Узы Белого Лотоса

– Что?

– Лишь пара штрихов, и ваша картина будет носить историческую достоверность.

Цай Ян рядом удивленно присвистывает.

– Ну ничего себе. Да эту крошечную пагоду почти не видно, она на фоне. Вы историк или вроде того?

– Вроде того, – соглашается Ло Кай. – И даже фон имеет значение.

Цай Ян пожимает плечами и наклоняется, чтобы передать ему чистую кисть. Пока Ло Кай занимается строениями на фоне, он возвращается к лотосу, корректируя и поправляя линию, которая появилась из-за его дрогнувшей руки.

– Честно говоря, не вижу особой разницы, – усмехается Цай Ян через какое-то время. – Но вам, конечно, виднее.

Ло Кай ничего не говорит, только опускает на него взгляд. Цай Ян широко улыбается ему, сидя на полу и сложив руки на коленях.

– Господин Цай, вы…

– Хватит формальностей. Зовите меня Цай Ян.

– Хорошо.

– А… вы?

– Ло Кай.

Цай Ян кивает и хочет сказать что-то еще, но его сзади окликает детский голос:

– Господин Цай!

Он разворачивается, продолжая сидеть на полу, и с улыбкой машет рукой.

– А-Бэй, я же написал, чтобы ты ждал меня дома.

Пришедший мальчик смотрит на него совершенно серьезно и, нахмурившись, показывает пакет из магазина 7-Eleven[3], вытянув руку с ним перед собой.

– Снова без завтрака?

Цай Ян закатывает глаза.

– Да-да, знаю, глупый я, опять не прислушиваюсь к мудрым советам несносного ребенка!

Мальчик качает головой, подходит ближе и ставит перед ним пакет. Потом приветливо улыбается Ло Каю.

– Здравствуйте, господин! Рад вас снова видеть!

– Снова? – перестав копаться в пакете, в котором Ло Кай замечает сэндвичи и еще что-то съестное, переспрашивает Цай Ян.

– Мы же виделись в магазине на этой неделе, – поясняет мальчик.

– А-а, вот почему твое лицо показалось мне знакомым, Ло Кай! – подняв указательный палец, говорит Цай Ян. – У меня всегда была отвратительная память, прости.

Их разговор прерывает поднявшаяся на второй этаж бариста Ячи. У нее в руках поднос с одиноко стоящей на нем чашкой.

– Господин, ваш кофе уже остыл, я сделала вам новый. Вы спуститесь? – обращается она к Ло Каю.

Ло Кай кивает.

– Я просто обязан тебя чем-нибудь угостить, Ло Кай, – вскакивает на ноги Цай Ян.

– Почему?

– Как почему? Я испортил твой пиджак, к тому же ты помог мне с картиной. Идем, здесь прекрасный блинный торт.

– Я не ем сладкое.

– Поверь, ради этого начнешь. Ячи-сан, не против, если я перекушу на первом этаже? – спрашивает Цай Ян по-японски, указывая на пакет на полу.

Бариста кивает.

– Не против, посетителей все равно нет.

Они вместе спускаются на первый этаж, и Ло Кай возвращается к своему столику с ноутбуком, который давно погрузился в режим сна. Ячи ставит перед ним чашку с кофе. Ло Кай успевает только коснуться тачпада, когда его окликает Цай Ян:

– Мы там все не уместимся! Ло Кай, иди к нам!

Они с мальчиком сидят за столиком на четверых. Ло Кай с досадой смотрит на документ, с которым за этот день едва ли смог поработать, но все же закрывает крышку ноутбука и идет, захватив только свой кофе. Цай Ян, увидев, что он все-таки согласился к ним подсесть, снова расплывается в улыбке. Его одежда по-прежнему запачкана краской, часть волос выбилась из пучка, который держится на макушке лишь благодаря кисточке для рисования, но пятен на лице уже нет.

Когда Ло Кай усаживается на свободный стул, к столу подходит Ячи с тарелочкой, на которой возвышается кусочек блинного торта с кремом из зеленого чая.

