Гнев Тоурба

– Я заплачу столько же, как за дневник Белиоза Раута. Ни лоссом больше. Вернусь завтра с деньгами. Но кинжал заберу сегодня, – твёрдым голосом проговорила я.

Он не сможет отказаться от столь щедрого предложения, я усилием воли сдерживала победную улыбку, но старик казалось никак не желал признавать своего поражения, он сжимал губы и хмурил брови. Но затем из него прорвались ругательства, и вместе с картой он скрылся за дверью подсобки.

Из меня невольно вырвалась тихая усмешка, пока за стеной раздавались шаги и шебуршение. Я взглянула на Джаю и беззвучно изобразила победный танец вокруг своей оси, мой друг лишь непонимающе вскинул брови. Даже тот факт, что мне вновь придётся тайком продать одно или два украшения из моей шкатулки с драгоценностями и что это рано или поздно обнаружится, и мне предстоит как-то объяснить это отцу, никак не портил бурлящего внутри меня чувства.

Когда Вахин вновь появился, в руках он держал только кинжал. Конечно, я не ожидала, что он позволит забрать карту с собой до получения обещанных денег, но всё же приподнятое настроение тут же попортилось.

– Если завтра до полудня не явишься, считай, товар уже продан, – буркнул старик, резко опустив ножны на прилавок.

– Договорились, – сквозь зубы протиснула я и дополнительно кивнула с натянутой улыбкой, когда Вахин испытующе сощурился.

Я ещё не представляла, что скажу отцу о причинах новой поездки в Вошасу ранним утром следующего дня, придётся постараться придумать убедительный повод. Но не допущу, чтобы старик догадался об осложнениях, которые он мне устроил. Не доставлю ему такой радости.

Я схватила кинжал и, коснувшись пальцами козырька несуществующей фуражки, отдала честь на манер городских стражников. Вахин бросил короткий взгляд на кинжал в моих руках. Я не разобрала его тихих ругательств, резко развернулась и направилась к двери, которую Джая отпер и распахнул передо мной.

Как только мы оказались снаружи, я стремительно зашагала вдоль улицы, прочь от чайной лавки. Зябким холодом по коже прокатилось нагнавшее осознание, что Вахин обдурил меня, запудрил голову, притворившись, что кинжала достаточно в качестве оплаты, чтобы затем загнать меня в ловушку и вынудить выкручиваться, предлагая гораздо большую сумму, чем первоначальная.

С моих губ сорвалось грубое ругательство из словарного запаса старика, две идущие впереди молодые девушки оглянулись и ошарашенно округлили глаза. Позади, словно поперхнувшись, закашлялся Джая. Не останавливаясь, я посмотрела на него через плечо. Он шёл всего в двух шагах позади и прикрывал рот кулаком. Как только наши глаза встретились, его брови вопрошающе приподнялись. Сейчас я не могла ничего объяснить, вокруг слишком много людей. Придётся ему подождать, пока мы не покинем городские стены Вошасы.

Я покачала головой, чтобы успокоить Джаю, но взгляд его глаз переместился куда-то вперёд. Он метнулся ко мне и вскинул руку как раз в тот момент, когда передо мной возник мужчина. И хотя мой друг, уперевшись незнакомцу в грудь, смог его вовремя остановить, я всё же натолкнулась на крепкое мужское плечо, чуть не выронив из-под мышки свёрток с дневником.

– Эй, что за… – стряхнув с себя руку, возмутился незнакомец и вскинул взгляд на белоснежную ткань фисы, обмотанную вокруг головы Джаи. – Где… – озадаченно начал он и замолк, не обнаружив вышивки с “именем”, которая должна быть у каждого фаруха-раба.

Мужчина видимо нечасто сталкивался с рабами-охранниками ноа и ноаров – только они могли не наносить наречённое хозяином “имя” на ткань обязательного головного убора – короткое замешательство сменилось пониманием, и тогда его взгляд заметался в поисках высокородного владельца раба и наткнулся на меня, застывшую чуть в стороне. Джая переместился и прикрыл меня, заслонив плечом от незнакомца.

– Прошу простите меня, я отвлеклась и не заметила вас, – я вышла вперёд и примирительно улыбнулась. – Мой фарух лишь защищал меня. Надеюсь, он не навредил вам.

