скачать книгу бесплатно
Все такое разное
АiСт
Сборник малых и средних форм. Художественная литература. Рассказы, повести и этюды. Традиции, места и образы, музыка и настроение, размышления и фантазии.
АiСт
Все такое разное
Падают кости
Живой туман, по-хозяйски, прибрал к рукам побережье и всё его утро без остатка. Крупные белые капли, в воздухе, пятнами. Видно только то, что под ногами: песок, клочки крепкой кривой травы, вцепившейся в землю, и круглые, в своём большинстве, камушки. Скалистый участок остался позади. Шаги обрели уверенность и он, с надеждой, смотрел сквозь туман на её руки, обращаясь, говоря о скором своём приходе. Она улыбалась – знала, что он не явится, пока не рассеется туман. Её душа танцевала, как и в любое другое утро.
Он шёл за своим третьим именем, и обретёт его, только если найдёт, этим утром, обитель ведающей нити. Почему именно этим утром? Потому что сегодня он шёл, и невозможно обрести что-то в прочее время. Только тогда, когда готов и выдвинулся на встречу своей судьбе.
Он вышел с закатом, оставляя себя прошлого на усмотрение ночи. В его племени таков порядок – нельзя отказать зову, и если ты готов к перерождению, то идёшь к нему. Идёшь в гору, до скалистого берега, по побережью, пока не найдёшь обитель. Мало кто туда идёт, и находят не все, и не возвращаются, обретая имя.
Вернуться в племя нет права, безликому, безымянному. Если нашёл, добрался, нужно идти в новое место и жить новую жизнь. Или же тебя забирает вода. Каждый может соскользнуть, даже с самой прочной и надёжной скалы, с самого ровного и крепкого уступа.
Тропа проста, если в сердце нет сомнений, если всё исчезло в темноте, в пути для того, чтобы встретить свой новый рассвет.
Первое имя приходит с движением, другое в труде, укрепившись в мире, а третье, можно получить только от неё, только встречая свою судьбу.
Явь
Наступил день, наступил и оставил след светлым утром. Безымянный день хотел зваться особенным, лучшим и важным днём в жизни, но был каждым… был собой, самым важным и особенным днём, самым лучшим. Готовность обрести имя, как готовность принять себя безымянного.
Туман остался влажностью в воздухе и отступил, белой пеленой, в тень под камнями и травой, в тень песчинок, убираясь в сумеречный мир, чтобы выползти и подняться в ночи, вновь, перед самым рассветом.
Уходя, туман забрал с собой остроту. Освобождая спокойствие и простор, образовалась явь. Явился горизонт воды и земли. Небо ожило, под ним искатель обнаружил себя, на том самом плато, и увидел обитель.
На плавных изгибах белой земли, стоял укрытый шкурами алачан, с яркой верхушкой, покрытой тканями и лентами. Не юрта и не вигвам. Алачан, крупный и, как будто, опустивший корни. Как монолит, как кусок светлой скалы, без входа. Мужчина присел помолиться, поблагодарить духов и Род. Войти он пока не мог.
Внутренняя готовность – это прекрасно, это необходимо. Без внутреннего невозможно обрести внешнее. Но это не всё. И он готов, и явится ему испытание, перед входом. Заберёт его, как солому переломает или укрепит, откроет его, и откроет ему ход в алачан, к судьбе и её рукам. Только он, и только то, что явится перед ним. Всё, что явится перед ним, и есть он, его и определит. Найти обитель – значит найти своё испытание, когда готов принять мир, когда готов принять бой – да будет так.
Буйвол
Я буду самым острым наконечником, самой точной стрелы. Протяну полёт своего Рода в самое сердце цели, чтобы обогатить её своим присутствием, чтобы воплотиться.
Безымянный, свободный от бремени, снял повязанную на ноги обувь, ибо понимал, что должен чувствовать каждый свой шаг, каждой клеткой своей стопы. Снял со спины лук и колчан со стрелами, ибо к живому нельзя применять оружие, когда речь идёт о жизни. Шкура на плечах. Клыки на поясе. Огонь в глазах, и узды от огня к сердцу. Плато горело песком, согревая стопы, согревая стопами грудь. Воздух потяжелел. Идти стало легче. Алачан замерцал и выпустил ниточку дыма.
Он достоин подойти ближе. Явилось множество прочих искателей. Со щитами, с кинжалами, с копьями и дубинами. В перчатках, и шлемах. Его душа засмеялась. Что могут они тут, со своим оружием, против воина? Ждать нечего, и он напал, с детским азартом и звериной беспощадностью.
Начался бой. Начался шторм, уносящий жизни в безвестность пустоты.