– Попробуй! Это очень вкусно, – веско говорит Цай Ян, откусывая кусок от своего сэндвича из магазина.

Ло Кай качает головой. Он действительно не любит сладкое и никогда не понимал, почему многие люди жить не могут без шоколадок и тортов. Он переводит взгляд на мальчика, который мирно мешает ложкой матча-латте.

– Может, Цай Бэй будет?

Этот простой вопрос вызывает совершенно неожиданную реакцию у обоих. Улыбка исчезает с лица Цай Яна, и вместо нее на нем появляется странное потерянное выражение. Мальчик же просто вздрагивает, и ложка из его руки падает на пол. Он тут же краснеет и пытается объясниться:

– Простите… Я не… Мы…

– Мы не отец и сын, – помогает ему Цай Ян, ныряя под столик и поднимая ложку. Когда он снова садится ровно, он уже опять улыбается.

– Я Сун Бэй, – тихо говорит ребенок, но потом, словно взяв себя в руки, открыто смотрит на Ло Кая и тоже растягивает губы в улыбке.

Ло Кай кивает, чувствуя себя виноватым за такую ошибку. Значит, его сомнения были небеспочвенны. Кто же они друг другу?

– Прошу меня извинить, – говорит он.

Цай Ян только машет рукой, вновь принимаясь за сэндвич.

– Ничего. Так кем ты работаешь, Ло Кай? – переводит он тему.

– Я реставратор.

– Ничего себе! А что именно ты реставрируешь?

– Мы работаем вдвоем с братом. Он специализируется на книгах и предметах старины, а я – на музыкальных инструментах и архитектуре.

Цай Ян задумчиво кивает.

– Трудная работа.

– А ты художник? – спрашивает Ло Кай.

Цай Ян усмехается.

– И снова мимо. Мои навыки в рисовании лишь помогают мне подработать время от времени. Хозяин этого заведения знакомый моего друга, потому меня и попросили нарисовать что-нибудь. А так я берусь за любую работу.

От внимания Ло Кая не ускользает то, какой грустный взгляд после этих слов бросает на Цай Яна Сун Бэй, прежде чем снова посмотреть в стол.

Какое-то короткое время они молчат, но потом телефон Цай Яна, лежащий на столе, оживает. Посмотрев на экран, тот вскакивает на ноги и ударяет себя ладонью по лбу.

– Черт! Я совсем забыл! А-Бэй, бежим срочно домой!

– Но…

Цай Ян не слушает возражений и берет Сун Бэя за руку, заставляя встать и утягивая за собой к выходу.

– Быстро-быстро! Ло Кай, извини! – бросает он, и Ло Кай кивает, хотя оба уже исчезают за дверью, которая звякает колокольчиком, закрывшись за ними. Он слышит лишь, как Сун Бэй кричит:

– Господин Цай, а счет?

Ло Кай вздыхает, встает из-за стола и подходит к барной стойке, за которой Ячи моет высокие бокалы для шампанского.

– Ох, они ушли? – вскинув голову, спрашивает девушка.

– Да.

– Ясно. Придется вычесть сумму счета из оплаты за роспись, – говорит она, отставляя бокал в сушилку.

Ло Кай качает головой и, еще раз посмотрев на дверь, достает из бумажника и кладет на стойку купюру в пять тысяч йен.

* * *

Цай Ян настолько устает за день, что вырубается на маленьком диванчике на кухне. Вокруг на полу валяются пакеты, которые сегодня доставили из магазина товаров для ремонта. Если бы он опоздал еще на пару минут, задержавшись в кофейне, ждать бы его никто не стал и пришлось бы заказывать все заново. У него нет сил убраться, и он решает сделать это завтра. Хотя завтра ему, кажется, нужно работать в баре в Сибуе. Правда, он совершенно не помнит, во сколько ему надо туда приехать. Ничего, посмотрит сообщение от менеджера, когда проснется. Он слишком устал.

