Сказки для долгой ночи

В тех краях хаживали открыто среди людей духи и полузвери. Шаманы разводили костры на песках, а ведуньи гадали на урожай. Было среди нелюдей племя дев-сорок – то ли ведьмы, то ли звери в человечьей коже. Никто уже не упомнит доподлинно, но подсказывает родовая память, что собирали те девы урожай раз в год. Если он приходился им по душе, то и людским селениям хватало сил дожить до новой весны. В годы особого сорочьего довольства люди набивали мешки чилимом, сизая ежевика сама падала в руки, ягоды паслёна стеной висели на голых ветвях даже в самую страшную зиму. Но такие годы выпадали редко, ведь излюбленным лакомством загадочных дев были малые детки – чем младше, тем слаще.

Раз выпали на долю тех мест тяжёлые годы: из зимы в зиму всё сложнее становилось людям, всё меньше доживало до нового тепла. Думали они, ждали, но решились-таки собрать урожай для дев-сорок. Принесли в урочный час под белую иву корзинку, трижды поклонились в пол и ушли спиной вперёд. Минул день – показались на темнеющем небе первые звёзды, ожил ночной ветер, мрак растёкся по барханам, грозя перелиться через реку и утопить в себе корзинку вместе с её содержимым. Тут-то и подлетели к подношению три чёрно-белые птицы.

– Хороший урожай собрали для нас. Тяжёлые годы всегда заканчиваются самой сладкой жатвой, – начала Старшая, разглядывая глазками-бусинками подношение.

– Твоя правда, сестрица, – ответила Средняя.

– Сестрички мои родные, – грустно протянула Младшая, – смотрите, как улыбается Малыш. Никто раньше не улыбался нам, а этот улыбается. Давайте мы его себе оставим?

– Ишь, чего придумала! Пять зим мы ждали такого подарочка, а ты хочешь его обратить в бремя? На кой он нам нужен? Не глупи, сестрица, не думай о лишнем, это сейчас он маленький, а вот как вырастет… Кем он станет? – захлопала крыльями Старшая.

– Кем же, сестрица?

– Известно кем. Да всем, кроме тебя это, видимо, известно! Нет. Не нужно нам такого. Не сможет он с нами, а мы с ним. Его племя по-нашему жить не умеет.

– А я его всему обучу. Будет расти да помогать нам, оберегать долгими ночами, чинить укрытия. Вы только представьте!

– Оберегают нас наши глаза да хруст веток. Укрытия и дома мы сотни лун сами строим и латаем – ни к чему нам чужая сила, своей хватает. Разве не права я, Средняя Сестра?

– Права, во всём права, – отозвалась Средняя.

– Ну как же вы не понимаете, родные мои? Пуст лес на птенцов наших, жесток со слабыми и юными. Так и рвётся пополам сердце, когда гляжу на детёныша: сколько могли бы любви ему подарить, а он – нам!

Обернулась Младшая прекрасной девой, села на траву и горько заплакала. В ответ ей расплакался и Малыш в корзинке. Старшая со Средней тоже в дев перекинулись, стали успокаивать сестру. Самой доброй и нежной из них была Младшая, в каждом видела свет. Сёстры любили её больше, чем себя, но не ведали, как отчаянно ей хочется подарить кому-то тепло. Переглянулись старшие девы-сороки и решили пожалеть младшую, исполнить её желание.

– Ну, полно тебе, – сказали они. – Не лей слезы почём зря – оставим Малыша. Обещай только, что будешь за него в ответе, раз так хочешь жизнь ему сохранить.

– Обещаю, обещаю, сестрицы! Спасибо вам, любимые мои, родненькие.

На том и порешили. Взяла Средняя Сестрица Малыша из корзинки и передала Младшей.

Часть уговора, что лежала на девах-сороках, они исполнили: подношение было принято, а значит, слово надо держать. В тот год отгоняли они зло от людского поселения, оживляли увядшее, орошали осушенное, оставляли у домов больных дурнопьян, аир и полевой бодяк. Не было в ту зиму потерь среди людей – все увидели, как закончилось уменьшение дня, как свет и тепло начали возвращаться в мир.

