Полная версия:
Паутина смерти
Abusive Mouse
Паутина смерти
Глава 1. Если бы я была там
Моя история началась ещё до моего рождения. Мои родители, богатые и прагматичные, расписали каждый мой будущий шаг: учиться на отлично, стать инженером. Они планировали даже день моего появления на свет – однако и тут я их подвела, решив родиться на неделю позже установленного срока.
Школу еле окончила, в университет не поступила. Единственным моим увлечением всегда была литература. Я обожала читать – эти воображаемые миры стали моим единственным убежищем. Затем я и сама начала придумывать свои. Написала немало рассказов, но ни один из них не нашёл отклика в сердцах людей – даже у родителей, хотя, может, так и должно быть?
Мая Рей снова облажалась, – каждый день твердила я своему отражению, пока по щекам текли ненавистные слезы. Это уже стало своего рода ежедневным обрядом. «Как же всё это надоело».
Моя маленькая квартира была завалена книгами и разбросанными вещами. Я ненавидела её. Её подарили родители. Мне уже двадцать три, а они до сих пор полностью меня содержат и твердят, что я ни на что не гожусь. Хотя, возможно, они правы – ведь работу я так и не нашла.
В дверь постучали – отрывисто, уверенно, три чётких удара, не терпящих возражений.
– Открыто! – крикнула я, собираясь на свидание.
В квартиру вошёл Тео, мой жених. Он был высоким, с широкими плечами и атлетическим телосложением, выдававшим регулярные занятия в спортзале. У него были правильные, словно выточенные черты лица: ровный нос, упрямый подбородок, всегда идеально уложенные каштановые волосы и гладко выбритые щёки. Его голос был всегда ровным, бархатным, идеально выверенным – как и всё в нём. Но был у Тео один изъян: он слишком нравился моим родителям. Богат, успешен – идеально воплощал их мечты о моём светлом будущем.
– Я принёс тебе цветы, – сказал Тео, протянув букет неестественно идеальных, восковых орхидей.
«Ненавижу орхидеи!» – мелькнуло у меня в голове. Я взяла букет и пробормотала: – Спасибо, милый.
В ресторане все столики были заняты. Тео поговорил с официантом, и нас проводили в VIP-комнату, где атмосфера, которая беззвучно, но внушительно кричала об уединении, деньгах и контроле.. Тео галантно усадил меня, и зазвучал его гладкий, будто отточенный заранее голос:
– Дорогая Мая… – он кашлянул, официант тут же принёс шампанское, и Тео поднял бокал, – два месяца назад я сделал тебе предложение, и ты согласилась. Думаю, нам пора узаконить наши отношения.
Меня охватила слепая паника, горло сдавил холодный комок. Сердце забилось часто-часто, словно птица в клетке. Я сделала вздох, опустила взгляд и затараторила:
– Да, конечно… Подожди секунду. – Я встала, сделав вид, что мне нужно в дамскую комнату, и направилась к выходу.
Я почти выбежала на улицу. Не глядя по сторонам, бросилась через дорогу к автобусной остановке. Я даже не поняла, что именно меня так напугало, но твёрдо решила: мне нужно хотя бы пару недель, чтобы всё обдумать.
Я перебегала дорогу, как вдруг яркий свет фар ослепил меня, прозвучал оглушительный гудок, в нос ударил резкий запах горящей резины… Глухой, костный хруст. Раздирающая боль. Я падаю, не понимая, что происходит. Зеваки собираются вокруг, а у меня перед глазами стоит отчётливый образ – как грустный Тео так и сидит в ресторане, и дожидается моего возвращения.
Прости меня, любимый. Если бы я только была там, рядом с тобой… Если бы не испугалась… Но теперь это уже не так уж и важно, верно?
Кажется, я умираю!Я наблюдала за своим телом – как его пытались реанимировать, как суетились врачи. Но все их усилия были напрасны. Вокруг метались люди, из моего тела торчали трубки. Что-то было не так.
И вдруг до меня дошло: кажется, я умираю!
«Ну вот. Даже умираю я не по графику. Мама будет недовольна». – подумала я
Я смотрела на родителей, как моё состояние сломило их. Мама, всегда такая собранная и строгая, сейчас была похожа на побитую птицу: её обычная безупречная причёска растрепалась, дорогой костюм помят, макияж размазан по лицу. Отец, обычно прямой и невозмутимый, будто сжался, его плечи опустились под невидимой тяжестью, а в глазах, всегда таких горящих и расчетливых, погасла последняя надежда.
