? Лучше я пойду туда один и, вернувшись, обо всем подробно расскажу…
– Давно не ездил верхом… Небольшая разминка пойдет мне на пользу.
– А я подумал, что человеку, голова которого оценена в двадцать талантов, нужно быть более осмотрительным…
– Не в первый раз рискую…
– Тебя не остановит даже то, что до Палики не менее шестидесяти миль?
– Что такое для всадника на добром коне какие-то шестьдесят миль!.. Сделаем так. Наймем лошадей, оставив залог, равный их стоимости, и до заката солнца будем на месте. Пойми, юноша, мне необходимо там побывать! По возвращении на Крит я должен рассказать конвенту о том, что видел и слышал сам, а не с чужих слов…
* * *
До города паликенов во второй половине следующего дня добралось не менее трехсот рабов. Окрестные жители принимали их за бедных паломников, пришедших поклониться божественным братьям-близнецам у посвященных им серных источников. Прошел слух, будто это рабы, получившие свободу согласно постановлению римского сената, а братья Палики считались покровителями рабов и вольноотпущенников. Так что поначалу их появление ни у кого не вызвало никаких подозрений.
Согласно преданию братья-близнецы Палики были сыновьями Зевса и речной нимфы Талеи. Совершив в Сицилии немало славных подвигов, они после своей смерти были обожествлены, став богами всех серных источников Сицилии. Их считали добрыми богами преисподней, приписывая им способность лечить болезни и оберегать людей от опасностей во время их путешествий. Центром поклонения им стал город Палика, названный так в честь божественных братьев-близнецов, олицетворением которых были два больших серных источника, окруженных каштановой рощей. В глубине этой рощи сооружен был посвященный им алтарь.
Местные жители с незапамятных времен называли себя паликенами, считая, что ведут свой род от братьев Паликов. Город их, как говорили, существовал еще до появления в Сицилии первых греческих колонистов. Святилище Паликов служило оракулом, и, кроме того, в нем давали священные и нерушимые клятвы.
Полемон Периэгет, живший примерно за сто лет до описываемых событий, писал: «Палики, которые так называются у местных жителей, считаются здесь богами-автохтонами. Это два одинаковых, как близнецы, источника. Необходимо, чтобы те, кто к ним подступает, были очищены от всякой нечистоты, полового общения и даже от какой бы то ни было пищи. От них поднимается тяжелый запах, причиняющий головную боль тем, кто стоит рядом. Вода в них мутная и по своему цвету больше всего похожа на белую слизь. Она вытекает с пузырями и клокочет, так как там находятся родники с бурлящей внутри водой. Говорят, что глубина у них бездонная, ибо упавшие туда коровы, повозка, запряженная парой мулов, и другие попадавшие туда животные исчезали без следа. Есть у сицилийцев величайшая клятва, которая дается лишь тогда, когда приступающие к ней подвергнутся очищению. Жрецы, принимающие клятву, имея при себе табличку, объявляют клянущимся, в каких словах следует принести клятву. Дающий клятву, потрясая масличной ветвью, с венком на голове и не подпоясанный, а в одном только хитоне, приблизившись к самому источнику, по подсказке произносит клятву. Тот, кто будет хранить ее нерушимо, уйдет домой невредимым, а клятвопреступник перед богами тут же умирает. Ввиду того, что такое случается, каждый обещает жрецам, что оставит вместо себя поручителя, которому, если произойдет что-либо непредвиденное, придется совершить очищение священного участка».
К концу дня в священную рощу божественных близнецов пришло еще около ста пятидесяти человек. Их привел с собой сириец Дамаскид.
Примерно в это же время на дороге, соединявшей город Палики с Леонтинами, показались два всадника, скакавшие во весь опор. Это были Требаций и Мемнон.
В полустадии от въездных городских ворот находился конный двор с конюшнями. Здесь путешественники обычно оставляли своих лошадей и отправлялись в город на поиски гостиниц, где можно было подкрепиться и устроиться на ночлег.