С тех пор Младшая держала ответ за человеческого детёныша, растила его, кормила, учила жить по законам птичьим и колдовским. Так минули годы. Малыш рос в любви и ни в чём не нуждался. Младшая любила его как родного сына: когда потакала, а когда в строгости держала. Вот научился Малыш грамоте, наточил свой взгляд, сменил десять пар лаптей – да и стал Мальчиком. Тогда рассказали ему девы-сороки о главных птичьих законах: границы других лесных жителей не нарушать, людских селений не посещать и чужими волшебными словами не пользоваться. Строго-настрого запретили ему нарушать этот уклад, предрекая беды и горести.

Но детское любопытство сильнее тётушкиных запретов. Шёл как-то Мальчик по лесу и забрёл в чужие земли – туда, где жили полевые духи, где редели деревья и гуще росла трава. Увлёкся Мальчик новыми местами, далеко зашёл, изучая каждый камешек на пути. Глядь – а там, на границе, где пески уже подступают к траве, светится куст тамариска. Подошёл Мальчик ближе – тихо ступал, кровь почуял. Поднял он розовые ветви и увидел белоснежную зайчиху: каждая шерстинка как лучик света, а в лапке у ней стрела. Присел Мальчик возле тамариска, головой покачал, но трогать побоялся. И тут заговорила с ним зайчиха человеческим языком:

– Мальчик, помоги мне, а я тебе услужу, как смогу. Вынь стрелу и сними с меня заговорённую цепь. Тогда я стану свободная и сильная и в чём хочешь тебе помогу! Обманул меня злой чародей – накинул цепочку на руку, и я обернулась белоснежной зайчихой. Уж минула зима, а я всё бела, у охотников и хищных птиц на виду. Не оставь в беде!

Пожалел её Мальчик – вынул стрелу и цепочку снял. Обернулась тут зайчиха женщиной невиданной красы, в белом платье, усыпанном розовыми драгоценными камнями. Пуще прежнего засияла она, а вместе с ней – все тамариски на версту вокруг.

– Спаситель мой! Благодарю тебя. Теперь мой черёд – проси чего хочешь.

– Спасибо за сдержанное слово, только ничего мне не нужно. Живу я хорошо, ни в чём не нуждаюсь, матушка моя обретённая и тётушки, сестрицы её, все для меня делают, а я – для них. И нет чудес желанных, больших или малых, которые вы могли бы для меня совершить.

– Сердце твоё невинно и помыслы чисты. Но я перед тобой в долгу, а потому желание своё жди пока. Вот, возьми. – Отколола она звено от браслета и отдала Мальчику. – Как созреет твоя мечта, приходи сюда, закопай звено под розовый куст и позови Хозяйку этих мест. Тогда я явлюсь.

Взял Мальчик звено, спрятал на теле, а Хозяйка пошла своей дорогой сквозь полынное море. Чем дальше она уходила, тем темнее становилось вокруг. Понял Мальчик, что прошло много времени, и побежал обратно на родную поляну, пока солнышко не спряталось за барханами, а Младшая не бросилась его искать. «И чего бояться чужих мест? – подумал Мальчик. – Столько нового можно отыскать!»

Снова потекли дни, как и прежде. Начал забывать Мальчик о светящемся тамариске, и только звено на теле порой пульсировало теплом. Да разве согреет такое тепло, когда на душе тоска и воет ветер? Не давались Мальчику ни заговоры, ни песни волшебные так хорошо, как девам-сорокам. Не мог обращаться он ни птицей, ни лесным зверем. И хотя мог заткнуть за пояс любого колдуна и чародея, всё же был слабее, чем тётушки. Не старели они, всё такими же прекрасными девами оборачивались: кожа белая, как соль, волосы чёрные, как уголь, да с голубым отливом, взгляд такой же лукавый и живой. А Мальчик рос, расшивал рубахи, всё выше и выше над землёй подымался.

