В помойку IT-корпорации

Адрей Сокол

В помойку IT-корпорации

Добро пожаловать в мясорубку

Поздравляю, новобранец. Ты стоишь перед вратами в Вальгаллу для айтишника, перед сверкающим порталом в дивный новый мир. По крайней мере, так тебе нашептывали на собеседованиях сладкоречивые сирены из отдела кадров. Ты смотришь на это двадцатиэтажное чудовище из стекла и бетона, на эту вертикальную казарму, и в твоей душе еще теплится огонек надежды. Глупый, наивный огонек, который они потушат с особой жестокостью, как бычок о твое лицо. Ты еще веришь, что это храм технологий, инкубатор гениев, место, где рождаются прорывные продукты, меняющие мир. Ты думаешь, что получил билет в элиту, что отныне твоя жизнь – это сплошной смузи, митап и опцион. Запомни это чувство. Запомни эту дрожь предвкушения. Это последний раз, когда ты чувствуешь себя человеком, а не сырьем. Через несколько часов от твоей личности, твоих амбиций и твоей мечты останется лишь аккуратно упакованный фарш, готовый к употреблению системой. Добро пожаловать в мясорубку.

Входная группа встретила меня стерильным холодом полированного гранита и запахом дорогого освежителя воздуха с нотками цитруса и отчаяния. Безликая девушка за стойкой ресепшена, похожая на отрендеренную 3D-модель, скользнула по мне пустым взглядом и выдала временный пропуск. Турникет щелкнул, как затвор, отрезая меня от внешнего мира, от солнечного света, от свободы. Здесь, внутри, царил вечный флуоресцентный полдень. Лифт, бесшумный и быстрый, как падение в пропасть, доставил меня на этаж, где должна была начаться моя новая, прекрасная жизнь. Двери разъехались, и я шагнул в предбанник ада, который здесь почему-то называли зоной ожидания.

Нас было пятеро. Пять свежих тушек, пять пар испуганных и одновременно полных надежды глаз. Мы сидели на дизайнерских диванчиках, слишком низких и неудобных для долгого сидения, и нервно теребили в руках паспорта. Один паренек, совсем зеленый, вчерашний студент, без конца поправлял очки и пытался завести светскую беседу о фреймворках. Рядом с ним сидела девушка с горящим взором, которая, казалось, вот-вот начнет цитировать корпоративные ценности, вычитанные на сайте компании. Третий был молчаливым мужичком лет тридцати пяти, с уставшим лицом и дешевым костюмом; он, видимо, пришел сюда не за мечтой, а за стабильной ипотекой. Четвертая – яркая, накрашенная девица, которая больше походила на охотницу за статусом, чем на разработчика. И я. Все мы были разными, но в одном мы были едины: мы были мясом. Свежим, отборным мясом, которое сейчас пройдет первичную обработку.

Дверь переговорной открылась, и на пороге возникла она. Жрица корпоративного культа, пастырь заблудших душ, наш проводник в мир KPI и Jira. Ее звали Ксения, и у нее была улыбка маньяка, который уже присмотрел место, где закопает твой труп. Идеально уложенные волосы, безупречный макияж, строгий, но стильный брючный костюм. Она излучала такой концентрированный, дистиллированный позитив, что от него сводило зубы. Это был не человеческий позитив, а синтетический продукт, разработанный в лабораториях HR-департамента для эффективного подавления воли и критического мышления.

«Всем привет! Я Ксения, ваш HR-бизнес-партнер! Рада приветствовать вас в нашей большой и дружной семье!» – ее голос был похож на звук работающего блендера, перемалывающего фрукты в однородную сладкую массу. Семья. Первое кодовое слово. Первое вранье. Семья – это там, где тебя любят безусловно. Здесь тебя будут любить только до тех пор, пока ты перформишь, пока твои метрики зеленеют, пока ты приносишь пользу. Как только ты дашь слабину, заболеешь, выгоришь или просто перестанешь соответствовать ожиданиям, «семья» вышвырнет тебя на мороз быстрее, чем ты успеешь сказать «токсичная атмосфера». Но сейчас мы, новобранцы, должны были поверить в эту сказку. Мы жадно ловили каждое ее слово, как голодные птенцы.