– Мне так жаль, мам! – прошептала я, и по щеке скатилась слеза. Но это была не слеза горя – это сожаление. Снова мама меня не слышала, но теперь это была явно моя вина.
К ней подошёл врач и тихо сказал, что меня ввели в кому, состояние критическое и шансов почти нет.
Эта новость окончательно добила мою маму. Она стала кричать, молиться, словно её мир рухнул, и земля ушла из-под ног. Вскоре отец, собравшись с духом, спросил:
– Неужели всё так плохо?
– Состояние критическое, – ответил врач. В этот момент всякая надежда окончательно погасла в глазах отца. – Обширные повреждения, нарушено кровообращение… Время, кажется… – Он что-то хотел добавить, но лишь покачал головой и ушёл.
Я смотрела на родителей и не понимала: как моё состояние настолько сломило их?
Странно, – подумала я. Всю жизнь они были мной недовольны, всю жизнь меня упрекали…
«Может, они расстроены, что их многолетний инвестиционный проект – я – наконец-то официально провалился?» – Усмехнулась я вслух
Мне стало жаль их, и, желая спрятаться от этого, я стала искать глазами Тео. Но его нигде не было.
Моя история началась ещё до моего рождения. Мои родители, богатые и прагматичные, расписали каждый мой будущий шаг: учиться на отлично, стать инженером. Они планировали даже день моего появления на свет – однако и тут я их подвела, решив родиться на неделю позже установленного срока.
– Ну, знаете, мелочь, а приятно. Уже тогда начала ломать их безупречный план, – с горькой усмешкой подумала я.
Школу еле окончила, в университет не поступила. Единственным моим увлечением всегда была литература. Я обожала читать – эти воображаемые миры стали моим единственным убежищем. Затем я и сама начала придумывать свои. Написала немало рассказов, но ни один из них не нашёл отклика в сердцах людей – даже у родителей, хотя, может, так и должно быть?
Мая Рей снова облажалась, – каждый день твердила я своему отражению, пока по щекам текли ненавистные слезы. Это уже стало своего рода ежедневным обрядом. «Как же всё это надоело».
Моя маленькая квартира была завалена книгами и разбросанными вещами. Я ненавидела её. Её подарили родители. Мне уже двадцать один год, а они до сих пор полностью меня содержат и твердят, что я ни на что не гожусь. Хотя, возможно, они правы – ведь я так и не нашла работу.
В дверь постучали – отрывисто, уверенно, три чётких удара, не терпящих возражений. Я двинулась открывать, но дверь уже распахнулась.
В квартиру вошёл Тео, мой жених. Он был высоким, с широкими плечами и атлетическим телосложением, выдававшим регулярные занятия в спортзале. У него были правильные, словно выточенные черты лица: ровный нос, упрямый подбородок, всегда идеально уложенные каштановые волосы и гладко выбритые щёки. Его голос был всегда ровным, бархатным, идеально выверенным – как и всё в нём. Но был у Тео один изъян: он слишком нравился моим родителям. Богат, успешен – идеально воплощал их мечты о моём светлом будущем.
– Я принёс тебе цветы, – сказал Тео, протянув букет неестественно идеальных орхидей.
Я вяла букет: «Идеальные восковые орхидеи, как раз для восковой невесты» – мелькнуло у меня в голове, и я пробормотала: – Спасибо, милый.
И мы отправились в ресторан, где все столики были заняты. Тео поговорил с официантом, и нас проводили в VIP-комнату. Там была атмосфера, которая беззвучно, но внушительно кричала об уединении, деньгах и контроле.. Тео галантно усадил меня, и зазвучал его гладкий, будто отточенный заранее голос:
– Дорогая Мая… – он кашлянул, официант тут же принёс шампанское, и Тео поднял бокал, – ровно два месяца назад я сделал тебе предложение, и ты согласилась. Думаю, нам пора узаконить наши отношения.
Меня охватила слепая паника, горло сдавил холодный комок. Сердце забилось часто-часто, словно птица в клетке. Я сделала вздох, опустила взгляд и затараторила:
– Да, конечно… Подожди секунду. – Я встала, сделав вид, что мне нужно в дамскую комнату, и направилась к выходу, чувствуя, как на меня давят тяжелые взгляды портретных стен.
Отлично. Мая Рей в своей лучшей роли – невесты, бегущей из-под венца. Точнее из-под сытного ужина.