Въехав на конный двор, Мемнон и Требаций передали конюхам своих лошадей и поспешили в рощу.
Был прекрасный тихий вечер. Высоко в небе белели редкие курчавые облака, подернутые розовым отблеском заката. В долинах сгущался сумрак, но прощальные лучи солнца еще золотили вершины гор.
В роще царило большое оживление, как во время празднества. Возвышавшийся посреди ступенчатый алтарь окружен был плотной толпой паломников. В основном это были люди цветущего возраста, крепкого телосложения, плохо одетые, небритые и нестриженые. Городских рабов среди них было немного. Большинство составляли труженики из сельских мест.
Вскоре на поляну пришел верховный жрец Паликов в сопровождении своих помощников и гадателей по внутренностям животных. Все они были в длинных одеждах темно-серого цвета с черными повязками[59 - Во время жертвоприношений подземным богам священнослужители выступали в темных одеждах, а жертвенные животные были обязательно черной масти, и закалывали их у алтаря, пригибая головы к земле, в отличие от обряда жертвоприношений богам-небожителям, когда жрецы одевались в белоснежные одежды, а приносимые в жертву животные были белой масти, причем забивали их, поднимая им головы вверх.] на головах.
Верховный жрец выглядел несколько растерянным и смотрел на сборище оборванцев с явным неудовольствием. Такого большого стечения паломников здесь давно не наблюдалось. Обычно в святилище приходили люди состоятельные, дававшие здесь обеты или клятвы при заключении важных сделок. Многие оставались в священной роще на ночь, надеясь увидеть вещий сон с предсказанием собственного будущего или получить от божества спасительный совет для излечения болезни. Богатые люди посвящали Паликам щедрые дары. Однако жрец, которого призывали к алтарю для жертвоприношений и совершения прочих священных обрядов, не имел права отказывать в этом деле никому из смертных, независимо от их положения.
– Кажется, мы прибыли вовремя, – сказал Требаций, с интересом оглядывая собравшихся.
– Посмотри в сторону алтаря! – тихо произнес Мемнон. – Эти трое – главные заговорщики. Видишь, вон тот, молодой, высокий… это Афинион. Рядом с ним Варий, а чуть поодаль справа… высокий старик, который беседует с жрецом… это Сальвий.
Братья Палики были подземными божествами, поэтому в отличие от жертвоприношений богам-небожителям, которые совершались при свете дня, им полагались вечерние или ночные жертвы с последующим факельным шествием к посвященным им источникам, близ которых давались обеты и клятвы.
Шум утих. Наступило благоговейное молчание.
Помощники жреца по знаку последнего подвели к алтарю черного барана (жертвенные животные, приносившиеся богам преисподней, обязательно должны были быть черной масти). Наклонив голову животного вниз, помощники жреца перерезали ему глотку.
После этого они начали его потрошить, складывая внутренности жертвы на бронзовый поднос, установленный на треножнике.
Для проведения гиероскопии, то есть гадания по внутренностям жертвенного животного, к алтарю подошли гадатели-гиероскописты (у римлян и прочих италийцев они назывались гаруспиками).
Среди гадателей был Сальвий, одетый, как и все они, в серый долгополый хитон.
– Кажется, я догадываюсь, почему Сальвий присоединился к жрецам-гадателям, – тихо говорил Мемнон, обращаясь к Требацию. – Он знает толк в гиероскопии и принял участие в ней с целью предупредить какую-нибудь ошибку или подвох со стороны своих коллег. Ты ведь сам знаешь, как в твоем родном городе гаруспики обманывали народ в угоду знати? Они сорвали не одно народное собрание, объявляя, что состояние внутренностей жертв неблагоприятно…
– Что ж! Будем надеяться, что сегодня божественные Палики благосклонно примут скромную жертву от этих несчастных, – отозвался Требаций, пристально вглядываясь в лица будущих вождей восстания.