Он почти не замечает, как на кухне гаснет свет, а на плечи ложится что-то теплое и мягкое, и окончательно проваливается в сон.

Ему снится дом в Китае, в котором он так часто бывал в детстве. Он идет по широкому коридору, разглядывая семейные фотографии на стенах. Мао Янлин в смешном розовом платье, которое такое длинное, что подметает подолом пол, и Мао Линь с ней рядом с очень суровым лицом, что неудивительно, учитывая, как он всегда ненавидел фотографироваться. Госпожа Мин, неизменно красивая и всегда без тени улыбки на лице, под руку с супругом Мао Тайхуа на каком-то приеме или у кого-то в гостях. На этом фото они еще совсем молодые. На другом снимке – доктор Сун, пожимающий руку Мао Тайхуа, а за ними – вывеска со строгими золотыми иероглифами: «Приют Белый Лотос».

Цай Ян улыбается во сне, тянет руку к этой фотографии, но она вдруг вспыхивает огнем, обжигая кончики пальцев. Рамка падает на пол, стекло бьется, рассыпаясь под ногами. Цай Ян вздрагивает и пятится назад, пока спину не обжигает ледяной волной крик А-Бэя:

– Господин Цай!

– А-Бэй! – зовет он. – А-Бэй, где ты?

Цай Ян крутится на месте, пытаясь понять, откуда слышится голос. Звук словно доносится со второго этажа. Он бежит по коридору в сторону лестницы, но стоит ему коснуться перил и начать подниматься, как она начинает рушиться под ногами ступенька за ступенькой.

– Господин Цай!

Он все же проваливается, не успев перенести ногу, и вздрагивает всем телом, когда падает вниз. Цай Ян подскакивает, не понимая, где он. С плеч падает плед, и до сознания медленно начинает доходить, что он на кухне в их токийской квартире.

– Господин Цай! – снова доносится до ушей. Теперь уже это реальность, а не сон. За голосом А-Бэя следует звук разбитого стекла.

Путаясь в ногах и едва не спотыкаясь о пакеты, которые так и не убрал, Цай Ян выбегает в коридор, а оттуда – в дальнюю комнату рядом с ванной. Он распахивает дверь и видит в темноте, едва озаряемой городским светом из окна, А-Бэя, который держит за руки своего дядю, Сун Чана, сидящего на кровати. Того всего трясет.

– Сун Чан! – Цай Ян быстро подлетает к ним и помогает А-Бэю удержать его. – Сун Чан, все хорошо! Сейчас.

Он забирается на кровать, чтобы дотянуться до тумбочки, открывает ящик и шарит в нем рукой, но ничего не находит. Как он мог забыть положить сюда лекарство с последнего раза?

– Черт! А-Бэй, в ванной шприцы и ампулы. Набери два с половиной кубика, как обычно. Сможешь? – просит он, перехватывая руки Сун Чана своими. Если его не держать, он может покалечиться.

А-Бэй поднимает на него взгляд, твердо кивает и бросается вон из комнаты. Сун Чан что-то мычит, крепко стиснув зубы. Его волосы все взмокли от пота, руки еле получается удерживать даже у Цай Яна. Как он мог так крепко заснуть, что не услышал сразу, как звал его мальчик?

– Все хорошо, все хорошо, слышишь меня? Сун Чан, все в порядке, ты дома, – проговаривает Цай Ян как заученную мантру. Это мало помогает, точнее, никогда не помогает, но ему больше ничего не остается.

Сун Чан вдруг вздрагивает всем телом, вырывает одну руку и сильно толкает его в грудь. Не удержавшись, Цай Ян падает с кровати, выставляя ладонь для опоры. Пальцы тут же обжигает болью.