Я надеялась, что моих извинений будет достаточно и мужчина не станет устраивать скандал из-за небольшого столкновения, что в толчеи торговой улицы не такая уж и редкость. Незнакомец вдруг стушевался после моих слов и, видимо всё же признав во мне ноа, торопливо замотал головой.

– Нет-нет, вашей вины нет. Это я должен был быть внимательнее. Простите меня, ноа. Я спешил на площадь, услышал, что Центрион Хугэ явит свои лики народу, а это, как вы знаете, происходит не так часто, поэтому я был чересчур взволнован и… не заметил вас. Прошу про…

– Центрион явит свои лики? – резко прервала я его извинения, теперь настала моя очередь изумляться. Я осмотрелась и только сейчас заметила суету. Торговцы спешно закрывали свои лавки, горожане, забыв о делах, приведших их на торговую улицу, подобно живой реке, устремились в одном направлении.

– Да, ноа. Извините, – мужчина почтительно склонил голову и, видимо посчитав, что инцидент исчерпан, обошёл нас и влился в поток людей.

Сердце в груди пустилось вскачь от одной только мысли, что мне возможно посчастливилось оказаться в столице в день столь редкого события. Выход Центриона из Цитадели никогда не афишировали заранее, весть об этом глашатаи разносили по городу буквально перед самым его появлением, так что люди с окраин стремительно стекались к центральной площади, чтобы успеть хотя бы издали взглянуть на небесного посланника Творца и Указующего Путь – Священного Зверя Хугэ. Поместье моей семьи находится в часе езды за стенами Вошасы, поэтому за все свои девятнадцать лет мне удалось увидеть Центриона только два раза, и то лишь благодаря удачному стечению обстоятельств.

И последний раз это произошло в двенадцать лет, когда отец привёз меня в столичное модное ателье, чтобы заказать мне кучу платьев, покупку которых я считала бесполезной тратой лоссов и времени. Поэтому услышав снаружи громкие выкрики глашатая и увидев, как загорелись глаза у отца и главной швеи, которая к тому времени уже на протяжении полутора часов безумолку кружила вокруг меня, прикладывая образцы различных тканей, я поспешно спрыгнула с помоста и с великой радостью поспешила с отцом на центральную площадь. Пусть тогда мной больше двигало желание улизнуть от скучных обязанностей мерить несметное количество новомоднейших фасонов платьев, нежели желание лицезреть лики Священного Зверя Хугэ, но я всё же расстроилась, что так и не смогла толком рассмотреть его из-за неимоверного столпотворения на площади и собственного небольшого роста. Подойти достаточно близко к Цитадели оказалось невозможным.

В этот раз я просто обязана оказаться как можно ближе. Неизвестно, выпадет ли мне ещё шанс увидеть лики Центриона.

– Идём, – позвала я Джаю и, развернувшись, поспешила вслед за мужчиной, но через пару шагов услышала характерный кашель друга.

Я бросила на него взгляд через плечо, лицо Джаи выражало неприкрытое неодобрение. Голубые глаза метнулись к западу, где солнце уже опасно близко клонилось к высоким городским стенам внутреннего кольца. Его тревожило наше возвращение: я должна объявиться в поместье до заката, а если опоздаю, отец снова запрёт меня в комнате на несколько дней в качестве наказания, чего бы мне очень не хотелось, ведь уже завтра необходимо вернуться в Вошасу. Но я не остановилась и даже не замедлилась, лишь медленно моргнула, сообщая Джае, что помню об ограниченности нашего времени. Прежде чем я отвела взгляд, заметила как его брови озадаченно изогнулись.

Обещаю, Джая, я совсем чуть-чуть гляну на лики Центриона, и мы сразу же отправимся домой.

Ноги ускорились, неся меня вперёд, я ловко маневрировала в плотном потоке людей. По мере приближения к площади, мой пульс всё больше набирал темп, глухим набатом отдаваясь в голове, рубашка липла к спине, я то и дело вытирала вспотевшие ладони о штанины, перекладывая ножны с кинжалом из руки в руку.