Нас провели в переговорную, названную в честь какого-то деятеля науки, чье имя было немедленно забыто. На огромном столе уже были разложены «приветственные наборы». Вот он, первый укол анестезии, первая доза корпоративного яда. Фирменная футболка с логотипом, на ощупь похожая на наждачную бумагу. Кружка, из которой невозможно пить, не обляпавшись. Блокнот и ручка – чтобы ты записывал мудрые мысли своих надзирателей, то есть, тимлидов. И, конечно, бейдж. Твой новый паспорт, твое клеймо. Пластиковый прямоугольник с твоей фотографией, на которой ты выглядишь как идиот, и твоей должностью. Джуниор. Младший. Низшая каста. Этот бейдж – твой ошейник. Теперь ты принадлежишь им.

Ксения начала свою проповедь. Она порхала у флипчарта, рисовала какие-то схемы и графики, сыпала терминами: «онбординг», «адаптация», «миссия», «ценности», «синергия». Это был классический сеанс промывки мозгов. Нам рассказывали, какая у нас великая миссия – не просто писать код, а «делать жизнь миллионов людей лучше». Какая именно жизнь и каких именно людей становилась лучше от очередного приложения для заказа пиццы со скидкой, она не уточняла. Нам вбивали в головы корпоративные ценности: «открытость», «ответственность», «командная работа», «проактивность». Каждое из этих слов было выхолощено, лишено своего первоначального смысла и превращено в инструмент манипуляции. «Открытость» означала, что ты должен быть готов к тому, что любой старший по званию может влезть в твою работу и раскритиковать ее в пух и прах на общем митинге. «Ответственность» означала, что виноват в провале всегда будешь ты, а не тот, кто поставил нереалистичные сроки. «Командная работа» означала, что ты будешь до ночи исправлять косяки своего менее компетентного, но более лояльного коллеги. А «проактивность» – это эвфемизм для готовности работать сверхурочно бесплатно, «ради идеи».

Я сидел и слушал этот поток сознания, и меня начало подташнивать. Я смотрел на своих будущих коллег. Студент в очках уже конспектировал каждое слово Ксении, боясь упустить хоть одну крупицу священного знания. Девушка с горящим взором кивала так энергично, будто пыталась пробить головой столешницу. Только уставший мужичок в костюме смотрел в одну точку отсутствующим взглядом. Он уже проходил через это. Он знал, что все это – лишь ритуальный танец, прелюдия к долгому и мучительному рабству. Он был здесь не за миссией. Он был здесь за зарплату, которая позволит ему не думать о том, как дотянуть до следующей зарплаты. Он уже был сломлен. Просто пришел на новое место, чтобы его ломали по-другому.

Дальше по программе шло подписание документов. Целая кипа бумаг, напечатанных мелким шрифтом. Трудовой договор, соглашение о неразглашении, должностная инструкция, правила внутреннего распорядка. Сто страниц юридического текста, который никто никогда не читает. Ты просто ставишь свою подпись там, где тебе покажет улыбающаяся Ксения. Ты подписываешь свой приговор. Ты соглашаешься с тем, что твои идеи, твой код, твое время – все это отныне принадлежит корпорации. Ты соглашаешься на тотальную слежку – камеры в коридорах, логирование твоей активности за компьютером, перлюстрация рабочей переписки. Ты добровольно надеваешь на себя цифровой ошейник. В этот момент ты перестаешь быть Андреем Соколом, свободным человеком. Ты становишься ресурсом. Единицей в штатном расписании. Строчкой в базе данных.

После ритуального самоубийства с помощью шариковой ручки нас повели на экскурсию. «А это наша кухня!» – восторженно щебетала Ксения, указывая на помещение, заставленное рядами кофемашин, микроволновок и холодильников, набитых бесплатными йогуртами. «У нас всегда есть свежие фрукты, печенье и орешки! Мы заботимся о наших сотрудниках!» Забота. Еще одно лживое слово. Эти печеньки – не забота. Это приманка. Это способ удержать тебя на рабочем месте как можно дольше. Зачем идти домой обедать, если можно быстро перехватить бесплатный бутерброд и вернуться к работе? Зачем уходить в шесть вечера, если можно выпить бесплатный кофе и посидеть еще пару часиков? Это не кухня, это кормушка. Кормушка для офисного планктона, для хомячков, бегущих в своем колесе. Они подкармливают тебя дешевыми углеводами, чтобы у тебя были силы крутить это колесо еще быстрее.