– Черт! – ругается он, чувствуя, как пачкает кожу теплое и липкое. На полу в темноте мало что видно, и он включает ночник. Сун Чан продолжает мычать и всхлипывать. Ночник специально поставлен на самый минимум, чтобы не пугать Сун Чана ярким светом еще больше, а потому особо светлее не становится. Но этого достаточно, чтобы увидеть, обо что он порезался, – на полу лежат осколки разбитого стакана.

В комнату вбегает А-Бэй, сразу протягивая ему шприц и влажный, остро пахнущий ватный диск. Цай Ян кивает, не обращая внимания на испуганный взгляд мальчика, который тот бросает на кровь на его руке. Он разберется с этим позже.

– А-Бэй, иди, я справлюсь, – говорит Цай Ян, обхватывая дрожащего и продолжающего мычать сквозь крепко стиснутые зубы Сун Чана за плечи. – Ну же, иди. – Он ободряюще улыбается, дожидаясь от него кивка.

Он уже привычно захватывает руку Сун Чана так, чтобы он не дергал ею, прижимает его крепко к спинке кровати и делает укол в вену. Через пару мгновений чужое тело расслабляется и обмякает, и Цай Ян, выдохнув, отпускает его, садясь рядом и убирая взмокшие волосы с его лба.

– Вот так, все хорошо. Ничего страшного.

– Цай Ян? – слабо зовет Сун Чан и открывает наконец глаза, хотя его взгляд все еще расфокусированный. Цай Ян даже не уверен, что тот его видит.

– Да, это я. Все нормально, уже все прошло, – говорит он, надевая на иглу колпачок и откладывая шприц на тумбочку.

– Прости, я… – облизывая пересохшие губы, бормочет Сун Чан. – А-Бэй был здесь?

Цай Ян с мгновение молчит, потом качает головой.

– Нет. Не волнуйся, ты его не разбудил.

Сун Чан кивает и снова просит прощения как заведенный, переводя на Цай Яна уже осмысленный взгляд. Он всегда так делает после приступов – готов извиняться до хрипоты.

– Ничего-ничего, – кивает Цай Ян, держа порезанную руку за спиной, чтобы Сун Чан не увидел. – Сегодня сюда приезжали эти ребята из доставки, даже меня они умотали. Ты просто устал. Спи.

– Я ничего… – начинает Сун Чан, но Цай Ян его перебивает.

– Ничего, – с нажимом говорит он. – Ты ничего не сделал. Спи.

Цай Ян протягивает руку и гладит Сун Чана по плечу. У него ледяная кожа, и это ощущается даже через рукав футболки. Лекарство совсем скоро должно подействовать в полную силу, и он просто спокойно заснет. Порезанные осколками пальцы неприятно пощипывает, от удара сложно вдохнуть полной грудью, но Цай Ян не обращает на это внимания. Через некоторое время глаза Сун Чана начинают закрываться. Когда его дыхание выравнивается, Цай Ян выдыхает и тянется к ночнику, чтобы выключить его.

Его взгляд падает на фотографию на тумбочке почти у самой стены в деревянной рамке без стекла. С нее улыбается совсем еще юная Сун Цин, сестра Сун Чана. Она стоит у сидящего за школьной партой брата за спиной и, наклонившись, обнимает его сзади за шею.

Цай Ян улыбается ей в ответ, стараясь игнорировать горечь, растекающуюся внутри, и гасит свет.

Глава 2. Капли

Can’t you hear my call?Are you coming to get me now?I’ve been waiting forYou to come rescue meI need you to holdAll of the sadness I can notLiving inside of me.♬ Sia – I’m in Here

Моросящий дождь не прекращался весь день. С неба просто мерно и мелко лилось, будто где-то там, наверху, прохудились грузные облака, став похожими на сито, через которое просеивали муку. Цай Ян медленно брел по узкому переулку, слушая, как шумят капли, ударяясь о неровный асфальт и уже успевшие образоваться лужицы. Он слышал лишь этот звук да как бурчит в животе от голода. Болела голова, но к этому ощущению он уже привык, куда больше его беспокоили укусы на руках, которые никак не хотели нормально заживать. Когда на него три дня назад напали собаки, он убегал, но одна все же успела наброситься и повалить его на землю. И Цай Ян поранился о ее зубы, закрывая лицо и пытаясь отпихнуть от себя оскаленную пасть. Если бы не тот мужчина, который отогнал зверюгу, пришлось бы совсем худо. Цай Ян же просто убежал куда глаза глядят, лишь бы подальше, и бежал до тех пор, пока в легких не начало гореть огнем.