– Не пойдёт так боле, матушка. Не могу я.

– Как не можешь, Мальчик?

– Матушкой называть тебя не могу. Мы же почти одного возраста, если в воду пруда поглядеть. Обучился я заклинаниям древним, все волшебные птичьи песенки выучил назубок, со всеми здешними духами в ладу. Не серчай, но будь сестрой уж мне теперь. Вы все будьте.

– Будем сёстрами мы тебе, Мальчик.

– Не Мальчик я уже, сестрица, а Юноша.

Старшая и Средняя почуяли беду, но разве могли сказать о ней Младшей? Расцвела, похорошела Младшая, опекая приёмыша, – не могли они расстраивать её смутными предчувствиями. Приняли девы-сороки Юношу как брата, но и работу он теперь с ними поровну делил. Так повелось, и потекли дни, как и прежде, в гармонии да здравии.

А Юноша заходил всё дальше и дальше от волшебных заповедных мест. Поначалу он робко покидал родные тени, но любопытство влекло его вперёд. В конце концов, начал он выходить к людям, за жизнью их наблюдать, нравы подглядывать. Всё в людском селении казалось ему диковинным и красивым: дома ладные, еды вдоволь, скотина кормлена и каждый на своём месте. Заворожила Юношу эта жизнь, необычная для лесного глаза, стройно выстроенная. Не замечал он брошенных стариков, детский плач по углам, падающих от усталости мужчин и женщин.

Раз увидел он на дороге молодуху – заливается она слезами, щёки трёт, кусочек ткани мнёт в руках. Хотел Юноша подойти к ней, успокоить или помочь, но остановила его крепкая мужская рука.

– Ты, паренёк, не лезь в это дело. Муж наказал жену – провинилась, значит, – прогремел властный голос.

– Чем же могла она провиниться? Неужели никто ей теперь не поможет?

Юноша вновь дёрнулся к женщине, но рука его к месту прижала:

– Ишь, какой. Муж в семье голова. Как сказал он, так и должно быть. Раз наказал, значит, было за что. Главный он, и всё тут.

Задумался Юноша над этими словами. Поначалу показались они ему глупыми и жестокими. Но чем яснее видел пропасть меж собой и девами-сороками, тем чаще вспоминал людские законы. Ведь он тоже мужчина, а значит, должен быть главным в семье.

Решил Юноша доказать девам-сорокам силу и умения – раздобыть, отыскать и выучить запретные слова. Неделями в темных чащах пропадал, у омутов бездонных прятался, мощные и губительные заклинания подслушивал. Но как только начал их произносить, в ужасе отпрянули от него девы-сороки и обругали: нельзя никому законы лесные нарушать, чужих слов и заклинаний красть! Каждый род через них силу потомкам передаёт – в роду чародейство и должно оставаться. А раз Юноша один из них, значит, жить должен по правилам птичьим.

Тогда начали в Юноше чувства закручиваться, отчуждённость перетекать в злость. «Как могут они, девы непутёвые, указывать мне, как дела делать, сколько даров у природы брать и что хранить? Боятся, что сильнее всех стану, потому и не дают мне всю силу обрести! Неужели я сам не знаю, как мне лучше быть – как нам быть?! Главным стану в семье, и всё тут! Любым путём»,– так думал он.

Вот пришёл снова к Младшей:

– Не пойдёт так боле, сестрица. Не могу я.

– Как не можешь, Юноша?

– Сестрицей тебя называть, твоим указаниям подчиняться. Стань женой моей! Так честно будет. Я сильный и молодой, я рос, пока вы оставались прежними, так что я ведаю уже больше вашего, не боюсь ветхие слова произносить, чудо ими творить. А ты красива и умна, всю жизнь тебя знаю, никого лучше тебя нет на белом свете.

Поднялся тут шум и крик – сорвались сороки с веток, закружили над Юношей, крыльями сердито захлопали. Опустились они на землю, обратились девами, переглянулись. Вышла Младшая вперёд дать ответ.