Между тем гадатели внимательно изучали внутренности жертвы, обращая особенное внимание на печень, сердце и селезенку, которые должны были быть без каких-либо отклонений от нормы. В противном случае жертвоприношение признавалось огрешным и повторялось заново. В случае если внутренности жертвы и во время повторного жертвоприношения не соответствовали норме, это было явным неблагоприятным знамением богов, и любое начинание переносилось на другое время.
Толпа молча ожидала, когда ей объявят результаты гадания.
Наконец Сальвий, обменявшись с коллегами несколькими словами, выпрямился во весь рост и, обратившись лицом к притихшей толпе, торжественно провозгласил:
– Божественные Палики всегда были милостивы и справедливы к угнетенным. Воздадим же им хвалу за то, что сегодня они благоприятствуют нашему собранию.
Толпа испустила вздох величайшего удовлетворения, после чего разразилась рукоплесканиями и радостными криками.
Помощники жреца Паликов сложили внутренности и отсеченные конечности жертвы на костер, возведенный на алтаре. Главный жрец, взяв из рук одного из служителей пылающий факел, поднялся к жертвеннику и зажег костер.
Вскоре над жертвенником взвились языки пламени вместе с клубами густого серого дыма, и снова раздались аплодисменты, потому что яркая вспышка огня на алтаре была еще одним свидетельством, что боги благоприятствуют собравшимся.
Сумерки сгущались. Служители стали подниматься на алтарь, зажигая факелы от жертвенного огня. В свою очередь от этих факелов поджигали свои факелы и люди из толпы.
Началось торжественное факельное шествие к священным источникам.
Шествие продолжалось недолго. Вскоре толпа остановилась, полукольцом окружив два больших источника, огражденных плохо обработанными гранитными камнями. От источников исходил тяжелый и неприятный серный запах. Вода в них совершенно не годилась для питья. Никто не мог бы сказать, куда пропадала вода, с необыкновенной силой выталкиваемая из земных недр. Поверхность источников пузырилась и пенилась, но нигде не было видно ни одного ручейка, который вытекал бы из них.
За каменную ограду вместе со жрецом и его помощником прошли только Варий, Сальвий и Афинион. Им предстояло произнести клятвы, нарушение которых, по закону святилища, влекло за собой скорую и неизбежную смерть. Все трое были в головных повязках, в длинных туниках без пояса и с оливковыми ветвями в руках.
По преданию, в древнейшие времена в святилище Паликов применялся особенно жестокий обычай: тот, кто приносил клятву, записывал ее на вотивной табличке[60 - Вотивная табличка – здесь: навощенная жертвенная табличка, на которой заостренной палочкой (стилем) записывалась клятва, даваемая божеству.], после чего опускал в воду, и если клятва была верна, то табличка всплывала; если же клятва оказывалась ложной, табличка разбухала и тонула, а клятвопреступника немедленно предавали огню. Считалось, что таким образом богам Паликам приносилось очистительное жертвоприношение за клятвопреступление в посвященном им месте. По прошествии многих сотен лет, когда дикие нравы смягчились и человеческие жертвоприношения были запрещены, в святилище клялись под страхом того, что дававший клятву обязательно умрет, если не исполнит ее.