Подножие обители, обогрённое кровью, слилось с потемневшей землёй. Плато становилось всё меньше и меньше, всё горячее о горячее. С края жизни сыпались тела, бесчисленные мириады тел. Он хохотал. Алачан отзывался ему. Она ждёт, он чувствовал это, знал, ибо по-другому быть не могло и он воссиял. Остался лишь один в то время, как в обители появилась полоска будущего входа. Остался и был истреблён.
Он может войти. Плато задрожало от его шагов и очистилось. Светло и чисто. Нет ничего, кроме входа и идущего внутрь.
Змея
Он вошёл, и она встала перед ним. Магия, в женском теле, протянула руку и забрала сердце из груди, чтобы питаться им:
– Ты пришёл за именем? – спросила ведунья, глядя на его сердце в своих руках.
– Да, хозяйка нитей, да моя богиня…
Она рассыпалась смехом, повернулась к нему левым плечом и обернулась маленькой тёмной девочкой. Её холодные ладони взяли его за руку и подвели к ритуальному костру в центре алачана.
– Присядь у огня, без сердца ты быстро замёрзнешь, – у неё в серёжке, в ухе, блестел красный камушек его сердца.
Девочка, очень серьёзно, как не могут взрослые, начала готовиться к проведению, то и дело оборачиваясь разными старухами, девушками и женщинами. Как будто каждый ракурс взгляда на неё, каждый угол, раскрывал совершенно другую…
Огонь держал крепко. За кругом у костра теперь ждала его погибель. Он сидел молча и спокойно, сберегая силы, сберегая оставшуюся в нём энергию.
Девочка обернулась змеёй и выпустила в чашу свой яд.
Змея обернулась знакомой прекрасной богиней, с его окровавленным сердцем в руке и протянула чашу:
– Ты должен выпить яд жизни, чтобы обрести своё лицо. Без лица нет имени.
Он покорно взял чашу, кивнул и, без колебаний, залпом всё выпил. Бросил чашу в огонь. Костёр вспыхнул чёрным и зелёным пламенем. Она расхохоталась, повернулась к нему правым плечом и обернулась белой старухой, с длинными сухими кистями рук, прозрачными, как перья.
Птица
На него смотрела его мать, как будто его мать. Правый глаз старухи, с ярко-зелёным зрачком, светился красным светом его сердца. Его сердце смотрело на него, глазом ведающей нити. Старуха, по-матерински, улыбалась ему и источала спокойствие любви. Вода в океане выровнялась в идеальную полосу. У него осталось мало времени, без сердцебиения.
Любящая старуха обернулась хищной птицей, перед которой лежало сердце, куском свежей плоти. И стала клевать сердце, рвать его когтями на части и поедать.
Мужчина сидел ровно и терпел. Сидел и смотрел. У него есть только путь его сердца, каким бы путь не был. У него есть всё, чтобы быть, чтобы обрести имя, в муках и любви. Обрести там, где он есть, чтобы быть там, где должно…
Хищница закончила и уставилась на него, ворочая головой с окровавленным клювом, и с интересом зыркая на него глазками. Он оставался спокоен и даже улыбался ей, немножко грустной улыбкой. Птица вновь обернулась прекрасной светлой пожилой женщиной, полной любви, с зияющей темнотой, на месте правого глаза, на месте его сердца. Она подошла, плавно, нежно взяла его своими сухими руками за лицо и поцеловала в лоб, отсыпая ему ещё чуточку песка времени.
– Ты готов, мальчик мой. Ты готов.
Пряжа
Богиня, в своём первом и главном образе, опустилась на колени и присела рядом с ним. Был в ней и детский азарт и материнская любовь. На лице и руках осталась кровь, его крови, кровь его сердца. Теперь она может сказать ему, сказать его судьбу.
Из грязного коричневого мешочка она высыпала перед собой маленькие косточки, непонятно кого, и каких частей. Крепкие, идеально гладкие, в разных оттенках светлого и тёмного. Теплее и холоднее, лазурнее и желтее. Высыпала на то место, где было съедено его сердце.
– Дай огню свою печень, ты слабеешь.
И он отдал. Не удивляясь тому, как его собственная печень оказалась у него в руках, и как она исчезла, синем пламенем, в костре. Некогда удивляться, да и нечему. Теперь он ничего не слышал. Только звук косточек. Богиня водила по ним руками, перемешивая, и нашептывая что-то над костями. Её руки были прошиты красными нитями. Нитки уходили под кожу и украшали кисти жуткими и красивыми узорами. Он не слышал слов, а если бы и слышал, то не постиг бы сказанного – этот язык, эти слова, уходящие за грань смерти, предназначены не для него. Он лишь душа, лишь душа воина, ищущего своё имя.
– Возьми одну кость себе. Выбери только одну!