Волнение почти осязаемо витало в воздухе, тихие воодушевлённые разговоры людей, радостный смех детей, раскрасневшиеся юные девушки, на ходу приглаживающие растрепавшиеся волосы. Нетерпеливое предвкушение и благоговейный трепет отражались на лицах горожан, но среди них выделялись безэмоциональные фарухи-рабы, вынужденно следующие за своими хозяевами на площадь. Как правило они возвышались над людьми из-за присущего им высокого роста, смуглая кожа и белые с чёрными нашивками “имён” фисы бросались в глаза. Некоторые из них несли на спинах плетённые короба, другие шли, низко опустив голову. В основном все они были мужчинами, но я успела заметить парочку фарухов-женщин. Одна из них особенно привлекла моё внимание. Почувствовав мой любопытный взгляд, она резко повернула голову и посмотрела на меня, её фиса низко намотана, скрывая её лоб и брови, на белой ткани не было вышивки с её “именем”.

Я впервые видела рабыню среди охранников ноаров.

Её молочно-голубые глаза сузились, внимательно, будто ощупывая, понаблюдали за мной какое-то время, затем переместились на следующего за мной Джаю. Её выражение лица никак не изменилось, она ни на миг не испугалась, её определённо никоем разом не волновало, что я представитель знатного рода. Любой другой раб никогда бы не посмел посмотреть ноа прямо в глаза.

Впереди охранницы шёл рослый мужчина, одного с ней роста. Они двигались по другой стороне улицы, почти вровень с нами, по дороге медленно двигалась двухместная коляска, то отставая, то набирая ход, поэтому у меня никак не получалось разглядеть лицо ноара, только его коротко стриженные светло-русые волосы и чёрный офицерский китель.

Видимо, определив, что мы не представляем для её хозяина никакой опасности, рабыня потеряла к нам интерес и отвернулась. Впереди показалась башня Цитадели, перед ней на площади в форме полукруга уже толпился народ, поэтому все мысли о необычной охраннице растворились в размышлениях, как пробраться поближе к Цитадели.

Торговая улица, как и все шестнадцать лучевых улиц, соединяющихся на площади, выходила к одной из двух боковых башен. Центральная башня Цитадели углом выступала вперёд к площади. А из неё треугольником нависал огромный балкон с низким каменным ограждением, именно на него выходил Центрион, чтобы предстать перед народом. Балкон ещё пустовал, и это порадовало, значит, у меня ещё оставалось время, чтобы пробраться поближе.

Впереди послышались недовольные возгласы пришедших на площадь раньше и не желающих пропускать вперёд новоприбывших, а многие, как и я, хотели во что бы то не стало протиснуться вперёд. Когда прямо передо мной двое мужчин сцепились в яростном споре, грозящем перерасти в мордобой, я ощутила лёгкое касание к локтю. Я оглянулась на Джаю, он отрицательно качнул головой:

– Давайте остановимся, ноа Амалаиза, – предостерёг он, использовав почтительное обращение: вокруг слишком много ушей. Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть другой путь, но люди жались друг к другу, соприкасаясь плечами, и даже если мне удастся протиснуться, то существовала опасность оказаться сдавленной в толпе. Да и выбраться из плотного скопления людей будет непросто, а нам нужно будет уйти, не дожидаясь окончания явления ликов Священного Зверя Хугэ народу. И как бы мне не хотелось ещё продвинуться вперёд, Джая прав, дальше идти неразумно.

Я сдвинулась подальше от скандаливших мужчин, и устроилась рядом с невысокой седовласой женщиной. Она слегка повернула оказавшееся необычайно моложавым лицо в нашу сторону, скосила глаза на меня и на застывшего за моей спиной Джаи, затем торопливо отвела взгляд. Кажется, её не особо обрадовало наше соседство.

Как только на балконе показался мужчина в сером балахоне, подпоясанном чёрным кожаным поясом, собравшиеся на площади мгновенно затихли. Служитель Цитадели остановился в нескольких шагах от края и, спрятав руки в широких рукавах, повертел своей лысой головой, оглядываясь по сторонам, будто выискивая что-то на балконе. Следом показались ещё двое служителей, они вынесли резное деревянное кресло на высокой подставке и установили его у края выступающего угла балкона. Первый подал знак, и кресло немного отодвинули от края, затем он удовлетворительно кивнул, и все трое ушли.

Казалось, что толпа затаила дыхание в ожидании. Все лица вскинуты вверх, а взгляды устремлены на балкон. Женщина рядом шевельнулась, тряхнув головой, и скрестила руки на груди. Послышался тихий скрип открывающихся ворот Цитадели, перетёкший в изумлённые вздохи среди людей. Моё сердце зашлось в оглушительном набате, как только мои глаза различили среди вышедших стражников три фигуры со связанными руками. Мужчина, женщина-фарух и… ребёнок лет восьми. Их вывели на помост, установленный у стены Цитадели, и выстроили в ряд.