Первым должен был принести клятву Варий. Он повернулся к толпе и заговорил в наступившей тишине:
– Мое имя Квинт Варий. Многие италики еще помнят обо мне. Я был избранным квестором своего родного города. Квестором Фрегелл был я, когда в Риме славный и мужественный консул Марк Фульвий Флакк хотел внести законопроект о даровании римского гражданства всем жителям Италии. Но надменный и деспотичный римский сенат отказался обсуждать это законное предложение консула в народном собрании и тем самым вызвал негодование в среде италиков, считавших действия сената вопиющей несправедливостью. В моем родном городе дело дошло до настоящего мятежа, который мне пришлось возглавить как человеку, получившему от своих сограждан высшую власть. Поначалу я надеялся, что святое и справедливое дело, начатое нами, найдет отклик в других местах. К сожалению, этого не произошло. Один лишь город Аускул некоторое время отказывался подчиняться римским магистратам, но среди жителей его не было единства. Страх перед Римом заставил их капитулировать. Остальные города Италии заняли выжидательную позицию. Оказавшись в полном одиночестве, Фрегеллы пали после кровавой борьбы. Часть жителей города, в основном стариков, женщин и детей, римляне переселили в область соседней Фабратерии, а других особым судом в Риме приговорили к изгнанию за пределы Италии. Славный же город Фрегеллы римляне сровняли с землей в назидание тем, кто вздумал бы когда-нибудь еще раз выступить против их власти. И вот мы, когда-то гордый и свободолюбивый народ, доживаем свои дни здесь, на сицилийской земле. Двадцать лет мы живем надеждой, что италики воспрянут духом и поднимутся на борьбу за свои права, а мы получим возможность вернуться на родину и возродить свой разрушенный город. Но Италия забыла о нас. Так называемые италийские союзники римлян, столько сделавшие для них, чтобы они властвовали над миром, окончательно смирились со своим унизительным положением. Не скрою, когда-то мною владела присущая всем свободным гордыня, не позволявшая мне протянуть руку рабам, чтобы плечом к плечу с ними сражаться, по сути, за общее для свободных и рабов дело справедливости. Но я подавил в себе эту спесь, присущую всем свободным, и под Капуей примкнул к храброму Минуцию, поднявшему кампанских рабов на борьбу за освобождение. Вы знаете уже, что это восстание потерпело поражение. Минуций пал жертвой низкого предательства. Одного негодяя-предателя оказалось достаточно, чтобы загубить дело, обещавшее стать великим. Впрочем, и сам Минуций совершил роковую ошибку. Он действовал в пределах одной только области, из-за чего лишен был поддержки многих тысяч рабов, стонущих в цепях по всей Италии. Здесь же, в Сицилии, у нас появилась возможность применить тактику одновременных восстаний в разных местах острова. Такая тактика приведет римлян в расстерянность. В этой горной стране мы всегда сможем найти укрепленные самой природой места, чтобы успешно противостоять даже очень сильному врагу. Словно по воле богов собрались вы сегодня вместе со всех концов Сицилии, этой благодатной земли, которая по праву принадлежит вам, и вы сами должны установить здесь свой порядок. Нужно только использовать сложившиеся счастливые обстоятельства. Подумайте сами, в каком неблагоприятном положении находятся сейчас римляне, наши враги. Они терпят поражение за поражением в войне с кимврами. Недалек день, когда непобедимая лавина северных варваров хлынет в Италию и сметет с лица земли этот надменный народ, возомнивший себя повелителем всего мира. Если мы восстанем, сбросив с себя позорное рабское ярмо, тысячи угнетенных присоединятся к нам, и вся Сицилия окажется в наших руках. Поистине все готово для нашей победоносной войны во имя собственных интересов. Здесь, перед этими священными источниками, я торжественно клянусь, что первым подниму знамя восстания за святое дело свободы. Пройдет совсем немного дней, и все вы услышите обо мне, услышит вся Сицилия. Так поддержите и вы меня, поклянитесь, что при первых же слухах обо мне и моих товарищах вы тоже, где бы ни застала вас эта весть, возьметесь за оружие. Если сделаете это, победа наша будет обеспечена.
– Клянемся!.. Именем богов, клянемся!.. – раздались со всех сторон десятки голосов.
Верховный жрец Паликов еще до того, как Варий закончил свою подстрекательскую речь, с трудом скрывая охватившее его негодование, тихо сказал стоявшему рядом помощнику:
– Я чувствую себя соучастником подлого рабского заговора. Этой же ночью поедешь в Сиракузы и сообщишь римскому претору обо всем, что здесь произошло.
– Я все понял, господин. Сделаю, как ты сказал, – так же тихо отозвался помощник жреца.
По окончании своей речи Варий приблизился к верховному жрецу, который держал в руке табличку с начертанными на ней особыми словами клятвы.