Он поковырял корочку на ранке на предплечье, которая от влажности начала отставать, под ней неприятно щипало и покалывало. Цай Ян вспомнил, как мама всегда обрабатывала его разбитые коленки. Когда он начинал жаловаться, что щиплет, она улыбалась и дула на ранку, а потом рисовала ватной палочкой в йоде рядом, на здоровой коже, какую-нибудь смешную рожицу с высунутым набок языком. И Цай Ян разглядывал ее, вертясь и так, и эдак, потому что картинка была вверх ногами, и рожица смотрела на маму, а не на него. Про боль он быстро забывал.

Цай Ян не понимал почему, но мама и папа однажды просто не вернулись домой. Он прождал их всю ночь, сидя в коридоре на полу, но они так и не появились. Зато на следующий день к вечеру под дверью какое-то время раздавались странные звуки, но ему было слишком страшно открыть ее, чтобы посмотреть, а до глазка он в свои едва исполнившиеся шесть не доставал. Потом в их небольшую квартиру вошли какие-то люди. Кажется, четверо. Цай Ян никого из них не знал, но они говорили, что он должен пойти с ними.

Как? Почему? Мама лишь пошла в магазин купить лимон, чтобы приготовить карамель для фруктов. Цай Ян обожал маленькие яблочки в карамели, которые она делала ко дню его рождения, причем всегда заранее, в вечер перед ним, словно они праздновали Новый год и ждали наступления полуночи. Папа пошел ее проводить. Они сказали, что их не будет всего пятнадцать минут!

– Я не пойду! Я жду маму и папу! – пытался объяснить Цай Ян какой-то женщине в длинном пальто, которая хотела взять его за руку.

– Надо пойти, ты не можешь быть тут один, – говорила она.

Ему необходимо было найти маму и папу. Он знал, в какой магазин они должны были отправиться, он совсем рядом с их домом. Увернувшись от чужих, пахнущих незнакомыми духами рук, Цай Ян выбежал из квартиры и со всех ног бросился на улицу, забыв про куртку и обувь.

В магазине было слишком много людей, и Цай Ян около получаса бродил вокруг стеллажей с фруктами и овощами в поисках родителей. Тогда он решил посмотреть в другом отделе. Может, мама решила купить к его дню рождения что-то еще?

Но он почти закончился, день рождения. Ему уже шесть. А они до сих пор не пришли.

Он так и ходил, всматриваясь в лица людей, пока к нему не приблизился охранник.

– Где твои родители?

Цай Ян не знал, где они. Но должен был найти их. Почему все взрослые лишь просят пойти с ними и ничего не объясняют?

Убежав от охранника в магазине, Цай Ян снова отправился к дому, но около припаркованной у тротуара машины стояли те люди. Если они увезут его, он не сможет отыскать маму и папу.

На нос приземлилась крупная дождевая капля, и Цай Ян, очнувшись от воспоминаний недельной давности, почесал его и поморщился. Он был уверен, что найдет дорогу до места, где работала мама, но вот уже три дня словно ходил по одному и тому же району. Ему казалось, что где-то здесь они проезжали на машине, когда она брала его с собой. Но куда они потом сворачивали?

Его мысли резко оборвались на середине, когда за спиной раздался оглушительный лай. В голове, которая и без того болела и кружилась, он прозвучал как громкий звук колокола. У Цай Яна было ощущение, что собака прямо за его спиной, наверное, та самая, которая уже покусала его! Она вернулась, она нашла его!