Я почти выбежала на улицу. Не глядя по сторонам, бросилась через дорогу к автобусной остановке. Я даже не поняла, что именно меня так напугало, но твёрдо решила: мне нужно хотя бы пару недель, чтобы всё обдумать.
Я перебегала дорогу, как вдруг яркий свет фар ослепил меня, прозвучал оглушительный гудок, в нос ударил резкий запах горящей резины… Глухой, костный хруст. Раздирающая боль. Я падаю, не понимая, что происходит. Зеваки собираются вокруг, а у меня перед глазами стоит отчётливый образ – как грустный Тео так и сидит в ресторане, и дожидается моего возвращения.
Прости меня, любимый. Если бы я только была там, рядом с тобой… Если бы не испугалась… Но теперь это уже не так уж и важно, верно?
Кажется,я умираю!
Я наблюдала за своим телом – как его пытались реанимировать, как суетились врачи. Но все их усилия были напрасны. Вокруг метались люди, из моего тела торчали трубки. Что-то было не так.
И вдруг до меня дошло: кажется, я умираю!
– Ну вот. Даже умираю я не по графику. Мама будет недовольна, – промелькнула последняя ироничная мысль.
Я смотрела на родителей, как моё состояние сломило их. Мама, всегда такая собранная и строгая, сейчас была похожа на побитую птицу: её обычная безупречная причёска растрепалась, дорогой костюм помят, макияж размазан по лицу. Отец, обычно прямой и невозмутимый, будто сжался, его плечи опустились под невидимой тяжестью, а в глазах, всегда таких горящих и расчетливых, погасла последняя надежда.
– Мне так жаль, мам! – прошептала я, и по щеке скатилась слеза. Но это была не слеза горя – это сожаление. Снова мама меня не слышала, но теперь это была явно моя вина.
К ней подошёл врач и тихо сказал, что меня ввели в кому, состояние критическое и шансов почти нет.
Эта новость окончательно добила мою маму. Она стала кричать, молиться, словно её мир рухнул, и земля ушла из-под ног. Вскоре отец, собравшись с духом, спросил:
– Неужели всё так плохо?
– Состояние критическое, – ответил врач. В этот момент всякая надежда окончательно погасла в глазах отца. – Обширные повреждения, нарушено кровообращение… Время, кажется… – Он что-то хотел добавить, но лишь покачал головой и ушёл.
Я смотрела на родителей и не понимала: как моё состояние настолько сломило их?
Странно, – подумала я. Всю жизнь они были мной недовольны, всю жизнь меня упрекали…
– Может, они расстроены, что их многолетний инвестиционный проект – я – наконец-то официально провалился? – Усмехнулась я про себя.
Мне стало жаль их, и, желая спрятаться от этого, я стала искать глазами Тео. Но его нигде не было.
Глава 2. Когда обвалится небо
Прошло несколько дней. Но то, что я узнала о женихе, было невозможно принять.
Я бродила по улицам как призрак – невесомая, невидимая, неслышимая. Мир потерял краски и запахи, став блёклой копией самого себя. Единственным развлечением стало следить за знакомыми. Было забавно, что они даже не подозревали о моём присутствии.
– Новое хобби: сталкинг без последствий. Или с ними? Я же призрак, мне всё можно, – усмехалась я вслух, но звука, конечно, не последовало.
В какой-то момент я решила заглянуть к Тео.
Всё-таки я всегда была желанной гостьей в его доме. Почему бы не нанести последний, незримый визит?
Я сделала шаг – и прошла сквозь дерево и краску двери, не ощутив ни малейшего сопротивления. Это чувство все ещё не становилось привычным. Внутри я сразу же наткнулась на своего жениха! Тео стоял под струями душа, напевая под водой ту самую мелодию, что когда-то заставляла мое сердце замирать. Его голос, такой знакомый и любимый, теперь звучал как издевательство. Горькая тоска сжала моё горло. Я уже готова была расплакаться, как вдруг....
– Дорогой, ты скоро? – донёсся из спальни кокетливый, знакомый до тошноты голос. Сахарный, сиропный, который я раньше находила милым.
Я попыталась убедить себя, что это играет телевизор – Тео часто забывал его выключать. Но моё призрачное сердце уже зашлось в ледяном предчувствии, Тео откликнулся:
– Да, уже иду.