– Наверное, ты не знаешь обычая, – произнес жрец, понизив голос и опустив глаза. – Если по какой-нибудь причине ты не сможешь выполнить данную тобой сегодня клятву, то святилище должно будет подвергнуться очищению. Тот, кто приносит клятву у священных источников, должен представить поручителя, который совершит очищение за свой счет, если с тобой случится несчастье.
– Я знаю обычай, святой отец, – отвечал Варий, устремив на жреца мрачный взгляд. – К сожалению, у меня нет состоятельного поручителя, который смог бы совершить дорогостоящий обряд очищения. Человек я бедный, и у меня нет богатых родственников и друзей. Но ты можешь не беспокоиться. Я выполню свою клятву.
Жрец открыл было рот, чтобы возразить, но фрегеллиец решительно остановил его:
– Ты сам видишь, что эти обездоленные люди замерли в благоговении и ждут, когда я произнесу слова клятвы, которую они с верой в душе будут считать нерушимой. Ты поступишь очень благоразумно, если не станешь мне мешать сделать это только из-за отсутствия у меня поручителя…
В словах Вария прозвучала скрытая угроза, и жрец почел за благо уступить человеку, речь которого уже произвела сильное впечатление на толпу, способную в своем возбуждении на что угодно.
– Хорошо, – сказал он. – А теперь подойди к источникам и, потрясая ветвью, повторяй за мной каждое сказанное мною слово.
Варий повиновался и, приблизившись к источникам, медленно и торжественно стал произносить слова клятвы, которые подсказывал ему жрец.
В это время Мемнон говорил Требацию, расточая похвалы фрегеллийцу:
– Можешь не сомневаться, скоро его имя будет у всех на устах. Он не только храбр. Он мыслитель, он стратег, продумавший наперед все свои действия…
Между тем Варий произнес слова клятвы (она была краткой) и вышел за пределы священного участка, смешавшись с толпой.
Незнакомые люди пожимали ему руки, высказывали пожелания удачи и сами клялись всеми силами способствовать общему делу.
Место Вария у двух источников занял Афинион, который начал свою речь словами:
– Мое имя Афинион и родом я из Киликии…
В это время Мемнон, а вслед за ним и Требаций пробрались сквозь толпу к Варию.
– Ты здесь! – увидев Мемнона, обрадовался фригеллиец.
Они крепко обнялись.
Мемнон тихонько сообщил Варию, что он пришел вместе с Требацием, который хочет поговорить с ним.
– Прекрасно! – вскричал Варий.
– Только не называй вслух его имени, – предупредил Мемнон. – Возможно, не всем в этой толпе можно доверять.
– Я понял тебя.
О личной встрече со знаменитым архипиратом Варий не мог даже мечтать.
Через минуту Мемнон представил ему Требация, который протянул руку бывшему квестору Фрегелл и сказал:
– Рад познакомиться с тобой, Квинт Варий. Я много слышал о тебе. Один из моих знакомых рассказывал мне, что своими глазами видел, как тебя, осужденного на казнь, вели со звонком на шее в Мамертинскую тюрьму и как юная весталка выехала тебе навстречу на своей колеснице, потребовав отмены смертного приговора. Это правда?
– Да, я обязан своим спасением этой благородной девушке-весталке, – отвечал Варий. – Все устроили Гай Гракх и Гай Блоссий из Кум. Они знали заранее, чем закончится это судилище оптиматов, и уговорили весталку помешать казни. Оптиматы были в бешенстве. Потом они привлекли Гракха к суду, обвинив его в тайном подстрекательстве мятежа во Фрегеллах, но все обвинение рассыпалось на первой же судебной сессии… Все это уже в прошлом, – подавив вздох, продолжал фрегеллиец, – теперь мне предстоит выступить в новой роли, и я радуюсь, что такой известный и прославленный человек, как ты, находится сегодня среди нас. Одно твое присутствие здесь – счастливый знак для нашего дела…
– Я пришел сюда с целью не только ободрить тебя и твоих мужественных друзей, – сказал Требаций. – Вам нужно оружие, и я твердо обещаю, что оно будет доставлено в Сицилию.