«А вот наша игровая зона! – продолжала Ксения, открывая дверь в комнату с приставкой, кикером и столом для пинг-понга. – Мы считаем, что очень важно иногда переключаться и отдыхать!» Отдых. Какая ирония. Эта комната – не для отдыха. Это клапан для сброса пара. Когда тебя доводит до трясучки очередной бессмысленный митинг или неадекватный фидбэк от менеджера, ты можешь прийти сюда, пять минут подергать джойстик или постучать по мячику, выпустить агрессию и вернуться в строй. Это способ канализировать твое недовольство в безопасное русло, чтобы ты не начал бунтовать по-настояшему. Чтобы тебе в голову не пришла крамольная мысль, что проблема не в тебе, а в системе. Смотрите, какие мы современные, какие мы гуманные, у нас даже есть игровая комната! Мы позволяем нашим рабам иногда поиграть, прежде чем снова загнать их на галеры.

Мы шли по бесконечным коридорам опенспейса. Сотни людей, сидящих вплотную друг к другу, разделенные лишь невысокими перегородками. Сотни одинаковых мониторов, на которых бежали строки кода, рисовались диаграммы, составлялись отчеты. Сотни пар наушников, отрезающих своих владельцев от окружающего шума. Это было похоже на гигантскую ферму по выращиванию людей. Каждый сидел в своей клетке, в своем загончике, и выполнял свою функцию. Не было слышно смеха, не было живых разговоров. Только мерный гул компьютеров, щелканье клавиатур и жужжание вентиляции, гоняющей по кругу спертый, безжизненный воздух.

Я смотрел на лица этих людей. Серые, уставшие, с потухшими глазами. Они не поднимали голов, когда мы проходили мимо. Они были полностью погружены в свои матрицы. Вот сидит парень, лет двадцати пяти, ссутулившись, вжав голову в плечи, как будто ждет удара. Вот женщина бальзаковского возраста с перманентной гримасой страдания на лице, что-то яростно печатающая. Вот бородатый хипстер, который, наверное, когда-то мечтал запустить свой стартап, а теперь правит баги в легаси-коде десятилетней давности. Это были призраки. Продукты переработки этой мясорубки. Они пришли сюда такими же, как мы – полными надежд и амбиций. И вот что с ними стало. Они обменяли свои мечты на стабильную зарплату, ДМС и ипотеку. Они стали винтиками в огромной, бездушной машине. И глядя на них, я видел свое будущее.

Наконец, экскурсия закончилась. Ксения подвела каждого из нас к нашему новому рабочему месту. «Это твой тимлид, познакомься», – сказала она, указывая на человека, который даже не соизволил оторваться от монитора. Он что-то буркнул, не глядя на меня, и ткнул пальцем в свободный стол. «Располагайся. Задачи в джире». И все. Приветствие окончено. Ты брошен в воду. Выплывешь – молодец. Нет – твои проблемы. Никто не будет тебя учить, никто не будет вводить в курс дела. Ты должен сам разобраться в тоннах документации, если она вообще есть, сам понять, как работает этот монструозный проект, сам найти, к кому обращаться с вопросами. Это называется «испытательный срок». Естественный отбор в искусственной среде.

Я сел за свой стол. Пустой, холодный стол. Включил компьютер. Он загудел, оживая. На экране появилась корпоративная заставка – логотип компании на фоне какой-то абстрактной мотивирующей картинки. Я ввел логин и пароль, которые мне выдали. Система впустила меня. Я был внутри. Я огляделся по сторонам. Вокруг меня сидели сотни таких же, как я. Кто-то уже давно смирился со своей участью. Кто-то, как тот уставший мужичок, пришел сюда уже сломленным. Кто-то, как студент в очках, еще был полон энтузиазма и верил в корпоративные сказки. Но мясорубке было все равно. Она была безразлична к нашим чувствам, к нашим надеждам, к нашим страхам. Ее задача – перемалывать. Перемалывать человеческие жизни в прибыль. Перемалывать таланты в бессмысленные таски. Перемалывать время в строки кода.

Я открыл Jira. Передо мной был список задач. «Поправить верстку на странице X». «Исправить баг Y при клике на кнопку Z». «Рефакторинг компонента A». Мелкая, рутинная, никому не нужная работа. Конвейер. Иллюзия созидания. Ты не создаешь ничего нового. Ты просто поддерживаешь жизнь в старом, гниющем механизме. Ты подкручиваешь гайки, смазываешь шестеренки, чтобы эта махина продолжала работать и приносить деньги своим владельцам, которых ты никогда не увидишь.