И он взял. Он выбрал маленькую светлую кость, тройную. Такую, как веточка, как развилка, со всеми тремя, почти одинаковыми частями. Богиня снова захохотала, а он снова ничего не слышал, только видел, как из глаз её сыплются искры от радости и задора.
Она сгребла оставшиеся косточки, вместе с мелким сором и травой, захватила их в ладони и стала потрясывать руками. Он услышал музыку, отдалённо, как будто из тех мест своего тела, где чего-то не хватало. Пение, пение множества голосов. Она поднялась на ноги и стала танцевать, вдруг, так подходящий ей танец, с мотивом Африки. Она танцевала. А он стал исчезать, он стал обретать направление, стал обретать имя.
Перед танцующей богиней явилась шкура цвета слоновой кости, цвета тройной косточки, и она раскрыла руки…
Рождение
Падают кости. Летит судьба человека, летит, чтобы упасть на землю, жизнью.
Падают кости, уходящие нитями богини, в судьбу и свершения человеческие, связывая и укрепляясь в мире.
Кости осыпались на светлую гладкую шкуру, и улеглись судьбой. Судьбой сильной, судьбой невозможной ни для кого, кроме обладателя в душе своей, этой тройной косточки, из силы и света от поколений костей, осыпавшихся до того. Кости улеглись судьбой. Судьбой пути и перемен в мире. Судьбой свершений и веры. Улеглись местами и путём, который обязательно будет пройден…
К вечеру, на выжженной солнцем земле, спала жара. Молодая девочка, с муками и криками, рожала, в божьем месте. Рожала долго и тяжело. И родила.
Ребёнка приняла старуха, местная старуха, принявшая до этого не один десяток детей. Попасть в больницу было привилегией не их бедной деревушки.
Старуха приняла ребёнка. Её кофейная морщинистая кожа, видела много солнц и ночей. Но как только в её руках оказался этот ребёнок, она почувствовала… что-то, что почти позабыла.
Вскоре, она отдала ребёнка матери:
– Возьми её на руки… у тебя дочка, дочка с духом Воина. Как ты её назовёшь?
Переделкины
Раз
Вся верхняя часть застыла и закостенела в напряжении. Плечи поднялись, вытягивая шею головы вперёд, и прикинулись радиатором батареи. Короткие ручёнки неистово метались назад, то одна, то другая – Николай тужился завести мобильный бензиновый источник питания, дёргая за лямку с ручкой. В салоне микроавтобуса побелел и немного поголубел воздух. Валера закашлялся.
– Подожди, я трубку отвода проверю.
И он проверил: нашёл, подтянул, зажал и подёргал. Николай улыбался, как всегда, радостно выпучивая свои круглые синие глаза, с белком цвета гладкого листа А4 хорошей новой бумаги. Пока Валера возился с трубкой, Николай долил бензина из красивой чистой канистры, подложил деревянный брусок, сваливая топливо на одну из сторон и забурчал какую-то песенку, прокачивая топливо насосом.
На полу старой белой газели, сильно тонированной, валялись кусочки проводки, ветошь, шланги и микрочипы. Вроде даже лежал кардан, завёрнутый в плёнку. К задним дверям прислонился странно вытянутый вверх дисплей, ещё в белой упаковке и защитных пузыриках. Сиденья были чисты, окна тоже.
Повседневно-рабочая одежда не отличала мужчин от жителей этого дворика, от жителей многоэтажек, не отличали и лица. Их отличала беззаботность и увлечённость своим делом.
Не вписываясь цивилизационно, в салоне красовался сенсорный пульт. Слишком современный и технологичный, кустарно, он был приколхожен к бензиновому чуду, чтобы вечером запуститься. Напарники, как всегда, не замечая сложностей, делали для этого больше, чем могли. Одновременно с ездой газели установка не работала, если подключить её к аккумулятору, и оперативники решали задачу посильно.
Когда начальник отдела оперативного реагирования увидел стоимость установки с батареей, было решено прекратить проект и отказаться от нового оборудования, пусть и так необходимого. Но Николай и Валера скромно высказали мысль о собственном источнике питания, на совещании, за мизерную премию, по сравнению с изначальной стоимостью батарей. Спустя полгода документальной возни и благодаря сложным международным договорённостям, в их отдел, в их город, доставили две мобильные установки по подавлению эволюции и обе они обошлись гораздо дешевле, чем одна с родным источником питания. То чего они не могли себе позволить, всё же, оказалось в отделе.
Из кабинета начальника убрали шкаф и заменили стол на маленький, чтобы уместить головной пульт по отслеживанию всплесков энергии. С системой предстояло разбираться, подход к работе тоже требовал пересмотра – все тюрьмы были переполнены.