Я была готова провалиться сквозь землю. Казалось, моё сердце, которое уже не должно было ничего чувствовать, разорвалось на миллиарды острых осколков. Я не верила, не хотела верить в предательство. Но это была правда. Он пошёл в спальню. Я, как завороженная, поплыла за ним – и увидела свою погибель. Свою лучшую подругу, с её кукольным личиком и ярким блеском на пухлых губах, полуголую, в постели моего жениха. В воздухе витал её сладкий, цветочный аромат, который я когда-то тоже любила.
– Милый, почему так долго? – говорила она своим приторным голоском. – Я уже соскучилась.
– Но я же здесь! – ответил он, отбросил своё полотенце на пол и повалился на неё.
Она обвила его ногами, и это зрелище напомнило мне хищную змею, сжимающую кольца вокруг шеи жертвы. Моей шеи. Наверное, поэтому мне стало нечем дышать. Она поцеловала его и сказала:
– Скучала, – надула она свои накаченные силиконом губки. – Особенно когда ты уходил к ней.... И даже жениться собрался!
Я не просто видела ее полуоткрытые губы, я слышала ее сладкие, ядовитые мысли, доносившиеся до меня, как будто сквозь воду: «Что он в этой засохшей мымре нашел?..
Из моих глаз ручьём хлынули слёзы.
– Отлично. Меня не просто сбили. Меня заранее отправили в ментальный нокаут. Спасибо, ребята, вы сделали мой уход в мир иной эпичнее.
Дальше я почти ничего не помнила. В слепой, бессильной ярости я закричала, пыталась швырнуть в них со стола вазу, но моя рука прошла сквозь неё, как сквозь воздух. Я вылетела из дома и помчалась по людной улице, не пытаясь обходить прохожих – я бежала сквозь них, не чувствуя ничего, кроме всепоглощающей боли.
Вдруг я ощутила ледяной холод и остановилась. Посреди толпы стоял молодой человек. Он был высоким, на голову выше меня, с телосложением пловца или гимнаста – гибким и сильным одновременно. Его кожа была бледной, почти фарфоровой, что резко контрастировало с чёрными волосами, падавшими на высокий лоб. Но глаза… глаза были яркими и в то же время бездонно-чёрными, такими глубокими, что казалось – посмотрю ещё секунду, и провалюсь в них. В них не было ни капли тепла, лишь холодная, всепоглощающая глубина.
«Словно сама бездна, смотрит на тебя и не видит в тебе ничего стоящего», – невольно вырвалось у меня. Они затягивали, хотелось раствориться в них навсегда.
И эти глаза смотрели прямо на меня. Видели меня.
Он медленно повернул голову в мою сторону. Его губы не шевельнулись, но низкий, обволакивающий голос, от которого по коже побежали мурашки, прозвучал прямо у меня в голове:
– Вы в порядке?
Странно, но я перестала чувствовать боль. Вообще перестала что-либо чувствовать. Это произошло сразу после того, как он посмотрел на меня.
– Я… я… – я заикалась, затем выпалила: – Вы тоже в коме? Или умерли?
– Блестящий пикап, Мая. Прямо учебник по светской беседе. – не слышно сказала я выдохнув
Он лишь усмехнулся – уголки его губ дрогнули на миллиметр. – Вижу, что всё в порядке. Я пошёл, у меня много работы! – проигнорировав мой вопрос, он развернулся и пошёл прочь, толпа словно расступалась перед ним, не замечая.
Я бросилась за ним, но двигаться было невыносимо тяжело. Каждый шаг отзывался болью во всём теле, но я не сдавалась.
Через несколько минут боль стала нестерпимой, и я остановилась. Я уже была готова к тому, что он проигнорирует меня. Но вдруг я ощутила его – не ушами, а всем существом, кожей, теплом. Его ответ пробежал мурашками по спине, проник прямо в сознание:
«Когда обвалится небо».
– Он испарился, – прошептала я, ощущая пустоту. Почему всё всегда так?
– Загадочно и непрактично. Мог бы и номер телефона оставить. Или хотя бы инстаграм своего апокалипсиса.
Но ярость и боль от измены куда-то ушли. Осталась лишь навязчивая, всепоглощающая мысль. Он увидел меня. Он – единственный. И я найду его снова.
Глава 3. Если это не любовь, то что?
Прошло уже больше месяца с той встречи. Он оставался единственным, кто увидел и заметил меня.
Я искала его повсюду, забыв о том, что, скорее всего, никогда уже не очнусь. Но тщетно.
Его нигде нет! – в ярости кричала всему миру.