Рядом со мной сидел тот самый парень с потухшими глазами. Он вдруг оторвался от монитора, посмотрел на меня, и в его взгляде на долю секунды промелькнуло что-то похожее на сочувствие. Он ничего не сказал. Просто кивнул, как бы говоря: «Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже когда-то был на твоем месте». А потом он снова уткнулся в свой код. Этот мимолетный контакт был страшнее любой проповеди Ксении. Он был настоящим. Он был подтверждением того, что я не ошибся в своих ощущениях. Я попал в ловушку.

Я вспомнил аннотацию к этой книге. «Забудьте о блестящих офисах, бесплатных печеньках и вдохновляющих историях успеха». Блестящий офис оказался стерильной тюрьмой. Бесплатные печеньки – наживкой. А вдохновляющие истории успеха – это морковка, подвешенная перед носом осла, чтобы он шел вперед. Я сидел за своим новым столом, в своей новой фирменной футболке, сжимая в руке свой новый бейдж, и чувствовал, как холод проникает в самую душу. Радость от получения оффера, гордость за то, что я прошел все этапы отбора, надежда на интересную работу и карьерный рост – все это испарилось, улетучилось, оставив после себя только горький привкус обмана.

Это не было похоже на начало новой главы в жизни. Это было похоже на конец. Конец свободы, конец творчества, конец индивидуальности. Я посмотрел на часы. Прошло всего три часа с тех пор, как я вошел в это здание. А казалось, что прошла целая вечность. Впереди был первый рабочий день, первая неделя, первый месяц. Впереди была гонка за грейдами, бессмысленные митинги, выгорание, лицемерие эйчаров и тимлидов. Впереди были все круги корпоративного ада.

Где-то в недрах здания глухо и монотонно гудели серверы, перемалывая терабайты данных. Но мне казалось, что это гудят гигантские жернова. Жернова, которые только что пришли в движение. Механизм был запущен. Дверь за мной захлопнулась, и я услышал лязг засова. Это был не щелчок турникета на входе. Это был звук работающей мясорубки. И я был внутри. Добро пожаловать. Ты теперь фарш.

Первая доза корпоративного яда

Первая доза корпоративного яда

Я сидел истуканом перед погасшим монитором, и холод пластикового стула пробирался сквозь тонкую ткань дешевых джинсов прямо в копчик. Вокруг жужжал улей. Сотни безликих трутней, склонившихся над своими сотами-мониторами, создавали монотонный, убаюкивающий гул. Гудели системные блоки, щелкали клавиши, тихо скрежетали офисные кресла, но громче всего гудела пустота в моей голове. Это было не спокойствие, а оглушенность. Как после удара по затылку. Последние остатки предвкушения и надежды, которые еще теплились во мне утром, были выбиты одним коротким, безразличным представлением и брошенной фразой: «Задачи в джире». Я еще не открывал эту самую Джиру, этот ящик Пандоры, этот список бессмысленных ритуалов, но уже чувствовал его трупное дыхание. Парень с потухшими глазами, мой сосед по этому цифровому бараку, снова кивнул мне, не отрываясь от экрана. Это был безмолвный знак братства. Братства обреченных. Он не сказал ни слова, но я все понял. Он говорил: «Добро пожаловать в ад, салага. Я здесь уже давно. Привыкай к запаху серы».

«Так, новичок, ко мне», – раздался над ухом голос, лишенный всяких интонаций. Это был он. Мой тимлид. Мой надсмотрщик. Человек, которому я, согласно подписанным полчаса назад бумагам, продал в рабство следующие сорок часов своей недели, а по факту – всю свою жизнь. Его звали, кажется, Виталий. Он не встал, не повернулся, просто бросил эту фразу через плечо, продолжая пялиться в свой монитор, где мелькали какие-то графики, похожие на кардиограмму умирающего. Я подошел, чувствуя себя школьником, вызванным к завучу. Он медленно, с ленцой хищника, которому некуда торопиться, повернул голову. Глаза у него были как у вареной рыбы – мутные, безразличные, видящие не меня, а лишь абстрактную единицу ресурса, которую ему спустили сверху.