Я сжала пальцы, до боли впиваясь ногтями в кожу.

– Нет-нет, только не это.

Седовласая голова рядом дёрнулась в мою сторону, и только тогда я поняла, что произнесла это вслух. Но кажется никто больше не обратил внимания на мои слова, потому что в этот момент на балкон вышел Центрион Хугэ. Ничто больше не заботило окружающих, кроме худощавого высокого мужчины, облачённого в белые одежды – человеческий лик посланника Тоурба.

Он медленной походкой приблизился к креслу и, преодолев три ступени на подставке, опустился в него. Благодаря возвышению Центриона было видно с головы до самых ног. Чёрные волнистые волосы опускались до плеч, бледное лицо сохраняло выражение холодной отрешённости, длинные пальцы сжимали края подлокотников, а носок правой ноги, обутой в сандалию, время от времени постукивал по дереву подставки.

Внешне он выглядел как любой другой высокородный мужчина средних лет, и не было ничего выделяющегося ни в его лице, ни в его фигуре, и даже длинный белоснежный балахон, подпоясанный золотистым шнуром с кисточками на краях, никаким образом не подчёркивал его божественной сути, которую он собой являл. Если бы я встретила его, прогуливающимся по торговой улице, то не обратила бы внимания. Наверное так и должно быть, в книгах я видела изображение человеческого лика предыдущего Центриона Тоатэ, и там он тоже выглядит довольно скромно и обыкновенно. Но не смотря на это, знание, что мужчина, обводящий сейчас толпу взглядом тёмных глаз, являлся человеческой ипостасью Священного Зверя Хугэ, божьего посланника, вызывало благоговейный трепет.

Я переместила свёрток с дневником перед собой и, обхватив его руками, прижала к груди, камни на ножнах кололи кожу левой ладони. Но я позабыла о неприятном ощущении, как только открылись громоздкие двойные двери, расположенные сбоку от арочного прохода, откуда вышел человеческий лик Центриона. Оттуда в сопровождении служителя появился Священный зверь Хугэ.

Его размеры ошеломляли: макушка головы служителя не достигала даже уровня его глаз, огромные уши словно опахала раскачивались, а длинный, похожий на трубу нос цеплялся за тонкую палку в руке служителя, пока он, медленно переступая на своих столбоподобных ногах, выходил на балкон. На фоне его серой кожи выделялись только два белых изогнутых бивня, выступающих вперёд и вверх с обеих сторон от носа, и белые начертания на лбу, изображающие Духовную чашу – сосуд созидания Тоурба.

По преданиям, в небесном царстве чаша является вместилищем всех восьмидесяти восьми Священных Зверей, и видя размеры Хугэ мне трудно представить каких гигантских размеров должна она быть, чтобы вместить в себя всех его братьев. Хотя по рассказам отца и работников нашего поместья, заставших время Священного Зверя Тоатэ и видевших его, звериный лик предыдущего Центриона – ящер с длинным змееподобным туловищем и крыльями – заметно уступал в размерах нынешнего, но всё ещё имел немыслимое превосходство над всеми известными земными обитателями. Поэтому моего воображения не хватало, чтобы охватить масштабы Духовной чаши, где могло расположиться такое количество гигантов.

Широко распахнув глаза, я впитывала образы человеческого и звериного ликов Центриона Хугэ и не сразу заметила, что внизу на помосте рядом со связанной троицей появился высокий мужчина в чёрных шёлковых одеждах. Его грудь от плеч до широкого пояса украшал витиеватый узор, вышитый серебряной нитью, которая вторила густой седине в его коротко стриженных волосах. Слегка вздёрнутый подбородок, расправленные плечи, сцепленные за спиной руки, широко расставленные ноги – всё это подсказывало о принадлежности мужчины к знати. Возможно, он из одного из трёх высших родов, приближённых к Центриону.

Он медленно обвёл площадь взглядом, вскинул руку, не то в попытке привлечь внимание к себе, не то отдавая какой-то сигнал, потому что сразу после этого стражники приблизились сзади к троице со связанными руками. Вскинутая рука вновь вернулась за спину, мужчина шагнул вперёд и громко заговорил, почти выкрикивая. И хотя собравшиеся сохраняли оглушающую тишину, до меня его голос долетал негромким отзвуком, поэтому пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова из его речи.