В это время Афинион уже заканчивал свою короткую речь, гневно выкрикивая:
– Наши враги не оставили нам другого выбора. Только с оружием в руках мы добьемся свободы и справедливости. Смерть тиранам!
Толпа в едином порыве подхватила последние слова киликийца:
– Смерть тиранам!
Какой-то юноша в накинутом на плечи коротком плаще подошел к Варию и тихо сказал:
– Прибыл Маний Эгнаций и с ним Гадей, который хочет переговорить с тобой наедине. Они оба ждут тебя в загородной палестре, той самой, где мы провели прошлую ночь. Гадей сказал, что у него есть причина, чтобы не показываться в толпе.
– Милостью богов в последнее время я получаю одни приятные известия, – с большим удовлетворением произнес Варий. – Передай Гадею, что я скоро приду.
Юноша кивнул головой и исчез в темноте.
– Вы когда-нибудь слышали о разбойнике Гадее? – повернувшись к Требацию и Мемнону, спросил Варий.
– В позапрошлом году я познакомился с одним богатым сицилийцем из Леонтин, который обещал за его голову два аттических таланта, – сказал Мемнон. – Он рассказал мне, что Гадей убил его родственника, – добавил он.
– Отрицать бесполезно, человек он отчаяный, настоящий головорез, – согласился Варий: – Он латинянин, а может быть, даже римлянин. Настоящее имя его неизвестно. Прошлое у него темное. В Сицилии он появился года четыре назад, сколотил шайку удалых разбойников, посадил их на коней и занялся грабежами, неожиданно появляясь то в одном, то в другом месте. Два года назад он был заочно приговорен к смерти. Такому человеку нечего терять, и я решил не отказываться от его услуг. У него человек тридцать хорошо вооруженных всадников, которых в недалеком будущем я хотел бы использовать в качестве разведчиков…
До полуночи около четырехсот рабов, собравшихся неподалеку от алтаря Паликов, обсуждали свои дальнейшие действия. Среди них было немало беглых. Они рассказывали, что в горах скрываются сотни их товарищей, которые с готовностью примкнут к восстанию.
Варий изложил свой план действий на начальном этапе восстания: нигде не концентрировать свои силы и постараться заманить римского претора в ловушку где-нибудь в горных теснинах. Фрегеллиец намеревался засесть с отрядом рабов в неприступном месте и приковать к себе все силы римлян, в то время как Сальвий, Афинион и Дамаскид, собрав свои отряды, ударят на врага с тыла.
Требаций, слушая речи заговорщиков, все больше укреплялся во мнении, что Сицилия действительно на пороге большой войны.
Мемнон, пока шло совещание, зорко наблюдал за толпившимися вокруг людьми, не склонный доверять всем без исключения. Он считал себя ответственным за безопасность предводителя пиратов и не очень-то был доволен тем, что тот ведет себя беспечно, не скрывая, кто он.
– Пора возвращаться, – шепнул он Требацию и стал прощаться с Варием, Сальвием, Афинионом, Дамаскидом и этолийцем Тераменом, которого Сальвий представил всем как своего близкого друга.
Кроме этих пятерых, Мемнон не был знаком больше ни с кем из числа собравшихся.
– Я уверен, с тобой мы еще увидимся, – сказал он, обнимая Вария.
– И все-таки назови хотя бы приблизительно то место, где ты собираешься выгрузить оружие, – попросил фрегеллиец.
– Это пустынный берег южнее Гераклеи. Иногда моряки называют его Скалами Лестригонов. Но ты напрасно беспокоишься. Ты меня знаешь, я не пожалею усилий, чтобы все устроить наилучшим образом. Под Гераклеей меня должен приютить в своем имении один человек… Место надежное. Даже если я опоздаю к началу вашего выступления, я найду способ связаться с вами.