– Нет, Юноша, не бывать этому. Неправ ты, ой, не прав. Мы учимся вместе с тобой, каждый новый день проживая. Нам тысячи лун и сотни зим, но мы знаем, что всегда есть чему ещё поучиться. Ты не смотри на наши младые лица – не юны мы. Братом нам быть ещё можешь, но женихом или мужем – никогда. Мы вольные птицы и служим только лесу. Присмотрись, братец, ты ведь не под нами и не позади, а идёшь рядом: рука об руку, шаг в шаг. Поведали мы тебе тайны колдовские и тайны птичьи, приняли как родного и равного – неужели тебе этого мало?

– Мало! И нечего тогда мне здесь делать! Ваши правила стары, как мир, а сами вы боитесь ступать дальше собственного леса. А я ничего не боюсь – и самым сильным стать не боюсь. Вот узнаю, как доказать вам, что я проворнее и искуснее, – тогда ворочусь. Не хочешь быть женой моей, так я другим путём стану здесь главным!

– Нет такого пути, Юноша, а значит, ты навсегда нас покидаешь. Одумайся, пока не поздно. Не по нашим это законам, и не тебе обращать их в пыль.

– Вот увидите, сестрицы, вернусь я вскоре – ещё сильнее и умнее буду, чем сейчас.

Ушёл Юноша в лес – от его ярости раньше положенного упала на землю ночь, укутала саваном холодным, наполнила мир северным ветром и звёздным светом. Долго сидел Юноша под древним дубом, гадал, как ему быть. Запретные слова могущественны, да над сестрицами силы не имеют, а если и получится, то могут причинить им сильную боль. Нет, нужно другие способы искать.

Задул ветер с зимней силой, выбил тепло из-под рубахи и унёс в тёмную чащу. Совсем озяб Юноша – только на груди будто тепло лилось. Схватился он за рубаху и вытащил под звёздный свет звено браслета, что подарила ему Хозяйка. Сжал его крепко в кулаке и побежал по тёмному лесу на тамарисковую поляну. Там он закопал звено под розовыми ветками и позвал Хозяйку этих мест. В тот же миг явилась она. Время ничуть её не изменило, только теперь смотрела на своего спасителя с опаской.

– Я ждала. Созрело ли желание?

– Созрело, твоя правда.

– И чего же тебе хочется?

– Подскажи, как мне дев-сорок укротить, как сделать так, чтоб их не ранить, но главным стать.

– Этого ли хочешь? Желание у тебя одно. На подчинение других его потратишь?

– Да! Силы мне не надо, новой личины – тоже. Ты только способ укажи, я сам всё сделаю.

– Слово своё должна держать, а потому дам тебе ответ. Есть одна вещица, которая поможет тебе исполнить желание. Ступай на север, там увидишь холмы, а за холмами – горы. Поднимись на самую чёрную из них, и увидишь глубокую пещеру. Войди в ту пещеру и попроси, чего тебе надобно. Но учти, просто так вещицу не заполучить: станут тебя поверять, цену тебе узнавать.

– Спасибо, Хозяйка, что слово сдержала и путь указала.

– Путь этот заведёт тебя далеко от того Мальчика, которому я когда-то подарила звено. Воротись, если цена будет высока. Воротись и живи мирно.

Ничего не ответил ей Юноша – повернулся и зашагал на север. Дни в пути проносились чередой, взлетало и падало солнце, а он всё шёл и шёл, поднимался на холмы, глядел на горы впереди. Долго ли, коротко ли – добрался, наконец, до чёрной пещеры и без страха шагнул внутрь.

– Ага, вот и молодец пожаловал. Знаю, зачем пришёл, но просто так не отдам, – сказала ему темнота.

– Чем испытывать будешь? Всё сделаю, только бы нужную вещицу получить.