«Сокол, значит», – он пробежался взглядом по моему бейджу. «Смотри сюда. Это наш дашборд. Здесь метрики. Если горит зеленым – хорошо. Если красным – плохо. Твоя задача – чтобы все было зеленым. Понял?» Он ткнул пальцем в экран, на котором действительно что-то горело красным. Я кивнул. Что я мог еще сделать? Сказать, что это самая бессмысленная инструкция, которую я слышал в жизни? «Отлично. Теперь сюда». Он открыл Джиру. Передо мной разверзлась бездна. Список задач, уходящий в бесконечность. Какие-то непонятные аббревиатуры, шифры, кодовые названия проектов. «Вот твой первый таск», – его палец указал на самую верхнюю строчку. «Поправить цвет кнопки на лендинге для промо-акции Q4. Цвет должен быть не #FF5733, а #FF5732. Все доступы тебе должны были прийти на почту. Развернешь проект, найдешь нужный компонент, поменяешь цвет, запушишь в свою ветку, создашь пулл-реквест. На ревью поставишь меня и Сергея. Сергей – твой бадди. Вон он сидит». Виталий махнул рукой в сторону еще одного парня, который сидел к нам спиной в огромных наушниках и мерно раскачивался, словно аутист. «Вопросы будут – к нему. Но лучше, чтобы их не было. Разбирайся сам. Для этого есть Конфлюенс. У тебя неделя на онбординг. Через неделю жду от тебя первых результатов. Все, иди работай».

Он отвернулся. Аудиенция была окончена. Я вернулся на свое место, и меня накрыло волной сюрреалистического хохота, который я с трудом задавил где-то в глубине диафрагмы. Я, человек, который писал сложные алгоритмы, проектировал архитектуру, который на собеседовании рассказывал им про принципы SOLID и паттерны проектирования, получил свое первое боевое задание. Поменять оттенок красного. Не #FF5733, а #FF5732. Это была не задача. Это было посвящение. Ритуальное унижение. Мне показывали мое место. Ты не творец, парень. Ты не инженер. Ты – маляр. Ты – функция, которая принимает на вход один хекс-код и выдает другой. И не дай бог ты ошибешься. Метрики станут красными. Виталий будет недоволен. Мир рухнет.

Я открыл почту. Действительно, там было с десяток писем, сгенерированных автоматически. «Добро пожаловать в N-Tech!», «Ваши учетные данные для доступа к корпоративной сети», «Инструкция по настройке VPN», «Ссылка на ваш профиль во внутреннем портале». Каждое письмо было написано сухим, бездушным языком, полным ссылок, которые вели на другие ссылки. Я почувствовал себя героем Кафки, заблудившимся в бесконечных коридорах бюрократической машины. Первым делом я решил найти этот самый Конфлюенс, мифическую базу знаний, где, по словам Виталия, были ответы на все вопросы.

Найти его было легко. Понять, как им пользоваться – невозможно. Это был цифровой склад мертвых текстов. Тысячи страниц, созданных сотнями людей за последние десять лет. Большинство из них были безнадежно устаревшими. Инструкции по настройке проекта ссылались на версии программного обеспечения, которые вымерли вместе с динозаврами. Схемы архитектуры были нарисованы в каком-то древнем редакторе и больше походили на детские каракули. Я переходил по ссылкам, которые вели в никуда, на страницы с пометкой «DEPRECATED», на пустые разделы с заголовком «TBD» (To Be Done), который, видимо, означал «Никогда не будет сделано». Это было не хранилище знаний. Это было кладбище знаний. Каждая страница была надгробным камнем на могиле чьего-то потраченного времени. Кто-то когда-то старался, писал это, верил, что это кому-то поможет. А теперь его труд лежал здесь, погребенный под тоннами нового цифрового мусора, и служил лишь одной цели – формально существовать, чтобы такие, как Виталий, могли говорить: «Вся информация есть в Конфлюенсе, разбирайся сам». Это была идеальная система самозащиты. Она создавала иллюзию порядка и доступности информации, в то же время являясь непреодолимым барьером для любого, кто действительно пытался что-то понять.

Через два часа бесплодных блужданий по этому цифровому некрополю я понял, что сдаюсь. Мозг плавился от потока противоречивой и бесполезной информации. Я решил прибегнуть к последнему средству – обратиться к своему «бадди». К Сергею. Я подошел к нему сзади и робко похлопал по плечу. Он вздрогнул и медленно стянул свои гигантские наушники. На лице его застыло выражение вселенской скорби, смешанной с плохо скрываемым раздражением.

«Чего?» – процедил он, не поворачиваясь.

«Привет, я Андрей, новенький. Мне сказали, ты мой бадди».

«А, да. Точно. Что-то говорили», – в его голосе не было ни капли энтузиазма. Он смотрел на меня как на досадную помеху, как на еще один баг в его и без того переполненном бэклоге.