Я скиталась по городу, который когда-то был моим домом, а теперь чувствовала себя в нём чужой. Измена Тео и подруги больше не вызывала ярости – лишь глухую, ноющую пустоту. Они стали призраками из моего прошлого, а я – призраком в их настоящем.
Единственной мыслью, тлеющей в моём заблудшем сознании, как уголёк в пепле, был Он. Тот, чьи глаза-бездны увидели меня. Чей голос звучал в самой глубине того, что когда-то было моей душой. «Когда обвалится небо». Что это? Угроза? Обещание? Приглашение?
– Ищу парня. Возраст: на вид – бесконечность. Взгляд: бездна, в которой тонут надежды. Хобби: апокалиптические пророчества. Взаимность обязательна, – пронеслось в моей голове, пока я бесцельно парила над крышами. – Или хотя бы того, кто моет посуду. Мечта-мечта.
Вскоре гнев иссяк, и я стала просто постепенно исчезать. Меня больше ничего не держало здесь. Я почти растворилась. Мой мир сузился до смутного наблюдения за миром живых. Я стала тенью, забывшей собственное имя.
Как вдруг всё изменилось. Воздух сгустился, зарябил, и знакомый городской шум сменился нарастающим гулом, будто сама реальность трещала по швам. Я подняла голову и увидела, как небо… трескается. По лазури поползли чёрные прожилки, словно паутина, и с шипящим звуком рвущейся ткани мир погрузился в зловещий багровый сумрак. Это был не закат. Это был конец света.
– Ну наконец-то! Я начала думать, что он меня продинамил… а небо-то всё-таки обвалилось? Так и где тот красавчик? Неважно. Красиво, – прошептала я, не в силах отвести взгляд.
Я смотрела завороженно. Это было… прекрасно? Не знаю почему, но мёртвая пустота внутри вдруг наполнилась ликующим восторгом. На моих губах проступила чужая, сумасшедшая улыбка. Воздух был густым и тяжёлым, пах озоном после удара молнии, пеплом, медной остротой спекшейся крови и чем-то приторно сладким. Месяц назад меня бы вырвало от этого смрада, но сейчас я вдыхала его полной грудью, как пьянящий, дурманящий аромат свободы. Наконец-то что-то настоящее!
От наслаждения у меня кружилась голова, и я не заметила, как мимо пронеслись странные маленькие создания, похожие на обеспокоенных детей. Я даже не разглядела их как следует. Они устремились к разлому. Я наблюдала, как они начали его затягивать, чинить. И почему-то это меня не радовало. Напротив, я пришла в ярость. Мне захотелось немедленно уничтожить их.
Ярость закипела во мне, свежая и пьянящая, куда более реальная, чем всё, что я чувствовала все эти месяцы. Эти… существа смели пытаться починить это прекрасное безумие? Починить моё освобождение?
Нет уж, детки. Эту картину я забираю себе. – сказала я и …
С низким рыком, вырвавшимся из самой глубины того, что когда-то было моей душой, я рванулась вперёд. Моё призрачное тело, обычно невесомое и беспомощное, вдруг обрело плотность и ярость. Я не скользила сквозь воздух – я рассекала его, как окровавленное лезвие, оставляя за собой вихри багрового тумана.
Один из «детей» обернулся. Его лицо было не детским – на нём читалась древняя, безмерная печаль. Он протянул руку, и от его ладони повеяло холодом и покоем, пахнущим забвением. Нет. Нет! Я не хочу забывать. Я хочу помнить свою боль. Я хочу, чтобы они её почувствовали.
И тогда из самой сердцевины хаоса, из разверзшейся глотки мира, донёсся тот самый голос. Низкий, вибрирующий безмолвной мощью, от которого сжималось всё внутри. Он прозвучал не как приказ, а как констатация непреложного факта:
– Остановите её.
Голос болезненным леденящим эхом отдался в моём теле. Казалось, все кости переломались в один миг.
Я обернулась. Он стоял там, на краю обвалившейся реальности, его чёрные глаза пылали алым отражением апокалипсиса. Он не улыбался. Он смотрел на меня с холодным, оценивающим интересом.
Я продолжила своё нападение. Обезумевшая, я хотела уничтожить всё вокруг, и то, что меня пытаются остановить, лишь сильнее разозлило.
Он повторил приказ, и его слова впились в меня ледяными клинками:
– Остановите её.
Маленькие существа не могли меня сдержать, но стоило ему вмешаться – шансов не осталось. Один его шаг, один удар, ещё больше боли – и тьма.