– Не одно испытание выпало на твою долю. Хорошенько сестрицы твои поработали, но уж я найду, как эту скорлупу расколоть! – Раздался страшный шум, и что-то выкатилось к ногам Юноши. – В этом бочонке спит огонь. Отнеси его на добрую поляну да разбуди. Содержимое бочонка собери и воротись сюда. Не торопись, времени тебе до конца осени.

– А как же разбудить мне огонь?

Промолчала темнота. Отправился тогда Юноша искать добрую поляну, а как нашёл, поставил посреди бочонок и стал думать, как ему огонь разбудить. Времени было вдоволь – много дум он передумал и решил будить огонь огнём. Стал разводить большой костёр. Только лес здесь совсем другой был, на его родные места непохожий: влага да зелень, ни одной сухой травинки и веточки. Долго Юноша пробовал, но ничего не выходило. Тогда разозлился он, плюнул запретными словами в ветки, и вмиг разгорелось пламя. Ладный костёр получился. Бросил Юноша бочонок в огонь – взметнулось пламя к небесам, разрослось, бушует кругом. Вот огонь облетел поляну, сжёг ближайшие деревья, забрался под траву, дочерна землю выжег и полетел дальше. А Юноша подошёл к кострищу, отыскал в нём прозрачные осколки, собрал их в мешочек и отправился к пещере.

– Хорошо, очень хорошо, – зажурчала темнота, когда Юноша кинул в неё мешок.

– Прошёл я твоё испытание?

– Прошёл. Первое прошёл. Теперь подожди последнего тёплого дня и иди к реке. Там, на дне, лежит прозрачный шар с ядом и драгоценными камнями внутри. Добудь эти камни, как сумеешь, и принеси их мне с первым снегом.

– Как же я узнаю, когда последний тёплый день? – спросил Юноша, но ответом ему стала тишина.

Отправился он на берег – дни считать, приметы искать драгоценный блеск на дне выглядывать. Нашёл нужное место, но уж больно глубоко было. Решил Юноша соорудить плотину – набросать камней выше по течению, пока есть время. Так и сделал: затопил верхний лесок, и там, где стояли раньше солнечные опушки и цветочные поляны, поселилось болото. Но шар со всем его содержимым стал ближе к поверхности.

Дождался Юноша тёплого дня и понял, что сейчас самое время. Прыгнул в воду и давай шар поднимать, а тот – ни с места, врос в речное дно. Вынырнул Юноша, нашёл острый камень, произнёс запретные слова и обратил в кинжал. Разбил им шар прямо под водой, и ринулся из шара яд – всех водных жителей умертвил, все растения и водных птиц отравил. А Юноша достал из шара камни, сложил их в мешок, рубаху отжал и пошёл обратно в гору, оставив за собой болото и мёртвый берег.

Вновь поднялся он к пещере и бросил мешок в темноту. Засмеялась пещера, заклубилась внутри неё тьма.

– Справился ты, молодец. Но ещё испытание есть для тебя. Ступай в лес с первой капелью и принеси мне волчьи шкуры. На том будет твоя служба закончена.

– Сколько шкур тебе надобно? – крикнул Юноша в черноту, но ответа не получил.

Вышел он из пещеры и наткнулся на ладный лук: любой царевич такому бы позавидовал. Взял его Юноша и отправился в лес волков искать. Не боялись волки его запаха, чуяли в нём своего, лесного. Долго не мог Юноша последнее задание исполнить: тяжело было в давних товарищей стрелять. Но такова цена желания. Вот направил он стрелу, но не попал. Вновь и вновь пускал он стрелы, но каждый раз промахивался. Разозлился Юноша, произнёс запретные слова и заговорил стрелу. Пустил её, достигла стрела цели – упал замертво первый волк. Так Юноша стал Мужчиной.

Как только начал Мужчина волков стрелять и шкуры их собирать, так стал пахнуть звериной кровью, и попрятались от него все лесные жители. Вот снял он две шкуры и задумался: не сказала ему темнота, сколько шкур ей надо, вдруг две мало будет? Ещё откажет ему в вещице – тогда всё зря. Поднял Мужчина лук и снова по волчьим следам пошёл, не мешкая больше.