«Я тут пытаюсь проект развернуть по инструкции из Конфлюенса, но она, кажется, немного устарела…»

Сергей издал звук, похожий на сдавленный стон. «Немного? Ха. Ее писали еще при царе Горохе. Забудь. Делай так». И дальше последовал поток технического жаргона, произнесенный со скоростью пулеметной очереди. «Клонируешь репу из нашего Гитлаба, не из общего. Потом чекаутишься на девелоп. Запускаешь докер-компоуз с файлом local.yml, он поднимет тебе базу и все зависимости. Потом ставишь ноду восемнадцатую через nvm, не системную. Делаешь npm install. Если упадет с ошибкой про питон, значит, тебе надо поставить билд-эссеншиалс. Потом запускаешь npm run dev. Должно взлететь. Если нет – почисти кеш и попробуй еще раз. Все, давай, у меня митинг через пять минут».

Он натянул наушники обратно, отрезая себя от мира, и снова погрузился в свою матрицу. Я стоял, переваривая услышанное. Из всего этого монолога я понял примерно половину. Что такое «билд-эссеншиалс»? Где лежит этот «local.yml»? Почему нода должна быть именно восемнадцатая? Его инструкция породила больше вопросов, чем ответов. Но я понял главное. Помощи здесь не будет. Здесь каждый сам за себя. Система «бадди» – это еще один симулякр, еще одна красивая обертка для гнилой конфеты. Это способ формально выполнить пункт из чеклиста для HR («назначить наставника новому сотруднику – выполнено»), не прикладывая для этого никаких реальных усилий. Твой «бадди» – это не друг и не наставник. Это просто еще один раб, на которого повесили дополнительную, неоплачиваемую обязанность, и он ненавидит тебя за то, что ты отнимаешь его драгоценное время, которое он мог бы потратить на выполнение своих собственных бессмысленных задач.

Я вернулся за свой стол, чувствуя, как первая доза яда начинает действовать. Это был яд беспомощности и изоляции. Тебя бросают в воду и смотрят, выплывешь ли ты. Но вода эта – не чистый океан, а вязкое, зловонное болото корпоративной бюрократии, заросшее тиной устаревшей документации и кишащее пираньями безразличных коллег.

К обеду мне все-таки удалось, пройдя через семь кругов ада с настройкой зависимостей и прав доступа, запустить этот чертов проект на своей локальной машине. На экране появилось то самое промо-предложение, на котором сияла оранжево-красная кнопка. Я чувствовал себя не программистом, а археологом, который по косточкам восстановил облик доисторического ящера. Я нашел нужный файл. Вот она, эта строка. `background-color: #FF5733;`. С замиранием сердца, словно обезвреживая бомбу, я поменял тройку на двойку. Сохранил. Кнопка на экране не изменилась. Я обновил страницу. Ничего. Почистил кеш. Ничего. Я потратил еще час, чтобы понять, что стили в этом проекте были зашиты еще в трех разных местах, и менять их нужно было через какую-то хитрую систему переменных в отдельном конфигурационном файле, о котором, разумеется, нигде не было написано.

Наконец, я победил. Кнопка послушно изменила свой оттенок на одну миллионную тона. Разницу мог заметить только спектрометр или человек с уникальной мутацией в глазных колбочках. Но задача была выполнена. Я сделал свой первый вклад в «великую миссию» компании. Я сделал жизнь миллионов людей лучше, изменив цвет кнопки, которую 99% из них даже не заметят. Чувство триумфа смешивалось с омерзением. Я запушил свои гениальные изменения в ветку и создал пулл-реквест. Теперь оставалось ждать, когда мои надзиратели, Виталий и Сергей, одобрят мой титанический труд.

Ровно в 11:00 по всему опенспейсу раздался тихий перезвон, похожий на тот, что бывает в аэропортах. Это был сигнал. Сигнал к началу ежедневного ритуала. Люди, как по команде, начали вставать из-за своих столов и, словно зомби, потянулись в сторону переговорной. Это был дейли-митинг. Священнодействие, призванное убедить всех, и в первую очередь самих себя, что их работа имеет какой-то смысл.

Виталий посмотрел на меня. «Ты тоже идешь».

Мы набились в небольшую душную комнату без окон. В центре стоял стол, вокруг которого разместились десять членов нашей «команды». Командой это сборище усталых, невыспавшихся людей можно было назвать с большой натяжкой. Это был скорее отряд каторжников, прикованных к одной тачке. Виталий встал во главе стола, приняв позу римского прокуратора.