– Приветствую вас, жители и гости Вошасы. Глашатаи Центриона Хугэ воззвали к вам сегодня, оторвали от дел и забот, чтобы вы стали свидетелями праведного суда над Гелиосом из рода Муори.

Толпа оживилась, со всех сторон послышались удивленные вздохи и изумлённые возгласы. Я задержала дыхание и перевела взгляд на лицо Гелиоса. Блестящие от кожного сала волосы зачёсаны назад, подбородок покрывает неухоженная растительность, посеревшая кожа с кровоподтёками на скулах и в уголке рта, из одежды грязно-бежевого цвета холщовая рубаха, явно ему не по размеру, и чёрные штаны, в районе колен покрытые плотным слоем пыли, босые ноги. Ничто в его внешнем виде не указывало на представителя высшего рода.

Муори по влиятельности пожалуй уступали только семейству Фурош, и я не припоминаю, что бы когда-то на помосте оказывался кто-то из высокородных ноаров. Я слышала рассказы о принародно осуждённых и казнённых на площади ноарах из низших родов, но даже это было такой редкостью, что пересуды о них не утихали очень долго.

– Он совершил ужасное преступление, – продолжил мужчина в чёрном, он не обращал внимания на волнение среди собравшихся людей и взмахнул рукой в сторону связанной троицы. – Гелиос из рода Муори имел распутную связь с рабыней.

Со всех сторон послышалось бормотание, некоторые не сдержали гневных выкриков и проклятий.

Я сглотнула вязкую слюну и перевела взгляд на ссутулившуюся девушку, безумный взгляд которой метался по толпе перед ней. Казалось, она не осознавала, где находится и что происходит. Фисы на ней не было, бугристая кожа безобразного шрама, покрывающего всю её голову, блестела от пота. Веки вокруг правого глаза заплыли, оставив лишь узкую щель, на щеке возле уха кровоточили два длинных пореза. При каждом вздохе её разбитые губы приоткрывались, словно она намеревалась что-то сказать, но затем сразу же передумывала.

Я глянула на балкон, человеческий лик Центриона Хугэ безучастно поглядывал в толпу, а Священный зверь застыл позади него, все так же цепляясь за палку в руках служителя Цитадели. Невозможно понять, о чём в этот момент они размышляли, хотя правильнее сказать «он», ведь у обоих ликов Хугэ одно сознание на двоих. Все восемьдесят восемь Священных зверей Тоурба разумны, но когда один из них спускается в земное царство, то он создает себе человеческий лик, чтобы доносить людям свое слово. Но я еще ни разу не слышала голос Хугэ, два предыдущих раза, что я его видела, он лишь молчаливо присутствовал на Праведном суде. Хотя странно называть это собрание судом, ведь судьба стоящих на помосте уже решена, правильнее будет назвать это «публичной казнью», перед которой приговор озвучивает обвинитель.

– Этому грешнику удавалось скрывать своё отродье почти восемь лет, этим он лишь усугубил неотвратимое наказание, – мужчина глянул на Гелиоса, лицо обвинителя исказила гримаса отвращения. – Да настигнет кара…

В моих ушах зашумело, заглушив все его последующие слова. Я знала, что произойдёт дальше, и не хотела этого видеть. Нужно немедля уходить, но глаза против воли переместились на третьего узника.

Маленький мальчик, подгибающиеся и трясущиеся, худенькие словно веточки ножки и ручки, испуганные, молочно-голубые глаза в ореоле раскрасневшихся от слёз белков. И хотя из-за светлого цвета кожи, доставшегося ему от отца, его можно было бы принять за любого другого ребенка, но даже с моего места можно различить, что его черная шевелюра, длиной чуть ниже плеч, состоит из бархатистых отростков толщиной со стебель камыша, растущего на пруду в нашем поместье. И хотя подобный волосяной покров невозможно увидеть на голове фарухов-рабов, потому что еще в детстве они подвергаются жестокому ритуалу прижигания кожи головы, что лишает их волос на всю жизнь и они обязаны носить фису, одна из функций которой скрывать ужасные шрамы от чувствительных глаз хозяев, но нет сомнений – волосы этого ребенка достались ему от родителя-фаруха.

Кровосмешение – великий грех. Расплата за него неминуемая смерть.