– Так-то лучше, – Николай улыбался, глядя на задорно тарахтящий агрегат пританцовывая. В салон больше не коптило.
Валера распаковал дисплей. Панель управления светилась в ожидании своего экрана. Грохотало, но сносно.
– Давай сразу накинем его на стойки и иди за руль, я подключу…
Дисплей легко присовокупился к панели, и Николай переполз на водительское место. Нужно ехать, нужно отвезти кардан и вернуться часам к пяти-шести в этот двор, когда люди доберутся до своих квартир и их можно будет начать мониторить. Район выбран отправной точкой, а в этом дворе просто удобно парковаться и оставлять машину на ночь.
Второй аппарат установлен в новеньком Фольксвагене с толстыми звукоизоляционными стенками, там, где на сто квадратных метров приходится больше влиятельных и обеспеченных жителей чем тут. Работы там начнутся позже, а пока необходимо обкатать оборудование.
Газелька завелась и уползла из двора, утаскивая в своём чреве бензиновую тарахтелку и новейшее корейское оборудование. В гаражах уже дожидались кардана от Фольксвагена. Желающих приобрести Николай с Валерой нашли по обычному объявлению. Остальное дело техники, на новый микроавтобус присобачили всё, что было старого на базе, а свежие запчасти уйдут с молотка.
Из средств на мобильную установку питания было потрачено только на новую красивую канистру, которую давно хотелось на работу. Установка собралась из подручного материала. Зарабатывать им не мешали, иногда, потому что сильно ценили, иногда, потому что и представить не могли…
Графитовый дисплей, со странными светлыми всполохами точек – Валера слегка опробовал его по дороге к гаражам и отключил, когда они прибыли к месту. Переделкины прикрыли панель с дисплеем тряпками и плёнкой, чтобы не вызвать вопросов. Хозяин мастерской осмотрел кардан и был несказанно доволен покупкой. Его люди уволокли кардан в гаражи, руки были пожаты. Можно возвращаться к работе.
Николай вёл машину. Валера, сидя рядом на пассажирском, пытался разобраться в инструкции: корейская подходила по схемам и описанию, но совершенно не поддавалась языково, а те, что были скачены и распечатаны на русском и английском просто не подходили, совершенно.
Скоро шесть вечера. Заметно потемнело и началась оттепель. Микроавтобус занял местечко во дворе и тихонько затарахтел оборудованием.
– Алло, да… да, но… так ведь…Так точно, есть!
Николай смотрел на Валеру, ожидая новостей. Валера смеялся, тихо и немножко нервно.
– Совсем забыл, с января то… напомнила, властная наша.
– Что напомнила, ну?
– Ну что, церковь-то с этого года, тоже, частично по ведомству проходит. А у нас ведь год укрепления связей… Да. Ты в курсе?
– В курсе, в курсе.
– Ну, так по этим укреплённым межведомственным, всё оборудование… и машины новые, оружие, нужно освещать теперь. Услуги-то оплачены, так сказать, на благое дело. Они там что-то договорились… Короче, завтра утром газельку на освещение, вместе с пультом и батарейкой нашей, бензиновой.
– После ночи?
– Так уже сегодня надо было.
– Понятно… Ну, запускай, посмотрим, что тут у нас.
Два
Они шли и шли. Он видел, как она идёт, видел её голые ноги в невесомом платье и солнечном дне. День за днём, ноги продолжали идти и он, бескрайне влюблённый мальчишка, продолжал видеть эти ноги по вечерам, перед сном. Видел и теперь, видел с тех пор, как впервые увидел по-настоящему.
Она просто шла перед ним, в своей позапрошлогодней короткой куртке и джинсах. По скользкой окостенелой дорожке от института. Шла одна, и скользила ботинками, и это был тот самый момент. Раньше они общались, но мало и сдержанно, она не была из его компании.
Разгон, он проскользил по тропинке на полусогнутых ногах и с размаху въехал в неё, обхватывая руками:
– Оой, прости, подскокользнулся, хи-хи-хи.
От столкновения она тоже поехала, теряя равновесие, и схватилась за его руки. Никаких перчаток, конечно. Её ладони на его руках. Но он даже не почувствовал, стараясь удержать их на ногах, в скольжении, и обхватить через пуховик посильнее…
– Возьмись под руку, я тебя доведу. Привет… – сказал он, отпуская её из объятий и выставляя руку.
У неё перехватило дыхание, и она не смогла сказать, что он придурок и так себя вести неприлично.
– Ага, хмм… ха-ха, – ответила она и взялась за его локоть, краснея от своего красноречия.
Потом они ещё раз поскользнулись и он, как бы случайно, подбил сбоку её ноги, роняя девушку на себя. Шли весело, когда закончилась тропинка, она нехотя отпустила его руку.