И никого вокруг, совершенно никого! Не обернувшись, он сорвался с места, не обращая внимания на то, как качнулось все вокруг, когда он только начал бежать. За спиной царапнули землю когти, и Цай Ян на ходу все же повернул голову назад. Да, это собака! Даже еще больше, чем предыдущая! Черная и огромная!

Вскрикнув, он побежал еще быстрее, заставляя ослабшие ноги двигаться. Носки, в которых он тогда выскочил из дома, уже все промокли и протерлись на пятках, но это все же было лучше, чем ничего. Он боялся людей все это время, потому что они мешали ему искать маму и папу и только задавали свои странные вопросы, но теперь ему очень хотелось, чтобы на пути появился хоть кто-нибудь.

Переулок перед глазами дрожал, как при землетрясении, а потом вдруг картинка смазалась, и Цай Ян запутался в собственных ногах. Он, пошатнувшись, оперся вытянутой рукой о мокрую стену какого-то здания, уговаривая себя бежать дальше. Лай был все ближе! Эта собака просто сожрет его, и он не сможет отыскать родителей!

– Мама!

– А ну пошла отсюда! – прозвучал сквозь шум дождя чей-то голос. – Фу!

Осевший на землю Цай Ян осмелился открыть глаза. Какая-то девчонка в темно-красной курточке с огромным зонтиком, который был, казалось, больше нее самой, кричала на собаку. Та лаяла и припадала к земле. Цай Ян хотел закричать, чтобы девчонка убегала, потому что собака сейчас сожрет и ее, но застрявший в горле ком не дал ему произнести ни звука. Он никогда не видел, чтобы девочки вели себя так отчаянно. Все они боялись даже крошечных насекомых и разбегались врассыпную, когда он показывал им жучка!

– У меня камень! Сейчас я тебя! – крикнула девчонка и резко наклонилась, делая вид, что поднимает что-то с земли и бросает.

Это подействовало! Собака развернулась и отбежала от нее, но потом снова остановилась и залилась лаем.

– Я что сказала?! Прочь!

Ей все же удалось найти что-то на асфальте, и в сторону собаки полетела пластиковая крышка от бутылки. Та наконец убежала, скрываясь за поворотом. Девчонка притопнула ногой, хотя собака уже не могла ее видеть. От этого движения с ее большого зонта, который она так и не выпустила из одной руки, осыпались крупные капли.

– Эй, – уже тише сказала она, приближаясь к Цай Яну. – Ты как?

– Убежала? – спросил Цай Ян, вытягивая шею, чтобы посмотреть в конец переулка.

– Убежала-убежала, – твердо отозвалась девочка. – А с тобой что?

Не дожидаясь, пока он ответит ей, она присела рядом и взяла его за запястье. Ее пальцы были мокрыми, но все равно теплыми. Цай Ян смог разглядеть ее получше, пока она зачем-то осматривала его руки и трогала царапины – на удивление не больно. Она явно была старше него, хоть и ненамного. Заплетенная набок толстая коса немного растрепалась; красная лента у самых кончиков развязалась из банта и теперь висела, держась только на одном узелке. А еще у нее были смешные уши, маленькие и сильно торчащие по бокам головы. Точнее, Цай Ян видел только одно – второе было скрыто волосами.

Он тихо усмехнулся.

– И чего смешного? – строго спросила девчонка и посмотрела на него серьезными темными глазами.

– Мама говорит, что лопоухие люди добрые.

– Ты кого лопоухой назвал?! – тут же вспылила девчонка, едва не уронив от негодования зонтик им обоим на головы.

– Эй, это же, наоборот, хорошо! – попытался оправдаться Цай Ян.

– Зовут тебя как?

– Цай Ян. А тебя?

– Сун Цин. Еще раз назовешь меня лопоухой, я тебе все кости переломаю!

Цай Ян поднял обе руки признавая поражение, и улыбнулся. Он только сейчас понял, что Сун Цин оказалась первой, с кем он нормально разговаривал за эту неделю. А он очень любил разговаривать.