Я слышала, что за совокупление с фарухами человек мог отделаться поркой плетью и клеймом позора, а раба почти всегда казнили. Но если результатом подобного грехопадения становилось зачатие и рождение ребёнка смешенной крови, то даже человека ничего не спасёт. Видимо, этот закон не могли обойти даже представители тройки высших родов.

Обвинитель что-то громко выкрикнул, и толпа вокруг меня одобрительно зашумела. Голова ребёнка повернулась в сторону матери, когда стражник схватил её за плечо и развернул лицом к мальчику. То же сделали с мужчиной.

– Нет, – выдохнула я, когда в руке стражника за спиной ребёнка сверкнуло лезвие кинжала. Я не могла дышать и думать, видя как тот приставил клинок к детскому горлу. Я яростно закачала головой и отшатнулась назад, уперевшись в грудь Джаи. Его руки легли на мои плечи и резко развернули меня к нему лицом, но было слишком поздно. Одно молниеносное движение стражника вспороло тонкую кожу несчастного мальчика и истошный материнский вой навсегда отпечатались в моём сознании. Мои глаза смотрели на грудь Джаи, но видели лишь кровь, хлынувшую из горла ребёнка.

– Вам лучше уйти, – вдруг раздался тихий женский голос рядом. Руки Джаи тут же исчезли с моих плеч и он слегка отдалился, насколько позволяло столпотворение вокруг. Я сглотнула подступившую к горлу горечь и осторожно, чтобы не видеть помост, покосилась на женщину. – Если не хотите стать следующими.

В её голосе как ни странно не было и намёка на угрозу, лишь предостережение. Она даже не смотрела на нас, лишь хмурила посеребренные сединой брови. Должно быть, до этого она заметила действия Джаи и приняла его заботу за нечто большее. Я испуганно осмотрела окружающих нас людей и с облегчением обнаружила, что никому нет никакого дела до нас, все они увлечённо наблюдали за продолжающейся казнью на помосте и одобрительно шумели. Меня замутило от отчётливого восторга окружающей толпы, и я поспешила воспользоваться советом женщины.

– Пойдём отсюда, – попросила я Джаю, заглядывая в его голубые глаза, с тревогой наблюдающие за мной. Он лишь кивнул, и прежде чем развернулся, чтобы протиснуться сквозь толпу, я заметила, как порывисто вздымается его грудь. Произошедшее на помосте ужаснуло его не меньше меня.

Пока мы пробирались прочь с площади, я ругала себя за глупую затею прийти сюда. Мне следовало догадаться, что Центрион являет свои лики не просто так. Ведь чаще всего его выход из Цитадели связан именно с публичными порками и казнями. Стоило догадаться, что сегодняшний день не исключение.

Когда мы выбрались на опустевшую улицу, ведущую к восточным воротам, а толпа осталась далеко позади, я окликнула Джаю, быстро шагающего впереди. Он совсем позабыл, что как фарух-раб должен следовать за хозяином, казалось, он стремился поскорее убраться из Вошасы, не замечая ничего вокруг. Я понимала и разделяла его желание, но всё же нам не стоило привлекать внимание даже редких горожан, по каким-то причинам не отправившихся на площадь.

После моего оклика Джая замедлился, и когда он поравнялся со мной, я тихо проговорила:

– Прости. Я не должна была туда ходить.

Джая покачал головой.

– Ты не виновата, Амала, – тихо выдохнул он. Из переулка навстречу нам вывернул грузный мужчина, и Джая сместился мне за спину.

Его слова не успокоили громыхающее в груди сердце и не смогли стереть ужасную картину, стоящую перед глазами. Мои кошмары пополнились ещё одним воспоминанием.

Как только мужчина остался позади, я оглянулась на Джаю. Он смотрел себе под ноги, и выглядел потерянным.

Количество его кошмаров тоже увеличилось.

И в этом только лишь моя вина.

Глава 2

Солнце только-только исчезло за горизонтом, когда мы въехали в ворота поместья. Двенадцатилетний сын конюха поспешил навстречу и, потупив глаза в землю, взял под уздцы наших лошадей.

– Привет, Марви! – спешившись, я подошла и потрепала его по голове: не могу отказать себе в удовольствие потрогать его мягкую кудрявую шевелюру.

– С возвращением, ноа Амала, – еле слышно просипел он, опустил голову ещё ниже, чтобы скрыть окрасивший щеки лёгкий румянец, и потянул лошадей за собой в сторону конюшни.