____________________________________________________________________________________
Я очнулась в грязном, тёмном переулке, прижавшись спиной к холодной, шершавой стене. Вокруг царила обыденная, отвратительная нормальность. Небо было скучно-серым и целым. Воздух пах пылью и помоями. Словно ничего и не было. Ни трещин, ни пьянящего запаха распада, ни Его… лишь гнетущее чувство потери, острее и тяжелее, чем прежде.
Мне больно, по щеке пролилась слеза, я начала вытирать её, но руки отчего-то были все в крови. Из моих глаз лилась кровь? Почему? Что случилось?
От непонимания мне стало ещё больнее, ещё тоскливее. Я захотела навестить маму, посмотреть, как у неё дела.
Стоя у двери родительского дома, я не решалась зайти.
Страшно. Эта мысль отдалась болью в груди. Мне и при жизни было страшно их навещать. Но сейчас это был другой страх. Собрав последние силы, я сделала этот шаг.
Я зашла домой и увидела, как моя мама с заплаканными глазами наводит лекарство отцу. Её лицо, обычно подтянутое и ухоженное, было покрыто морщинами горя, словно нелепо наложенный грим, казалось, она постарела на десять лет за эти недели.
«Как же всё так случилось? Моя малышка, когда же ты очнёшься?» – снова мама начала плакать, затем упала. – «Я же всего лишь хотела лучшей жизни для тебя, прости меня».
Мне было очень больно смотреть на матушку, поэтому я пошла к отцу, … он не вставал с кровати? Его сильные руки, всегда такие твёрдые и уверенные, теперь беспомощно лежали на одеяле, а взгляд был устремлён в одну точку, полный немой тоски.
Почему мой отец, воевавший, отец, который видел всю гниль этого мира, сейчас весь в слезах?
Кажется, я никогда не понимала своих драгоценных родителей, они полностью разбиты. Из-за меня. Простите меня, мои дорогие.
Глава 4. Плата за любовь
Вид отца, сломленного горем, стал последней каплей. Я не могла просто наблюдать. Не могла исчезнуть. Что-то во мне, давно уснувшее, резко и болезненно взбунтовалось.
Я рванулась прочь из родительского дома, но не для бесцельных скитаний. Мной двигала одна ясная, жгучая цель: больница. Мое тело. Единственный якорь, что у меня остался.
Я ворвалась в палату интенсивной терапии. Ничего не изменилось: все те же аппараты, монотонно пищавшие в такт моей угасающей жизни, и мое бледное, восковое тело, опутанное трубками и проводами, словно кукла на операционном столе. Но теперь я видела не просто оболочку.
И тогда я увидела её. Тонкую, почти невесомую, переливающуюся угасающим светом нить, связывающую меня с ним. Она была похожа на паутинку, истончившуюся до предела, почти порвавшуюся, но всё еще державшуюся; ее свет мерцал неровно и слабо, в такт угасающим сигналам монитора.
И рядом, в углу, залитые мерцанием экранов, сидели те самые маленькие существа, похожие на детей. Они не чинили небо – они тихо, с той же древней, вселенской скорбью во взглядах, наблюдали за нитью. Один из них уже готовился аккуратно перерезать ее тонким, почти невесомым лезвием из серебристого света.
– Нет! – крик сорвался с моих губ, беззвучный для них, но оглушительный для меня. Я бросилась между ними и своим телом, раскинув руки в бесполезном, отчаянном жесте защиты. – Я не хочу! Я не готова!
Их взгляды, полные бесконечной усталости и глубочайшего, всепонимающего спокойствия, упали на меня. В них не было и капли злобы. Лишь тихая, профессиональная скорбь. Один из них, казавшийся старше, медленно, с невыразимой грустью, покачал головой.
Воздух в палате внезапно сгустился и задрожал, стал тяжёлым и сладковатым, как перед грозой. Из самой гущи теней, бесшумно материализуясь, словно сама тьма обрела форму, вышел ОН.
Он был облачён в безупречный тёмный костюм, который лишь подчёркивал его мощное, атлетическое сложение. Кожа – мертвенно-бледная, будто вылепленная из фарфора под луной. Черты лица – идеальные и острые, будто высеченные из мрамора ледяным ветром. Но главное – это глаза. Глубокие, бездонные глаза, в которых, казалось, плавали все осколки разрушенных миров. В них не было ни злобы, ни гнева – лишь леденящая, вселенская пустота. Его голос, когда он заговорил, был тихим, но прорезал звенящую тишину, как лезвие, и каждый звук скребся по душе.