Когда он, наконец, вернулся к пещере, в каждой руке у него было по пять шкур. Засмеялась темнота:

– Только две шкуры мне надобно было.

– А куда другие девать?

– Выбрось, да и всё.

Хмыкнул Мужчина, но сделал, как велено: сбросил с каменного уступа лишние шкуры. Упали они на землю, и каждая стала кустом с ягодами красными и – каждый их вершок был человеку ядом. Оставшиеся шкуры Мужчина бросил в темноту, но в ответ ничего не услышал. Долго ждал он, мыслями и тревогами изводился, наблюдая с каменного уступа за приходом весны. Вот увидел он, как через тающий снег чернеет поляна с погибшими деревьями, как желтеет мёртвая река и берега её, как попусту убитые волки обретают новую жизнь. Кольнуло в сердце у Мужчины, но тут зазвенела тьма из пещеры:

– Готова вещица, молодец, принимай работу.

Протянул Мужчина руки во тьму, нащупал холодную решётку, потянул на свет – засияла клетка: сама хрустальная, волчья шкура вместо дна натянута.

– Вот зачем пришёл ты. Такой клеткой можно любую вещицу-сороку приручить да облика птичьего лишить. Переверни её – станет клетка мягким одеялом с драгоценными камнями, а обратно повернёшь – появятся прутья. Тогда сорока окажется под хрустальным куполом навечно, а её человеческий облик останется.

Перевернул Мужчина клетку, в мешок спрятал и отправился в обратный путь.

Снова запрыгало солнце от горизонта к горизонту, воздух теплел с каждым днём. Остановился как-то Мужчина в бескрайней степи, лук достал – захотелось руки размять. Увидел он в небе чёрную точку и выстрелил в неё – упала замертво первая весенняя ласточка, вестница тепла и жизни, красные капли оросили безлистный кустарник, набухли на нём бутонами. А Мужчина порадовался, что в цель попал, да и зашагал себе дальше, ни о чём не думая.

Вернулся он в родной лес, приосанился и громко топнул. Разлетелись и разбежались лесные звери и духи, гонимые силой, доселе неведомой. Перевернул Мужчина клетку мягкой шкурой вверх – засияли на солнце драгоценные камни, ожили чародейским, дурманящим цветом. Поставил он свою ловушку на опушке и стал ждать.

Только прозвенели зачарованные камни – прискакала из лесу сорока на тонких чёрных лапках. Вот стала она разноцветие рассматривать, ступила на мягкую волчью шерсть и застыла, не в силах сдвинуться с места. Выскочил тут Мужчина на поляну, схватил шкуру и перевернул – оказалась сорока в хрустальном заточенье.

Изменился Мужчина в этот миг, Человеком стал.

Обернулся он и увидел прекрасную деву на поляне, Младшую: взгляд в землю упёрла, руками себя обхватила.

– Домой пошли, девица, к сёстрам пошли, прекрасная моя!

Беспрекословно послушалась дева его и молча зашагала к дому. Шёл Человек следом и ухмылялся: всё-таки отыскал способ, воротился с победой! Гордо нёс он перед собой сияющую клетку с сорокой, и не кололо больше его сердце. Не замечал он, что звери его огибают, что берег реки у его дома отравлен ядовитой водой с севера, что лотосовые поля да кувшинки обратились в гниль.

Поставил он клетку у берега, сам повернулся к прекрасной девице. Хотел увлечь её разговорами, вопросы задавал, требовал ответов. Но дева стояла, обхватив тело руками, всё в землю-мать смотрела и оглушительно молчала. Начал Человек кричать на неё, про силу и умения рассказывать, объяснять, что главный он теперь по праву сильнейшего. Сесть ей сказал – она села. Подняться велел – поднялась. Покружиться попросил – закрутилась дева на месте. Словом ответить приказал – молчит. Что бы ни делал он, дева, как послушная кукла, оставалась немой и безликой. Посмотрел он на клетку, а из-за прутьев на него с укором глядела Младшая.