– А сколько тебе лет? – спросил он.

– Восемь.

– А мне шесть. Только недавно исполнилось.

– Поздравляю, – без тени радости сказала Сун Цин. – Идем, здесь холодно.

Она поднялась на ноги, осыпав Цай Яна каплями с зонта. Заметив, что он не последовал ее примеру, она пристроила зонт на земле, наклонилась и обхватила его руками за талию.

– Ты меня не поднимешь, я тяжелый, – сказал Цай Ян, продолжая улыбаться.

– Не ты тяжелый, жизнь тяжелая, – веско пробормотала Сун Цин, вдохнула поглубже и дернула его вверх, ставя на ноги.

Голова продолжала болеть и кружиться, но Сун Цин крепко, даже чересчур для такой худенькой девчонки, держала его за локоть.

– А куда мы пойдем? – спросил Цай Ян, стараясь не сильно опираться на ее руку.

– К моему папе. Он врач, он тебе поможет. Когда я вырасту, я тоже стану врачом.

– Так вот почему тебя так заинтересовали мои царапины!

– Да. И они у тебя воспалились, – тоном профессора сказала Сун Цин. – Так что идем. Здесь совсем недалеко.

И они пошли. Зонтик мешался, но с ним все же было лучше, чем без него, так как теперь на голову хотя бы не лилось, как из душа. Дождь за это время только усилился, а еще начало темнеть. Осень в Китае всегда наступала очень внезапно, словно лето исчезало с улиц лишь за одну ночь.

Сун Цин вывела его из переулка и пошла по улице, держа его за запястье чуть ниже следов от зубов собаки. Цай Ян успел подумать, что она будет хорошим доктором, ведь даже в такой ситуации она помнила о том, что ему может быть больно, если она неосторожно возьмет его за руку. Встречавшиеся им люди странно смотрели, но не подходили. С кем-то Сун Цин даже поздоровалась, но чаще лишь закрывалась зонтом, держа его низко-низко, чтобы видно было лишь тротуар под ногами с крупной серой плиткой.

Совсем скоро они остановились, и перед глазами Цай Яна оказались широкие, но невысокие ступени. Сун Цин уверенно потащила его по ним наверх, и Цай Ян все же выглянул из-под зонта, заметив довольно большой дом в три этажа с несколькими пристройками. Под сводом крыши было большое резное деревянное украшение в форме распустившегося лотоса. Над тяжелыми дверями он заметил надпись золотыми иероглифами, но не смог ее полностью прочитать, разобрав только одно слово – «лотос».

Сун Цин покопалась в кармане куртки, отпустив руку Цай Яна, который уже мог стоять сам, и вытащила связку ключей. Один ключ был длинным и большим – именно им она открыла дверь и ввела его внутрь. Первым, что бросилось в глаза в широком зале, в котором они очутились, оказалась роспись на стене. Цай Ян присмотрелся. На ней были изображены реки и пруды, деревянные лодки и люди на причале, целое поселение на заднем плане, даже можно было разглядеть дома и их крыши с загнутыми и приподнятыми сводами. Внизу картину украшали крупные ярко-розовые и белые цветы. Цай Ян успел увидеть еще и лестницу, уводившую на второй этаж, и мальчишку в темной толстовке на ней, который перевешивался через перила и хмуро смотрел на него. Цай Ян улыбнулся и помахал ему рукой, но тот не ответил, только нахмурился еще сильнее и исчез, взбежав по ступенькам наверх.

Освещение было не очень ярким, что даже радовало. Зато было очень тепло. Проведя неделю на улице, Цай Ян уже забыл, что может быть так тепло. Глаза почти сразу начали закрываться.

– Не спи на месте, идем, – сунув закрытый зонтик в подставку, скомандовала Сун Цин и потащила его в уводящий куда-то в сторону от лестницы коридор, хотя Цай Яну интереснее было бы посмотреть, что там на втором этаже, где скрылся незнакомый мальчишка.