Вытянулась тут еловая ветка, смахнула клетку прямиком в реку – сам лес ожил, чтобы дитя своё защитить. Подхватила хрустальное птичье заточение резвая рыба, понесла на другой берег, хвостом махнула и выбросила на сушу. Тут из леса выпрыгнул серый волк, толкнул клетку на камень и разбил. Освободилась Младшая из колдовского плена. А из древесной темноты уже летят Средняя и Старшая. Помогли они сестре выбраться из осколков и вместе с ней скрылись в глубине ветвей.

– Стой! Куда? Воротитесь сейчас же!

Кричал Человек, плакал, топал грозно на берегу, но не было ему ответа. Вдруг услышал он хруст веток под чьими-то ногами, обернулся и увидел белоснежную женщину.

– Хозяйка тамарисковая, помоги!

– Не помочь тебе теперь. Только Человек мог испытания пещеры пройти да сестру свою пленить. А людям нет места в нашем лесу. Чуют тебя лесные звери, не слушают больше твоих речей ни озёрные мавки, ни леший. Нет тебе больше нашей защиты. Ступай к своим собратьям да улов законный забирай, – кивнула Хозяйка на деву, что стояла всё так же тихо. – Украл ты человечий облик у вещицы-сороки, да только это всего лишь маска, а суть её – вон, упорхнула с птичьими сёстрами. Будет эта дева слушаться тебя во всём, главным тебя считать, как ты и хотел. А теперь ступай к своему народу. И прощай навсегда.

Исчезла Хозяйка, будто не было её, и остался Человек с девой да луком один на берегу. Делать нечего – повернул к людскому селению, а деве наказал следом идти.

С тех пор жил Человек среди людей: работал, рыбачил, ходил на охоту. Слова волшебные стал забывать и только во снах на родную опушку возвращался. Плакал он после тех снов, но обратного пути не находил. А дева, которую с собой привёл, с каждым днём истончалась, всё прозрачнее становилась и в один зимний день вовсе исчезла. Так и прожил Человек новую жизнь, пока не ухнула по нему ночью мрачная сова.

А сороки стали людей избегать, подальше от их селений дома строить. Постепенно лес забыл о Человеке, воды исцелялись от яда, берега вновь зазеленели. И только Младшая в вечном облике птичьем сидела порой на розовом тамариске и вспоминала с белоснежной зайчихой маленького Мальчика с чистым сердцем.

Замерший град

Нельзя смерть обмануть много раз – так говорят. Да не знает люд, что Смерть только рад, подыграть игроку, который слова подберёт, пусть и пять раз подряд.

У мистера Смерти день скучноват, каждый раз повторяет он тот же обряд. А если вдруг кто угадает секрет, как его обмануть, тот на шесть лет обретёт новый путь. Ну, или на четыре, тут как посмотреть – в каком настроении будет мистер Смерть. И правило, в общем-то, у него лишь одно: каждый раз новый способ. Так заведено.

И есть у Смерти, любителя юмора почерней, долгожитель-любимчик среди всех людей. Царевич этот уж и к ведьмам ходил, и к Кощею на чай, и каждый раз его кто-нибудь да выручал. Так и жил Царевич много лет, берёг свой народ, и никто не был против, ведь на границе стоит и вот-вот нападёт вражье войско на земли родные. Только Царевич знает хмельные баллады да речи колдовские, чтобы иродов изгнать. Но пора и честь знать.

Пришёл народ, стал просить чего нового да получше. Даже Смерть разнообразие любит, а народ чем хуже? Царевич взревел и рукою махнул, тайные речи сказал, подмигнул каждой тени от камня ли, человека. Отделились они, и теперь не помеха им ни солнце, ни блик, ни другая материя – обвили людей, обвили деревья, обвили колосья ржаные, берёзы глазастые. И замер навечно весь град в одночасье.